Шум и Ярость. Темный учитель

Ноги проваливались в снег по колени, босые стопы жгло от холода, холодный ветер нещадно бил в лицо, а яркое солнце, отражаясь от поверхности сугробов, слепило глаза. Суровая зима, которую хотелось переждать под землей, сейчас терзала путников, осмелившихся выбраться на поверхность. Агнес пыталась нагреть в своих руках грельный камень, но от него толку было мало. Лучше всех переносил холод Илья, он дал Энки свои сапоги и тулуп, и почти раздетым шел по морозу — даже щеки у него не покраснели. — Надо вернуться назад, — повторял богатырь, — колдун, ты видишь пред собой какую-либо пещеру? — Скажу еще раз — мы в хвойном лесу, и никаких гор я не наблюдаю, — раздраженно сказал Энки. — Плохо это… Очень плохо… Нужно идти быстрее. Это бормотание действовало на нервы, но вдобавок вызывало не самые хорошие предчувствия — Илья не был трусом, но сейчас он явно чего-то боялся. Были у Энки предположения, но он искренне надеялся, что ошибается. Когда стемнело, и путники развели костер, на котором пожарили мясо двух куропаток, по счастливому стечению обстоятельств найденных в снегу, то жрец все же решил допросить богатыря. — А теперь говори, от кого это ты хочешь убежать? — спросил Энки, кутаясь в тулуп. Под этой висевшей на худосочном теле жреца одеждой на его коленях сидела Агнес с термальным камнем в руках — сейчас она была грелкой для колдуна. — Убежать? Я не бегу… — прошептал Илья, — но неужели ты не знаешь? Вы, колдуны, частенько якшаетесь с ним… Девок ему скармливаете, сами в его честь мясо целовецеское едите. Мы, воронийцы, прозвали его… Морозко. Агнес высунулась из тулупа, когда руки Энки крепко её сжали, и тут же спряталась обратно, начав дрожать сама — на лице Энки читался самый настоящий ужас. — Ты… Как… — жрец не сразу смог подобрать слова, — черт возьми, как тебя угораздило стать слугой Старика?! Только не это… Энки бы предпочёл снова оказаться в пыточной камере у Генриха, чем блуждать по лесу, зная, что по твою душу придет злобный дух зимы. Морозко, Старик, Йольский дед, Грызущий ветер, Карачун — имен у этой твари было много, а некоторые были даже по странному… Уважительными, вроде Дедушки, Дядюшки Мороза и так далее — такие странные прозвища ему давали жители Севера, пытаясь умилостивить страшное создание, чтобы зима не была очень суровой. Доходило даже до того, что Старику приносили жертвы: девушек, детей, преступников и так далее. Дух охотно ел человеческое мясо, а за сытную трапезу мог даже щедро наградить умением контролировать холод. Были желающие заполучить этот дар, порой доходило дело до культов, поклоняющихся Старику, как божеству. И эти культы Энки откровенно недолюбливал — подобно культистам Серного бога, повелители холода были теми еще безумцами, помешанными на теме людоедства со всем из этого вытекающим. Знал бы жрец, что Илья, помогший ему отбиться от ящеров, связан со Стариком — снёс бы богатырю голову сразу. Но раз уж правда вскрылась в не самый удобный момент, то придется действовать по иному. — А теперь рассказывай подробно! — рявкнул Энки на Илью, — и ничего не утаивай! — Не крици, колдун, — вздохнул богатырь, — нецего мне скрывать, раз уж все так пошло… Моя деревня от зимней стужи страдала больше других. И в какой-то день там решили, что нужно милостивить Морозко жертвами. Да только никто не хотел отдавать ему ни доцерей своих, ни жён. А потому стали совершать набеги на соседей, грабили их, резали мужиков, стариков, а женщин и детей в полон брали. А дальше — кого в лес Морозко относили, кого себе, как невольников оставляли, а кого и ели сами… Я сам мальцишкой, каюсь, тоже вкушал мясо людское… На этих словах из-под повязки на глазах Ильи начали течь слёзы. — Неразумны мы были, не ведали, что творили. И расплата за грехи пришла нам весной, когда Морозко спал, все наши соседи пошли на нас войной. Был с ними богатырь Святогор, благословенный Алл-Мером. Мы прицинили столько обид другим деревням, что нас не щадили — ни мужиков, ни женщин, даже