Все как всегда?

Напоследок проводит ладонью по волосам, точно именно это заключительное прикосновение исправит все вихры. С усмешкой качает себе головой: смысл понапрасну тратить время? На улицу выйдет, ветер подует и все вернется на круги своя. Карманы проверяет: бумажник, телефон, ключи; ничего не забыла.  Вибрация заставляет чертыхнуться: сначала собирается проигнорировать поздний звонок, но вдруг это кто-то важный, вдруг что-то случилось. Смотрит на экран, морщится как от зубной боли: как же не вовремя, и какой же не кайф тащиться через всю Москву к Вдовину и после душиться в маленькой студии, но что поделать, пообещала же. — Привет. — Добрый вечер, — с этим утверждением можно было бы поспорить. — Я тебя не отвлекаю?  Отвлекает.  — Нет, — старается из интонации вычеркнуть недовольство, сконцентрироваться только на хорошем: право слово, Рената приятный человек и она не звонит без прямого на то разрешения. Рената не враг. — Мне подъехать сейчас?  — Куда? — спрашивает растерянный голос.  — К Игорю.  — Зачем?  — Рената, по какому поводу ты мне звонишь? — сдается девушке Рамазанова, в который раз уже сдается. Решает, что вопрос грубый: с Ренатой нужно разговаривать мягче, обращаться бережнее, иначе спугнешь и потом фиг допытаешься правды. — Или просто так, поболтать?  Исключено, никто и никогда не звонит ей без причины (кроме родителей и Рамиля), все всегда чего-то хотят.  — Скажи, ты сейчас очень занята? — взволнованно интересуется Рената. Земфира бедрами опирается на высокую закрытую обувницу, ключи перекладывает из кармана в ключницу.  — Нет. Всего лишь собиралась съездить в клуб развеяться. Уже и компанию на вечер себе нашла. — А не хочешь выйти погулять?  — Разве что после того как сделаю всю домашку, — шутит она, и мгновенно повисает пауза. Ах, да…  — Я не совсем поняла? — Блин, Рената, мы взрослые люди, какое «погулять»? Конкретизируй. Ты хочешь встретиться и обсудить со мной нечто важное, просишь составить тебе компанию за каким-нибудь ужином или как? Что именно означает твое «погулять»? Объясни и получишь ответ. Я же не могу подписываться на неведомо что.  — Ну… Погулять, пройтись… Сегодня на улице так волшебно: снежные хлопья, обжигающий щеки мороз, атмосфера вся эта… как из сказок.  — Пробки так точно сказочные.  — А на завтра все испортится, посереет, потускнеет. Нужно ловить момент. — Погоди, ты сейчас серьезно?  — Да.  Земфира пытается осмыслить сказанное как следует, ищет возможный подвох: ну, когда ее в последний раз звали просто погулять? В школе и звали. А теперь все прогулки исключительно по поводам и записям в ежедневник, чтобы вот так… просто… потому что на улице идет первый снег… Глупо, а вдруг кто узнает на улице, попытается пообщаться? Да кто? Снег метет такой, что дальше своего носа не видно. А как же планы на вечер, не отменять ведь. — Давай, — соглашается певица: это приглашение кардинально новое в своей простоте и человечности. Губы растягиваются в улыбке предвкушения. — Где встретимся? 

