Как говорят люди

      Утренние километры остались позади. С каждым разом бег по пересеченной местности давался Робу легче. Это, конечно, не стадионная дорожка с каучуковым покрытием, зато вид вокруг расстилался живописный.       С другого конца дороги выросли две фигуры. Узнав в одной из них Берта, Роб машинально нырнул в тень между деревьями. Берт вел на поводке немецкого дога. Неделю назад один его приятель умолял присмотреть за псом, поклявшись матерью, что «этот ангел не из тех, кто доставляет проблемы». Само собой, безотказный Берт, предварительно получив разрешение Роба, притащил животное в дом. Берт, стоило отдать ему должное, ухаживал за собакой ответственно. Гулял утром и вечером, кормил, мыл лапы, даже обучал командам. Вскоре на прогулках к нему присоединился тип из дома по соседству. Образина та еще и любитель в любую погоду расхаживать в олимпийке нараспашку. Вид растительности на его груди и свиных анусов вместо сосков вызывали у Роба приступ тошноты. Однако сегодня образина куда-то пропал, а рядом с Бертом шла неизвестная девчонка с биглем. Судя по всему, между ними установилась атмосфера дружелюбия и сотрудничества — сошлись на собачьей теме, не иначе. В животе Роба появилось мерзкое ощущение, словно кто-то там нарочно крутил его внутренности.       Бигль неожиданно завертелся вокруг дога. Берт с девчонкой остановились, давая животным как следует познакомиться. Дог доверчиво вытянул морду к новому приятелю, но тот ни с того ни с сего звонко облаял бедолагу.       — Ага! — воскликнул Берт. — Получил-получил?       Они с девушкой рассмеялись.       Роберту показалось, от раздражения у него свело даже кости. Он вдруг почувствовал себя ничтожным насекомым, притаившимся в траве. И дело вовсе не в том, что Роб хотел быть единственным близким другом в окружении Берта. Просто… Просто что?       Поразмыслив над этим, Роб решил, что лучше сразу понять намерения девчонки. Он не в том положении, чтобы стоять тут и давить обиду. Во-первых, пора было выезжать на работу. Во-вторых, вся херня, которой суждено случиться, пусть хотя бы произойдет в пределах его видимости.       Вытерев с лица пот рукавом анорака, Роб вышагнул на дорогу. К этому моменту девушка просто исчезла… Роберт потратил лишь минуту на колебания, не смотрел в их сторону и того меньше. А она просто испарилась на глазах! Что еще за уличная магия Дэвида Блейна?!       — Мы сделали все свои дела, — сообщил подошедший Берт и потянулся чмокнуть Роба. Все еще шокированный, Роберт на автомате скосил губы навстречу поцелую. — Только он слишком общительный, вот сегодня отхватил немного пиздюлей. Спасибо еще раз, что разрешил ему остаться. Сегодня Марса заберет хозяин.       Дог, услышав кличку, поднял морду.       — Без проблем, — Роб повертел в голове несколько сценариев диалога, помня, что все сказанное может быть использовано против него. — Кто это с тобой гулял? Первый раз вижу ее.       — Соседка твоя, вообще-то.       И тут Роб вспомнил. Это была та самая девушка с неестественно гладким круглым лбом. Носила всегда унылую одежку тихони из пригорода и выглядела типичной добрячкой, которой соседи доверяют своих детей. Иногда, проезжая мимо на стареньком фольце, она формально кивала Робу и никогда не заговаривала с ним. Что не мудрено. В этих краях с ним охотно вступал в диалог только Эндрю. Иногда он очень напоминал Робу балабола Стива…       — А куда она делась?       — Увидела тебя и резко вспомнила о каких-то неотложных делах. Похоже, ты ей нравишься.       — Что? Да ну, — замечание толкнуло Роба под ощутимое давление. Впрочем, пропажа поклонницы определенно оказала на него и целительное действие. Стягивающее чувство в животе как рукой сняло, настроение выпрямилось. Дог сегодня отправится к хозяину, а это значит, собаки стали живой, но лишь временной связью между соседкой и Бертом. Все налаживалось.       — Кстати, меня укусила змея, представляешь?       — Ну-ка, ну-ка, — на Роба нашло по-настоящему живительное веселье. — И что же, нужно срочно принять меры?       — Не, это был просто ужик. Я его не заметил, он испугался и укусил.       — Уж? То есть, ты даже не завопишь, что укус пришелся на причинное место, и тебе немедленно нужно отсосать яд? Что это вопрос жизни и смерти, а до больницы мы просто не успеем, и мне придется делать это прямо в ближайших кустах…       — Роб, — по мудаковатой улыбочке Берта Роберту тут же стало ясно: его сейчас уничтожат. Ну и точно: — Высосать яд. Высосать. Но мне нравится, как твое подсознание сразу переходит к задуманному.              

…

      Берт оказался довольно нетребовательным и неприхотливым сожителем, не раздражающим в быту. В доме ощущалось его присутствие, но с этим никогда не возникало проблемы. Роб на дух не переносил срач, чего уж скрывать! Если в раковине стоит хоть одна грязная чашка, она магическим образом притягивает к себе другую посуду. Зачем разводить свинарник? Нет же ничего сложного в том, чтобы загрузить посудомойку и нажать пару кнопок? Берт сразу увидел прямую связь между чистотой в комнате и уважением к Робу, поэтому старался поддерживать порядок. Книги его теснились друг к другу на полках. В шкафу аккуратно хранилась его одежда. На подоконнике лежала всего пара безделушек. Разве что в кресле третью неделю валялась медицинская шапочка. Вроде и обстановка не сильно изменилась, а дом уже хранил память об этом человеке. Роб не подозревал прежде, что в его жизни может быть столько Берта, и испытывал оттого приятный интерес к новому опыту.       Он знал и раньше, что у них много общего. Вкусы в музыке, юмор, общий взгляд на многие вещи — все у них пересекалось. К тому же их объединяло место работы, а это — неисчерпаемая тема для разговоров. Они посвящали друг друга в подробности того, чем занимались в те или иные годы. Роб рассказал, что у него не было отца, и что он, с одной стороны, этому даже рад. Вряд ли его отец хороший человек, если уж испарился, едва заделав женщине ребенка. Останься он, то наверняка учил бы Роба быть настоящим мужчиной. Что в понимании не самых хороших людей значило не трепаться о своих чувствах — ведь настоящие мужчины так не делают.       О Берте в свою очередь Роб тоже узнал много нового.       Берт регулярно пополнял запасы своего любимого томатного хлеба и всегда напоминал не перекладывать его в холодильник: там хлеб высыхает.       В школе и в университете он был зубрилкой, однако, популярным — природное обаяние делало свое дело.       Когда-то давно употреблял клонопин от тревоги, но навсегда покончил с этим.       Около семи лет страдал мигренью, которую впоследствии вылечил комбинацией антидепрессанта и транквилизатора.       В его позвоночнике — два штифта.       Америка восьмидесятых кажется ему началом Земли, хоть Берт и признает, что это не имеет смысла.       Если он дома, то всегда включен телевизор, но не новостной канал. Берт считал, что все существующие новостные программы составлены так, не иначе заранее решают, понравится тебе информация или нет. А новости, на его взгляд, должны представлять сухое изложение фактов, без оценочных накруток. В противном случае это мнение, призванное затуманить суждения и склонить на ту или иную сторону.       У Берта были проработанные точки зрения по любому вопросу. При этом он редко на публике защищал свою позицию, ведь это, по его словам, действует всем на нервы.       Берт только кажется гибким. Разубеждать его, если он что-то решил, занятие совершенно бесполезное.       Его внутренняя мягкость питала энергией внешнюю активность. Но вопреки внешнему образу, Берт не был абсолютно безотказным благодетелем. Его тоже порой утомляет обязанность вести себя вежливо с людьми, которые ему не нравились. У Берта действительно открытая душа, однако, хорошо расставлены границы. Он не соглашается на что-либо только потому, чтобы не обижать другого. Таким образом, если Берт что-то делает, значит, он того действительно хочет.       В общем, из множества подобных мелочей складывалась сила этого человека.       Было в Берте нечто такое, из-за чего не верилось, что в жизни его случались серьезные неприятности. И все же людей без изнанки не существует.       Уже какое-то время Роб хотел подойти к Берту с вопросом: почему он не вернется в хирургию? Однажды Роб почти спросил. Постановка вопроса Берта удивила, но ответил он не подумав, а это означало, что своего взгляда на эту ситуацию он не осознавал. Роб догадывался, в чем дело. Особенности самовосприятия и самооценка во многом объясняются тем, из какой человек семьи. И хотя от коротких рассказов Берта о ней картина выстроилась неполноценная, Робу этого хватило, чтобы сложить мнение.       