Небо тёмно-синее

      Наутро оставались последствия воскресной пьянки, но брать на работе отгул из-за похмелья было стыдно. Когда Костя проснулся, Олег уже ушёл на работу — он всегда уходил в колл-центр рано. Конечно, лень была, но нужно было нарабатывать репутацию для ЛКСМ. Позавтракав, Рябинов собрался и ушёл на завод.       Он пошёл через цех, где работал Игорь. Он стоял на подвешенной у стены конструкции и красил Ильича. Только заприметив Костю, он перепрыгнул через железную оградку на этаж и, подбежав к пакету из универмага, достал оттуда целлофановый пакет с чем-то внутри. Быстренько спустился с лестницы, иногда перепрыгивая через ступеньки.       — Костя, вот! Ты вчера забыл. Пусть Олег твой послушает.       Костя засунул нос в пакет, где обнаружил вчерашнюю пластинку. Он положил пакет в сумку на плече и, попрощавшись, пошёл к своему цеху. Во время обеда он и Летов ели вместе. Игорь не переставал дивиться, что Рябинов так много знает о группах, которые в Омске практически неизвестны.       После работы Рябинов и Летов пошли прогуляться по городу. Костя хотел сначала пойти снова ждать Олега в парке, но Игорь так его заболтал, что он и не заметил, как они вышли к ДК "Звёздный". Рядом их ждали братья Лищенко, двое с гитарами в клетчатых чехлах. Юноши поприветствовали друг друга, пожав руки. Бородатый мужчина постарше, которого все называли Джекл, принёс из подсобки флейту и её вручил Косте.       — Флейта у нас для альбома была бы неплоха, — сказал Летов.       Костя наиграл что-то похожее на то, с чего он начинал, но сильно импровизировал не столько из-за того, пытался что-то сочинить, сколько из-за того, что позабыл всё. Джекл что-то подыгрывал ему на гитаре. Вскоре они сыгрались и получилась вполне музыкальная композиция — хоть сразу бери и на текст накладывай. Позже подключился Эжен с губной гармошкой. Поняв примерно структуру песни, Летов стал напевать незадействованный пока нигде свой текст. По итогу вышла полноценная песня, которую можно на какой-то будущий альбом Пик Клаксона включить. А может и какой-то новой группы...       — Мальчишка неплохой, да, — вздохнул Джекл Филатов, когда песня закончилась.       — Виртуоз! — подтвердил Игорь Летов.       — Вирт-УО-з, — усмехнулся Костя.       — Ха-ха, да.       — Давно хотели, кстати, флейтиста или саксофониста нам в группу, — сказал Эжен. — Ты, Кузя, как бы находка для нас. Теперь с тобой будем музыку писать.       — Стишки, Женька, он ещё пишет... — обратился Летов к Филатову.       — И неплохие причем, — подал голос Бэби.       — Да стишки как стишки. Ничего такого, — заскромничал Рябинов.       Музыканты некоторое время пытались переубедить новичка, но Летов вскоре сменил тему и предложил Косте посмотреть пока что, как они обычно работают. Джекл взял губную гармошку, Егор и Бэби — гитары, Эжен — два маленьких барабана и маракас. Костю попросили принести пюпитры. Эжен отсчитал ритм, Игорь и Бэби ударили по зажатым струнам гитары, ближе к куплету послышались протяжные звуки губной гармошки. Нежно с хрипотцой запел старший Лищенко, а на припеве подпевали Летов, Бэби и Джекл.       Кузя УО быстро влился в коллектив и сразу же предложил добавить соло перед последним припевом. Он забрал у Игоря гитару и наиграл несколько нот. После подключился Эжен и Филатов. Музыканты подкорректировали соло партию и сыграли новую песню полностью.       — Отлично, — пытаясь скрыть свой восторг, сказал Летов. — Давайте завтра и запишем куда-нибудь?       Все согласились. Выйдя из ДК, все разошлись куда-то. Игорь вызвался проводить Костю до центра.       