Все как всегда?

Дома сидеть не может, после отъезда матери взвыть от тоски хочется особенно сильно. Одиночество ощущается острее, когда знаешь от чего конкретно отказываешься, когда знаешь, где и с кем сейчас могла бы проводить время, не вмешайся в дело незнакомые доселе принципы. Не единожды порывается набрать запрещенный номер, но каждый раз отступает. Зачем бередить душу, когда все решено?  Если сдастся сейчас, после страдать будет только сильнее. Не лгала же: от одной мысли, что он трогает Ренату — тошно, от мысли, что от него она придет к ней и ляжет в постель — мерзко. Следующую свою женщину ни с кем делить не станет, хватит, наделилась. Сколько там длится влюбленность? Не месяц, как выяснилось. Земфира делает ставку на полгода, и эти полгода, пока не отболеет и не пройдет, намерена провести продуктивно, тексты так и льются на бумагу, все как один — пропитанные болью и мыслями о смерти, но как есть. Параллельно с работой над будущим альбомом берется за корпоративы, не отказывается и от приглашений на вечеринки (даже самых безумных, даже к самым ненавистным персонажам), в общем делает все для того, чтобы как можно реже оставаться наедине со своими мыслями. В особо сильную минуту отчаяния даже думает позвать к себе Калманович — она вылечит, как лечила всегда; но это было бы совсем несправедливо по отношению к бывшей. Проще увлечься кем-то новым, но совсем не тянет в ту сторону, как представит, что целоваться придется, убалтывать, касаться.. хочется напиться. Никто из них не будет Ренатой, тогда в чем смысл? Блять, долбанная влюбленность… Не любовь, точно нет. Любовь должна быть подкреплена нечто большим нежели взаимное притяжение. Любовь — это всегда работа, забота, пережитые вместе радости и тяготы; и, как и убеждала Ренату ранее — физическая совместимость и душевная. Она не берется из ниоткуда, из ниоткуда подкрадывается только случайная смерть.  А Рената молодец, держится. Больше никаких разговоров или случайных встреч, больше ни-че-го. Жизнь остановилась. Земфира слухи о Литвиновой собирает и рассказы по крупицам от общих знакомых коллекционирует, надеется, что блондинке-то приходится полегче, что очарована уже кем-то другим — с ее-то большим кругом общения всегда остается такая вероятность. Но новости прилетают куда похуже: уезжает на три месяца как минимум с мужем, официальная версия поездки — его продолжительная рабочая командировка в город любви, настоящая (как подозревает Земфира) реабилитация брака, давшего трещину. И это так благоразумно со стороны Литвиновой, что ладони сжимаются в кулаки. Грош — цена ее долбанной «любви». И хорошо, что Рамазанова со всем своим скептицизмом и рациональностью не вверилась ее сладким заверениям. Пускай пиздит кому-нибудь другому, а трахается — и вовсе с третьим. Земфире дела до этого нет никакого. Стук в дверь — и по телу разливается волнение, на часы смотрит — время приближается к полуночи. Это может быть только она. Не подходить, может? Но подходит, подходит и открывает, снова впускает Ренату в свою жизнь. Скрещивает руки за спиной, не отводя взгляд от печальных голубых глаз. Ждет вступления, но получает только громкую тишину. — Зачем ты здесь? Мы уже все сказали друг другу. — Не знаю, — пожимает плечами блондинка. — И не думала, что увижу тебя. — Не думала, что увидишь меня у меня дома? — смеется. — Да. Пятница, вечер… Сама понимаешь. Понимает, но выясняется вдруг, что не до увеселений становится, когда сердце разбито. — Так?.. У этого визита есть причина? — Мне не хватает тебя, и чем дальше, тем сильнее.  