Семья Хаутдезертов была подчеркнуто интеллигентной, неизменно благожелательной и гуманно-демократичной. Мыслящие здраво, критично, современно, эти люди не склонны высмеивать что бы то ни было. Особенно — чужие взгляды. Они поощряли самовыражение, но не позволяли лелеять ошибки. Урок следовало усвоить в кратчайшие сроки и, перешагнув, продолжить путь с широкой улыбкой. Вот почему Берт такой. В нем заключились не только свет и доброта, но и стержень, что появляется по мере того, как человек преодолевает большие жизненные трудности. Слишком перепозитивная семья просто не дала ему прожить боль. Не выслушала, не поддержала в свое время…       Кто бы там что ни говорил о черствости Роберта, он был способен на сочувствие и понимал: старые раны — не тема для шуток и пренебрежения. Но мысль вызвать Берта на прямой разговор пугала, Роб сомневался, прав ли в своих догадках. Действительно ли Берт так и не простил себя за ошибку? Себя Роб чаще всего воспитывал исключительно кнутом, никаких пряников. Не хочешь — делай, не нравится — понравится. А если утром он ленился бежать пять километров, то бежал семь: чтобы завтра хотелось бежать пять. Рабочая схема. Однако Берту так к себе относиться не стоило. Никому не стоило, впрочем.       Этим вечером Берт засел за видеоконференцию каких-то именитых медиков. Роб устроился рядом на диване. Он боролся с желанием утащить Берта под бок, но тот вскоре сам откинулся на его плечо.       Выступление кончилось через 20 минут. Роб дал Берту немного времени переварить информацию и собственные мысли на ее счет. Не хотелось застать его врасплох и озвучить вопрос чересчур прямо и конкретно. Но именно так тот и прозвучал:       — Почему ты не вернешься в хирургию?       И прежде чем Берт успел бы осмыслить слова, Роб продолжил:       — Я помню, по какой причине ты решил переучиться на эксперта. Но разве годы не превратили трагедию в опыт? Ты же планировал стать хирургом.       Берт выглядел спокойным, если не отстраненным, и не спешил что-либо отвечать.       — А разве не ты говорил, что из всей медицины я выбрал идеальную специальность, где не нужно общаться с пациентами?       Ладно, а чего Роберт ждал? Что Берт просто выложит правду, даже не попытавшись перевести все в шутку?       — Я решил бы, что это не мое дело… Но ведь ты рассказал мне об этом.        Повисла противная пауза. В ответ на молчание Роб предпочел продолжить:       — Мне кажется, ты занимаешься не тем, о чем мечтал.       — Иногда не все, о чем мы мечтаем, наше.       — Меня больше интересует, почему.       Берт остановил на нем безрадостный взгляд.       — Много причин.       — Назови хоть одну.       — Например, я не хочу.       — Это неправда.       — То есть, ты лучше меня знаешь, чего я хочу?       — Я знаю, когда люди врут. Они подают определенные сигналы. Также видно, если сигналы пытаются скрыть. Это значит, человек пробует управлять моим восприятием. Потому как врет.       Берт вздохнул, будто признание забрало у него слишком много сил:       — За моей спиной все еще стоит прежняя репутация. Люди будут ожидать от меня просчета. А я не уверен, что готов к этому.       — Люди всегда будут чего-то ожидать. Глупо из-за их оценки лишать себя того, что ты действительно хочешь. Однажды, спустя много лет, очнешься в своем вонючем морге и поймешь, что время ушло, а ты так и не…       — В морге не пахнет. Только дизрастворами и кварцевой лампой.       — Это образно! Я лишь пытаюсь сказать, что тебя просто на время выбило из колеи. Но пора возвращаться. Пора двигаться дальше.       Берт сел прямо, и сбоку, где он прежде прижимался к Робу, образовалась холодная пустота.       — Тебе нравится твоя работа? — Берт посмотрел на него другим, непонятным Робу взглядом.       — Я нахожу в ней смысл.       — Тебе бывает страшно?       — Ну конечно! Бывает даже настолько, что яички подскакивают к глотке.       — Ты ведь тоже… убивал человека. Что ты чувствовал?       — Ничего. Пустота и всё. Это произошло быстро, на адреналине, потом тоже было не до рефлексии.       — Разница в том, что ты делал это из честных побуждений. Я же хотел как лучше. Смерть в моем случае — это не сопутствующая потеря, а профессиональная убогость. Я больше не хочу видеть лица. Мне нравится, что теперь, выходя с работы, я помню только человеческие органы, богатый внутренний мир, хах, — Берт улыбнулся, а затем лицо его резко утратило все эмоции. — Знаешь, в работе с мертвыми есть добрая доля оптимизма. Я уже никому не наврежу.       — Это не оптимизм, а отрицание реальности.       Роб чувствовал, Берт теряет терпение, хотя и не повышает голоса.       — Я не знаю, как описать тебе, что я чувствовал тогда. Мне казалось, я бьюсь в потолок, я безграничный. И вот что происходит, если верить в свою всесильность — люди умирают… Дети… Я не хочу, чтобы кто-то еще пострадал.       — Жертвы будут всегда.       — Но если их не избежать, моя главная задача — сделать так, чтобы этими жертвами не оказались мои пациенты.       — Это просто безопасный выбор ради исключения ошибок. Но в ошибках нет ничего ужасного. Ты хочешь во всем быть идеальным, это ясно. И все же идеальность — прямая дорога себя уничтожить. Нельзя показывать миру только одну свою сторону и скрывать другую. Ты же не даешь людям шанса составить о тебе свое мнение.       — Может быть.       На Роба нашло иррациональное и неожиданное чувство к этому человеку — злость. Как же много Берт знал всякой ерунды в целом и абсолютно ничего о собственной жизни. Как много он думал о других и как мало о себе. Острый ум, профессиональная хватка, быстро накапливаемый опыт, способность принимать решения и вести за собой. И все это подавляла какая-то нечеловеческая правильность и неправильная человечность.       — Я все понимаю, у тебя есть неприятное, удушающее воспоминание, которое тебя травмировало. Но ты не бог, а обычный человек. Ты не можешь управлять смертью. Если так произошло, если изменения в организме необратимы, ты в этом не виноват. На это повлияло много факторов еще до твоего вмешательства. Не ищи причины только в себе. Так, как ты, не рассуждает никто больше, ни один врач…       — Но я не такой, как они!       Берт помолчал, пытаясь примириться с тем, что услышал. Угрюмый, нехорошо спокойный, почти враждебный — было в нем сейчас что-то новое, незнакомое Робу.       — У меня это плохо получается — быть эгоистом. Я умею брать на себя ответственность, но не умею становиться жестким, а жесткость важна в хирургии. К тому же я так много болтал о том, как люблю экспертизу. Будет странно, если я вдруг передумаю.       — Кому странно?       — Роб, дело не в моей интеллектуальной или эмоциональной несостоятельности. Дело в том, что я уже другой человек. Во всяком случае, человек, которым я был тогда, и человек, которым меня считают окружающие сейчас — две разные личности.       — Это лишь значит, что окружающие ошибались в тебе. Ну и что? Разреши им разочаровываться в тебе. Прими решение без оглядки на чье-то мнение. Делай со своей жизнью то, что считаешь нужным.       Тонкие ноздри Берта вздрогнули, рот сжался в узкую линию. Было что-то очень неприятное в том, чтобы видеть, как такого стойкого человека мучают сомнения.       — Я жалею о совершенной ошибке, но не жалею о том, куда она меня привела. Мне правда нравится то, что я делаю сейчас. Дорога к моей мечте изменилась, но мечта-то осталась прежней. Ты забыл, я фаталист в отношении жизни и считаю, что мы обязательно окажемся там, где должны, неважно каким путем. Что насчет хирургии… Когда-то это было делом моей жизни. Люби работу и тебе не придется больше работать, слышал же? Чуть собачья. Люби работу как работу, а не как занятие для души, иначе это превращается в хобби на условиях других людей. Я не хочу прославляться, меня тошнит от показушной добродетели. Я просто хочу делать то, что мне близко сейчас.       По мере рассказа у Роба возникло стойкое предположение, что Берт никогда и ни с кем прежде не делился этой историей.       — Если так будет лучше для тебя… — сдался Роберт.       Несмотря ни на что, ему понравился разговор. Они с Бертом впервые обсуждали что-то настолько доверительно, впервые настолько глубоко затронули личные темы. Не важно, что финал диалога вышел не совсем таким, как Роб планировал. Они оба сделали свои выводы.

