Отверженный

На самом деле реальность предсказуемо оказывается куда менее пугающей, чем себе придумал Хёнджин. Несмотря на полученную им обобщённую характеристику присутствующих, страх не узнать кого-то, перепутать или неправильно обратиться, подсознательно маячащий где-то на подкорке, исчезает почти сразу же, стоит зайти в комнату. Вместо ожидаемой им толпы внутри находятся всего трое человек, и одного из этих троих Хёнджин уже, оказывается, знает, а ещё двоих опознаёт и соотносит с именами без малейшего труда. Ухмыляясь им с дивана, мужчина, ассоциируемый им с Чаном, откладывает в сторону каталог песен и микрофон. Следуя за его взглядом, к ним оборачиваются ещё двое, и если первый — типичная квокка с толстыми щеками, растерянными глазами-бусинками и обиженно надутыми губами, то второй хитро улыбается и щурится, рассматривая их с Минхо, так, что сразу понятно — задумывает что-то. Кумихо. Хан Джисон и Ян Чонин. Финансист и секретарь Чанбина-ним, сидящие подозрительно близко друг к другу. — Хён! — вскакивает квокка и бежит обниматься. Против своей воли Хёнджин сравнивает его с Феликсом, и вайбы у этих двоих, поначалу кажущиеся схожими, теперь различаются кардинально. Феликс ярко, довольно улыбался, заражая всех вокруг свой улыбкой, а потом эту улыбку разом гасил — и оттого казался неискренним. Квокка же, даже убрав улыбку, продолжает щуриться глазами, радостно морщить нос и тараторить с таким очевидным удовольствием, что засомневался бы в его чувствах только глухой. Правда, и тревога с его лица никуда не девается, но предмет этой тревоги настолько незначительный и глупый, что это вряд ли имеет хоть какое-то значение. —… Чанбин просил ничего не устраивать, а я забыл и устроил караоке, как думаешь, хён, он не обидится, я звонил ему с утра, но он не снял трубку, а на работе уже не стал заходить, только перед уходом к Инни, потому что… Ой, а ты не один! Хён? — Это Хёнджин, — Минхо коротко улыбается, даже не пытаясь предложить хоть какое-нибудь объяснение его присутствию здесь. У квокки, видимо, хорошо с цифрами, а со словами, точнее, с их фильтрацией — не особо. — Я думал, ты с Ликсом… — удивляется тот и делает большие глаза. — Хён, вы что, поссорились? Позади него давится смешком успевший незаметно подняться Чан. Ну да, он-то должен знать, откуда взялся Хёнджин и какие у него с Минхо отношения, — хотя, судя по направлению его взгляда, смеётся он вовсе не над квоккой, имя которой Хёнджин умудряется вдруг забыть, а над выражением лица Минхо. Нет, на самом деле в каком-то смысле даже приятно, что Хёнджина сходу записывают в спутники Минхо или, например, в его же сексуальные подвиги, но не очень приятно, что, с точки зрения этой квокки, для Минхо Феликс явно должен быть важнее. И это несмотря на то, что Минхо привёл сюда Хёнджина без особых причин, словно бы демонстрируя им с коллегами друг друга, — привёл именно Хёнджина, а не Феликса. Более того, с первой же секунды здесь, с первого же шага рука Минхо ложится на поясницу Хёнджину — Минхо ведёт, подталкивает или заставляет его остановиться совсем, но даже после этого ладонь так и не убирает, и спину Хёнджина жжёт его прикосновение даже сквозь тонкую ткань нейтрально-серой рубашки. На мгновение Минхо заметно удивляется, но быстро натягивает обратно маску невозмутимости и через плечо квокки бросает в сторону Чана острый взгляд. — Неправильно думал, — отвечает он. Лицо квокки вытягивается, но дальнейших вопросов тот отчего-то не задаёт. Жаль, Хёнджину тоже было бы интересно послушать ответы Минхо, потому что сам он пока не в состоянии внятно определить