младенцами разбивали головы об стены да камни… Если бы не Святогор, меня и еще других детей перебили бы… Нас в монастыри отправили, а дальше мы грехи искупали, как свои, так и наших отцов и матерей. Но Морозко нас не оставил… Он ждет от нас жертв, и ежели не принести ему мяса, то сожрет он тебя, и будет душу в своем желудке переваривать вечность! Потому ухожу я под землю каждую зиму — он голодает, его последователей все меньше и меньше, и даже если вы оставите меня, то это не спасет вас: он все равно догонит и сожрет. Потому говорю — нужно в пещеры идти, под землей у него власти. Нагонит — сожрет и будет переваривать душу вецность, не давая ей вернуться к Алл-Меру. Никому я не пожелал бы такой уцасти, даже врагу. Энки промолчал — благо, что Агнес под тулупом заснула, и не слышала рассказа Ильи о своем прошлом. Обвинять в чем-либо богатыря жрец не собирался — у самого грехов было немало. Но воин Алл-Мера был прав: необходимо уйти под землю, Старик в пещеру не сунется, во владениях Бога Глубин у него нет власти. — Гор тут нигде не видать, — все же произнес Энки, грея руки об ученицу, — а идти в темноте неразумно, особенно в такой мороз. Всю ночь жрец не мог сомкнуть глаз — а все из-за разыгравшейся паранойи. В хрусте снега, в полете птицы, даже в храпе Ильи ему мерещилось приближение Старика. Лишь к утру Энки смог задремать, но его разбудила заворочавшаяся Агнес, которая уже проснулась. — Колдун, подьем, — Илья тоже не спал, хлопнув Энки по плечу — нужно идти. К вечеру поднялась метель. Энки весь дрожал под тулупом, висевшем на нем мешком, Агнес помогал согретый камень, а Илья — тому холод был не страшен даже босому и раздетому. Меч его был в ножнах, щит и трезубец были за его спиной, сам он держался за плечо девочки. Так эта компания шла несколько дней, время от времени останавливаясь, чтобы согреться. Конечно, была проблема в виде опасности хворей, которые зимой подцепить было проще простого. Больше всего Энки боялся, что захворает Агнес: возиться с больной девочкой зимой, да еще в лесу — то еще удовольствие. Да и захворать самому сейчас нежелательно. Пришлось из подручных ингредиентов на скорую руку приготовить укрепляющий отвар — вышло ровно на двоих, и на вкус он не был терпким в этот раз: он был таким горьким и соленым, что Агнес от первого глотка едва не стошнило. Но под строгим взглядом Энки ей пришлось выпить все до последней капли, морщась и едва не плача. Чародею тоже пришлось выпить это варево, но, к своей чести, он даже не скривился, чем вызвал у девочки немалое уважение. Правда это далось ему с большим трудом, но гордость не позволяла ему при ученице показать собственную слабость. Старик их пока не преследовал, но и гор с пещерами не было нигде видно. К исходу второй недели, впрочем, случилась не самая приятная встреча — случилась она ночью, когда путники сели у костра, пытаясь заснуть на голодный желудок. Более-менее менее смог заснуть жрец, захрапел и богатырь, а вот Агнес спать не могла. Девочка ворочалась, устраивалась под тулупом поудобнее, но заснуть так и не вышло. Только разбудила Энки, на чьих коленях она находилась. — Есть хочешь, — это не было вопросом, больше утверждением от жреца. И в подтверждение его слов, у девочки забурчало в животе. — Придется терпеть, — вздохнул Энки, — трансмутацией я не владею, а скатерть еще не скоро позволит создать пирожки. Разве только повезет найти какое-нибудь животное. Агнес вздохнула, устроившись поудобнее. — Ладно, у самого в брюхе пусто, — Энки поставил Агнес на ноги, а после с ней ушел от места их стоянки, где храпел Илья. За богатыря жрец особо не беспокоился — его храп отпугивал зверей не хуже огня. Далеко все же уходить не стали — заблудиться в зимнем лесу то еще удовольствие. Из живности удалось найти белку, которой заклинанием поразили в череп. Мяса мало, но лучше, чем ничего. В поисках новой добычи — одной белки на трех человек мало — Энки и Агнес отошли еще немного дальше, не теряя при этом из виду сам костёр. Однако вместо