…

      Недостатком этой идеи была ее неоригинальность. Да и дарить подарки — не в характере Роба. Дело вовсе не в его финансовом самочувствии. Просто сколь бы охуительно щедрым Роб ни был, подобные жесты исполняются им довольно карикатурно. И все же одно дело — дарить бесполезные финтифлюшки, и совсем другое — вещь, о которой Берт мечтал.       Так или иначе после очередного приступа нежности и активного топтания на вопросе, Роб по-новому посмотрел на свои слабые и сильные стороны и все же решился. Он не пытался таким образом добавить себе очки привлекательности в глазах Берта. Им двигал какой-то потаенный импульс, требующий реализации с тех самых пор, как зародился под черепной коробкой. К тому же в любые отношения нужно вкладываться. Это не трава, которая сама по себе растет.       К комнате с подарком Роб вел Берта с таким видом, не иначе последний час решался сунуть руку в аквариум с пираньями. Неудивительно, что Берт заподозрил подвох.       — Роб, что бы ты там про меня ни думал, я не настолько перверсированный и сниматься в домашнем порно не стану.       — Что ты вообще несешь?! — сообразив, что это шутка, Роб подхватил: — Жалею, что мне самому это в голову не пришло. Заходи уже! Там просто подарок.       — Подарок? Мне? За что? — прозвучало таким предостерегающим тоном, будто Робу не мешало бы и передумать.       — Тц! Ты что, рос в семье, где подарки полагались только за прилежное поведение?       — Нет, но… мне вроде ничего не нужно.       — Речь не о том, что тебе нужно, а о том, что тебе хочется.       Берт задержался в дверях, как если бы мысль догнала его в дороге. Сказал:       — Надеюсь, там то, что я еще не видел.       — Свою скромность?       — Ауч!       Роб вовсе не наделял подарок эпическим характером. Ему просто хотелось закрыть старую потребность дорогого ему человека. Вдобавок он все больше сомневался, что подарок будет воспринят подарком. Ведь тот находился в доме Роберта, у Берта могло закрасться подозрение, что хозяин просто обзаводится мебелью, временно называя ее «подарками».       — Вот, — махнул рукой Роб в направлении стола. — Он с автоматической регулировкой высоты и системой защиты от столкновения с препятствиями. Что тут еще? Ящики для хранения, экран отображения, разъемы всякие, кабель-менеджмент, встроенные зарядные устройства…       Очарованный Берт был готов разразиться серией вопросов, но не знал, с которого начать.       — Здесь есть таймер, который напомнит о необходимости сменить рабочее положение, но я пока не понял, как его включить…       — Роб, это… — смешанные чувства по-настоящему украсили теплые черты лица Берта.       Робу вдруг стало страшно неловко. Видимо, все пройдет труднее, чем ему поначалу казалось. Для большей самоуверенности он выправился, став немного выше.       — Это просто стол! — бросил Роберт нарочито небрежно.       — Это не просто стол! Это самый навороченный, помпезный и до хрена дорогущий стол!       Роб чувствовал, что чем дальше, тем больше он выглядел нерешительно.       — Хотел придержать этот наишикарнейший подарок до нашей годовщины или до Дня независимости, но не смог сдержаться, — парировал он со следами сарказма в голосе.       — Вот зря ты принижаешься.       Берт выкатил стул — абсолютно обыкновенный, — сел и придвинулся к столешнице.       — Сам собирал?       — А кто же? — еще больше смутился Роберт.       С задумчиво-блаженным видом Берт поводил руками по своему подарку, пощупал углы, понажимал на кнопочки и всячески примерился к столу.       — Ты за мной ухаживаешь?       — Тебе так сложно поверить, что у меня могут быть к людям просто добрые намерения?       Да, подарки умеют разговаривать, а иногда даже болтать лишнего. Однажды вытащив из автомата подставку под карандаши, Берт приоткрыл свой вишлист, но сделал это без какого-либо преднамерения. Однако тот факт, что Роб это запомнил, говорил о нем и его чувствах куда больше. Очевидно, Берт тоже догадывался, что в подарке закодировано некое сообщение для него.       — Ты должен прекратить это, — заявил он серьезно.       — Прекратить что?       — Мне очень приятно, что ты запомнил наш разговор. Я скоро так разомлею от твоей заботы и внимательности. Но если ты делаешь это только затем, чтобы чему-то там соответствовать, то не нужно. Я не очень-то люблю в мужчинах сентиментальность. Мне больше по душе парни с горячей кровью, взрывным темпераментом, крепким либидо и практическим складом ума. Ты мне нравишься таким, какой есть.       Не то чтобы Роб надеялся на бурную реакцию и глубокую благодарность до самых гланд. Тем не менее у него сложились некоторые ожидания, и вот такой разбор по швам в них не входил.       — Для меня это ерунда.       — Не пойми меня неправильно. Если это все отражает твою индивидуальность, о которой я пока не знаю…       — Повторяю: я никого из себя не строю.       — Тогда я очень рад. Спасибо. Мне нравится мысль, что подобные жесты от тебя — столь редкие сокровища, которые могут заслужить лишь немногие.       Берт перенес свои пожитки на новенький стол. Включил лава-лампу, заполнил ящики, отрегулировал настройки. Во главу встала выигранная в автомате подставка, куда Берт кинул пару карандашей. Затем на стол переехал и лаптоп, который ему накануне одолжил Роб. Открыв его, Берт выровнял вещи так, точно готовил композицию для фото в Pinterest. Но затем, не дав экрану проснуться, быстро захлопнул крышку.       — В чем дело? — Роб не сумел скрыть в голосе подозрение.       — Хм…       Взгляд Берта глубоко запал, став туманным и игривым. Роб подсознательно понимал, что идет на поводу какой-то хитрости, но к предчувствию не прислушался. Смахнув руку Берта с крышки, он поднял экран. Через секунду на нем воспроизвелось видео с двумя сношающимися мужиками, а из динамиков понеслись характерные вздохи и хлопки.       — Was ist denn hier quatsch?! Мать его, ты серьезно?!       — Упс! Неловко вышло. — Берт, не особо торопясь, нашел кнопку паузы. — Досмотрим?       — Скажи, что ты шутишь!       — Тебе разве не интересно узнать, чем все кончится?       — А типа оно по-разному заканчивается?!       — Румпельштильцхен, — Берт захохотал. — Это вообще-то твой аккаунт на порнохабе. Настоящее немецкое кино должно быть именно таким, да?       Вот же срань! Роб изо всех сил постарался не выдать паники.       — На хер ты полез проверять именно это?       — В первую очередь!       — Mein Gott! Du bist ein Kind!       — Я просто заметил, как в браузере подгрузились формы с других сайтов. Премиум подписка на категорию… м-м-м. Судя по остатку оплаченного периода, ты подключил ее еще в ноябре…       — Какой внимательный!        Роб принял тот ледяной вид, с которым обычно встречал подобные подъебы. Он умел выкрутиться из любого даже самого безвыходного положения, но сейчас в голову не приходила ни одна дельная идея. Все оправдания звучали бы очень шатко и отрывочно от реальности. Тогда Роб притворился, будто смутно припоминает что-то, но лицо Берта не оставило сомнений: он совершенно не верил этому спектаклю.       — Я могу это объяснить.       — Конечно же, ты можешь! На свете так много причин, почему бы прону оказаться на твоем компьютере. Например, он не твой, тебе подкинули… Ох, придумай другой сюжетный ход, мой детектив, этот уже мертв.       — Это чистой воды передергивание!       — Кхэм. Не ожидал, что ты так прямо об этом заявишь…       У Роба вспыхнули уши.       — Я имел в виду, ты подменяешь одно другим!       — Ах, ты об этом… Ненавижу свой разум, — Берт все хихикал.       — Gott! Пошутил и тут же объяснил? Ты безнадежен, Хаутдезерт! И вообще, я купил эту фигню, чтобы… — не веря в пользу и хоть какой-то результат от дальнейшего объяснения, Роб сдался. Все равно его оправдания, хоть и правдивые, гроша ломаного не стоили. — Забудь.       — Просто ты хотел узнать о себе что-то новое? Или просто тебе стало скучно, подойдет?       — Es ist mir scheibegal!       Берт потерся кончиком носа о щетину вокруг его губ, а затем длинно и нежно поцеловал в уголок рта.       — Это самое горячее, что я узнаю о тебе.       С удивлением для себя Роб обнаружил, что ему приятен этот случайный комплимент. Он точно знал: Берт сказал именно то, что думал.       