собственную роль здесь, как, впрочем, и статус. По крайней мере, хоть не так позорно всё. Хоть себя в порядок более-менее привёл. Правда, в глазах внимательно рассматривающего его Яна Чонина всё равно ему чудится тщательно скрываемое презрение, но Хёнджин приказывает сам себе перестать быть параноиком. — Хан Джисон, — наконец догадывается представить ему в ответ квокку Минхо, и Хёнджин торопливо кланяется, с трудом в последнюю секунду ловя уже на кончике языка привычное ответное: «Хван Хёнджин, стажёр, сонсэнним!». В конце концов, этот Джисон даже не наставник. — Приятно познакомиться, — ухмыляется тот в ответ и, не скрывая своего любопытства, рассматривает Хёнджина всего, с головы до ног. — Стрижка прикольная. Служил? — Нет ещё, — мотает головой Хёнджин, старательно отгоняя от себя вспыхивающее вдруг подозрение, что из-за не до конца оформленных тогда бумаг является уклонистом и его арестуют, как только он где-то мелькнёт официально со своими документами или расплатится своей картой. — Просто нравится. — Прикольно, — ещё раз повторяет Джисон и мнётся, кажется, не зная, что ещё сказать. Его проблему с лёгкостью решает Минхо, кивающий куда-то в сторону. — Я хотел с тобой обсудить кое-что, — предлагает он и аккуратно подталкивает Хёнджина по направлению к дивану. Как от приставучего ребёнка отмахивается. — Иди пока, знакомься, Джин. А, айщ, забери у меня подарок, отдашь сам, если Чанбин без меня придёт. Всучив Хёнджину пакет с завёрнутой в десяток слоёв моделькой, он целеустремлённо разворачивается и уводит за собой Джисона куда-то в коридор. Опять работа, что ли? Всё равно неприятно. Весь день его Минхо бросает ради этой работы, и ещё неприятнее становится, когда тот бросает его на глазах у других. Не то чтобы, конечно, Хёнджин остаётся одинокий и никому не нужный, но всё равно. — Наконец-то, — тут же пользуясь ситуацией, подходит ближе Чан. Его широкая, с ямочками, улыбка явно направлена лишь на одного Хёнджина и предназначена очаровать сходу, поймать в свою паутину соблазна и не отпускать. Или это Хёнджин уже его предвзято сравнивает с пауком после рассказа Минхо?.. В любом случае, Чан откровенно любезен, и не похоже, будто он считает Хёнджина крысой: — Мы уже виделись, но нормально так и не успели познакомиться заново, да? Вообще с учётом того, что Хёнджин сегодня видит его в лицо буквально впервые, потому что в прошлую их встречу был не совсем адекватен, то так и есть. Сынмина тогда он ещё кое-как опознал, пусть и со скидкой на растущие из головы щупальца, а вот Чана — только по голосу и совсем не догадался тогда ни по этому самому голосу, ни по имени соотнести его с Крисом, который постоянно помогал трейни с написанием песен для ежемесячных зачётов. И, в общем-то, да, Крис-Чан прав, они действительно виделись, но совершенно в другом статусе и в другой ситуации, в такой степени отличающейся, что теперь только заново и знакомиться. Однако не то чтобы Хёнджин хочет, если честно — в любых других обстоятельствах он бы своё знакомство с ним скрыл. Но как скрыть это знакомство сейчас, когда тебе улыбаются как своему, используют панмаль, как со своим — и распахивают объятия как своему? — Почему «Чан», сонсэнним? — удивляется Хёнджин, почти даже не задумываясь, как будет воспринято со стороны их поведение. Пожалуй, это несколько дней назад, когда он ещё не понимал, что Минхо прекрасно знает, кто он такой, его бы напугал возможный риск раскрытия собственного статуса, но… не теперь. Не тогда, когда терапевт Сынмин узнал его в лицо без чьих-либо подсказок, продюсер Крис, оказавшийся вдруг Чаном, узнал в