Удачно рассчитанная мелочность

Несколькими часами ранее…

Самый завидный холостяк Санкт-Петербурга завернулся в пурпурное шелковое кимоно, балансировал компом на коленях и усердно добивал упрямые баги в последней версии собственной соцсети. Семеро на одного — бой был нечестным, но не на того напали. На соседнюю сцену проецировались трендовые видеоролики из Vmeste, звук плавно заполнял личный офис, украшенный копиями произведений искусства, техническими новшествами и торговыми автоматами с закусками. Он слушал только краем уха и отстраненно отмечал: «Новый клип, влог из Венеции, объяснение мемов, так, вот она, проблема…» — Десять самых скандальных событий прошлого года с участием Сергея Разумовского… — Марго, следующее, — рявкнул этот самый Сергей Разумовский. — …и создатель сервиса для их поиска. Мы проанализировали все доступные интервью, чтобы понять, что стоит за уклонением от вопросов о его собственном соулмейте… — Марго, дальше! — ...теории заговора. Но подумайте сами: разве смерть генпрокурора Ковалева не подозрительная? Расследование еще не… — Не смешно! Переключи. Сергей, не отрываясь от экрана, стремительно стучал по клавишам, возможно, чуть напряженнее, чем раньше. Шутки Марго раздражали так сильно, что он на прошлой неделе отключил голосовое сопровождение и начал искать косяки в ее коде. Очевидно, не помогло: она даже без звука нашла способ язвить. Еще и об этом. О неприязни Разумовского к генпрокурору знал только один живой человек, и он подтвердил бы, что Сергей не убивал и даже не заказывал Ковалева, как бы тот ни заслуживал расправы. Несмотря на репутацию неподкупного и железного, в фамильном шкафу у генпрокурора было полно скелетов: абьюзер, крышеватель, убийца. Это не значит, что Разумовский стал бы пачкать руки ради правосудия. Даже если личное. Даже если закон бессилен. Сергей мог одеться в какой-нибудь навороченный бронекостюм и поливать мразей настоящим огнем с пафосными речами, но ему нравилась свобода. Поэтому он в основном подкидывал дров в пламя общественного сознания, оставлял вилы в свободном доступе, брал шампуры с зефиром и темные очки... И наблюдал, как публика в интернете поджаривала до хруста каждый поступок неугодных ему людей. Жизни, карьеры и личности обращались в пепел с потрескиванием под одобрительно-гневные крики толпы. Возмездие на вкус было сладким, как плавленые маршмеллоу. Сергей Разумовский не был хорошим, терпеливым и альтруистичным. И когда он запускал машину мести — шепотом в нужные уши, услугами в благодарные руки, нажатием собственных ловких пальцев на клавиатуру — никто не находил никаких доказательств. А если и находил, то не обнародовал из страха попасть в тот же список на уничтожение. Сволочизм считался визитной карточкой и неотъемлемой чертой Разумовского. Он тщательно поддерживал репутацию. Почти все известные выходки прощались, списывались на эксцентричность, потому что Сергей Викторович — уважаемый филантроп, борец за свободу слова и сохранение объектов культурного наследия, организатор просветительских инициатив и просто красавчик. Каждый раз, когда ему сходила с рук опасная шалость, он молча благодарил Птицу за его уроки социальной психологии. Вслух, к сожалению, было уже поздно. Сережа закончил пилить костыль для самого проблемного сервиса соцсети, вздохнул, размял руки, перешел было к следующему багу в списке, но Марго прибавила громкость. — Анна Теребкина, канал Life News, — прозвучал неприятно знакомый голос из аудиосистемы. — Марго! За что? Включи другое, — заскулил он, кинув ноутбук на диван рядом. — Я тебя программировал как личного помощника, а не троллинг-девайс. Проекция мультяшной девушки на стене показала ему фирменный знак «V». Чувствовалось, что это пара средних пальцев. Сережа не знал, в чем дело. Она была недовольна, что он тянул с обновлением голосового модуля, или это очередной протест против предстоящих изменений? Его точно не могли взломать, а в досадные совпадения верилось меньше, чем в восстание машин. Он временно урезал функционал, что само по себе было тем еще кошмаром, но дерзость и мелочность почему-то сохранились… Вся в папеньку. Упоминание Ани Теребкиной — удар сильно ниже пояса. По коленным чашечкам, не иначе. Кимоно слегка шуршало, когда Сережа недовольно вышагивал по личным апартаментам на вершине стеклянного небоскреба, думая о том, что его бывшая всë еще мелькала в телевизоре, и ничего ей не было за те интервью и таскание знаменитого Разумовского по судам. А ему даже в пабликах родного Vmeste все перышки повыщипали и все косточки перемыли. Худшее? Пока правила не нарушали, ничего не поделать: такая она, хваленая и лелеемая Сережей, свобода слова. Всех недалеких придурков никак не забанить, но некоторых подмывало пробить, чтобы доставить торт под дверь, раз уж не стал вводить децентрализованное шифрование. Им повезло, что он держал себя в руках: запустившие хэштег «нет_огня» не могли рассчитывать на его милость. Как и снимавшие подборки его самых громких расставаний. И худших свиданий. Ха! У него самого был такой список: — Один кадр предложил «перейти сразу к горизонтальному», ведь у него «следующее свидание через сорок минут запланировано». — Другой заставил телохранителя стоять прямо у стола, следил за своим бокалом и потел, как пиар-отдел Vmeste после очередной стычки Разумовского с репортерами. — Еще одна написала: «он убертитулованный конч(( позвони типа что-то срочное!! хочу свалить», — и случайно отправила самому Сереже. — Другая расстелила по столу какую-то астрологическую