…

             Все чаще Роб возвращался к вопросу: а подходит ли он такому человеку, как Берт?       У Роба все в порядке с самооценкой. Но, во-первых, он привык иметь курс действий наперед, фокус и структуру в жизни. Во-вторых, он все не мог объяснить себе одну вещь: зачем любимчику целой толпы нужен только-только примкнувший к голубым рядам Роберт Штицхен. Вокруг Берта столько обожателей. Разных. Ярких. Непосредственных. Мужчины. Женщины. Красивые. Смелые. Свободные. Все они дадут ему столько любви, сколько нет ни у одного человека в единственном числе. И Роб тому не исключение. У него просто отсутствует столько способности любить и отдавать, сколько есть у десятка обожателей разом. Умом он понимал, что Берт уже давно развязался со всеми этими людьми. Не было ни одной причины ему не верить. Но задница на то и дана, чтобы за милю чуять опасность.       Роб боялся стать ревнивым ослом с замашками манипулятора. Это было его страшным кошмаром: завести отношения, где он утратит контроль над собственной жизнью и поставит под контроль чужую. Все же знают, что именно манипуляторы не хотят, чтобы их партнеры покидали вакуум отношений. А Роб все больше казался себе именно таким типом. Он замечал за собой нездоровые выкрутасы, доводившие его до самоуничижения, тревожности и нервных судорог. Например, когда на них с Бертом пялились альтернативно одаренные. Раньше Роба это не парило. Но в последний раз он не вытерпел. От нутряной злости у него даже занемела кожа. Дождавшись, когда Берт отлучится за новой порцией пива, Роб подошел к столику слишком глазастого парня и огрызнулся: «Хочешь, он потом тебе даст автограф?». Роб позаботился, чтобы Берт не узнал об инциденте. Берт не удивится бы, и без того зная, какой резкий грубиян этот Штицхен. Он просто был бы разочарован. А Робу не хотелось его разочаровывать.       Врожденный оптимизм и легкий взгляд на людей не давали Берту заметить, что он вот уже какое время живет под всевидящим оком. Либо уж Берт самоустранялся от таких вещей. Так что с его стороны претензий ждать не стоило. А проблема состояла в том, что самостоятельно Роб не справлялся. Единожды начав, это уже сложно остановить. В один момент Роб был спокоен, а в следующий на горизонте появлялся очередной поклонник Берта, и всё! Роб далеко не самый терпеливый человек, еще и принципиальный. Когда он долго сдерживался, то начинал чесаться, как блохастая собака. На нервной почве у него еще с детства обострялась чувствительность и начинало казаться, что натирает даже одежда.       Много раз Роб повторял себе: он по-своему болен и выздоровлению поспособствует некая жизненная правка. Пора все переосмыслить и переопределить свое поведение. Иначе он начнет подозревать всех, кто хоть раз в жизни перемолвился с Бертом словом. А Берт достоин счастливых полноценных отношений без сложностей, надуманных склок, лишних вопросов и лишних соплей.       Роберт не хотел рисковать доверием человека, которым в кои-то веки дорожит. Впрочем, определение «дорожит» в его случае — смешное преуменьшение. Берт говорил, что хорошо знает Штицхена и даже то, что тот порой чувствует. Роб же был готов отдать руку на отсечение, что Берт даже близко не догадывается, насколько Роберт помешан на нем. Впору у мозгоправа кукушку лечить.       Повернутость на Берте, кстати, стала второй проблемой. Это произошло с Робом как-то ну очень скоро. Он не был склонен к быстрому привыканию. Курение не в счет, бросил бы хоть завтра. Просто сигарета — это еще и средство коммуникации, проводник во многих ситуациях. Иногда помогает завязать разговор. Иногда сближает. Иногда с ее помощью момент ставится на паузу. Пока достанешь пачку, пока подкуришь, пока сделаешь первую затяжку — это ж сколько времени на подумать… Так что Берт — никакая не привычка! Просто Роб почему-то все чаще думал, как бы внедриться в его жизнь, да поглубже. Как бы стать незаменимым для него человеком, центром тяготения. Проникнуть в его историю надолго, а лучше навсегда.       «Тот, кто всегда уступает, никогда не получает то, чего хочет», — однажды сказал Берт. Роб запомнил и время от времени напоминал себе об этом. Если его чувства чего-то стоят, нужно действовать. Но что еще Роберт мог? Он уже предложил Берту съехаться. Что там обычно люди говорят дальше? Догадаться несложно. И Роб столько раз хотел сказать Берту — что-то о себе, о нем, о них, — но раз за разом срабатывал какой-то механизм подавления слов. Это просто не в его натуре — озвучить настолько прямолинейные вещи. Ну что тут скажешь? Что Роб теперь живет будто в заставке ромкома? Что благодаря Берту все его ощущения раскрылись во всех своих проявлениях? В жизни люди так не разговаривают друг с другом.        Роб любил их бытовуху, их разговоры, мелкие споры, случайные прикосновения, их секс. Любил вместе пить пиво из горлышка и смотреть тупое телешоу. Любил, когда они устраивали друг другу мощную прожарку с подстебами на грани фола. Рядом с Бертом возникало то уютное ощущение, когда кажется, что найдется решение для любой проблемы. Роб так сильно хотел проводить с ним все свое время, что даже мысль об утрате такой возможности представлялась настоящей пыткой. Чем бы Берт ни занимался, Роб старался составить ему компанию (хотя и часто сомневался, что та ему нужна). Ему нравился этот примитивный домашний мирок. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь Роберт Штицхен так полюбит это. Впрочем, почти все его счастливые воспоминания связаны с чем-то настолько незначительным и душевным. Одним из любимых периодов Роба была юность, когда они с Селеной еще жили в родительском доме, прямо возле знаменитого пирса Санта-Моники. Вечерами они с сестрой брали упаковку «Corona», шли к побережью океана и дышали насыщенным соленым воздухом. Неудивительно, что нечто настолько интимное и простое снова стало сокровищем его сердца.       Если бы его однажды спросили, чего он хочет, Роб ответил бы: вот этого всего.       Рядом с Бертом он испытывал настоящую гордость. Одна из величайших радостей — это ощущение, что самый замечательный человек на свете выбрал тебя. Но как быть, если завтра не выберет? И проклятое «если» не давало покоя. Роб конечно же охуенен, но разве настолько? К тому же, Берт — увлекающаяся натура. У него увесистая история разноплановых отношений. Он слишком буквально воспринял лозунги сексуальной революции и свободы двадцать первого века. Робу далеко до его эксцентричности. Чтобы вставало на всех и сразу — это как вообще? У Роберта очень линейнотипованные предпочтения. Единственный на свете представитель бертосексуальности, разумеется, догадывался, что сам себе выкопал яму. Но, как всем известно, ориентацию не выбирают. Поэтому его бертоориентированность — это никакой не сбой и не предательство организма. Тут сработали другие механизмы. Говорят, личностные качества не влияют на сексуальные привязанности. Бессовестно врут. Половое влечение Роба было буквально настроено на личные качества Берта. Все взаимосвязано! Когда-то в начале их с Бертом зарождающейся дружбы с привилегиями Роб уже пытался списать свою симпатию на просто идеальный секс: очевидно, боясь, что идеальным окажется сам Берт. Сейчас же секс иногда использовался Робом в качестве надежного способа упрочить нужную связь. Других приемов он больше не знал, а связь с Бертом все еще виделась ему недостаточно окрепшей. Конечно, еще оставалось старое как мир «Я тебя люблю». Так люди говорят, когда хотят дать вес своим отношениям. Скорее всего, это признание даже решило бы все проблемы Роба или большую их часть. Но он никогда прямо не выражался о своих чувствах. Лишь регулярно подстраивал обстоятельства так, чтобы Берт сделал нужные выводы. Дело не в том, что Робу не хватало духу сказать три простых слова. Просто «Я люблю тебя» от него звучало бы совсем как «Я убью тебя, если ты…» и далее по списку. Да и на собственный слух фраза была напыщенной и искусственной. Так говорят только в кино, а жизнь устроена сложнее.       Но как по-другому сообщить человеку о чувствах, если не словами?       Есть ли способ донести мысли через действия и сделать их постоянной практикой?       Разумеется, это правильные вопросы.       Как детектив Роб привык решать вопросы прагматично. Но еще никогда в его практике не было такого безнадежного случая.       А между тем одержимость Бертом только росла. Это походило на зуд в солнечном сплетении, а когда к нему еще и примешивалась ревность на ровном месте, Роб становится по-настоящему отвратительным себе. Хороший знак: ревность являлась очень неприглядной правдой, подобное Роб никогда не показывал. Он хотел, чтобы Берт думал о нем определенным образом. А в этот образ не вписывались сцены ревности. Да не упрекнет никто и никогда Роберта Штицхена в такой лютой херне! И вообще, одно дело — мучиться самому, и совсем другое — впутывать в это Берта. О своих страданиях не следует рассказывать никому. Страданиям лучше всего предаваться в одиночестве.       Разве что их могли выслушать уши сестры.       

…