И уличить во лжи хочет, и в бескровных бледных губах найти тень сарказма, но изнутри ломает желание прикоснуться и убедиться: не мираж больного воображения. Земфира сдается и делает обреченный шаг к девушке, пульс стучит в виски, как молот. Рената почти не дышит, наблюдая за ней во все глаза. Кажется почти испуганной — и да, это правильно, Рамазанова сама не знает, чего от нее сейчас следует ожидать. Ходьба по минному полю. Пальцы их переплетает, обе опускают голову вниз, на руки, и незаметно для себя становятся еще ближе.  Слабая улыбка освещает лицо Литвиновой, когда Земфира соприкасает их лбы и начинает большим пальцем поглаживать мягкую кожу щеки. Дыхание сбивается окончательно. Очерчивает контур губ. Вот бы по-настоящему попробовать их на вкус и вот бы с подачи Ренаты, но та больше не рискнет сделать первый шаг и вообще, похоже, находится в какой-то прострации от их близости. А сделай это сама Земфира… Какие оправдания для себя найдет поутру? Да гори оно все огнем! Невесомо проводит носом по щеке и накрывает губы своими, от ожидания продолжительного, от ощущения нереальности происходящего слабеют колени как прямо во время самого первого ее поцелуя в жизни с… Как его звали? Потому что вспомнить не получается.  Брюнетка отстраняется, но только для того, чтобы посмотреть в помутневшие голубые глаза и найти в них согласие. Последняя, так сказать, попытка образумиться. Подводит черту: — Знаешь, ты не сможешь вдруг передумать в процессе, извиниться и свалить; я этого не допущу, окей? Не отпущу. Без обид потом, — дышит в губы и гладит, гладит, гладит светлые волосы. Рената улыбается только, не понимает всей серьезности заявления. — Я не шучу.  — Тогда я в свою очередь хочу предупредить, что.. у тебя не получится выставить меня за дверь, если ты передумаешь.  Она же говорит о сексе? С чего бы ей передумывать?  — Рената, уточним на берегу: я все еще не согласна на роль любовницы, так что это единократная акция. На одну ночь, а утром… Утром притворимся, что это был прекрасный сон. Вернемся в вакуум. Ты же понимаешь это? И согласна?  Кощунством кажется не расставить все точки на i и подвести возможные ожидания Литвиновой. Секс, просто секс. Без обязательств, тягомотины и слез. Тягомотину и слезы от этой связи переработает после в одиночестве. Блять, она же выживет? — Да. — Супер, тогда торжественно клянусь, что до утра не выставлю тебя за дверь, — выражается, скорее, образно и вновь притягивает к себе. Ждать больше ни минуты не может. Без сомнения проводит языком по верхней губе Ренаты, та откликается мгновенно — дрожью тела, руками в волосах и приоткрывшимся ртом. Тихий сдавленный стон — и внизу живота все начинает привычно тянуть, но этот раз кардинально отличается от всех предыдущих, потому что виновница возбуждения и горящего тела вторит ее движениям, наглеет с каждой секундой. Рука скоро по хлопчатобумажной футболке опускается вниз и сжимает задницу, заходит вперед, к пряжке на джинсах. И уже очередь Земфиры посылать сдавленный стон в рот.  В голове — блаженная пустота; все существование слилось к ощущениям тел.  Рената задирает ее футболку выше, пальцами проезжая по нежной коже спины. Снова тянется к пряжке. Между ног все пульсирует. Если все продолжится в таком духе — они трахнутся в коридоре, нет, еще хуже: ее трахнут в коридоре. Допустить последнее Земфира не могла: она будет верховодить хотя бы в этом.  Шубку очаровательную сбрасывает с плеч — наверняка его подарок, но не важно это сейчас.. не станет думать.  Юбка и водолазка… Удобно… Кусает губы, шею, ключицы, подталкивая в правильном направлении. Но на кровать укладывает почти нежно. Дрожит вся — и стыдно так перед Ренатой становится, она явно ждала секса на высшем уровне, а не этого маневрирования неловкого, застенчивости и непослушных конечностей.  Злится на себя и чуть ли не клацает зубами от досады: их единственная ночь, и так хуево начинается. Рената приподнимается: ухо целует, челюсть. Копошится с ремнем. Земфира злость срывает с ядовитым смешком: — А я уж думала, что по части брюк, ремней и пряжек ты полный профи, снимаешь их на раз-два.  