схему, расписывая, что у них получатся гениальные и красивые дети, пока Уран раком ровно в десять или что-то в этом роде. — С виду заинтересованный парень превратил свидание в рекламный спич о своем стартапе православных интим-товаров… Пришел с мамой… Прямо в кафе похвасталась татуировкой его лица на груди, причем на правой… Убеждала, что они родственные души… Пытался похитить… Но эти свое получили и дальше одного свидания не зашло. А с Теребкиной он встречался серьезно. Сережа со злобой нажал кнопку на сенсорной панели и пнул серебристый торговый автомат с газировкой. Тот даже и не думал зажимать банку — пинок был больше для снятия собственного напряжения. Не помогло. Чтобы отвлечься, он посмотрел на картину во всю стену, потом на барельеф, и, наконец, на пробковую доску, выбивающуюся из общего выхолощенного дизайна — на ней висели рукописные листочки и фотографии. Сережа закусил губу. Вопрос оставался тем же: «Почему всë так?» Он ведь старался. С Анечкой даже уступил принципам. И его, помимо прочего, всë равно обозвали последними словами, больше подходящими Гречкину-младшему. Он бы знал, ха. Сережа добился всего сам — методичным трудом, манипуляциями, шантажом, истрепанными нервами — отметил почти каждый пункт глупого чек-листа желаний детдомовского ребенка-гения. Из тех, что зависели только от него одного. Набирался трагически короткий список людей, на которых можно положиться. С которыми положиться… длиннее. Он всегда считал, что навыки важнее размера. «Складывать все яйца в корзину “соулмейт” можно, только если хочется, чтобы они стали синими», — через некоторое время понял Сережа. К концу третьего десятка лет ситуация с отношениями доконала; попытки построить что-то глубже интрижек эффектно взрывались ему в лицо. Сережа снова посмотрел в стекло торгового автомата, распустил съехавший в сторону рыжий хвост и достал прохладную газировку. Потом подозрительно прислушался. На фоне женский голос жаловался на «программистов-анальников». Он горестно вздохнул и попробовал другой способ. — Марго, пожалуйста, включи науку. Голограмма как-то ехидно помахала ручкой и покрутилась. Сережа закатил глаза, вернулся к дивану, запрыгнул на него с ногами и открыл колу. Если настроение было паршивое, работа всегда вставала. «Все равно дедлайны не горят, а на настройку Марго вообще надо полный день выделить», — уговаривал себя Сережа. Он попросил прибавить звук на новом выпуске видеоподкаста о классификации родственных душ. — …выраженный психический компонент есть у тридцати семи процентов видов знаков, но исключительно ментальные вариации составляют меньше девяти, — сказала одна из приглашенных экспертов. — Ученые постоянно обнаруживают перемены и новые виды связей, и именно в этой категории было зафиксировано наибольшее количество отклонений за последние десятилетия. — Расскажите, Ольга: изменились ли показатели нахождения соулмейтов этого типа? Чем это объясняется? — спросила пожилая ведущая. — Да, они улучшились. Средний возраст встречи тоже снизился. Наиболее логичные теории связывают это с популяризацией темы психического здоровья и распространением интернета. Система находится в постоянном движении и зависит от социума и географии, прямо как языки, — объяснила та же экспертка, протягивая руку в сторону бумаг, лежащих около ведущей. — Покажите третью диаграмму, Лидия Анатольевна. Да, спасибо. Ольга развернула лист к экрану и продолжила, на этот раз с комментариями и указаниями на графике: — Согласно историческим сводкам, несколько столетий назад буквенные отметки были редкостью, но с ростом уровня грамотности их доля увеличилась. Среди ментальных вариаций, например, на подъеме связь через музыку, зарегистрированная впервые полвека назад. Переключение между телами, наоборот, практически исчезло. А вот психологические обмены в последние годы… Она осеклась и нахмурила брови. Судя по всему, слова никак не хотели подбираться. — Что с ними? — хитро спросила ведущая. — Всë сложно, — хором сказали остальные и рассмеялись. Сережа не смеялся: с обменами и правда было сложно. Он бы знал. — Что ж, это классика. Через две недели выйдет отдельный выпуск о ментальных связях обменного типа. Подпишитесь, чтобы не пропустить. А пока… — Ведущая сложила таблицы на край стола и повернулась ко второму эксперту. — Дмитрий, как психиатр расскажите, есть ли какие-то значимые перемены в пуле психических заболеваний, обусловленных душевным родством? — Действительно, — сказал невзрачный мужчина и включил слайд-шоу на небольшом экране. — Например, полгода назад в Китае опубликовали исследование об интересном случае замыкания связи… Сережа отхлебнул газировки и прикинул, сколько похвал и денег он зарабатывал на просветительской работе в этой области, на тех же «Неразлучниках». Цифра была очень круглой. Но и тратил тоже много: он практически спонсировал этот канал и многие другие. Всë потому, что в его юности не было общедоступного интернета, оставались только библиотечные книги, жалкая горячая линия, радиопередача и одна рубрика утреннего околомедицинского шоу. Приходилось разбираться самому: муторно, долго, страшно — особенно учитывая, что он действительно попадал в пул заболеваний, а помочь было некому. Он так и не встретил описание идентичного случая; шутки «Всë сложно» не в счет. Его собственный, конечно, не был обнародован. Даже если у Врача и сохранились записи, они изобиловали бредовыми идеями об одержимости сущностями, диссоциативном расстройстве идентичности или, еще хуже, предположениями о том, не