      Рождество 2023       Селена залпом опрокинула в себя остатки коктейля и поднялась из-за стола.       — Проверю, как он там.       — Приводи его обратно, дорогая, — напутствовала Мари, постучав сигаретой о край пепельницы. И уже с любовью добавила: — Шесть и три фута взрывчатки, а не человек.       Роб нашелся сразу за дверью. Он курил, стоя у перил веранды, и ничем не показывал, что замечает присутствие сестры.       Селена заботливо набросила на его плечи пальто.       — Погодка хоть куда.       Роб выпустил изо рта густую смесь сигаретного дыма и морозного пара. Селена сгребла снег с сиденья уличного кресла и, запахнув пальто, села и тоже закурила.       — У меня дежавю, — сигаретный дым завился рядом с ней плотными кольцами. — Что-то случилось, ненаглядный мой братец?       Весь ее вид говорил, что она готова поделиться советом, как только поймет, в чем проблема. Вот только Селена была на одной стороне с матерью. Семья считала, что сперва должна согласиться с планами Роберта, прежде чем он приступит к их исполнению. А диктовать себе условия Роб не позволит. Он не позволит помешать себе.       Неожиданно для него Селена заявила:       — Я не согласна с мамой. Конечно, она говорит все это не в назидание, а из беспокойства. Но только ты знаешь, что по-настоящему нужно тебе, а не идеальной версии тебя, существующей в нашем изображении. Извини, меня там занесло малость.       — Так а на хер мне теперь твое «извини»? — Роб швырнул сигарету куда-то в припорошенную снегом клумбу.       — Слушай, я знаю, дело не в нас. Ты, конечно, допросы не перевариваешь, но не настолько, чтобы так нервничать из-за них. Перестань.       — Я перестану нервничать, когда перестану нервничать! — Роб стиснул зубы, из последних сил подбирая нетабуированную лексику.       Селена догадывалась, Роб чувствует себя беспомощным, гораздо больше, чем он того бы хотел. А когда человек ощущает себя так, то ищет, на кого бы свалить вину за собственное состояние, и срывается на первую попавшуюся мишень для обвинений. Сестра не злилась в ответ. В эти моменты она становилась всепонимающей и испытывала почти материнское чувство по отношению к Робу.       — Определенно есть что-то еще. Ты не такой толстошкурый, каким кажешься с первого взгляда. Уж мне-то не знать. Порой люди думают, что я высокомерная сука, в то время как на самом деле я застенчивая социофобка с синдромом стервозного лица. Иногда со стороны виднее, знаешь? Я верю, у тебя есть все то, что напоминает тебе о собственном «я», возвращает веру и опору в трудную минуту. Но иногда мы не замечаем очень важную для нас проблему. Тогда ее нужно просто подсветить кому-то другому.       Ну, это правда. Безжалостный взгляд Селены на чужие проблемы мог бы снова помочь Робу. В прошлый раз именно она дала ему мотивационный пендаль для ускорения.       Роб покосился на сестру, раздумывая, плеснуть ли в нее всем словесным потоком, или выдать отредактированную версию событий. Вероятно, Селена найдет хорошие аргументы, просто Роб знал, что те придутся ему не по вкусу. Сестра всегда пыталась его защитить, и поэтому скорее всего посоветует не торопиться. Скажет, например, что между ним и Бертом еще будет большое красивое развитие. Робу же хотелось всего и сразу. С его характером и умением доносить собственные чувства — здесь и так мало места развернуться.       — Да расскажи мне! А я расскажу, почему приехала без нового парня.       — О! Даже не начинай!       — …я вернулась к Деймону…       — Я больше не намерен это выслушивать!       — На этот раз все сложится по-другому.       — Селена, пощади!       Отношения людей были ее фронтом. Тут сестра действительно многое понимала и умела направить в верную сторону. Иронично, что при этом ее личная жизнь вертелась исключительно вокруг одного человека.       — Итак, ты все же нашел, куда в своей жизни пристроить этого парня. Не мне лекции читать. Сама же посоветовала вытащить голову из задницы…       — Слушай! Мое прошлое поведение в теории когда-то станет забавным, но пока еще я не готов над этим смеяться.       — Окей! Просто если бы ты столько времени тратил на решение проблемы, сколько тратишь на конспирацию, ты бы уже ее решил. Серьезно, Роб, он слишком крут, чтобы быть секретом.       — Да дело вовсе не в конспирации! Не строй теории, раз ничего не знаешь!       — Тогда расскажи мне, и я перестану строить теории. Ты не отделаешься все равно, у меня нет тормозов и понимания личных границ!       Роб напомнил себе, что сестра всегда помогала ему держать ум ясным, а сердце открытым. Она знала черствую сторону его характера и давала советы, исходя из его внутреннего устройства, не пытаясь переделать Роба в другого человека. Но как сформулировать свою проблему в слова?       Он издал долгий шумный вздох, выпуская из легких весь воздух. Выдох потихоньку сошел на нет, и Робу пришлось говорить:       — Вокруг него постоянно крутят жопами всякие ушлепки! Этих людей просто провались сколько, целая очередь из желающих, стальными клещами не оттащишь! Каждый день я вижу эти масляные взгляды и только успеваю думать, как отрезаю им всем яйца…       — Роб, существование у тебя сердца — не новость. Новость то, как ты это воспринимаешь.       — И как?       — Адекватно. Поверь, с тобой ничего особенного не происходит. Эти чувства не то что не глубокие, я бы даже сказала, выпуклые. Твоя спешка и решительно-романтичный настрой не зря насторожили нас с мамой. Сначала я подумала, ты таким образом заполняешь пустоту в доме, что тоже не совсем хорошо. А ты, выходит, хочешь спрятать этого парня от всего мира. Не совсем твой почерк, но во всяком случае, своя территория — это больше пространства для маневров.       — Ничего подобного! Это просто желание вложить труд, терпение и заботу.       — И заиметь привилегированную возможность на него.       — Может и так, — Роб нервно почиркал «Зиппо». — Возможно, это даст мне чувство причастности и связанности. Больше, чем у меня есть сейчас. Сейчас все такое не оформившееся и закрытое.       Вот таким Роб оказался человеком, вот такая у него внутренняя структура — ему всегда было мало. Да! Он просто хочет смотреть на Берта! Что с того? Он всегда на него смотрел, с начала их знакомства, словно опасался что-то проморгать. Он изучал его самого, его интересы, образ жизни и взгляды — вживую или прочесывая фейсбук, — с любопытством, затем с шоком, снова с любопытством, с восхищением, с желанием разного рода и тоской разной степени. Роб никогда не уставал наблюдать. Он просто хочет и дальше смотреть на него, но уже вблизи и в условиях полной легальности.       — А ты злишься на него за то, что он всеобщий любимчик?       — Селена, он… — Роб пожал плечами. Что тут сказать? Берт исключительный. Никто в здравом уме не станет отрицать его объективное совершенство. Не вина Берта в том, что он идеален. Не его вина, что всем это нравится. Берт просто родился с этим. Это не приобретенная черта, а что-то изнутри. Роб ни разу не встречал таких, как Берт. Таких просто не могло быть больше. И Роб не хотел ничего в нем исправлять. Даже если сам от этого страшно страдал. — Он в этом не виноват.       Селена широко улыбнулась.       — Да-а. Как-то быстро тебе крышу сорвало. Ты изменился в любопытную сторону. Но ревность тебя красит. Ты теперь такой милый и злобный яйцерез.       — Это странно. И неприятно.       — Не странно. Самобытно, — поправила сестра. — Переехать к тебе — это твой способ сказать ему: «Мне кажется, у нас с тобой есть будущее»?       Совместное будущее… Роб не считал возможным даже фантазировать на эту тему.       — Не знаю, — он подкурил новую сигарету.       — Ну, все мне с тобой ясно. Проблема опять уперлась в то, что ты банально ссышь говорить о чувствах вслух. Пойми, скорость слов гораздо больше скорости любого даже самого изящного намека. Быстрее до него дойдет, быстрее ты со всем разберешься.       — И что я скажу? Не будь таким идеальным? Перестань нравиться окружающим?       Селена осеклась, неожиданно хохотнув.       — Да ты же буквально сохнешь по нему! О-о! Беспрецедентный случай! Не-е-ет, нет, ты не мог докатиться до такого.       На Роба снова нахлынуло то непреодолимое ощущение ломающей его беззащитности. Что, если оно всегда находилось внутри? Что, если эти боли — неизвестные спящие чувства, которые все пытались проснуться?       — Вероятно, влюбленность и не нуждается в постоянных определениях. Зато она нуждаются в подпитывающих доказательствах. Некоторые не умеют показывать любовь, думают, что и так понятно. Но поступок можно совершить из самых чистых помыслов, а он может дойти совершенно не по назначению. В то время как у прямых слов чаще всего четкое попадание в цель — тут надо еще постараться, чтобы не понять.       Роб щелчком отправил окурок в полет, и только потом вспомнил, что это двор матери, и завтра она загрызет его за устроенную тут свалку. Он прошелся туда-сюда, помаячив перед Селеной взбешенной тенью. Девушка невозмутимо закурила вторую сигарету. Сгорбившись, Роб облокотился на перила и надавил пальцами на веки. Пальто упало с его плеч.       — Какого черта я больше ни о чем думать не могу?!       — Да, именно так оно и ощущается, — прокомментировала Селена. Таким тоном разговаривали люди, готовясь вытащить козырь. Роб был бы не против услышать сейчас мудрый совет по решению его проблемы. Должен ведь существовать какой-то способ избавиться от помешательства. И сестра могла его знать.       Они переглянулись, и все надежды Роба на это тут же рухнули. Селена и сама давно задавала себе такой же вопрос: как вылечить одержимость? Она сожалела, и впервые в контексте ее бывшего находилось сожаление Селены.       Роберт вновь уткнулся лицом в сложенные на перилах руки, с рычащим раздражением застонал. Зря он думал, что отдохнет тут, что голова его остынет вдали. Стало только хуже.       — Это долбанное ощущение теперь не только здесь, — он сжал себя в паху. — Но теперь еще и здесь, — рука поочередно легла на лоб, грудь, живот, — и здесь, и здесь, и здесь.       — Понимаю лучше, чем хотелось бы.       Ну как так вышло? Роб хотел лишь в целом обрисовать картину, а получилось, что описал все в клинических подробностях. Стоило только открыть рот, и все, его понесло, он уже не мог просто остановиться.       — Так обычно и происходит? С какого хрена тогда этому чувству поют дифирамбы? Это же просто невыносимо, ты же буквально перестаешь быть собой.       — Да, ты больше себе не принадлежишь, — подтвердила Селена. — Я где-то слышала, что ты по-настоящему начинаешь ценить человека, не когда боишься, что он с кем-то переспит, а когда начинаешь бояться, что он умрет.       — Я не боюсь, что он с кем-то переспит! Я… — Роб остановился. Это что же, он боялся слова «боюсь»? — Я не хочу, чтобы он понял, как мало у него есть сейчас, и как много ему могут дать другие.       — А тебе не приходило в голову, что он это и так понимает? Ну конечно же он в курсе, что коллективное обожание по своей силе мощнее твоего обожания. Но кто сказал, что ему это нужно? Ты? Ха! Позволь ему это решать. Задача этого этапа — разделить твои ощущения и реальность. Ошибкой будет смешивать факты и эмоции. Ну а уж если твои худшие опасения подтвердятся, и он действительно предпочтет остаться всеобщим кумиром… Что ж. Он просто идиот.       Робу не хотелось, чтобы Берта как-либо компрометировали сейчас. Критика в его адрес задевала за живое. Ведь, как выяснилось, Берт — это уже религия. А в какой религии можно критиковать светлоликого лидера?       — Это тебя еще не мучают мысли о том, чтобы посвятить свою жизнь его комфорту. Когда хочешь, чтобы время застыло, чтобы насладиться всем сполна. Бывает такое накрывает… начинаешь пользоваться каждым моментом, чтобы создать для него хорошие воспоминания. И ради него ты соглашаешься на любую глупость — даже поверить ему в сотый раз. Потому что, когда он рядом, ты не находишь сил трезво думать. Потому как любимый человек — это эмоции в чистом виде.       — Если я начну вести себя, как ты, умоляю, выстрели мне в голову, — попросил Роберт. — Хотя, кого я обманываю.       — Захлопнись!       — Я просто поражаюсь тебе! Скажи, что ты пошутила насчет Деймона!       — Ах, если бы.       — Очередной импульсивный поступок на твоем счету. Ничего нового. Подумай об этом.       — Подумай о том, чтобы засунуть свои советы себе в задницу! Любишь жизни учить, люби и на хер ходить.       Роб едва сдерживался. Это была та самая ситуация еще из детства, когда твоя сестра очень смешно пошутила, но это твоя сестра, и поэтому тебе нельзя засмеяться.       — Он изменился. Подожди хохотать! — Селена постучала кулаком ему по плечу. — Да дай ты мне договорить!       — Изменился! Ебанись!       Селена со скептичной миной смотрела, как Роба разматывает со смеху.       — Думаешь, влезла в такую заварушку без серьезного на то повода?       — Да так всегда и происходит. Когда тебе не хватает проблем, ты вспоминаешь о существовании Деймона, чтобы создать себе новые проблемы.       — Пошел ты! — полукашлем выдавила из себя Селена. — Все будет по-другому.       — Это пиздец! — Роб снова истерически рассмеялся. — Ты легковерная, ты знаешь? Откуда только такая непотопляемая надежда в это дерьмо?       — Ладно, твою версию событий моей жизни мы выслушаем позже.       Они помолчали, обдумывая каждый свое. Затем посмотрели друг на друга.       — Мы чокнутые, да? Это у нас семейное.       — Ты чокнутая, ты!       — Ну признайся же, тебе это тоже нравится. Ты прямо кайфуешь от этой помешанности.       — Так, это мы выяснили, — вычленяя ладонью каждое слово, Роб проговорил: — Что делать? Матом прошу, ответь, пока я не отъехал рассудком.       Селена лениво пожала плечами.       — А ничего.       — Ничего? Это твой совет?       — Просто будь уверен в себе.       — А ты не думаешь, что если бы я мог «просто быть уверенным», то уже был бы таким?       — Это просто плохой совет.       — А какой тогда хороший?       — Делай то, что считаешь нужным. То, что подсказывает тебе орган, который качает твою кровь. За каждым из нас водится этот грешок: мы ждем удобного случая, чтобы решиться на что-то важное. Но нужно ли напоминать тебе, что идеальных условий не существует? Да, начало отношений, преконтакт — это как раз то самое место, где стоит выяснить жизненно важные взгляды друг друга на те или иные вещи. Сделать это следует прежде, чем вляпаться в человека по самую макушку. Но это же как жизнь по справочнику. Скучно, однообразно, предсказуемо. Есть то, что не терпит контроля, то, чему нужна только свобода… Ищи хорошие моменты. Плохие найдут тебя сами.       Мороз становился все крепче. Снег укрывал землю мерцающим в лунном свете ковром. Роб поднял пальто и, отряхнув его от снежной крупы, надел.       — Любовь — это единственная зараза, подцепить которую хочется каждому. Искать любовь заложено в нас природой. Так что не пытайся спорить или играть с этой дамой, продуешь всухую, — Селена посмотрела на него, ища согласия.       Но Роб не знал, как отреагировать.       Ему нужно было все переварить.       

…

      Берт сидел на полу и, шелестя бумагой, перебирал книги. Ненужные отбрасывались влево, важные — откладывались на стол.       — Я ее читал, — вслух рассудил он. Пролистал страницы, по виду, проверяя, узнает ли текст. — Определенно читал.       Экземпляр полетел в левую сторону.       Время от времени Берт подравнивал столбик отложенных книг, а примерно через полчаса встал, чтобы оценить отобранный комплект. Тело его маняще-плавно подвигалось, ткань соблазнительно натянулась: ягодицы даже в бесформенном джинсовом комбинезоне выглядели скульптурно.       — Пялишься на мой зад? — Берт улыбнулся через плечо.       Роб невозмутимо отпил чай со льдом и убрал стакан в сторону.       — С чего бы мне на него пялиться?       Трагически скорчившись, Берт прижал ладонь к груди, словно пытаясь удержать сердце от разрыва.       — Я вообще-то занят! — Роб слегка потряс учебником по математической физике. — У тебя теперь глаза на затылке?       — Не нужны мне глаза на затылке, чтобы чувствовать твой взгляд.       Роб пробормотал подобие ответа. Какое-то время он не поднимал головы от страниц. Этот нехитрый процесс затребовал всю силу воли. Мысли о том, чтобы не отвлекаться, пылали в сознании и не пускали туда ничего больше.       — Что ты так увлеченно вычитываешь в моей книге? Узнал, как делить на ноль?       — Делить можно на бесконечно малое число, но не на ноль. То, что считается нулем, на самом деле число, стремящееся к нулю.       — Ладно, тебя не подловить.       Роб услышал по голосу, что Берт подходит ближе.       — Ты какой-то зажатый, — ладони легли на крепкие плечи, помяли напряженные узлы. — This looks like a job for me.       — Классическая уловка, чтобы я разделся.       — Я всегда за то, чтобы ты разделся. Твой ежедневный дресс-код, ношение кобуры — знаешь ли, надо давать лимфе больше двигаться, — губы мазнули по немного заостренной от природы верхушке уха. Роб знал, еще чуть-чуть таких манипуляций, и он превратится в ласковую безотказную умницу.       Сдавшись, он рванул Берта на себя. С очаровательной неохотой тот согласился сесть ему на колени. Роб опустил руку на внутреннюю часть бедра Берта, и тот тут же сжал ее ногами.       Момент испортил звонящий телефон. Берт поднялся, чтобы ответить.       — Привет! — голос его сразу потеплел, а у Роба привычно запульсировало в животе. Он отошел подальше, чтобы не слышать разговор. Пройдя мимо стены в холле, Роб увидел свое отражение в панели фоторамки. Искаженная картинка собственной недовольной рожи повеселила его, и он даже немного успокоился.       Решив почистить зубы, Роб отправился в ванную, и только там поймал себя на мысли, что готовится ко сну в восемь вечера. Попахивало началом пенсии!        Спустя пару минут Роберт прислушался. Долетали только звуковые фрагменты тв-матча по регби. Значит, Берт закончил разговор, и можно возвращаться.       — Хочешь выбраться куда-нибудь в город? — спросил Роб.       — В воскресенье? Я не шевелюсь по воскресеньям. Ты куда-то хотел?       — Ну, побродить где-то, а потом съесть чего-нибудь жирного типа ребрышек. Либо можем сходить в какой-то помпезный бар, где подбирают вино к блюдам, подают луизианскую кухню, теплое полотенце и играют непошлый джаз.       Формулировка рассмешила Берта.       — В Ривер Ист сейчас показывают ретроспективу «Назад в будущее», — предложил Роб еще вариант.       — Заманчиво, но нет. Может, в другой раз?       И давно это Берт стал таким образцово домашним?       — Тогда остается торговый центр. Супермаркет, мебельный? Не знаю.       — Ты же не любишь такое.       — Какое?       — Бегать по всему городу с колечком Мордора.       — Хороший вывод. Только откуда он взялся?       — В прошлый раз в Икее от твоих недовольных вздохов стены вздрагивали. Даже по тому, как ты это предлагаешь, ясно, что тебе скучно шататься без дела.       — Ладно, тогда что любишь ты?       — Как уже было сказано, по воскресеньям я предпочитаю не шевелиться. Лень — это средство защиты от бесполезного труда.       Роберт уже не понимал, что и думать.       — Ты же раньше на бейсбол ходил.       — Но не по воскресеньям, — заметил Берт. — Ты так вцепился в этот день, будто я воскресную службу пропускаю.       — Такой, как ты, не может быть счастлив, торча дома по выходным!       Роберт тут же прикусил язык. Такой, как ты. К счастью, Берт не стал ничего уточнять, а лишь беззаботно ответил:       — Счета оплачены, жена счастлива, сын только что попал в футбольную команду. Жизнь хороша. Что еще надо?       Если это и была шутка, то смешной Роб ее не нашел.       — Скажи, что ты просто ждешь подходящий момент, чтобы поцеловать меня, а я все никак не заткнусь, — мило заулыбавшись, Берт подставил ему лицо.       