Все как всегда?

Время — понятие относительное.  Прошедшие несколько дней показались Земфире вечностью, но для Ренаты пролетели как один: в голосе ее певица слышит и смятение, и волнение, и облегчение. Понимает, что ничего не изменилось, но затягивать молчание и дальше не намерена. Люди имеют свойство отвыкать друг от друга, когда отдаляются, а их отношения пока еще слишком хрупкие, чтобы пережить эту бурю по одиночке.  — Приезжай ко мне. Знакомый тут на днях презентовал бутылочку совершенно потрясающего Чиваса. Ты обязана попробовать.  — Земфира… — Только не говори, что до сих пор хандришь, я все равно в это не поверю, — хмыкает Рамазанова и поправляет кривую челку, улыбается пронзающему ветру. — Жду тебя, в общем.  — Сегодня? Так поздно?  — Никогда не поздно для приятного вечера. Ну же, соглашайся. Рената преувеличивает. В любовь с первого взгляда Земфира не верит, в любовь с первого взгляда по отношению к ней самой — и подавно. Всему отмерен срок. Если Литвинова и злилась на нее из-за уязвленного самолюбия, то злость эта испарилась через два дня после происшествия максимум. Что у нее осталось? Болезненное желание обладать? Так подпривыкнет к нему, если станут видеться чаще, атрофирует; Земфира намерена поступить так же, не сомневается в том, что сработает. Всегда срабатывало прежде.  — Сдавайся, Литвинова. Сдается, приезжает, и часа не проходит.  Земфира выставляет скудную закуску на стол: темный шоколад, сыр и груши; запоздало понимает, что напиваться с Ренатой — очень плохая идея. Но, блин, не звать же ее было играть в шахматы.  Блондинка закидывает ногу на ногу, и платье ее достаточно короткое для того, чтобы заинтересовать зрелищем Рамазанову. Такая светлая кожа… Складывает руки на коленях. — Я не была уверена, что стоило, но… Удержаться невозможно совершенно, когда ты так зазываешь, — улыбается. Грудь заливает знакомое тепло. Земфира опускает взгляд на улыбающиеся полные губы, Рената отметив это, скованно щурится в ответ. Горло прочищает. — Вот одна из причин, почему я позволила себе усугубить положение. Нить разговора ускользает. Талант Рамазановой слышать несказанное, замечать детали, «препарировать» собеседников — тоже. Она брови приподнимает в вопросе и для смелости обжигает пищевод чистым виски. — То, как ты смотришь на меня, блеск твоих глаз, заставляет чувствовать себя особенной в моменте.  — Ты и есть особенная, одна такая на всей планете, — уверенно заявляет певица.  — Допустить, что ты могла бы…  — У тебя тем утром была возможность узнать, что я могу, но ты упустила ее. — И не жалею об этом. — Ой ли? — Без начинки не так вкусно, — кончик языка обводит контуры красных губ. Холодно и жарко становится, во рту пересыхает… Рената точно знает, какую реакцию вызывает у нее, Земфира чувствует это, и поэтому несдержанно хмыкает: — Пиздец… И снова мы возвращаемся к теме секса. — Любви, — поправляет ее Рената. — И ты, сама того не понимая, провоцируешь меня. — Поверь, по итогу я мучаюсь не меньше… — Пытаешься утешить меня? — и улыбка ее эта, уязвленная, добивает. В кои-то веки Земфира решает рискнуть и оголить свои чувства вне текстов песен. — Если бы… Ты ведь сама все видишь и все понимаешь. Но это ничего не меняет, — добавляет, заметив озарившую глубины глаз надежду, и то как гаснут они после — испытание для сердца.  — Почему? — Потому что я проходила через это уже ни единожды. Влюбленность, страсть, несбыточные обещания и неизбежный финал во имя традиционных семейных ценностей. Не хочу переживать это с тобой, Рената, и не хочу терять тебя в качестве.. друга. Поэтому, пожалуйста, давай перетерпим это физическое влечение, но сохраним нечто более важное, а? Обещаю, что со временем от влюбленности и следа не останется. — Это не обычная влюбленность, неужели ты не понимаешь, не чувствуешь? Земфира, такое чувство приходит только раз в жизни и упускать его… Рамазанова старается дышать размеренно, но перед глазами пляшут мушки. — Рената, это обычный гормональный всплеск. Флюиды, если хочешь знать. Биохимия. Любви как таковой не существует в природе, есть уважение, привычка, подкрепленная физической связью…  Рената глядит на нее как на безумицу — с толикой сочувствия, кажется, вот-вот скажет «бедная, бедная» и жалостливо чмокнет в лоб.  — Проведем эксперимент? Поцелуй меня. — Рената… — Только сегодня. Я хочу убедиться сама и разуверить тебя. Или наоборот? Нет. Не поведется на эти красивые глазки. Земфира смотрит и в них, и на нос, и на светлые пряди, обрамляющие лицо, куда угодно, но только не на губы. Это будет билет в один конец.  — Нет.