зверя, которого можно было убить, они увидели кое-что похуже. Агнес спряталась за жрецом, едва заметив мертвое женское тело, привязанное к дереву. Несчастная была обнажена, холод стал причиной её смерти — у девушки даже уши отвалились. — Отвезли в лес, Старику на корм. И, судя по всему, он не спешил, — колдун склонился к женщине, — падаль он есть не будет… Щелчок пальцами — и мертвое тело ожило, порвав промершие веревки. Новообразованному гулю не мешали окоченевшие конечности, чтобы подняться и поклониться перед некромантом. — Пойдем отсюда, — Энки взял ученицу за руку, а после обратился к гулю, — а ты принеси мяса. Ищи животных, сверни им шеи и притащи к огню, у которого сижу я. Живой труп что-то пробурчал в ответ, но неуклюже потопал вглубь леса. Сам же чародей отправился назад, к костру, начинающему потухать, пришлось подкинуть туда хворосту и трав. Собираясь передать пойманную белку Агнес, Энки заметил выступившие на глазах у ученицы слезы. — Жалеешь умершую, — ответ был весьма очевиден. Девочка кивнула. Но Энки ничего ей не сказал, разве что позволил ей рукавом мантии стереть соленые капли. Присев на опавшее дерево и смотря на трещащее пламя костра, возле которого возилась Агнес, чародей прикрыл глаза. *** От страшного холода не спасали даже несколько слоев тёплой одежды, потому руки у Энки дрожали. Но он привязывал руки беременной женщины к стволу ели, не обращая внимание на её плач и мольбы. Следует сказать, что Энки их не понимал — жертва была из Воронии и говорила на своем языке. — Быстрее шевелись, — раздался недовольный голос, — у нас не так много времени. — Да, мастер, — сухо сказал Энки, женщина к тому времени уже охрипла, по её глазам текли слезы, начинающие замерзать. Вскоре жертва была привязана. Энки отошел от дерева, подойдя к бледному черновласому человеку, одетого в алую, словно кровь, мантию. Его холодные, будто лишенные зрачков глаза, прожигали юного шестнадцатилетнего жреца насквозь. — Если в следующий раз будешь так возиться, — сказал он, — то тебе никогда не откроются тайны магии. Боги не любят нерасторопных, тех, кто тратит время зря. — Я понял, мастер Иратус, — кивнул Энки. — Не вижу, — недовольно произнес маг, — а теперь молись: если Старик не примет наше подношение, то на жертву пойдёшь ты! Если бы не жажда знаний, то Анкариан бы вряд ли стал учеником некроманта в красных одеждах. Но увы, храм сгорел вместе со свитками, а познать искусство некромантии Энки желал. Потому пришлось чуть ли не заставить грозного мага взять юношу к себе на ученье, а сам Анкариан был вынужден терпеть достаточно крутой нрав своего ментора, его угрозы, оскорбления и пощёчины. Жрец привык к жестокости, но порой Иратус, давно лишенный человечности, пугал Энки своими действиями. Холод тем временем усилился, жрец начал дрожать, что даже зубы стучали. Иратус презрительно взглянул на ученика, но ничего не сказал. Женщина же, перестав хрипеть, начала смотреть на Энки, пытаясь разжалобить. Тот молчал — пусть Иратус и говорил ему, что главное в жертвоприношении это наслаждаться самим процессом, упиваться страданиями жертвы, получать удовольствие от того, что в твоих руках находится чья-то жизнь, но сейчас Анкариан не ощущал ни торжества, ни радости. Он помнил, как забивал насмерть камнем верховного жреца, мстя за все обиды, тогда он и испытывал настоящее торжество — победа над более сильным противником, пусть и в совсем нечестном бою. Эта же женщина больше напоминала младенца, которого Энки, еще совсем маленький, был вынужден зарезать на алтаре. Он сделал это одним движением, дарую бедному ребенку быструю и легкую смерть. Сейчас Анкариан не мог освободить беременную, но мог даровать ей удар милосердия. — Раны! — его заклинание ударило в шею, поразив сонную артерию. Женщина умерла мгновенно. — Идиот! — взревел Иратус, с силой ударив Энки по щеке. Юный чародей упал на снег, он попытался подняться, но сапог некроманта надавил ему на грудь, — ты понимаешь, что ты наделал, бесполезная