С отказом от подобных предложений Роб всегда испытывал эмоциональные сложности. Характерные ему холодная рассудительность и неприкосновенность тела всегда сбоили рядом с Бертом. Но на этот раз Роб не дал сбить себя с толку. В нем окрепла уверенность выяснить ответ на свой вопрос. Он сложил руки на груди и удержал взгляд Берта.       К этому времени матч по тв кончился и началась какая-то глупая комедия с Анной Кендрик. Берт переключил на музыкальный канал, оставив его фоном. Взяв Роба под руку, он усадил его в кресло, а сам снова умостился сверху. Роб расслабился, принимая его вес на себя. Будучи так близко, он услышал чужое дыхание, почувствовал, как грудная клетка Берта двигается. Обыкновенное физическое присутствие человека спровоцировало в Роберте вспышку странного удовольствия.       — Раньше ты постоянно пропадал по выходным где ни попадя. Что изменилось теперь? — не сдавался Роб. Он уложил руки Берту на живот и принялся его наглаживать.       — Теперь я живу здесь, со своим дорогим Румпельштильцхеном.       — И что? Тут комендантский час? Или я требую себя развлекать каждую секунду?       — Просто теперь это потеряло смысл.       Роб открыл рот, хотя у него и вопроса-то пока не было.       Берт взял оставленную на подлокотнике книгу и открыл ее на случайной странице.       — Я шатался везде в надежде встретить тебя.       — Трындец, не заливай, — цыкнул Роб, на ходу изобретая предлог посомневаться в этом признании. Вряд ли Берт понимал, какой властью над Робом обладали его заявления.       Рука все так же гладила живот Берта, по чуть-чуть пролезая под грудку комбинезона.       — У меня была девушка, японка, так вот она говорила, что нужно быть там, где твое кокоро. Японцы, говоря о сердце, используют три слова. Первое — это «синдзо», означает анатомическое сердце. Второе — «хато», условное красное сердечко с валентинки. И третье — «кокоро» — слово, означающее сердце, ум, душу и дух. То есть, нужно всегда быть там, где твоя душа, понимаешь? Другая девушка, уже шведка, любила повторять, что самая откровенная форма секса — это восхищаться простым присутствием друг друга. То есть, по сути, это значит почти то же: надо оставаться там, где тебе подсказывает душа.       — Ты уверен, что так оно все и было? Разве это не сюжет, который обычно перед сном представляют?       — Они обе были очень романтичные и часто подмечали подобные мелочи.       — Японка, шведка… к тебе там Интерпол не присматривался, заподозрив в твоем лице брачного афериста?       — Ха-ха-ха. Хорошо-о.       Внешне Роб ничем не выдал себя. Мысленно же он рвал всё и во всех направлениях. Но об этом никто не узнает. Ясно же, что Берт вспомнил бывших не позлить ради, а лишь упомянул девушек в качестве источника информации.       Берт продолжал листать страницы. Робу наскучило отсутствии реакции с его стороны, и поглаживания стали спускаться ниже. Он все собирался заговорить, но прерывался и думал заново, как бы лучше начать. То, что у Роба созрел вопрос, Берт понял сразу, поэтому не спешил вникать в содержание книги.       — У тебя было больше мужчин или женщин?       Роб подождал. Слышал ли Берт вопрос? Не будет ли слишком уныло повторить его? Роб плохо представлял, какое право имеет — если имеет вообще — на эту информацию. До каких пор обстоятельства жизни Берта — его ума дело?       — М-м. Роб.       — Что?       — Сильнее, — Берт дернул бедра вслед за удаляющейся рукой.       — Нет.       — Нет? Ты говоришь мне нет?       — Я ведь спросил кое-что…       — Ц! Ты бесполезен, — Берт не дал себя смутить и тут же переселился в соседнее кресло.       — Ты слышал вопрос?       — Слышал. Мужчин или женщин у меня было больше… Это за сегодня или вообще?       — Уже неважно, — под чужой смех тяжело вздохнул Роб.       Затянулось продолжительное молчание.       — Ответь.       — Я считаю, — объяснил Берт паузу.       — Считай.       Время шло, а он все перебирал что-то в уме.       — Ты, блядь, серьезно?! Все еще считаешь?       — Шучу-шучу, — похихикал Берт, — женщин.       Роб понятия не имел, какой ответ ожидал. И тот, и другой вели за собой свои выводы.       — Это ничего не значит и никак меня не определяет в одну сторону.       Роб не отреагировал на пояснение, затратив на это всю силу духа. Ему хотелось расспросить подробнее, но голос его и так звучал неувереннее с каждой фразой.       Тоненько улыбаясь, Берт наблюдал за ним из кресла. Он знал, у Роберта есть к нему еще вопрос, но не спешил облегчать ему задачу.       — Так, Роб, что это вообще было?       — Просто интересно узнать, отличаешься ли ты в этом плане особой последовательностью.       — Хах, нет, это вообще ничего не значит. Стереотипы. Ты пытаешься найти смысл там, где его нет.       — Тогда… с кем тебе больше нравилось? — посыпал вопросами Роб, пользуясь тем, что захватил чужое внимание.       — Нельзя так спрашивать.       Берт посмотрел на Роба с таким выражением, словно ответил на его вопрос.       — А как об этом можно спрашивать и можно ли вообще?       — Нет-нет, я вовсе не против поднимать эту тему. Я имел в виду, то, что ты сказал — это не вполне корректная формулировка. От пола человека мало что зависит. У каждого свой характер и индивидуальность. Но если нужно найти что-то общее у всех мужчин и что-то общее у всех женщин, я, в принципе, могу выделить несколько пунктов. Прикрываясь сроком давности этих отношений, разумеется.       Едва подумав, он принялся без ложной скромности рассуждать:       — И в отношениях с мужчинами, и в отношениях с женщинами есть свои положительные и отрицательные стороны. С женщинами проще в эмоциональном плане. С мужчинами — в сексуальном. Мужчины лучше в оральном сексе. Женщины лучше целуются. Секс с мужчиной проходит легче, в нем меньше напряжения. На женщин же уходит больше времени. Мужчине достаточно пару минут передернуть, и он готов. С женщиной так не получится. Мужчине больше важен стабильный секс. Женщине — качественный. Женщины более восприимчивы к желаниям партнера и лучше его чувствуют. Зато только с мужчиной я могу позволить себе трахаться так, чтобы отрывались головы. И еще лично мне парни чаще предлагали эксперименты.       Робу резко стало жарко. Некоторые части тела затребовали внимания и ласки — желательно в исполнении Берта.       — И, возможно, следующий факт тебя травмирует или даже перевернет твой мир, но по сравнению с женщинами мужчины гораздо чаще соглашаются на анальный секс. Но только если опыт уже есть. Если нет, в этом плане мужчины наоборот до последнего берегут свою неприкосновенность. Именно этот фактор влияет на то, откажут тебе или нет.       — Ну, — резюмировал Роб, — со мной можешь об этом уже не переживать.       Берт рассмеялся и, потянувшись через подлокотник, хлопнул Роба по плечу тыльной стороной ладони.       — С мужчиной проще познакомиться. Хотя тут свои сложности: нужно знать, к кому подкатить, чтобы не нарваться на агрессивного натурала с обостренным чувством защиты своей гетеросексуальности. Некоторые не умеют просто сказать «нет». Им обязательно нужно еще и что-то доказать. Но у меня редко случаются осечки. Радар почти не подводит, — в задумчивости он откинул голову на спинку кресла. — Что еще? Женщины лучше понимают намеки. Зато, когда я общаюсь с мужчиной, мы оба знаем, чего хотим и к чему это приведет. Но ты никогда не знаешь, чем закончится знакомство с женщиной. Также женщины более открытые и отзывчивые. Мужчины более приземленные и рациональные, хотя, возможно, тут виноват мой вкус на парней. Мне нравятся парни с яйцами, а не чувствительные романтики… Еще женщины всегда ожидают ухаживания и инициативы. С мужчинами это работает 50 на 50. Женщины лучше умеют дружить, но с мужчинами у вас чаще пересекаются увлечения и интересы, поэтому вы так или иначе найдете тему для общения и точки соприкосновения. Женщины более внимательны и практичны. Зато мужчины меньше придираются к мелочам и более лояльны и непосредственны. В сексе с мужчиной проще, как я уже сказал, зато с женщинами интереснее. А вот в плане личностных взаимодействий ровно наоборот. С мужчинами чувства интереснее, с женщинами — попроще, ведь общество еще не отошло от общепринятой модели отношений. С мужчиной же ты сам выстраиваешь отношения так, как вам лучше.       Робу хотелось и дальше бомбить Берта вопросами, но в глотке вырос огненный ком. Удивительно, что это не было ревностью. Названия ощущению не находилось, и все же на ревность оно мало походило. Хорошо бы тенденция сохранилась.       Они с Бертом молчали какое-то время, но Роб так и не придумал, что сказать. Наверняка он выглядел теперь умышленно отстраненным.       — Ты задумался. Все нормально?       — Да.       — Слишком много информации?       — Я ведь сам спросил.       — Замечу, что все перечисленное — просто статистика, наблюдения, и частные случаи их нередко нарушают.       — То есть, исключения из правил часты?       — Да. Когда появляется кто-то особенный, правила перестают работать. И ты познаешь все с чистого листа.       — В отличиях ты в основном перечислил то, что касается секса.       — Потому как женщины и мужчины отличаются лишь половыми придатками, — справедливо заметил Берт. — Все остальное очень индивидуально. Как я уже говорил, чуткость, тонкость и романтичность мне нравятся исключительно в женщине. В мужчине же я предпочитаю видеть другое. Это не плохо — быть тонким и чутким, но лично я западаю на парней более мужественных, в общепринятом смысле этого слова. Загрубевшая красота и суровая притягательность — это мой типаж.       В голову полезли весьма неудобные вопросы, которые Роб не хотел бы задавать, однако, ответы на которые ему бы точно не помешали.       