принципе, а Минхо, наверное, мог его передвижения за последний год по шагам пересказать. Секрет Хёнджина уже, считай, секрет Полишинеля, который ему хочется скрыть разве что от Феликса, но Феликса здесь даже нет, так что кого стесняться?.. Трейни и трейни. Ну крыса и крыса. Не каждую крысу, в конце концов, будит с утра объятиями Ли Минхо. Можно сказать, что вообще одну-единственную. — Сложилось так, — пожимает плечами Чан… да, всё-таки Хёнджин решает называть его именно так, потому что среди текущего окружения тот именно «Чан», а не «Крис». — Иностранцам проще называть меня по основному имени. Да хватит тебе, мы уже не на работе, можно просто «хён» или даже прямо так, без постфиксов. — Не верь ему, — предупреждает с дивана Ян Чонин с ухмылкой в глазах, которую Хёнджин замечает, только старательно вглядевшись. — Сначала «хён», потом «джаги», а потом «выходи за меня, в моей стране разрешены однополые браки». Чан театрально закатывает глаза, но от Хёнджина всё же отходит и рушится в кресло. — Падай, — машет он рукой. — Это наш макне, Чонинни или Инни. Близко не подходи — укусит. — Я не кусаюсь, — ласково улыбается Чонин. Правда, в голосе его явственно различима сталь. — Если меня не злить, конечно. Громким шёпотом Чан комментирует: — А злит его всё, что двигается. И приставания Джисона, и работа, и даже то, что рядом кто-то дышит. — А то, что не двигается, он двигает и всё равно злится? — понятливо уточняет Хёнджин и с опаской пересаживается подальше. Лучше не провоцировать. Мало ли. Однако вместо того, чтобы обрадоваться его реакции, Чонин почему-то раздражённо морщится. — Скучный ты, — корчит он рожу. — Неинтересно. — Зато с Джисоном интересно, да? — поддевает его Чан и смеётся. — Он-то так просто не отстаёт. Считанные миллисекунды на лице Чонина видна паника, которая, впрочем, исчезает настолько быстро, что Хёнджин даже думает, что ему, наверное, показалось. — Как видишь, отстаёт, — качает головой тот. Разводит руками, демонстрируя, что рядом никого нет. — Кстати, Джисон я понимаю, куда делся, а Сынмин где? — Домой заскочил за подарком, — отмахивается Чан и встречает его следующим вопросом: — А Чанбин? — Догадайся. — Работает, что ли? И без тебя? — Отпустил. Сказал, что после семи приедет, имеет право пораньше начать. — Он опять, что ли? — возмущается Чан. — Воскресенье же! — А ты новости вчерашние слышал?! Он даже на работе ночевал, разгребал это всё, и на конференции сидел, и с… — Всем привет! — перебивает их знакомый голос. Успевший уже были заскучать Хёнджин торопливо разворачивается, и да, разумеется, угадывает — именно здесь и сейчас к ним принесло Феликса. С самого утра, если можно так выразиться; Хёнджин искренне надеялся, что тот припрётся вместе с Чанбином-ним или не припрётся вообще. Ну хотя бы уж после возвращения Минхо. Хотя бы. Под встречные приветствия Феликс аккуратно ставит находившуюся у него в руках перевязанную розовым бантиком картонную коробку на один из столиков, а затем осматривается и неминуемо замечает Хёнджина. — Джинни! — расплывается в улыбке он, распахивает объятия и движется навстречу. — Ты всё-таки пришёл! Привет, Крисси, привет, Инни! А где все? Вы уже познакомились? Смотрите, какой Джинни красивый, это я его позвал! Джинни, ты будешь пить сегодня? Чан и Чонин молча переглядываются. — Нет, спасибо, — вежливо отказывается Хёнджин. — К сожалению, мне нельзя из-за лекарств. Выражая всем своим видом разочарование, Феликс грустно вздыхает: — Даже немножечко?.. Ну ладно. — Минхо и Джисон уже здесь, но отошли поговорить о чём-то, — подсказывает Чан и с нейтральной улыбкой