***

— Привет, — оглядевшись по сторонам, украдкой целует светлые волосы и чуть дольше положенного задерживает девушку в своих объятиях. — Обед заказывала?  — Сумасшедшая, — осудительно бормочет Литвинова, но довольная улыбка выдает ее с головой. И пробуждение с первыми рассветными лучами, и поездка длиною в три с половиной часа внезапно окупаются. Надеется, что Рената не станет допытываться до причин такого альтруистического поступка, потому что и сама Земфира едва ли их понимает: виделись всего два дня назад, не оправдаться тоской по ней.  — В каком часу освобождаешься?  — Когда угодно, мне только предупредить Оленьку нужно будет, что я отойду ненадолго. Ненадолго же?  — Ну, сколько там по времени занимает пикник? — Настоящий-настоящий пикник? — восхищенно спрашивает Рената. — С клетчатым пледом, фруктами и бутылкой вина?  — Чтобы ты потом с лошади наеб… навернулась? — подтрунивает Земфира. — Плед, сендвичи с мясом, кислющие зеленые яблоки и пакет с вишневым соком. Это максимум, который я могу предложить, а с тебя — красивое место! — Ой, давай я отведу тебя к реке? Там совершенно завораживающий вид! Да, там устроим пикник, а еще я покажу тебе поля и… — Звучит здорово. — Тогда я сейчас вернусь. Убегает, и Земфира смотрит на ее бедра. Изысканна и богата даже в каких-то несуразных ватных штанах черного цвета и свитере.  Песочно-желтые холмы, робко проступающая, первая в этом году, трава, небесно-синяя река и упоенный запах раздолья. Удовольствие портит лишь сорвавшееся с губ Ренаты женское имя. В который раз за последние недели Земфира его слышит? В миллионный? Ольга, Оля, Оленька… Что только Рената в ней нашла? «Олечка», как и предполагала Земфира, по факту оказывается заурядной личностью, красят ее только восхищенные глаза Ренаты, и Рамазанову это раздражает. Литвинова уж слишком быстро приняла отказ, не пыталась больше переубедить и даже перестала заигрывать, стала общаться обычно, как с подругой, приветливо, ласково, доверительно, но без намеков на чувства. Прикосновения сделались редки и вежливо деликатны, объятия практически сошли на нет, и теперь, сегодня, Земфира окончательно смиряется с причиной: Рената переключилась на другую. И не важно ей было в кого влюбляться, важен лишь сам факт. А тут, да, конечно, все так и веет романтикой и ранней весной. Горизонты обязуют улыбаться, цвести и распаляться любовью, которая не взаимной оказаться не может априори. Это же, блять, Литвинова… Такая хрупкая, неизменно улыбчивая и светом всех озарявшая, даже сама Земфира за малым устояла, какие уж шансы были у Олечки? Интересно, а они уже… Нет. Произойди между ними что, Рената давно бы рассказала.  — И Оля говорит, что у меня уже заметен большой прогресс и… Земфира яблоко кислое откусывает и смотрит на реку, чтобы не смотреть на «подругу»: — Запала на нее? — неразборчиво, потому что жует.  — Что?  — Блин, — злится брюнетка, — повторяю вопрос: ты запала на нее? Олечка то, Олечка се… — Нет, — Земфира усмехается кисло, не верит. — Ну, разве что совсем немножко. Но невозможно не восхищаться, когда видишь перед собой настолько увлеченного своим делом человека, она прям светится вся, когда говорит о лошадях и… — Да ты заебала своими дифирамбами, вот честно, — уголок губы зло вздергивается вверх, — день изо дня только о ней и говоришь. Я, блять, что, приехала сюда обсудить левую бабу или как?  — Я не знаю, — пожимает плечами Рената, — зачем ты приехала. Ты никогда и ничего мне не рассказываешь, только молчишь и изучаешь, а мне это… Приходится как-то за двоих общаться.  — Ну, так расскажи что-нибудь о себе! — Я и рассказываю, — дуется Литвинова, — у меня не успевают просто копиться новости, так часто мы разговариваем, а все что не связано с тобой в последнее время, включает в себя имя… Ну, ты поняла, какое имя. Я не знаю уже как вести себя, чтобы ты не злилась.  — А Олечка явно терпеливая и всепонимающая, — дразнит ее Рамазанова и глаза тут же стыдливо прикрывает: нужно что-то делать с нервами.  — Да, но она не ты. — И это явно тебя возбуждает. — Что? — Рената хмурится, обдумывает ее слова и морщит лоб. — Нет, это точно исключено. Она восхищает меня, ну, как может восхищать прекрасная книга.. рассвет.. история. Бестелесно. Я не думаю, что меня в принципе привлекают женщины как… Ну, ты поняла… Они восхищают меня сугубо как личности: своим талантом, энергией. И в одежде.  — Охуеть, — и как реагировать на крамольное заявление не знает: то ли плакать, то ли смеяться; сны все эти эротические с ее участием так некстати лезут в голову, дефилирование в коротком банном полотенце, губы горячие. — Тогда зачем ты столько времени ебала мне мозги своей любовью? Что именно ей предлагала Рената? Скромные поцелуи раз в год и держание за ручки? Нет, это тоже хорошо, но до поры до времени. — В смысле? — Ты говорила, что любишь меня. — Люблю, — не моргнув и глазом, снова признается Литвинова. — Платонически?  — Нет. — Но ты только что сказала, что тебя не привлекают женщины в сексуальном плане. — Да. — Так а я, блин, кто? — Меня привлекаешь только ты, так, чтобы по-настоящему, чтобы фантазии заканчивались не сценой поцелуя…  — А вот с этого места, пожалуйста, подробнее… — улыбается Земфира, пропустив удар сердца. — Ты фантазировала обо мне? И как часто? И что конкретно я делаю в твоих фантазиях? Неожиданно для себя наплевав на принципы, она подходит ближе, пальцами левой руки ведет по рукаву к сгибу локтя блондинки, тем временем правая ладонь опускается на талию. Удержаться невозможно. Слабый румянец трогает щеки напротив. — Или давай так: сначала я опишу сны с твоим активным участием, а уже потом…  — Ауч, — Рената охкает, стоит руке надавить сильнее.   — Что такое? — сиюминутный порыв (другого объяснения себе Земфира дать не может) уступает место переживанию. Она делает маленький шажок назад и заглядывает в искаженное от боли лицо. — Я, блин… Вроде же рассчитывала силу.  — Ты здесь ни при чем, это я, того… немного неудачно приземлилась с лошади сегодня утром. Не переживай, — добавляет тараторя, увидев встревоженное выражение лица, — не сильно! И совсем не болит, если не давить. — Литвинова…