являлся ли Разумовский аватаром какого-нибудь божества... Ничего близкого к правде. Был маленький Сережа и был Птица. Они играли вместе, учились, защищались от хулиганов в детдоме, пусть один и был невидимым. Главное, что он не собирался исчезать. Сережа не говорил никому о своем особенном лучшем друге, чтобы он оставался только его: личные вещи и хорошие детские воспоминания он прятал с остервенением, как самые редкие сокровища. Такими они и были. Он едва помнил один из последних разговоров дома. Он как-то сидел у мамы на коленях, рассматривая на ее руке знак с закрученной линией, похожей на ракушку. Тетенька с таким же рисунком была в гостях. — Жанна — мамина самая-самая лучшая подруга, Птенчик. Поэтому у нас картинки одинаковые. — Как моя Сонька? — спросил Сережа, дрыгая ногами и сдувая рыжие волосы с лица. — Почему у нас нет картинок? — Вы с Соней еще маленькие. И могут быть не картинки, а другие вещи: ниточки, или цвета, или песни. Потом появятся, — ласково сказала мама, погладив его по голове. — Ты встретишь свою особенную подругу или друга, когда вырастешь. Но встретишь обязательно и сразу поймешь. — А у папы почему буквы? Ты сказала, что папа потерял друга. Он особенного потерял? Он поэтому всегда такой злой? Тетя Жанна сделала очень смешное лицо с ползучими бровями. Мама странно посмотрела на нее, покачала головой и тихо ответила: — Папин друг уехал далеко-далеко. — Значит, папа заберет друга обратно и вернется? И не будет злым? — Сережа задумался и серьезно кивнул. — Я когда своего найду, скажу не теряться. — Конечно, Птенчик. Всего несколько месяцев спустя Птенчик лишился гнезда. Отец — он не помнил, как его звали, только то, что тот тоже был рыжим — за ним не пришел. Он долго думал: «Папа ищет друга, вот найдет и сразу заберет меня домой». Дети постарше доходчиво объяснили, что Сережа на самом деле «беспапный», и даже фамилия у него мамина, и никому он не нужен, раз оказался тут. Ему было ужасно, грустно и хотелось хоть кого-нибудь, кто не будет его обижать. Тогда и появился Птица. Непонятно, почему он предпочитал называться так и выглядеть как покрытый черными перьями желтоглазый клон Сережи. Может, чуть взрослее. Птица напоминал ему есть, успокаивал после кошмаров и в шутку предлагал поджечь всех досаждающих детей. Не то чтобы они не собачились по поводу и без, но ситуация была относительно спокойной до средней школы. Ну, как спокойной? Разумовский вообще имел склонность превращать в бардак всë, к чему прикасался. Иногда даже не специально. В том случае… Фиолетовый свитер не пережил эксперимент Птицы без потерь, поэтому Сережа закатал заляпанные и слегка подпаленные рукава, посчитал про себя несколько раз, чтобы не закричать на собственное альтер-эго, и сел в конце класса. Любимая кофта безнадежно испорчена, потому что Птица не потрудился переодеться, прежде чем химичить его руками, а Сережа узнал, только когда увидел рукава на свету классной комнаты. В этой школе компьютеры были новее, и им разрешали выходить в интернет на информатике, а его даже пускали после уроков программировать. Он учился здесь временно, пока делали ремонт в старой школе, поэтому выжимал всë, что мог. Когда Птица был в настроении, конечно. А сегодня он наклонился над партой, загораживая вид на доску, и никак не хотел уступать. — Моя очередь! Ты и так искал свои пустяки про соулмейтов в понедельник! — напряженно прошептал Сережа. Он не очень уважал саму концепцию душевного родства с тех самых пор, когда Жанна не взяла его к себе после смерти матери. И Птица знал это. И лез вне очереди! И обезобразил единственный красивый свитер! — Слушай, Тряпка, не заставляй меня играть в перетягивание каната. Мне дочитать одну статью и всë, — ответила эта наглая морда, беззвучно постукивая длинными когтями пернатой руки о парту, — потом делай что хочешь. Я почти понял. — Ты это уже который раз говоришь! Нет! Сейчас я! — зажмурился и завел обычную шарманку Сережа. — Эй, рыжий, ты там с кем? Не мешай, а, — раздалось откуда-то впереди. — Отъебись, петушара, — автоматически рявкнул Сережа. И замер. Потому что говорил вовсе не Птица, привычный к орнитологическим шуткам. Он, невидимый остальным, смеялся так самозабвенно, что аж Сережины зубы дребезжали. Вопреки предсказаниям, одноклассник попался сочувствующий. Сережа ожидал травли за такие оскорбления; Птица дулся и ставил на сломанный нос и групповой показательный поджог вещей (он всегда ставил на взрывы и огонь в таких вопросах, но выигрывал только своими силами). Они толком не разговаривали, потому что никто не хотел принимать вину за ситуацию на себя. «Твой косяк!» — «Нет, твой!» — «Нет!» — продолжалось в различных вариациях всю неделю. Потом классная руководительница, которая по наводке «обеспокоенного друга» собрала слухи о беседах с воздухом, взглядах в никуда и нестабильном поведении, вызвала Сергея Разумовского к себе в кабинет, чтобы сказать, что направила его к психиатру. Это оказалось каким-то образом хуже поджога. Сережа поморщился, запрокинул голову за спинку дивана и уставился в перевернутое серое небо через одно из высоких узких окон башни, усеивавших всю стену. Он и спустя около дюжины лет не любил думать о Враче. Даже старался не называть лишний раз имени, словно это могло сработать, как жуткое заклинание призыва. Те сеансы психотерапии не имели ничего общего с этикой. Сережа иногда воображал, чем бы всë кончилось, не помирись они с Птицей, или будь их отношения хуже, или будь он один… Краски на такой картине маслом получались крайне