похлопывает по дивану рядом с собой: — Может, присядешь? — Не. — Феликс вдруг воодушевляется: — Я знаю, о чём они, пойду к ним схожу тоже! Нет, наверное, Хёнджин всё-таки собственник. По крайней мере, чем ещё можно объяснить то острое чувство раздражения, что тут же вспыхивает в его груди? Почти тошнит от того, как сильно его сейчас бесит Феликс, неуместно лезущий, по ощущениям, туда, куда его вообще не просили. Кто он там? Юрист? Хотел бы Минхо, проконсультировался бы с ним сразу! Или проконсультируется, когда вернётся. — Феликс-сси! — вскакивает на ноги Хёнджин. — Подождите немного! На самом деле у него в голове пусто, словно у рыбы, и эхом хлопают в литавры обезьянки из старого мема. Что ему сказать, зачем остановил — непонятно. Лихорадочно перетряхивая мозг в поисках хоть какой-то причины, Хёнджин спохватывается: — Я у вас кое-что спросить хотел! Только наедине, можно? — Просто «Ликс», — укоризненно улыбается тот и протягивает Хёнджину свою совсем маленькую для мужчины его лет и телосложения руку. — Пойдём тогда? Что такое? Феликс отводит его на лестницу, мимо ресепшена, мимо толпящихся в углу детей в красивой одежде — явно собравшихся отмечать какой-то праздник, — и аккуратно прикрывает за ними дверь. — Когда у Минхо-хёна день рождения? — вываливает на него сиюминутное озарение при взгляде на детей Хёнджин. Хмурится, изображая собственное недовольство, потому что это то, что, ему кажется, сказал бы Минхо: — Он говорит, что ещё не скоро и что это не так важно. — И всего-то? — хихикает над ним Феликс. — В конце октября, ещё и правда не скоро. Зато есть время подумать, что подарить. — А вы уже решили?.. — аккуратно, все ещё используя вежливый стиль, рискует полюбопытствовать Хёнджин. — Думаю, я отвезу его куда-нибудь… — Феликс томно вздыхает, своей мечтательностью в переносном смысле окатывая Хёнджина пониманием, что он чуть ли не заигрался, словно ледяной водой. В конце концов, собственнические ощущения ощущениями, но если Хёнджин и правда попробует им помешать, что скажет Минхо, когда узнает?.. — В Европу, наверное, или в Новую Зеландию. Если, конечно, удастся устроить отпуск. Это не значит, что Феликс теперь нравится Хёнджину хоть насколько-то больше. Нет; просто в своих мечтаниях Хёнджин как-то, увлекаясь, подозрительно забывает о том, что по поводу происходящего у Минхо наверняка есть своё собственное мнение, и как бы ни был хорош сам Хёнджин, у Минхо может тупо вставать на мелких странных австралийцев, а не на высоких помойных крыс. Кроме того, если Хёнджин попробует сделать хоть что-то… активное, то Минхо точно узнает. Минхо всё знает. Неважно, что эта мысль граничит с поклонением сверхъестественному, Хёнджин всё равно в ней уверен: Минхо не обмануть никому. — А он вообще бывает в отпуске? — вслух удивляется он. — Иногда, — пожимает плечами Феликс. — В отличие от Бинни-хёна. Хён вообще очень одинокий и работает на износ, только на машину свою отвлекается иногда. Хочется, чтобы нашёлся хоть кто-то, кто бы оценил его как человека, а не богатого, красивого мужчину, который хорошо поёт и читает рэп, понимаешь? Хёнджин, конечно, понимает, особенно под просительно-жалобным взглядом Феликса, но не понимает, при чём тут Чанбин-ним и почему разговор от Минхо вдруг свернул куда-то в сторону восхваления начальства в духе шоу сватовства. А Феликс, явно восприняв кивок Хёнджина как поощрение, ещё сильнее воодушевляется рассказом: — Хёну в личной жизни всё время не везёт, но ты не думай, он хороший! Просто не романтик, и всё — но он надёжный, очень, он умеет принимать решения и, мне кажется, если ему