тварь? — Я… — прохрипел Энки, — я найду другую жертву Старику, учитель… Даю слово. Иратус гневно взглянул на Энки — а тем временем началась вьюга. — Старик уже рядом, — чеканя каждое слово произнес некромант, — у нас нет времени на поиски новой жертвы! Или ты забыл, как устроен мир? Хочешь жить — так будь готов отдавать чужие жизни! — Я все равно готов найти новую жертву, учитель. Позвольте мне встать… *** Гуль принес с собой пару зайцев, эти звери были намного крупнее кроликов. Белку уже успели освежевать, разделать и пожарить на костре, Агнес хотела было поделиться мясом с Ильей и Энки, но чародей велел ей подкрепиться самой, а после приниматься за зайцев. Сам гуль сидел рядом, прям в снегу, мертвому холод все равно на страшен. . Жрецу же сильно хотелось курить. Но табака было мало, нужно быть экономным. Впрочем, помимо курения также хотелось и есть — и Энки поймал себя на мысли, что пялится на жарящееся на самодельном вертеле заячье мясо… И жадно вдыхал этот аромат, словно табачный дым. От запаха проснулся и Илья. — Неужто труса словили? — спросил богатырь, — ох, хорошо это. В животе пусто, как в амбаре у нерадивого хозяина. — Трус — это так зайцев воронийцы называют, — объяснил Энки в ответ на недоуменный взгляд девочки. Лицо той прояснилось, она не стала медлить, отнёсся богатырю и жрецу мяса лесных зверей. Накинулись они на него очень жадно, даже чавкая — когда очень голоден, тебе не до манер. Сейчас ничто не могло испортить аппетит двух мужчин — во всяком случае они так думали… Начавшаяся снежная буря едва не затушила костер, который пыталась уберечь Агнес со своими познаниями в пиромантии. А вот Энки и Илья есть резко прекратили. — Ох, не успели… — запричитал Илья, — нашел нас Морозко… — Погоди ты, — шикнул Энки, — есть план, как нам выиграть время. Он бросил взгляд на гуля, неподвижно сидевшего рядом. Заклинание Сильвиан — и оживший окоченевший труп стал выглядеть более… Живым. Он не воскрес, но цвет его кожи стал розовым, исчезли следы веревок и даже ушные раковины зажили. — Что ты, задумал, колдун? — спросил Илья. — Скормим ему гуля, потом отвечу, откуда он у нас. А теперь пошли, Агнес, не трать время на мясо, бери столько, сколько сможешь и пошли! Идти пришлось до самого рассвета, вьюга к этому времени стала только сильнее, да так, что Энки, идущий, во главе, не мог разобрать дороги. Было чувство, будто он ходил кругами, но позже выяснилось, что они шли по замершему озеру. Пришлось топать к берегу, но до него они не добрались. Там стоял высокий старый мужчина, совсем голый, но с длинной бородой до земли. Был он бледен, как смерть, его рот застыл в широкой улыбке. Энки замер, рукой взяв Агнес за плечо, заведя за спину. То был тот, от кого они хотели убраться — Старик, Морозко, дух зимы. Тот смотрел на них, а после его тело начало деформироваться. На это Энки смотреть не стал, помчавшись со всех ног прочь, уводя за собой Илью и Агнес. Даже возможность провалиться под лёд озера не пугала жреца, Старик был страшнее. А тем временем что-то больше ударило по поверхности водоема, расколов лед. Путники оказались на льдине, отрезанные от возможности выбраться на берег. — Нашел нас Морозко… — прошептал Илья, схватив меч и щит, — я постараюсь его задержать, пообещать, шо другую снедь ему найду. Вы уходите, я не пропаду. — Некуда идти, мы водой окружены, — Энки бросил взгляд на противоположный берег озера — не так далеко, и течение несло их прямо к нему… Не к добру это. В подтверждение его мыслей, что-то высокой тенью пронеслось мимо, огромным прыжком перемахнув через озеро. Это заметил не только колдун, но и перепуганная до бледноты Агнес. Ступив со льдины на устойчивый берег, путники осмотрелись — вьюга неожиданно стихла. Энки мог видеть перед собой густой еловый лес, но туда ступать он не собирался, пришлось идти вдоль озера, а там они дошли до заснеженного поля. — Неужели Морозко нас отпустил? — спросил радостно Илья, — должно быть жертву другую заметил. Энки же молчал — он не верил в подобное