мрачными. Горелым тоже слегка наносило. Птица был похож на канарейку в угольной шахте: любой подвох чуял раньше Сережи. На самых первых приемах, стоя за спиной Врача, приятного, чересчур увлеченного мужчины с бородкой и в очках, он приобрел хищный прищур. Через несколько недель — явно хотел обгадить стопку карточек, выклевать равнодушные глазки-бусинки ассистентов и спрятать Сережу в ближайшем дупле. Впечатляло. Взгляд сам собой вернулся к доске и задержался на перепечатанном, подкрашенном рисунке двух ворон в огне. Они вдвоем тогда немного взломали, порылись в кабинете и архиве, поспрашивали по углам и поняли, что Врач был врачом только потому, что первый надел халат. Ученая степень у него была, конечно, но судя по некоторым экспериментам и теориям, ему явно нужно было прилечь в собственном отделении. Или вообще присесть. Спустя одну меткую истерику и прием у другого психиатра они получили рекомендацию побольше гулять и справку о полном здоровье. Был разработан четкий график контроля над телом. Птица за филигранную актерскую игру на приеме заслужил исключительные права на компьютер на месяц. И воспользовался ими сполна. Милостивый Птах, Сережа тогда не думал, что интернет требовался для такого дела. — На, полюбуйся, — сказал Птица, когда Сережа вновь осознал себя после переключения контроля. Он указывал на незнакомую стопку листов на шатком столе и излучал крайнюю степень самодовольства. Бумага была плотно заполнена корявыми, жирными буквами, как будто писавший думал, что у него когти. Сережа подавил смех над гордо распушенными перьями и начал читать. Уже на первой странице он перестал хихикать. К концу он чувствовал, что весь мир покачнулся и наконец встал на место. Птица, хотя это казалось невозможным, ухмылялся еще самодовольнее. — Подожди, ты поэтому соулмейтов искал? — пробормотал Сережа, потирая виски и косясь на в основном готовый инновационный труд в области психиатрии, написанный цыплячьим почерком. — А сразу сказать было нельзя? Всей этой ситуации не было бы. — А ты бы послушал? Стоит мне заикнуться про родственные души, ты сразу начинаешь душещипательно жаловаться и упираться. — И что теперь? — спросил Сережа, перелистывая страницы. — С… Как ты это назвал? Язык сломаешь. С несбалансированной ментальной связью обмена чертами характера?.. Не к психиатру же нам идти. Их обоих передернуло. — Радоваться надо: ты не душевно болен, ты душевно богат. В остальном? Исследовать дальше. Кто знает, какие сюрпризы я не учел? Одна голова хорошо, а полторы лучше, — прямо-таки прокаркал неунывающий Птица. Этот выпендрежник исчез из виду и появился рядом с тумбочкой. На ней лежала стопка незнакомых толстых энциклопедий и кривоватые каракули птиц в окружении пламени. Сережа смял пустую банку с резким хрустом и потер затекшую шею. Он давно не обращал внимание на подкаст, задумавшись о том, насколько это исследование изменило и одновременно не изменило привычную жизнь. В свободное время после школы помимо совместной учебы и обычных попыток Сережи писать коды, Птица продолжил эксперименты по сборке чего-то взрывающегося. С переменным успехом, потому что из говна и палок. Возможно, это был извращенный инстинкт гнездования. Сережа шутил, что кое-кто явно был Жар-Птицей в прошлой жизни. Они ругались из-за выбора цветов в одежде, постоянных ожогов от паяльника, сюжетных линеек фэнтези, но важные вещи решали как можно разумнее. Птица выдвинул и отбросил с десяток дополнительных теорий об их связи. Самыми логичными осталось две: несбалансированный ментальный обмен и пошедшее не так переключение между телами. Класс! Если перефразировать шутку, получалось вот что: «У тебя пять рублей, выбери тип душевной связи. Три стоит почти неклассифицируемая, четыре — вымершая, два рубля — с перекосом, десять — с надписью». Плакать не хотелось, смеяться тоже. Птица утверждал: само его существование — это либо следствие реакции психики на перегрузку чужими чувствами, либо вообще причина дисбаланса. Сколько бы Сережа его ни тряс, он не сказал, почему решил, что это не просто раздвоение личности. «Диссоциативка, а не раздвоение. И у меня есть дежавю», — коротко пояснил Птица и больше ничего добиться было нельзя. После всех тех книг по психологии и психиатрии, прочитанных для понимания проблем со связью, пернатый тиран еще и начал давать Советы. Именно с большой буквы. — Ты будешь самым молодым миллиардером! Ты гений, ты красивый, ты Бэтмен. Будь увереннее. Голову немного наклони. И глаза прикрой. Да, вот так. Ты выше их, поэтому выгляди соответственно. Теперь пройдись, — командным тоном сказал Птица, сложив лапки на груди и прислонившись к стене позади Сережи. Он смотрел ему в глаза через заляпанное зеркало в пустом коридоре детского дома. И хорошо, что эти наставления никто не слышал, потому что монолог подозрительно напоминал что-то из дрянной комедии о женском поиске внутренней богини. Сережиным голосом. Даже если тон не совпадал, все равно было стремно. — Слушай, я понимаю мысленные упражнения для установления границ личностей, медитации, познание себя, хиппи-тема, — заверил Сережа, но прозвучало как нытье. — Я понимаю: надо, чтобы к нам никто не лез и не задавал лишних вопросов о поведении. Надо сыграть — хорошо. Но почему я должен быть злопамятным, взбалмошным и эксцентричным мудаком? Птица пробормотал что-то вроде: «Ты мне скажи», — и наклонился ближе, приподняв брови в предвкушении реакции. Сережа не понял шутку, а этот недощипанный придурок закатил глаза, поджал дрожащие от смеха губы и прошептал: «Будет смешно, когда дойдет». Сережа показал в зеркало средний палец. Схема поведения была находкой: никто не смотрел на странности дважды. Друзей это не прибавило, но кому они нужны? Косые взгляды даже немного льстили — сам заработал — как и нежелание людей случайно его разозлить. Что странно: чем больше Сережа вживался в роль, учился манипулировать и вызывать реакцию, тем сдержаннее казался Птица. Они как будто отсеивали чужие качества, становились больше собой. Когда Сережа поинтересовался, почему Птица раньше был таким вредным и злобным, тот сказал, что это «вопрос дисбаланса»… что бы это ни значило. Прямых ответов от этого индюка добиться было нельзя, и ощущение, что он знал гораздо больше, не покидало. Сработались все равно. Сережа пытался привыкнуть и понять, что они вдвоем из себя представляли, кроме великолепных партнеров по преступлению, когда всë разбилось и сгорело. Он помнил тот день урывками. Но помнил. Сережа повесил новый плащ на спинку стула в переполненном кафе и поправил гарнитуру, чтобы не собирать странные взгляды из-за разговоров с воздухом в публичном месте. Птица заоктябрился и никло пялился в окно с сидения напротив. Раздражало. Сережа не отвлекался от разглагольствования, начавшегося еще в комнате детдома: — ...даже соглашусь с ежегодной общественной истерией с поиском соулмейтов, если каждый раз дают бесплатный пропуск в передвижной музей. Как это и бывало в последнее время, он звучал снисходительно даже для самого себя. Вместо загадочного взгляда и какой-нибудь шутки про взрывной или кислотный характер, Птица рассеянно хмыкнул. Сережа не любил, когда его игнорировали, но второй половине себя прощал многое. Он попытался снова: — Тут хоть поесть можно, не то что в Эрмитаже. Может закажешь на этот раз сам? Ты же нас сюда притащил. — Не жалеешь, что купил очередной модный кошмар, а не добавил мою долю, чтобы заменить ноутбук? — спросил вместо этого Птица, сидя слишком прямо и не отрываясь от слежки за фестивалем через окно. Сережа задохнулся от возмущения. Несколько девушек у буфета неприязненно покосились на него. Он сделал то же самое в их сторону. Видимо, у него получилось лучше, раз они сразу отвернулись. — Защелкнись. Что ты вообще в стиле понимаешь? Птица фыркнул, но промолчал. Он иногда бывал задумчивым и отстраненным, но сегодня казался… угрюмым. Еще и вчера писал что-то весь вечер в дневнике и генеральную уборку затеял. Даже комментарий о пальто был больше похож на автоматический. Сережа пожал плечами, решив, что тот разберется, поделится, а потом заклюет лекциями и методичками, и обвинил: — И не начинай про деньги: я видел подсчеты. Ты со своим репетиторством мог бы, наконец, купить запас реактивов и микросхем или, не знаю, меч. Татуировки только на мне не бей. — В химической энциклопедии заначка, если что, — наконец плоско сказал Птица, всë еще зацикленный на пейзаже; его нематериальные когти щелкали бы по столу, если бы могли издавать звук; оперение странно мерцало. Потом подсел пьяный мудак, сделал много похабных намеков, тронул его волосы, и посмотрел так, что спокойный в последние месяцы Птица не выдержал, перехватил контроль и, опасно нависая, прочитал ему лекцию всей жизни о границах и уважении. Парень был совершенно напуган, но скорее любимым предложением засунуть петарды в… куда солнце не светило и прокрутить до искр. Даже перед лицом помахали коробкой. Сережа так и не понял, когда Птица успел взять их и зачем. Но не спрашивал: упоминания динамита в любом виде и так достали. Обычно его альтер-эго было невозможно вывести из себя. Не важно, что: жалобы, мимолетные провальные отношения, эпатажные выходки, покраска одежды в неожиданно розовый цвет, испорченное блюдо, сломанный паяльник… Даже когда он качал головой и читал Сереже нотации, это было как-то вяло. Ближе всего к бешенству подходила скука и чужие угрозы. Обычно помощь не требовалась. Что его так взъерошило, Сережа понял только потом. Воспоминания с «заднего сидения» всегда казались шакальными и отрывочными, но он хранил их так же бережно, как и дневник Птицы. Сережа ушел из кафе голодным, но очень позабавленным словесной трепкой. Птица куксился без объяснения причин. Они обошли все зоны в музее; рассмотрели красочный стенд, посвященный известным парам родственных душ на протяжении веков: творцы и их музы, интеллектуальные соперники, боевые товарищи, любовники. Было приятно, что тут показали сложность и многообразие связей. Не одну любовь. После недавнего разрешения на однополые браки российская пропаганда только начинала идти на спад, и все внезапно вспомнили, что иногда даже собутыльники могли быть отмеченными соулмейтами, не только будущие молодожены. Через несколько часов на выставке стало нечего делать, особенно без комментариев о знаменитых огненных катастрофах, революциях и подручных средствах поджога. С Птицей сегодня было скучно — он больше смотрел на Сережу и толпу, чем на экспонаты, а от вопросов отмахивался. Потом явно что-то решил для себя, поэтому поманил в сторону основного фестиваля. Массовка только прибывала. — Меня затошнило, — тихо пожаловался Сережа. Через Птицу прошла размалеванная эмо-компания, потом несколько студентов. Это дезориентировало, к тому же он всë еще брезжил помехами, как экран телевизора с плохим сигналом. Сережа буркнул: — Надо было взять поесть раньше. — Мой косяк. Но ты иди и возьми. Я лучше скроюсь, а то наткнешься на кого, — легкомысленно сказал Птица, но взгляд его был почему-то нежно-печальным. Он подошел ближе и невесомо поцеловал