кто-то очень сильно понравится, он всё для этого человека сделает! — Кто для кого? — А? — подпрыгивает Феликс и напоказ хватается за грудь под изумлённым взглядом Хёнджина. Новый голос легко узнать даже вот так, не оборачиваясь: слишком свежа в памяти недавняя ссора. — Кто для кого всё сделает, спрашиваю, — добродушно повторяет Чанбин, лениво перешагивая сразу через две последних ступеньки, и замирает рядом. — Это кто? Феликс словно не слышит первого вопроса, зато на второй отвечает очень подробно. Закидывает Хёнджину руку на плечо, чуть ли не виснет своим мелким, но очень концентрированным весом и заставляет его наконец развернуться. Правда, занятый попытками не потерять равновесие и не уронить Феликса на пол — или сдержаться и не уронить, — Хёнджин в сторону Чанбина-ним не смотрит вообще. Самую малость — из-за испуга. — Знакомься, хён, — восклицает Феликс, чем-то неожиданно напоминая того квокку-Джисона, — Это Джин, Джинни! Какой он красивый, правда? И высокий! Это я его пригласил, он мой друг! Джинни очень любит танцевать, а вот петь совсем не любит, так что не беспокойся, он не будет тобой пользоваться, чтобы попасть на сцену! Что он несёт?.. Краем глаза, выпрямляясь, Хёнджин косится в сторону Чанбина-ним и встречает в ответном взгляде предсказуемое недоумение. Не слишком понятно, узнаёт ли его тот в принципе, но, в любом случае, слова Феликса его определённо так же удивляют, как и самого Хёнджина. Мгновением спустя выражение лица Чанбина меняется, из недоумевающе-удивлённого превращается в почти шокированное. С учётом того, что центром его внимания по-прежнему остаётся Хёнджин, становится очевидным, что до кого-то тут наконец доходит, кто есть кто. Отчего-то это понимание так явственно изумляет Чанбина-ним, как будто Хёнджин заявился к нему в королевской короне, не меньше. Или, может, именно слова о приглашении Феликса виноваты? Уж кто-то, а Чанбин-ним куда лучше других знает, кто такой Хёнджин… Или не знает? Или только помнит, что его подобрал Минхо? Рассказывал ли ему Минхо, кого подобрал — и почему? «…Жил в одной комнате с Бинни — в два пёна», всплывает в памяти Хёнджина, и он, морщась, отводит глаза. Если его догадка верна, то Чанбин-ним изначально куда лучше него понимает, почему Минхо его подобрал. Если свести всё рассказанное Минхо в кучу — и о том, что он тоже в какой-то момент остался один, и что потом вдруг оказался с Чанбином, и что выживал кое-как, — то логично предположить, что это Чанбин его спас тоже? Может быть, не буквально так же, с улиц, но явно помог и дал вторую жизнь? В любом случае, с учётом того, что с Минхо Чанбин-ним дружит с какого-то там, то ли первого, то ли второго курса, он точно Минхо знает лучше него и оттого обязан быть удивлён такой различающейся подачей информации. В ещё более любом случае — Хёнджин мысленно фыркает — даже Чанбину-ним теперь понятно, что Феликс ни черта о нём не знает. — Я не собираюсь на сцену в принципе, Феликс-сси, — по примеру Минхо натягивая на себя маску равнодушия, улыбается Хёнджин одними губами и предлагает: — Пойдёмте обратно? Невежливо заставлять ждать именинника. Смена темы провалена: несмотря на общее согласие и начало движения в сторону снятого ими зала, идущего в середине Хёнджина в какой-то момент Чанбин-ним всё-таки нагоняет и на ходу наклоняется в его сторону: — Минхо тебя на сцену и не выведет. Непонимающе щурясь, Хёнджин замедляет ход, дав возможность ухмыляющемуся Чанбину-ним себя обогнать, а потом и вообще застывает где-то под дверью. Это вот он что в виду имел? Что Минхо и путь на сцену через постель — две несовместимые