Небо темнело. На горизонте, за многоэтажками, заходило солнце. Как же быстро за делом идёт время... За домами выглядывало лишь розоватое зарево перед тем, как вскоре утонуть в тёмной синеве. В круглосуточных магазинах стояли очереди, пока рядом на дверях висели вывески "Закрыто". В лужах после дождя, который, видимо, был, пока они репетировали, отражался свет фонарей. Костя на что-то засмотрелся, остановившись, а Летов аккуратно, чтобы не забрызгать светлые штаны Рябинова, скокнул в лужу рядом, что вода попала только на туфли. Константин от этого опомнился и, смеясь, за рукав вытащил Игоря из лужи.       — Дурак, бля! У тебя ж кеды эти тканевые! У тебя там, ёпт, не стельки уже, а болота!       — Да насрать. Высушу потом.       Они почти дошли до центра. Вдруг Костя услышал родной звучный голос за школой:       — Раз-два! Нале-е-ево!        Олег. Он тут же, растекаясь в улыбке, обмяк.       — Погоди-ка пока тут. Я скоро приду, — предупредил Рябинов.       — Давай я с тобой.       Костя быстрым шагом пошёл к калитке в школьный двор, Егор — за ним. На старом футбольном поле посередине стоял Олег, а перед ним было несколько, видимо, преподавателей и партработников. Все стояли по команде "равняйсь". Из-за угла школы Костя наблюдал за своим ненаглядным, не заботясь уже о том, что будет думать Игорь. У него ещё с подросткового возраста была неприязнь ко всяким командирам да майорам, но Олег в этом амплуа до опьянения ему нравился. В голове была целая куча неприличных мыслей, которые Костя пытался подавить хотя бы в общественном месте.       В какой-то момент Судаков обратил внимание, что на него пялится Костя. Он улыбнулся в ответ и продолжил командовать. Рябинов продолжил любоваться им, а Летов ждал его, подпирая спиной кирпичную стену спортзала.       — Голос у него неплохой, — невзначай сказал Игорь, когда ему стало скучно просто так стоять.       — А? — отвлекся Костя.       — У него голос довольно певучий, вот, звонкий такой. Проскакивающие визги — это натурально трэш-панк какой-то! Хорошо бы его в группку к нам...       — Хех, да... Боюсь только, что партия не одобрит.       — Это да. Но можно же тайно, вот, как-то, подпольно?       — Не знаю.       После репетиции все партийцы и комсомольцы разошлись. Летов, не попрощавшись, тоже куда-то делся. На тёмном футбольном поле, освещённом только одним фонарём у старта, остались только Костя и Олег. Судаков сел на траву, Костя положил голову ему на ноги. Рябинову всегда было очень интересно, как у Олега проходит комсомольская деятельность. Рассказывая о событиях за сегодня, Судаков перебирал длинные Костины кудри, а тот рассматривал блестящий ЛКСМ-овский значок на олимпийке.       — Сегодня, вот, репетицию на Октябрь начали. Говорили, мол, голос у меня как бы звучный, поэтому поставили на "командира отряда", — Олег говорил слегка осипшим голосом после таких громких криков. — Начали предлагать и в партию вступить. Но это потом уже, когда имя себе какое-то сделаю! Я ж тут уже почти переросток для Союза Молодёжи. Владимир Николаич, однако, предложил за некоторую плату помочь со вступлением. Но это же неправильно! Мы должны строить коммунизм, а у нас — взятки! — на эмоциях Олег случайно болезненно дёрнул Костю за прядь. — Прости, родной. Так вот, эти взяточники, бюрократы так ведь разбогатеют, образуют какой-то слой в обществе. А коммунизм с его равенством?!       В отчаянии Судаков упал на холодную землю. Константин тут же поднялся с колен и сел рядышком, поглаживая по рукам, сжимающим лицо.       — Костя... У меня, ей богу, болит за судьбу СССР. Это должен был быть как бы блаженный островок коммунизма в свете, а у нас ни коммунизма, ни капитализма. Херня только какая-то...       Он всё-таки привстал и, придерживая Рябинова за подбородок и затылок, продолжительно поцеловал. Костины поцелуи действительно помогали успокоиться: он был очень чутким, ощущал малейшие метания души, но не всегда знал, что сказать. Тогда помогала невербалика: взгляд, от которого всё понятно становится, объятия, держание за руку, поцелуи... Но из-за этой же чуткости на протяжении всего поцелуя Костя не мог расслабиться, будучи в руках Олега — всё время было ощущение, что за ним кто-то стоит и пристально, с осуждением, наблюдает.       