стечение обстоятельств. Как-то слишком хорошо, чтобы быть правдой. Увы, он не ошибался. Они не дошли и до середины поля, как снежная буря вновь начала свирепствовать, закрывая им обзор. В этот момент две огромные костлявые руки ударили по земле, из бурана выглянула длинная морда, напоминающая оленью, но с одним оком, в центре лба. Истинный облик Старика был ужасен — огромное, худощавое, но сильное тело, покрытое белой растрепанной шерстью, и башка, украшенная ветвистыми рогами, делая его похожей на человека-лося, с пастью полной острых клыков. Он щелкал зубами, облизывался длинными языком, предвкушая трапезу. — Морозко! — крикнул Илья, закрывая собой Энки и Агнес, — это не тебе. Смотри сам — один костлявый, в другой мяса совсем нет. Я найду тебе других, повкуснее. Одноглазый дух зимы в ответ что-то гневно прорычал, ударив кулаком по земле. Нетрудно было догадаться, что тот не собирался ждать и отпускать потенциальную пищу. Илья был отмечен, и он, сам того не желая, принес ему еды. «Здесь нет места жалости. Хочешь жить — будь готов отдавать чужие жизни» — в голове Энки раздался голос Иратуса. Колдун взглянул на Илью — ослепший, измученный вечным бегством, желающий спасти свою душу от вечных мук… Его путь подошёл к концу. — Морозко, — выступил Энки, резко откидывая Агнес прямо в снег, — прими мою жертву. Его! Прими и пусть эта буря стихнет. Я не прошу от тебя ничего, кроме этого. Колдун рукой указал на Илью. — Шо? Колдун, ты… — богатырь обернулся, схватив меч и щит, но Энки был готов. — Раны! — заклинание ударило воронийцам по пальцам, тот выронил меч и щит, не в силах их поднять — ему раздробило ладони. — Как же так? — сокрушался Илья, упав на колени, — я спас тебя! Защищал! Кормил! Ты… Ты… будь ты проклят, Энки Анкариан! Его крик заглушили челюсти Старика. Циклоп-Олень проглотил богатыря целиком. Глоток — и Илья навсегда исчез в его желудке. Буря начала стихать. Старик направил взор на жреца — а после длинным пальцем коснулся его, проникая сквозь тело и касаясь души, оставляя свою метку. Энки ничего не сказал — но в мыслях сделал заметку поискать способы избавиться от метки духа зимы. Утолив свой голод, Морозко ушел, растворившись в снежном потоке ветра. Вскоре все стихло — Энки и Агнес были одни посреди поля. За плечами колдуна была торба Ильи — осталась с тех пор, как богатырь ослеп. Жаль, что чудесная скатерть была утеряна вместе с воином зимы. Повезло, что ворониец не успел использовать свое ледяное дыхание. — Идем, Агнес, все кончено. Старик нас не потре… — Энки обернулся, говоря все это, но осекся, когда сфера тьмы, пущенная Агнес, пронеслась над его ухом. Девочка дрожала, боялась, но держала в руках кинжал и готовила следующее заклинание. Энки нахмурился, а после резко приблизился к ней, вырвав у неё кинжал из рук и схватив за грудки. — Либо мы, либо он, Агнес! — прошипел он, встряхнув девочку, — или ты хотела, чтобы проглотили тебя? Твое место — сидеть и не мешаться, поняла? Не будь ты мне нужна для охоты на единорогов, я бы дал тебя в приют! Аргх... Колдун разжал руки, которые обожгло слабым, но чувствительным огнем Агнес, что разозлило его лишь сильнее. — Ах ты мелкая дрянь! — Энки замахнулся, чтобы дать Агнес пощёчину, но осекся, глядя на сдерживающие слезы девочку, с испугом смотряющую на него. Он едва не дал ей пощечину… Перед глазами всплыло воспоминание из первой встречи. Как Генрих ударил при Энки Агнес, да так, что у нее на щеке долгое время был след от ладони фанатика, а после сурово высек… Для Анкариана его собственная гордость имела большое значение. Он презирал этого узколобого фанатика и не желал ему уподобляться. Отчасти потому он никогда не позволял себе поднять руку на Агнес — не видел в этом смысла и считал это ниже собственного достоинства. На ум пришло и другое воспоминание, не самое приятное. Но сейчас было уже поздно. Агнес сперва попятилась от замешкавшегося жреца, а после, не желая искушать судьбу, помчалась со всех ног, уже не сдерживая собственных слез.