вещи, или себя в этой роли предлагал вместо Минхо, даже несмотря на только что прозвучавший отказ?.. *** Завернув в туалет, Хёнджин возвращается минут пять спустя и неожиданно для самого себя попадает уже на раздачу подарков. Несмотря на неполный комплект народу — Минхо и Джисона так до сих пор и нет, как нет и Сынмина, — Феликс явно оказывается не в состоянии терпеть дольше и, приперев Чанбина спиной к стене, вручает ему подарок — эту самую свою коробку. Нормальные люди подарки открывают потом, в одиночку. Чанбин явно ненормальный, потому что лезет рвать ленточку сразу, и ему даже не пригождаются заботливо приготовленные Чонином ножницы. Только на миг напрягаются огромные бицепсы — и в следующий момент, сдаваясь, ленточка уныло трещит. Стены коробки падают, открывая их взору… м-да. Вот поэтому люди обычно и ждут, когда гости разойдутся. Внутри коробки оказывается большой шоколадный торт, в центре которого вверх торчит нечто длинное столь специфической формы, что Хёнджин принимается тереть глаза. Нет, у него мыслей много, но сублимация же не должна доходить до такой степени, чтобы ему везде мерещились члены! И уж тем более — тоже из шоколада! Из шоколада же, или это даже не шоколад, а коричневый силикон?.. Страшно себе представить; Чанбин-ним при взгляде на открывшуюся ему картину резко багровеет. — Ликс, это что? — выдавливает он. — Брауни! — лучится радостью Феликс. — От нас с Минхо! И подарок! Я назвал торт «Башня»! Как в твоём последнем клипе! Пару секунд Чанбин-ним тянет, явно подбирая слова. — Очень красиво, Ликс, — в конце концов сдавленно проговаривает он. — Спасибо. — Только давайте уберём в холодильник? — встревает со своей знакомой сияющей улыбкой Чан. Теперь зная его как Криса, точнее вспоминая как Криса, Хёнджин, к своему собственному изумлению, с лёгкостью догадывается, насколько эта его улыбка искусственна. В принципе, на лице Чонина такое же, словно из кубиков собранное и натянутое наспех выражение восторга, но Чану оно явно от природы даётся лучше. То ли зубы изначально ровнее, то ли мимика наполовину австралийца заставляет его буквально сиять; приобняв за плечи, он уводит куда-то прочь очевидно довольного Феликса. — М-да, — в наступившей тишине мгновением спустя глубокомысленно выдаёт Чанбин-ним. — Сынмину — ни слова. Инни — уволю! — Да-а-а? — мгновенно заинтересовывается тот. — Точно? Хён обещает? Так, где мой телефон?.. — Инни! — в голос раскатисто смеётся Чанбин-ним, и Хёнджин успевает сделать лишь шаг в сторону, как будто тореадор перед быком: мгновением спустя с топотом мимо него проносится тяжёлое тело и буквально падает всем весом поверх дивана. — Не смей! Хёнджин медленно, аккуратно отходит к креслу. Всему виной, видимо, влияние Минхо, потому что телефон втихую достаёт уже он и начинает снимать происходящее. Как раз и камеру на ходу проверяет, настраивает съёмку видео и количество кадров, фокусирует объектив и на ходу накладывает цветокоррекцию. Интересно. Пожалуй, ему нравится — но рисовать, правда, ему предсказуемо нравится больше. Ещё более предсказуемо Чанбин-ним побеждает, забирает телефон и запихивает себе в карман. Тяжело дыша, он выпрямляется и отползает на противоположный конец дивана. — Всё! — рявкает он. — Теперь у тебя нет доказательств! — Но есть свидетель! — показывает язык Чонин. Явно успевший про Хёнджина забыть в принципе Чанбин-ним изумлённо разворачивается и вновь осматривает его с головы до ног — словно впервые видит. Стойкое ощущение, что он замечает всё: и кошачьи царапины на кистях рук Хёнджина, решившего подразнить «злой рукой» Дуни, и обилие