Пальцы тяжелеют и останавливаются.  Земфира голову назад запрокидывает и старается отдышаться: иначе боль, досада и разочарование выльются в слезы. Охуеть как романтично получится.  И только собирается извиниться, как вновь чувствует прикосновение пальцев: минуя джинсы, они ложатся на низ живота, поднимаются к ребрам. Вторая рука гладит жесткие волосы. Губы зацеловывают лицо, не пропуская ни сантиметра.  — Вернись ко мне, пожалуйста, — просит мягкий голос. — Не надо так… Не закрывайся от меня… И сдохни завтра, когда снова останешься одна, — хочет закончить Земфира и пусто улыбается.  — Извини. Так.. на чем они там закончили?  Обхватив лицо Ренаты, она снова ее целует. Пальцы скользят под водолазку, лаская кожу спины и боков. Поднимаются по животу к груди, и стон… О, да, она звучит еще слаще, чем представлялось Земфире. Она улыбается, на этот раз искренне. — Ты когда-нибудь была с женщиной?  Рената затягивает ответ, ведет губами по шее. — Нет, я же тебе говорила, что прежде, ну… Не интересовалась никем так сильно, не любила. А увлеченности не заходили через одежду.  Земфира смеется в голос: странное дело, но ревности сейчас не чувствует, хотя, если так подумать, то они тоже до сих пор в одежде. С прищуром глаз стягивает водолазку, убеждаясь в своих исключительных правах, и одной рукой обхватывает упругую грудь, поглаживая большим пальцем через кружево мгновенно твердеющий сосок.  — А это как?  Рената губы кусает, отвечает сдавленно, находясь уже где-то не здесь мысленно. — Ну, знаешь, как это бывает… Пьяные поцелуи и всякое такое. О, даааааа. На это можно уломать практически всех, но только на это. — Часто?  Руки заводит за спину и расстегивает бюстгальтер, взглядом опутывает грудь: она идеальна, совершенна, блять.  — Два раза. — С одним человеком? — Нет.  — То есть, кроме меня — Ой, а тебя я не подсчитала. Что? Ты ведь — по трезвому и сама инициировала поцелуй. Точнее его пародию. — Пародию? — да, возможно было не идеально, но вполне нормально, обычный такой, будничный поцелуй. — Да. Тогда у меня не слабели ноги от напористости твоих губ, не горячела кровь, и мурашки не… Разденься, пожалуйста. Какая вежливая девочка. Земфира приподнимается и стягивает тесные брюки, бросает их на пол, в растущую кучу добавляется и футболка, и юбка — через минуту, вместе с прозрачными колготками. Рената застенчиво сводит ноги, чем вызывает усмешку. Смех пропадает, когда проворные пальцы расстегивают обычный черный бюстгальтер, освобождая маленькую аккуратную грудь. Уже не стесняется, кончиками пальцев следует по манящему изгибу, сжимает грудь в руке. — О, божечки, ты так прекрасна, так совершенна! Кто бы говорил… Не говорил больше никто: обменивались стонами, неразборчивым шепотом, поцелуями, ласками, но только не словами. 

***

Земфира не думала, что уснет — не хотелось ей пропускать ни единой отмеренной им секунды — но, как выяснилось, в какой-то момент все-таки отрубается. В окно жмурится и потягивается со счастливой улыбкой: на улице едва рассветает. Значит, есть время на завтрак, на еще один раунд и… Рената же не откажется принять с ней ванну после? Не-а. Блин, она такая отзывчивая, угодливая даже, ловит все пожелания с полувзгляда и старается угодить — неуверенно немного, робко, ориентируясь на дыхание и выражение затуманенных глаз.  Это была бы лучшая ночь в жизни Земфиры, даже если бы Рената вообще до нее не дотронулась. Но она дотронулась. И не единожды. Девушка поворачивается на другой бок и тянет руку вперед — по инерции — потому что соседняя половина кровати пустует. Сердце сжимается. Понимает все сразу, но все равно с какой-то призрачной надеждой обходит пустую квартиру.  Ни Ренаты, ни записки, один лишь слабый шлейф духов напоминает о том, что еще несколько часов назад она была здесь не одна.