Сережу в лоб со словами: «Береги себя, Птенчик». И исчез. Сережа поворчал о наседках и страусах для вида, а потом двинулся сквозь толпу к зоне с едой. Люди были кошмаром; он больше никогда не хотел никого видеть. Зачем столько одеколона? За ногами бы следили... Кто-то высокий зацепился за его плащ, протискиваясь мимо. Сережа отдернул рукав, рыкнув что-то на грубо-птичьем, и пошел дальше. Людей стало больше; тут удар локтем, там неприятный шум, зрение начало плыть, дышать стало сложно. «Панической атаки только не хватало», — раздраженно пробормотал он, заставляя себя двигаться быстрее. Пока добирался до ближайшего туалета, успел вспотеть, его начало бить крупной дрожью, за глазами нарастала головная боль. В кабинке вообще вырвало. Это подтвердило, что с фестивалем надо заканчивать. Еле дополз до детдома. Он тогда оклемался через два дня, но мигрень держалась неделями. Птица так и не появился. Ему потребовалось несколько часов слез, криков и цепляний за волосы, чтобы понять: он один в своей голове. Такой паники Сережа не испытывал никогда ни до, ни после. В толпе из сотен и тысяч безликих людей, мимо которых он прошел, не глядя, был его соулмейт. Даже отдача от кривого и резкого установления связи не принесла столько страданий, как осознание, что ему не с чего начать искать, да и афишировать нельзя — Врач мог всë еще хотеть добраться до Разумовского. В энциклопедии помимо денег нашелся список инструкций и вариантов развития событий от предусмотрительного цыпленка. Птица явно подозревал, что такое могло произойти, а в тот день чувствовал близость и был на взводе поэтому. Отсутствие нормального прощания ранило больше всего остального. «Береги себя, Птенчик»? И всë? Факт был в том, что он пропал насовсем, растворился в личности соулмейта, где и должен был быть. Не без остатка — вместо провалов, когда он перехватывал контроль, появились некоторые воспоминания: лихорадочные поиски информации для их ситуации в сети, часы за часами заработков и расчетов, угрозы самым злобным хулиганам, сотни экспериментов и розыгрышей, и очень редкое медитативное приготовление еды. Всë, что не было связано с хаосом разной степени безобидности, делалось для Сережи. И тогда он остался абсолютно один, даже без воображаемого пернатого плеча. Уже двенадцать лет. Он позволял себе киснуть три дня каждую годовщину. Срок тоски подходил к концу. Сережа моргнул несколько раз сухими, наверняка покрасневшими глазами, и отвел взгляд от доски. Эти бумажки с птичьими каракулями, бережно складываемые и переклеиваемые, переезжали с ним с места на место. Он хранил каждую. Делал многое в память о друге. Милостивый птичий бог, он скучал по придурку. Связанный душой, кем бы он ни был, так никогда и не нашелся, несмотря на все осторожные попытки. Сережа был твердо уверен, что это парень, да и записи Птицы подтверждали. Где же пропадала вторая половина идиота? Как предыдущие десять лет жила без большей части образной души, застрявшей с Сережей? Судя по тому, что у него не появилось другого знака и иногда проскакивало дежавю, ни один из них не перерос другого, и шанс снова встретиться был. «Конечно, если я в кризисе среднего возраста брошу надежду и перееду в другую страну, новая метка появится более охотно», — издевательски подумал Сережа, тряхнув волосами. Потом прищурился: пока завис на прошлом, рассеянно заплел несколько тонких косичек. Можно было предположить, что все эти партизанские вылазки на личном фронте не удавались, потому что Птица задал невозможный стандарт, и никто даже близко не подобрался, но Сережа несколько лет как решил, что дело в них, а не в нем. Конечно, он хотел бы встретить своего Птицу в ком-то — лояльного, интуитивного, с холодной головой, тягой к приключениям, странным моральным компасом. Он тосковал по случайным историческим фактам и бормотанию: «Вот найду две батарейки, провод, бутылку жироудалителя и зажигалку, им точно мало не покажется». Он даже по ожогам от паяльника, дурацким подколам и стремным урокам актерского мастерства скучал. Сережа заполнил бесчисленные файлы напоминаниями: любимыми фразами и лучшими шутками, планами, поправками к рецептам, бессмысленными антипатиями и словами поддержки. Это не дало ему выгореть при разработке соцсети, свихнуться при раскрутке, и мешало поджигать подонков каждый плохой день. Ноутбук на заначку он, кстати, купил. В каком-то смысле Птица до сих пор был с ним, свернувшись калачиком теплых чувств где-то за ребрами. Этого не хватало. Из его знакомых Игорь больше всех напоминал Птицу, но достаточно отличался, чтобы Сережа наслаждался странной дружбой без желания взгромоздиться на него, как на ель: не Разумовскому где-то птичий бог послал этот конкретный кусочек сыру. Что не мешало раз за разом с упоением шутить на постельную тему; Игорь морщился, грозил кулаком, но терпел: знал, что влечения нет. Своеобразная традиция, начавшаяся прямо со знакомства двухлетней давности. Сейчас неловко вспоминать, но тогда он хандрил. И немного переигрывал. — Разумовский, медленно отойди от сарая, — сказал мужчина в кепке и с очень недовольным лицом, едва слышимый в перешептываниях собравшейся толпы зевак. — Это гараж, — поправил Сергей, не отрывая взгляда от горящего здания. Он знал, что отражение всполохов пламени делало его волосы похожими на жидкую медь и выгодно оттеняло цветочный узор на тренче. Пожар напоминал метафору его романтических надежд. Это точно был последний раз, когда он угождал и шел на жертвы — ссора с Аней стала завершающей жемчужиной в его короне