кошачьей же шерсти на его одежде (пять минут на диване внизу посидел с котами!), и стрижку, и даже как будто спроси, сколько Хёнджин потратил на увлажняющий крем — угадает и назовёт даже марку. — Ну-ну, — коротко изрекает Чанбин-ним и отворачивается, словно от пустого места. — Где Минхо? — Джисона сцапал и увёл, — Чонин вновь показывает тому язык, — я бы позвонил, но не могу. — Сам позвоню, — устало вздыхает Чанбин-ним, поднимается на ноги и отходит в сторону, к окну. Хёнджин с Чонином остаются в иллюзорном одиночестве, разбавляемом тихим, сдержанным басом на фоне, и, разумеется оба молчат. — Тебе работа не нужна?.. — наконец нарушает тишину Чонин и строит жалобное, грустное личико невинного ангелочка. Если бы Хёнджин не видел, как этот ангелочек дерётся с собственным начальником, причём не слишком тому уступая, то, возможно, купился бы, даже несмотря на предупреждения. Нет, точно бы купился: он любит всё милое. Однако работа Хёнджину, наверное, нужна и правда. Или всё-таки лучше сначала доучиться?.. — А что за работа? — подозрительно уточняет он, потому что а вдруг ему сейчас предложат не место помощника, о котором его тоже предупреждал Минхо, а, скажем, модели или ещё кого-нибудь — и опять перед камерами? — О! — вспыхивает восторгом Чонин и еле заметно придвигается ближе. Немножко думает и придвигается ещё чуть-чуть. — Ты людей не боишься? — Да вроде нет… — хмурится Хёнджин. — О! Значит, и хёна бояться не будешь! — отчего-то делает вывод буквально на пустом месте Чонин. — Ему личный помощник нужен, который будет возиться с его дурацкими автозапчастями на машину, ездить и забирать, помнить, во сколько ему вставать и ложиться, и кормить его, идиота! — Я всё слышу, Инни! — У окна Чанбин ненадолго отводит телефон от уха. — Я знаю, хён! — с неописуемо довольной ухмылкой отзывается тот и вновь возвращает своё внимание Хёнджину: — Так вот, он, конечно, орёт, но ты можешь поорать на него в ответ, это так и работает… — Э-э-э… Чонин-сси? — осмеливается его наконец перебить Хёнджин. На самом деле у него слишком много аргументов против, но большая их часть — не для чужих ушей, поэтому он выбирает шуточный для того, чтобы не приводить серьёзные: — Я сказал, что людей не боюсь. А не Чанбина-ним. Чонин заметно расстраивается: — Ну вот… — жалуется он. — Я-то уже обрадовался… Задолбался разрываться на две части: то ему еду принеси и роди из ниоткуда, потому что он сам поесть забыл, то «соедини с Таком Ёнджуном», то «посмотри, что диспатч про меня написал», то ещё что-нибудь! И большая часть всего этого — вообще не мое дело! Хёнджин, конечно, ему сочувствует. Немножко. Но теперь, услышав в подробностях, что именно входит в должностные обязанности, он ещё меньше хочет работать этим самым помощником. И без того находиться в одном помещении с Чанбином-ним ему не хочется в принципе, и дело не в страхе — в неприязни; заботиться о нём — нет уж, лучше уж Хёнджин позаботится о Минхо. Тот тоже иногда поесть не успевает, а результат при прочих равных оказывается куда приятнее. — Да иду я, иду! — возвращается наконец Минхо, раздражённо договаривая в трубку последние слова, и напоказ прерывает звонок. Вслед за ним заходит куда более хмурый, чем раньше, квокка-Джисон и рушится на диван рядом с Хёнджином, кажется, принимая его не то за Чонина, не то и вовсе за Чана. — Полчаса жду, — ворчит Чанбин-ним. — Где мой подарок? — А я ебу?.. — начинает Минхо, оборачивается вокруг своей оси и немедленно натыкается взглядом на лежащий на самом видном месте свой же пакет. — Стой, щас… Надо развернуть, показать тебе, а то ж кинешь потом