Нет, он не ревновал к прошлому. Он все еще ревновал к возможностям, которые у Берта, бесспорно, были. Роб имел терпение к этому человеку, но не имел ни малейшего к стервятникам, смыкающимся вокруг Берта. Он мог бы еще долго сидеть в этом непроницаемом пузыре из терпимости и уважения личных границ. Однако, когда этот пузырь лопнет на хрен, по сторонам разлетится очень много крови.       — Ну а ты? — продолжил Берт.       — Что я?       — Какие тебе нравятся мужчины?       — Мне не нравятся мужчины.       — Как сейчас помню, ты именно это и сказал.       — Я никогда такого не говорил.       — Значит, ты просто экспериментируешь?       Роб поднялся с места, начав собирать с пола книги и складывать их в заготовленную коробку. Ради ложного ощущения, что он что-то делает.       — Неужели это так обидно прозвучало? — спросил Берт самым ласковым голосом, которым только обладал.       Конечно, это звучало неприятно. Ведь за этой фразой могло стоять и другое. «Я боюсь, что, когда ты очнешься, то сделаешь мне больно». А Роб никогда не сделает Берту больно.       — Ради экспериментов я перетащил тебя сюда? Думаешь, это все сделалось из долбанного любопытства? — произнес Роб твердо, надеясь удержать Берта от дальнейших вопросов.       — Вот так перевозишь человека к себе домой, а потом это становится аргументом в любом споре.       Роберт сурово на него покосился, но смолчал и вернулся в свое кресло.       — Ну прости, я такой мудила, — перейдя в режим очарования, Берт подкрался к Робу, навис сверху. — Вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде. Вы имеете право на адвоката. Если у вас нет денег на адвоката, его предоставит штат.       — Тц-тц, — Роб покачал головой в осуждении и махнул рукой, подавая сигнал заканчивать с извинениями. Берт сделать вид, что таким образом его пригласили сесть. С удивительной наглостью он свалился прямо на Роба и разлегся, перекинув ногу через подлокотник. Держа фасон, Роб дохло повозился, пихнул его в бок. Волосы Берта почти касались его губ. Сначала несмело, а затем уже ощутимее, Роб погладил его по отросшим на затылке прядям.       — Надеюсь, это ружье, — Берт поерзал задом по выпуклости в штанах Роберта. — Нет, не так: надеюсь, это не ружье.       — Именно оно, 12-миллиметровый гангстерский обрез.       Берт задохнулся в шоке и смехе.       Робу стало неловко от неудачной шутки, как-то он не учел, что та прозвучит именно так.       — Смотри, — Берт указал наверх. — Как красиво.       Почти под потолком располагалось небольшое мансардное окошко, а за ним, как на каком-то экране, шел снег. Подсвеченный луной, он искрился, точно серебряные звезды.       В этот момент по тв запел Боб Дилан:       Knock knock knockin' on heaven's door.       Knock knock knockin' on heaven's door.       Выглядело действительно красиво, будто в постановочном кадре. Роб испытал неожиданный эмоциональный подъем, и эта периодически возникающая радость была связана с простым присутствием Берта в его жизни. Точно пьяный, он прижался лбом к чужому затылку. Волоски защекотали нос, Роб еле сдержался, чтобы не чихнуть. На глазах выступили слезы, и он инстинктивно шмыгнул.       — Уже плачешь? — подколол его Берт. — Для мужчины твоего возраста ты поразительно сентиментален.       Роб поймал себя на мысли, что успел соскучиться по этому говнюку, хотя они по выходным почти не разлучались. Он опустил лицо к изгибу шеи Берта и тяжело задышал. Было как-то уж слишком хорошо.       — Вернемся к нашей теме… Какие еще стереотипы ты знаешь?       — Ты мне скажи.       Подумав, Берт вспомнил:       — Один знакомый как-то сделал мне замечание, что из соломинки пьют только геи. Вот это настоящий пиздец.       — Он про тебя не знал?       — Я тогда еще сам про себя не знал. Ответил, что у меня достаточно большой пенис, чтобы соломинка мне никак о нем не напоминала. От упоминания пениса его прямо прорвало. Но, думаю, дело было не только в этом. Люди, которым питье из соломинки напоминает ласкание стволов, как правило слишком часто думают о ласкании стволов. И они это знают. Зато для таких «настоящих мужчин» нормально сидеть в бане без трусов с такими же «настоящими мужчинами», и не считать это пидорасней.       — Тебя задевают эти стереотипы?       — Меня вообще очень трудно чем-то обидеть. Тем более подобной херней. Неважно, что ты делаешь, в мире обязательно найдется человек, которому ты покажешься геем. Так что меня уже мало чем можно ранить. Я слышал слишком много стереотипов.       Берт взял Роба за руку, явно переоценив его волевые качества: теперь Роб был готов рассказать ему все, о чем Берт даже не спросил. Лишь бы эта теплая ладонь и дальше касалась его пальцев.       — О чем опять задумался? Вспомнил какую-то очень жесткую стереотипную шутку?       — Она тебе не понравится.       — Ну конечно же понравится! Ты только повысил градус моего интереса.       — Это тупой черный юмор, — продолжал шептать Роб, иногда прерываясь на короткие поцелуи в шею.       — Все любят черный юмор в определенной мере, но не все это признают. Расскажи!       — Чтобы ты решил, что у меня нет ничего святого?       — Ну не ты же ее сочинил. Черный юмор будет существовать, хотим мы того или нет. Если мы в состоянии посмеяться над злом и неправильностью, значит, мы в силах преодолеть их. Давай, тут только я. Эту шутку услышу только я.       — В этом-то и проблема.       Увлеченно размышляя, Берт пощипывал Роба за кожную перепонку между большим и указательным пальцами, а иногда сжимал удлиненное ногтевое ложе. Роба прошибло табуном мурашек. Он сидел в состоянии паралича, не желая пошевелиться и прекратить эти прикосновения.       — Это шутка про евреев? — предположил Берт.       — Я все равно не стану ничего рассказывать.       — Ну о ком же еще! — Берт хмыкнул, довольный тем, что догадался сразу. — Расскажи!       — Ни в коем случае.       — Уверен, она действительно смешная. И дьявольски черная.       — Даже не проси.       — Брось! Что может быть лучше жесткой прожарки по этническому признаку? Давай, жги!       Роб на секунду прикрыл глаза.       — Познакомился с еврейкой…       — Так…       — Да это начало шутки!       — А! Продолжай.       — Она попросила мой номер. Я сказал, что мы используем имена.       — О-о-о, — с возгласом протянул Берт. — Это все еще очень плохо, но лучше, чем я ожидал.       — Это не я сказал. Это ты сказал, — подчеркнул Роб. — Больше не проси меня о таком.       Берт поерзал. Это были неосознанные движения, попытка найти идеальное пространство. Но тем самым он подбрасывал угля в топку, а Робу не хотелось, чтобы заметили, как он глупо прибалдел. Кровь больше не шла к мозгу, а текла в другом направлении — организм почему-то решил, что там она нужнее. Признать, что ты завелся от подобной мелочи — это жирно расписаться в своей никчемности. Такие вещи просто не должны быть настолько приятными. Однако скрывать скалу в штанах не так просто, когда на эту скалу взобрался тот, к кому ты испытываешь самые сильные чувства.       — Итак. Тебе не нравятся мужчины…       Роберту резко разонравился этот разговор.       — Я именно так и сказал, — почти по слогам произнес он.       — Тебе они не нравятся, да. С одной лишь разницей. Просто богом себя чувствую.       Расчетливый развод на признание. Роб догадывался, каких слов от него ждут, но решил не участвовать в этой игре.       — Или, все же, исключений нет? А помнишь, ты говорил…       — Да! Ты, видимо, тоже.       Роб почувствовал, как потеплела чужая щека под его губами. Берту слишком нравилось слышать, что его, вполне конкретная личность — это буквально сексуальная ориентация Роберта. Вот только Робу в таких разговорах не нравилось рассуждать о своих потенциальных партнерах мужского пола. Ему вдруг представилось, что прямо сейчас на нем сидит кто-то другой. Роб увидел себя со стороны, как в отражении зеркала. Жуткое зрелище, словно созданное нейросетью. Хуже, чем картинки с рукой и семью пальцами.       — Я уже говорил тебе, кто мне нравится.       Берт слегка развернулся, чтобы прошептать на ухо. Было слышно, как на миг он перестал дышать:       — Я хочу еще.       Роберт замер, ожидая, когда его шеи коснуться губы, а затем и мягкий язык.       — А больше никто не нравится?       — Нет, — Роб знал, его нагло шантажируют, и сдаваться еще рано. — Я правда должен это повторить?       — Да, — Берт слегка прикусил его за мочку. — Это заводит.       Стирая образовавшееся расстояние, Роб притянул его ближе, вновь укладывая у себя на груди.       — Ладно. А чисто гипотетически, кто бы тебя зацепил?       — У меня с этим совсем не так, как у тебя! Даже в теории не существует мужика, который мог бы мне понравиться. Если уж на то пошло, то мне скорее понравится женщина. Женщины хотя бы красивые.       — Ну а если просто визуально, на один разочек, какой мужчина тебя бы привлек?       Роб не гаркнул, но до этого было недалеко:       — Для такого я слишком брезглив! Все, разговор закрыт!       — Ты-то? Вот не надо! Не ты ли вчера своим ртом выделывал… э-э…       — Ну давай, закончи эту фразу, — для пущего ужаса Роб подождал, пока Берт прочувствует угрозу.       — Да лучше не стоит, что-то меня и правда занесло.       — Все, убирайся уже! — Робу было лень придумывать остроумный ответ. Он подтолкнул Берта, пытаясь встать.       — Когда ты так говоришь, я каждый раз думаю, мне паковать чемоданы или бежать за шваброй.       Роб был уверен, еще одно слово или смешок, и этот прощелыга схлопочет по заднице. От возникшей мысли сильнее потяжелело в паху. Но Роберт это никак не отрефлексировал.