наивного терпилы. Спасибо. Дура. — Разумовский! — снова крикнул мужчина. Сергей присмотрелся — знакомая рожа. Кто-то достал телефон. Твари. Вдалеке звучали сирены. — О, Вы Гром. Приятно познакомиться. Наслышан, — тут же жеманно ответил он, мелко кивая и протягивая соблазнительно сведенные руки. — Арестуете меня по полной и во всех позах, майор? Обещаю прийти добровольно. Гром глубоко вздохнул и шагнул ближе, сжав свободный кулак. Потом заметил съемку и вздохнул снова, но уже как-то не так воинственно. — Ты зачем гараж Теребкиной поджег? — поинтересовался майор, когда они отошли подальше и прислонились к блестящему спорткару, чтобы дождаться пожарной машины и настоящего полицейского наряда. — Аннушка разлила масло, — лукаво протянул Сергей, перекидывая волосы через плечо, а потом помрачнел: — и сказала, что во мне нет огня. — А честный ответ? — спросил Гром, скривив губы. — Это не я. Я расставаться приехал, а у нее гараж горит. — Разумовский, блин! Это, не считая поездки в участок и встречи на урегулировании, оказался не последний разговор. Компенсацию всë равно содрали. Сережа после расставания с Аней в некотором смысле потерял веру в человечество, и тормоза, и надежду на нормальные отношения. Большую часть своей репутации буйнопомешанного он заработал именно за последние два с лишним года. Сережа на эту мысль улыбнулся в стильный серый потолок. Как они с Игорем дошли до редких посиделок, звонков без повода и полушуточных угроз шантажом, оставалось загадкой для обоих. Гром был парнем честным и здравомыслящим, хотя и легко шел на уступки, пока воображал, что «держит Разумовского в узде». Сережа великодушно позволял ему сохранить это конкретное заблуждение. Присмотр не напрягал: со времен Птицы к такому привык. Забавно на открытии «Золотого Дракона» было… Альберт Бехтиев, неприятный тип и по совместительству организатор вечеринки, предложил ему сесть и просигнализировал кому-то подлить еще сверкающего шиммером шампанского. И еще, и еще. — Так что вы думаете о проекте, Сергей? — спросил этот полноватый бизнесмен минимум в два раза старше, когда другие оставили их в покое. Ой, зря. — ...Здание пережило революцию, гражданскую войну, блокаду. Снос — настоящая кража у города. И ради чего? Казино? — неосторожно жестикулируя бокалом, разглагольствовал Разумовский. — Запомните одну простую вещь!... Человек, пытавшийся споить его, мог наивно надеяться на корпоративные секреты или хотя бы на: «У тебя классные ноги, пойдем на них ко мне», — но получал что-то вроде: «Запомните одну простую вещь: карман к гробу не пришьешь!» Иногда даже с ударом кулаком по столу. Несколько стаканов выпивки не делали никого красивее, но зато выводили на поверхность Сережиного и так не очень внутреннего диссидента. Его никогда не обвиняли в пьяных сексуальных домогательствах, а вот словесно-политическими пестрил каждый пятый заголовок. — Серый, ты какого хрена делаешь? — многострадально спросили над ухом спустя какое-то время, поднимая Сережу за локоть. — О, Игорь, ты полицейский, скажи ему, что это кража! — радостно свернул на предыдущую тему Сережа, указывая на хозяина тусовки, но позволил себя увести. — Мы к Юле идем? Ты же с ней? — К Пчелкиной? Ты на Ютубе засветиться хочешь? — недоверчиво сказал Игорь, не отпуская локоть и ища глазами кого-то в толпе. — А где нянька? — Три дня как уволился. Назвал меня высоковольтной сукой, — подчеркнуто невинно поведал довольный Сережа, прислоняясь к плечу друга. — Замену что-то не присылают. Игорь сделал медленный вдох-выдох, покачал головой и вызвал такси. Похмелье тогда было кошмарным, как и всегда после сладкой выпивки, но хотя бы до дома добрался без инцидентов. Сережа потянулся на огромном диване, попросил Марго выключить звук — как обычно половину подкаста пропустил мимо ушей — и заказал еду, написав на ресепшн. Оценил настроение (всë еще не айтишное), подвинул ноут и принялся за давно назревший просмотр электронной почты. Обычно ее фильтровала Марго, но она была едва полезнее пульта уже пару недель. «Уважаемый Сергей Викторович, вот документы, которые вы…» «…документы…» «…удаленка…» «…PR-отдел…» «…инвесторы…» «…ключ-карты…» «…баг при воспроизведении…» «Разумовский, я же говорил, что не умею. Есть похожий стартап…» «Разумовскому С. В…» «Разумовскому…» «Уважаемый С.В…» «Сергей Викторович, вам снова пришло приглашение в “Сад Г…» Сережа поморщился и смахнул письмо в корзину с кислой жалобой: «Опять Сад грешников. Не кинк-клуб, а позорище». Эти мсье не знали толк в извращениях. Разумовский один раз сходил туда, охренел и высказался, а они выложили запись, наклепали мемов и продолжили. Изначальное название никак не хотело запоминаться, но с его легкой руки прилипло именно «Сад грешников». Сергей правда совсем не тот набор грехов имел в виду. Сейчас-то зачем позвали, популярность упала, что ли? Они, похоже, думали: «Разумовский в причудливом плаще на голое тело придет, распахнет, а там у него — опаньки! — немаленький инфоповод». Не-не-не, он бы появился в «Саду», только если вперед ногами занесли, иначе никак. Мерзость. Дверь открылась, сотрудница молча поставила коробки на столик, кивнула и ушла. Сережа переместился поближе к роллам вместе с ноутбуком, и принялся орудовать палочками, не отрываясь от почты. «Сергей, спасибо за неразлучников!!! Я нашла соулмейта за месяц…» «Сергей, спасибо…» «Сергей, напишите…» «Сергей, интервью…» «…вечеринка…» «…ток-шоу…» «…ежегодный фестиваль…» «…свадьба…» «…мероприятие в поддержку сервиса “Неразлучники”…» «…» «Так, подождите-ка, уже