***

— Не беги так, пожалуйста, я на каблуках, — просит Рената в спину.  — Я заметила, — бормочет Земфира, замедляя шаг, подстраиваясь под  неспешный темп ходьбы спутницы. Протягивает локоть, чтобы не забыться и не убежать снова вперед. Смотрит на пресловутые каблуки, из-за которых ноги Ренаты кажутся еще длиннее. — Ты не замерзла? — нос, выглядывающий из-под шарфа, давно покраснел, Литвинову озноб легкий бьет, руки прячет в карманах пальто, но при этом отрицательно машет головой; столь категорично, что сразу становится понятно: расставаться пока не готова.  Земфира улыбку в собственный шарф прячет. Прогулка и правда получилась неплохой, несмотря на колючие снежинки нокаутирующие лица. Говорили мало, но ценно: то обращая внимание друг друга на чудесные, привычные взгляду, но обыкновенно остающимися не отмеченными сердцем, живописные виды; то обсуждая прочитанную литературу (многие романы, которые упоминала Рената Земфире были даже неизвестны: когда она вообще в последний раз держала в руках книгу, в Уфе? Стыд-то какой); то делились комментариями касательно всего, что представало перед глазами (почти никогда — лестными). Рената, когда забывалась, когда в тему с головой ныряла, все свои приобретенные ради светского общества манеры и ужимки теряла, становилась такой искренней и заразительной, что щеки болели от ответных улыбок. Но давно пора было заканчивать… прогулку, ну, или переносить ее в более комфортные условия. Литвинова разболеется точно, и так до чертиков продрогла в своей легкой одежде, так еще и ветер этот пронзительный от воды…  Решив, что вполне обойдется и капюшоном от толстовки, Земфира снимает шапку и протягивает ту Ренате. Брови последней взмываются вверх.  — Во-первых, надеть это, на тебя уже жутко глядеть. Можно было бы без слов и уговоров обойтись, надеть черную шапку на своенравную блондинистую голову самолично, но не перейдет ли этим все личные границы? Ограничивается строгим взглядом в глаза и подступом ближе, чтобы смести со светлых волос тающие снежинки. Запах духов касается Земфиры и на мгновение дурманит ее. — Во-вторых, я вызываю такси. Переместимся ко мне домой, окей? Хватит на сегодня сказки.  — Ты точно не против, чтобы я поехала с тобой? — знакомо щурится Рената, проезжаясь исследующим взглядом по чертам ее лица. — Я ведь могу и к себе.  — Я в курсе, что ты не бездомная, Литвинова, — хмыкает Земфира, — но это не отменяет моего приглашения. 