Возвращаясь домой, ни один, ни другой никого, однако, не видели. На тёмных улицах не было никого вообще. Казалась, что все вымерли вдруг, и в мире остались только они одни. Тогда они позволили себе различные вольности и риски: шли, держась за руки, поглаживали друг друга по щеке под берёзой. На набережной они сняли обувь и носки. Вода хоть и была холодная в середине октября, но сейчас было как-то не до этого. Пальцы переплелись друг с другом, Олег и Костя не переставая кротко целовались. Услышав шум машины, они быстро обулись и побежали в сторону дома.       Наконец-то родная квартира. Тепло уюта, но холод физический. Не сняв верхнюю одежду, Олег направился на кухню и включил газовую плиту, чтобы добавить тепла. Он после помог Косте раздеться и повёл на кухню. Согревая, он, обняв сзади, дышал Косте в шею. Было слегка щекотно, и Рябинов хихикнул. Так он ослабил бдительность Олега и неожиданно повернулся, зажав того в западню между своими руками у кухонной тумбы.       — Ты ж тоже, наверное, замёрз, да? Весь вечер-то стоявши на холоде...       Константин поднялся на носочки и, поцеловав Олега в щёку, ощутил, что нос того холодный.       — Даже врать не пытайся. Сейчас чайник поставлю.       Рябинов из-под крана налил воду в чайник на двоих. Судаков достал чашки и сел за стол. Чайник закипел. В граненые стаканы в металлических подставках посыпалась заварка черного чая, а после полился кипяток. На плите всё ещё горел синий цветок пламени, согревая воздух вокруг. Тепло чая разлилось по телу, согревая нос и пальцы. Допив чай, Костя ещё раз обнял Олега и ощутил, что теперь тёплые и самые отдаленные от сердца участки тела.       — Теперь хорошо? — робко спросил Рябинов.       В ответ Олег, улыбаясь, кивнул, и они пошли на диван. За ночь заварка в чашках, наверное, засохнет, но сейчас юноши даже не вспомнили об этом. Олег встал на табуретку и достал с антресоли тёплый плед, передав его после Косте.       — Для начала октября мы слишком утепляемся, не считаешь?       — Тебе сейчас холодно?       — Ну... Да!       — Вот и всё! Есть возроженьешки какие-то?       — Нет.       Костя долго поглаживал пальцы Олега, пока не уснул. Было приятно понимать, что тот человек, которого ты любишь всем сердцем, чувствует то же самое по отношению к тебе. В целом, когда тебя любят — это приятно. Но от того, как много своего времени Костя уделяет ему, Олег чувствовал себя неуютно, он никак не мог просто наслаждаться проявлениями любви. Не мог и всё. Нужно больше самому делать что-то для Кости, а то неправильно выходит. Олега изнутри сжирало чувство вины, но, засыпая, он всячески старался скрыть своё состояние от чуткого Рябинова.       Этот день в колл-центре прошёл напряжённо. Было необычно много звонков. Ладно, бог с этими звонками: Олегу, как энергетическому вампиру, наоборот общение придаёт сил, — но хотелось бы, чтобы звонящие чуточку уважительнее относились к нему. Обычно такие агрессивные граждане могут всего раз в пару дней звонить, но сегодня их было действительно много, что к концу смены Судаков серьёзно стал задумываться об увольнении. Директор пытался что-то объяснить его офису, но взбешённый Олег ничего не понял, да и плевать ему было, лишь бы отстали или говорили вежливо.       Мучительная смена завершена — теперь райком. Хотя бы там Олег чувствовал себя спокойнее, ведь уже уважать его начали, рассматривают даже его не как простого "спортсмена, красавца, комсомольца", а чуть ли не как партработника. Репетиция к Дню Октябрьской революции продолжалась уже в здании. Во время перерыва на перекур к Олегу вдруг подошёл Владимир Николаевич, который увёл того в тихое место на лестнице.       — Олег Михайлович, нужно с вами серьёзно поговорить.       — Да? О чем же? А! Верно, о моем вступлении в КПСС, а?       — Частично, так как некоторые ваши характеристики могут серьёзно повлиять на наше решение.       Олег напрягся. Вроде ничего такого он не делал, поэтому придется опять что-то кому-то доказывать.       — Вы же не женаты, верно? — партработник покосился на пальцы правой руки Олега.       — Пока что да. Разумеете ли, ищу "ту самую", которая ко мне во снах приходит...       Олег театрально запрокинул голову назад, сложив руки на груди в замок.       — Послушайте, мы подозреваем вас в крайне позорном преступлении. Пока оно не дошло до вышестоящих, прошу вас исправить ситуацию, а иначе мы будем вынуждены исключить вас из комсомола.       — Да что вы имеете ввиду? Какое преступление и что я должен исправить? Причем тут вообще моё семейное положение?!       — Олег Михайлович, не нервничайте. Я имею ввиду ваше предполагаемое мужеложство...       Злость, копившаяся весь день, вырвалась наружу.       — Какое, мать вашу, мужеложство?! Я нормальный советский мужик без всех этих западных извращений! То, что я ещё не женат, не значит, что на меня нужно дело заводить и обвинять меня в таком.       — Поймите, ваше сожительство с Константином Рябининым...       — Рябиновым.       — Ох, да... Оно наводит на определенные мысли относительно вас. Если вы, конечно, понимаете, о чём я. Я, конечно, тоже не верю, что такой порядочный молодой человек, комсомолец, может быть... Эм... педерастом. Во всяком случае, настоятельно рекомендую принять меры.       Оставив Олега в злости и недоумении, Владимир Николаевич спешно ушёл. Так он давно ни на кого не злился. Ярость и страх за Костю переполняли его, что не оставалось даже места на логичный вопрос: откуда он, черт побери, узнал о его личной жизни?!       Пришлось уйти раньше. Судаков знал, что в злобе он страшный человек, поэтому может натворить делов. К счастью, у райкома как обычно его ждал Костя — единственная сегодня отдушина. Хотелось подбежать и крепко-крепко его обнять, однако снова подступил страх. Кто-то смотрит. Кто-то наверняка смотрит и знает, что они — два педераста, без половой связи однако, по правде говоря, но никого это не волнует. Даже в закоулок, где они нередко скрывались, заходить было не безопасней. Вдруг именно оттуда и пошёл слух?       Подойдя к Косте, Олег просто протянул руку вперёд на рукопожатие. Костино сердце ещё на работе что-то беспокоило, но сейчас он уже точно видел, что с Олегом что-то не так. Он пожал руку и уже потянулся обнимать, но Олег отшатнулся. Всю дорогу он был молчалив и, как Рябинову показалось, шёл немного поодаль. В попытке его расшевелить Костя рассказывал о новом на работе, подробнее о Летове и его познаниях в непопулярной в Сибири музыке, об общих интересах у них троих, но Олег всё также был мрачен. Дома Олег сразу же завел Костю в ванную, даже не включив свет. Запер зверь на шпингалет, а после крепко прижал к груди Рябинова, отчего тот почувствовал, как бешено бьётся сердце родного.       — Рассказывай, — стараясь казаться спокойным, сказал Константин.       После вздоха, Олег начал:       — Нам нужно ограничить нашу близость. Хотя бы вне дома. В лучшем случае вообще отселиться.       Костя вздрогнул.       — Что? Зачем?       Судаков крепко сжал его ладони и поднёс к губам.       — Мне кажется, у нас как бы слишком очевидно всё. Наверху уже догадываются.       — Хорошо. А отселяться зачем? Просто вместе платим коммуналку, чтобы экономить...       — Так а где такое видано, чтобы в таком возрасте без жены и детей, так ещё и эти холостяки вместе живут! — в глазах Олега был виден страх и паранойя. — Они всё уже знают! Всё!       — Спокойней-спокойней... — успокаивающе шептал Костя. — Это лишь их фантазии, да и мы-то закон не нарушаем, если так посмотреть! Там же именно за половую связь сажают, а у нас ни разу не было такого...       — А кто проверять будет? Когда не было с девчонкой, то будет с сожителем.       Рябинов тоже боялся. Но, благо, у него иногда случались минуты уверенности. Обычно после них он стыдится до сих пор, но это явно не тот случай.       — Да и ебать на них! Хорошо, можно ещё больше скрываться, но нашу любовь эти партийники не порушат, вот! Просто ещё больше аккуратности и, возможно, лжи. Мы-то знаем, ёпт, что у нас всё чисто?       — Угу...       — Вот и всё! И мы даже органам не позволим лезть в нашу личную жизнь!       — И можешь, пожалуйста, больше не ходить так вот к райкому? Боюсь, из-за этого они всё и поняли...       — Ладно-ладно! — пару секунд Костя молчал, смотря Олегу прямо в глаза, пока пальцы за спиной нащупывали шпингалет и, отворив дверь, поцеловал его и, не отпуская, повалил на диван. — Тогда будем отрабатывать всё дома.       От внезапности событий Судаков вообще не понял, что сейчас происходит, а потому знал только то, что, когда Костя говорил об "отработке", то это точно будет приятно настолько, что это на грани и им двоим придётся, стыдясь друг друга, бежать наперегонки во туалет, чтобы "разобраться кое с чем". С чем именно — они точно понимали, и знали, что каждый в этом туалете делает. От этого становилось ещё приятнее и часом "напряжение" не выдерживало до туалета и отправлялось куда придётся.       С трепетом Олег наблюдал за руками Кости, которые медленно скользили по ткани одежды, иногда залезая под рубашку, щекоча бока. Костя любовно осматривал мирно лежащее перед собой тело, будто глаза и пальцы вместе его оглаживали. От этого Олегу даже будто становилось ещё приятнее. И сам Костя так балдел от результата своих действий, что ощущал тоже самое, что и Олег сейчас. Когда он стал расстёгивать рубашку, Олег ещё больше напрягся. Чтобы немного его успокоить, Костя наклонился и долго целовал его, в то же время продолжая гладить. Рябинов, сидя у Судакова на бёдрах, чувствовал, что тот почти что на пределе. Олег тоже ощущал такое от Кости, но ни тот, ни другой не собирались пока идти выдохнуть в туалет. Константин остановился и только разглядывал Олежку. Тут он приподнялся и аккуратно натолкнул на плечи Кости, что тот даже сам не понял, как оказался лежащим на диване.       — Можно я, как бы... Немного ближе это всё сделаю?       — Олеж, нет, ну не стоит! Я уже почти...       Олег наклонился над самым его лицом, отчего слова у Кости застряли в горле.       — Ты бы знал, как я люблю наши совместные возвращения домой. Давай я тоже хоть что-нибудь сделаю?       Костя в знак согласия кивнул. Чтобы ему не было так стыдно, Олег закрыл ему глаза, а другой рукой расстегнул молнию на джинсах. От волнения Рябинов еле дышал. Он понимал, какого плана будет действие, но не знал, что конкретно с ним Олег будет делать. Той же рукой Судаков оттянул резинку и, успокоив, погладив по выступающей тазовой кости, собираясь аккуратно сделать главное. Кончик языка дотронулся до кожи. Костя еле смог сдержаться до того, как Олег схватил полотенце с батареи.       Когда Судаков разбирался с собой в туалете, в Косте боролись чувства стыда и приятного наслаждения. Всё ещё не верилось, что это сделал именно Олег. Стыд постепенно становился приятным, больше похожим на смущение.       После надлежащих водных процедур перед сном, они легли на разложенный диван. Костя долго обнимал Олега. Теперь кроме чувства радости и безмерной любви не было ничего. Только спокойствие, что здесь, дома, они могут открыто любить друг друга, не боясь косых взглядов и милиции.       А пластинка Buzzcocks уже второй день ожидает своего часа.