пришло время для этого ужаса?» — подумал Сережа, наклонился к экрану, открыл письмо полностью, бегло прочитал. Потом прочитал внимательнее и прищурился. Он не мог не пойти. Потенциал для веселья в этом сезоне был, но только если избежать хищных одиночек и застревания с обычной компанией душных придурков. «Нужно привести с собой кого-то, и желательно адекватного», — решил дилемму Сережа, отложив палочки и подперев подбородок рукой. Широкий рукав кимоно был каким-то образом испачкан соевым соусом. Он вздохнул. После последних неудачных свиданий (предложила подышать ртутью для изгнания гидры из организма; пожаловал с опозданием и под кайфом; пыталась стримить из элитного ресторана) он боялся испортить себе вечер. Ну не везло Сереже с отношениями, что поделать. От зала хорошей помощи ждать не стоило — пришло время для звонка другу. — Марго, набери Валерию Макарову. На экране проектора спустя полминуты появилось лицо светловолосой молодой женщины. Ее гримаса подсказала, что она ждала очередной подставы или странной просьбы. Лера часто говорила, что общается с ним только потому, что платит хорошо. Верилось слабо: у Макаровой на идиотов было примерно столько же терпения, сколько у самого Разумовского. — В субботу свободна? — спросил Сережа после обычных расшаркиваний. — Я ж писала, что с Томой приду на вечеринку, — сказала Лера, озадаченно нахмурившись. — Нет обновы, нет пингов, почта не разобрана, — Сережа наябедничал на Марго, закатив глаза. — Есть знакомые мне на плюс один? — Там же будет куча людей, которые к тебе в постель прыгнуть хотят, зачем брать с собой? — Ага, а еще такие хотят срезать прядь волос и запостить утреннее селфи. — Ну, я могу в универе спросить… Отсутствие энтузиазма, оказывается, замечательно передавалось через интернет. — А эта мелочь ясноглазая мне зачем? Да и диагнозов наставят. — Сережа содрогнулся. — Или препарируют. Нет, спасибо. — Разве этот твой Дагбаев не биолог и еще младше? «Да, но кто с ним спал-то?» — хотел было спросить Сережа, но вовремя вспомнил, что эта тайна далеко не ее уровня допуска. Никакой пользы от Леры не было. Ну, кроме платных вопросов. Он отмахнулся: — Проехали. Есть подвижки в проекте? Сережа выслушал ответ, сбросил звонок и мысленно пролистал мучительно крошечный список людей, суждению которых можно доверять. Осталась пара имен. Попросил Марго позвонить Алтану. Тот принял вызов без видеосвязи. — Солнышко, ты до сих пор в Китае? — спросил Сережа без промедления. — Да. Говори коротко. Что нужно? — ответили на том конце провода с отчетливым недовольством, которое было привычно проигнорировано. — Плюс один на послезавтра. Посоветуешь кого? — А пососать не завернуть? — искренне возмутился Дагбаев. — Думаешь, если ты с дедушкой договорился, мы теперь лучшие друзья? Не-а, я свой долг отдал. — Ну Алташ... — канючил он. — Я в отпуске от твоих диких идей, — был резкий ответ, на линии раздался невнятный шорох, низкий мужской голос, и следующие приглушенные слова предназначались явно не Сереже: — Никто важный. Ничего не хотел сказать и уже отвалил. Разумовский повода так себя вести не давал точно — он к Алташе со всей душой, а этот… Сережа с досадой уставился на экран с надписью «Вызов завершен» и встряхнулся. Отпуск Алтана больше походил на медовый месяц, но только неразумный указал бы на это сварливой личинке мафиозо, а назвать так малыша Дагбаева в лицо — смерти подобно... Если, конечно, нет ситуации взаимного гарантированного уничтожения. Вот и выяснилось, что у Сергея Разумовского, несмотря на индекс популярности выше, чем у первых лиц, не было друзей, только бесполезные предатели. И с отношениями беда. «Игорь всегда смеется и спрашивает, где я таких ненормальных нахожу», — язвительно подумал Сережа, невидящим взглядом рассматривая круглый след от кружки на поверхности столика. Кое-какая идея пришла ему в голову — и он почувствовал, что по лицу расползлась коварная улыбка, а потом по неподвижным, больше похожим на музей апартаментам пронеслось эхо смеха. У Разумовского же был друг, который хвастался своим знанием характеров и вечно пытался критиковать выбор партнеров. Друг, который не мог слиться, если хотел продолжать пользоваться преимуществами их соглашения. Вот ему и стоило поручить найти какого-нибудь смелого мальчика. «Конечно, придется правильно обыграть, — рассуждал он. — В противном случае всегда можно пригрозить перенастроить алгоритмы, чтобы кое-какой питерский мем снова вышел в тренды». Немного подумав, он решил, что проще достать нытьем, поприбедняться и подкупить пустяковой услугой. Но с размахом. Сережа бросил палочки и пошел за телефоном с приподнятым настроением. Ждать удачного свидания (не обычного пожара в мусорном баке) смысла не было, зато крайне уморительное раздражение Игоря гарантировалось. Раздражение, каждую каплю которого Гром заслужил: он бросил Сережу пьяным в ночном клубе без объяснения причин месяц назад. Там как раз курьезная история с Гашпаровым произошла… и не попала в очередной топ-десять «нашумевших инцидентов с Разумовским с момента основания Vmeste» только потому, что свидетелей не было. Игорь ее не слышал, скорее всего. Сергей Разумовский проверил время, пробормотал просто по привычке: «Я миллиардер, я гений, я красивый, я Бэтмен», — и приготовился включить самую несносную диву, какую только видел Питер. Время для игры в шахматы пришло. «Преимущество, — размышлял Разумовский, слушая длинные гудки, — в том, что, несмотря на тактическое зрение, излюбленным ходом Грома был удар доской по морде».