***

Рената путается в принесенный ей плед, отогревается понемногу и улыбается хозяйке квартиры.  Земфира руки складывает в замок и размышляет (когда зазывала ее в гости не продумала, чем будут заниматься или о чем разговаривать), теперь жалеет об этом. Не знает, как себя вести с Ренатой. Сто лет уже не принимала гостей на трезвую голову (ведь брат не в счет, да?), а те, что периодически появлялись в квартире… приходили с определенными целями. Интересно, если бы они тогда переспали с Ренатой, сейчас было бы легче или тяжелее контактировать? Легче. В легких необременительных связях Земфира чувствовала себя как рыба в воде (разговоры ни о чем, стертые грани, ноль обязательств, потому что знают с чего начинали и ради чего встретились), но в этом конкретном случае… С ней хотят просто общаться, а, значит, требования и ожидания выше.  — Пойду проверю чайник. Тебе бренди в кофе добавить?  — Можно. И способ отогреться нашли бы намного приятнее, чем горячие напитки.  Рамазанова спасается бегством. На кухне, решив, что Рената едва ли успела поужинать сегодня, по-быстрому делает бутерброды из скудных имеющихся продуктов, посыпает их сыром и отправляет на десять минут в духовку. В гостинную возвращается с подносом. Глаза Ренаты округляются при виде еды.  — Ой, — от внимания Земфиры не ускользает, как взгляд метнулся к часам: не ест в позднее время или не ест совсем, следит за фигурой?  — Будешь? Я подумала, что что-нибудь бы съела.  — Не знаю, стоит ли… Я уже сто лет не ела ничего такого… Калорийного.  Земфира плечами безразлично пожимает: настаивать не собирается.  — Поверь, это видно, — она с улыбкой пробегается глазами по фигуре Литвиновой. Не изучает ни капли. — Но, думаю, что парочка бутербродов тебе не повредит.  — Вес легко приходит, но так тяжело сгоняется, — вздыхает Рената. — Ну, хочешь я тебе листья салата принесу? У меня вроде как валяются в холодильнике. Блондинка губы капризно дует: салата совсем не хочет. Земфира тарелку к ней ближе пододвигает, улыбается, когда Рената берет один из бутербродов. Старается есть как можно аккуратнее и культурнее, даже спину держит идеально прямой, но давится, когда слышит стон удовольствия. Невольно представляет, как может звучать она, когда… — Так вкусно! — Обычно, — охрипшим голосом возражает Рамазанова.  — Знаешь, мне понравился Рамиль, такой приятный, — сообщает неожиданно Рената, Земфира ей даже благодарна за отступление: пошлые мысли схлынули в небытие. — Я в детстве мечтала о старшем брате. Ну, знаешь, это как гарантия, что в мире есть хотя бы один человек, который всегда будет на твоей стороне. Что бы ни произошло. — Не всегда, — хмыкает Земфира, вспоминая детство и пустяковые ссоры, доходящие едва ли не до драк. Ан, нет, во дворе он и правда был всегда ЗА нее, даже в те дни, когда дома велись полномасштабные сражения. — По-разному складывается. — Я про твои отношения с Рамилем. Ну, мне так показалось, когда я увидела вас вместе. Новая улыбка освещает лицо. — Так было не всегда, — снова замечает Рамазанова. — В детстве он сначала был моим примером для подражания, потом едва ли не заклятым врагом… А потом снова лучшим другом. Ну, сейчас мы на той стадии, которую ты и описывала первоначально: человек, который всегда будет за тебя. Так ты меня сегодня за этим и пригласила: поговорить о Рамиле? — знает, что нет, но тень сомнения все равно отравляет.  — Нет. Благодарит себя за то, что вовремя замолчала и не добавила, что он вообще-то женат, это прозвучало бы глупо.  — А о чем? — Ты мне очень нравишься, и я надеюсь с тобой подружиться, — прямолинейность беззащитной делает.  — Чем именно я тебя привлекла?  — Не знаю, как это объяснить и при этом не показаться тебе сумасшедшей…  — Рената… — наверное, она дерьмовый человек раз судит людей по обложке, через призму собственных ожиданий от прогнившего мира, но ведь исправляться никогда не поздно? Да, зачастую не разберешь мотивации Литвиновой, не разгадаешь, что кроется в ее голове, но при этом что-то есть в ней такое заманчивое, привлекательное, заставляющее верить. И дать ей шанс, дать себе шанс раскрыться, кажется как никогда правильным. Услышит, поймет, доверится.   — Ты веришь в родственные души? Как только я тебя увидела…  сразу почувствовала связь между нами незримую, схожесть, — она за руку ее берет, по венам чувствительным ведет ногтем, и щекотка возбуждения, нечто неизбежного бьет по всему существу Земфиры, — и словно столкновения не избежать, словно так или иначе мы окажемся близкими людьми, это глупо звучит, знаю, — смущенно закусывает нижнюю губу Литвинова, — но говорю как есть. И когда мы разговаривали впервые, это ощущение лишь усиливалось. — А утром ты очнулась от сна? — усмехается Рамазанова, вообще не испытывая веселья. Исключительно страх.  — Нет, это сделала только ты одна. Так?.. — Я же говорила тебе, что дружба — это не мое, — старается говорить с той же прямотой, не обнадеживать понапрасну. — Но ты мне тоже симпатична. — И какую роль в своей жизни ты согласилась бы мне отвести?  — Нууу… Все приближенные ко мне люди делятся на три категории: члены семьи, приятели и… сексуальные партнеры.  — Второе мне подходит, если ты не против, — сообщает Литвинова, делая глоток кофе. — А быть чьим-нибудь сексуальным партнером я бы ни за что не согласилась. Это звание, знаешь ли, обезличивает, лишает души, индивидуальности, и ты уже не человек больше, а лишь инструмент для утоления физических потребностей.