куда попало, а я виноват буду, что там сломалось всё, погоди. — А что там? — впервые проявляет любопытство Чанбин и суётся ближе носом, за что по носу и получает — словно от кота когтистой лапой. Оба они ведут себя так, будто ничего особенного в их близости и нет: куда там Феликсу. Потерев нос, Чанбин укладывает подбородок Минхо на плечо и внимательно следит за его действиями, за каждым слоем упаковочной бумаги… Все остальные к их поведению относятся точно так же: Чонину явно интереснее подарок, чем хёны, Джисону явно плевать в принципе, а вернувшемуся Чану, тянущему за руку Сынмина… кажется, плевать тоже. Куда интереснее Чану, как ни странно, оказывается Хёнджин. Если Сынмин садится рядом, с другой стороны от Джисона, то Чан — у его ног, на корточки. — Как себя чувствуешь, Хёнджин-а? — угрюмо спрашивает его Сынмин. — Температуры нет? — Устаю, — самокритично признаётся Хёнджин, с некоторой радостью даже отводя глаза от Минхо. — Но температуры и правда нет, так, кое-какие мелочи — но я уже как будто выздоровел совсем. — Не возражаешь, если я чуть попозже проверю? — уточняет Сынмин. — Градусник, лёгкие послушаю… — Конечно, — пожимает плечами Хёнджин и отворачивается от них, вновь привлечённый восторженным возгласом Чанбина. — Это от нас с Джинни, — в наступившей тишине негромко сообщает ему Минхо, тянется к его волосам и, словно Хёнджина недавно в машине, лохматит и чешет. — Блядь! — немедленно вскрикивает тот. — Я пять минут укладывался, ты охренел?! Пока Минхо мстительно смеётся, Хёнджин еле-еле успевает заметить, как вновь переглядываются Чан и Чонин. Видимо, если телепатия и существует, то исключительно между этими двумя. Даже немного завидно, пожалуй: хочется тоже с кем-нибудь такое взаимопонимание. — А куда вы дели Ликси?.. — спохватывается Джисон. — Я тоже хочу поздравлять и подарок дарить, давайте уже все соберёмся! — В туалет отошёл, — поясняет ему Чан и поднимается. — Давайте пока я разолью? Кто что будет? — Соджу, — с ухмылкой задевает плечо Хёнджина своим Сынмин. — Тебе не предлагаю, конечно, как врач. Чанни, нашему Джинни — колы, да? — Нет, — ворчит Хёнджин. Во-первых, он не «их», а во-вторых — в памяти всё ещё свеж огромный молочный коктейль, выпитый в машине. Что-то ему подсказывает, что запивать молоко колой — плохая идея. — Кофе?.. — Пойду спрошу у администратора, — сдаётся Сынмин. Хлопает его по плечу и поднимается на свои непропорционально длиннющие ноги. Тем временем Чан заканчивает собирать заказы; Минхо предсказуемо от алкоголя отказывается, однако сделать хайболлы его всё-таки уговаривают, и он отступает к дальнему столу, заставленному высокими стеклянными стаканами и яркими бутылками. — Давайте споём, что ли… — тянет Чонин. — Скучно. Слабо кому-нибудь Ким Вансун? — «Клоуна»?.. — вскидывает голову, будто просыпаясь, Джисон. — Дай мне! *** На самом деле всё не так страшно, как кажется Хёнджину. До определённого момента. Возвращается Феликс, и он вновь мил и вежлив со всеми, сияет, хихикает, поёт и поздравляет: о торте, будто сговорившись, не упоминает больше никто. Поздравляет именинника и Чан — словно старик, в микрофон, поднявшись во главе стола, многословно, упоминая какие-то мифы и легенды… Дарит, правда, флагман самсунга — один из тех, что предлагал Хёнджину Минхо, но в каком-то странном цвете и, кажется, с росписью. Даже завидно слегка, потому что тот явно красивее, чем задолбавший уже своими неудобными широкими гранями айфон. Дарят подарки и остальные, и не то чтобы Хёнджин за ними слишком при этом следит; даже целый один раз заставляют спеть его, и он, конечно, как мстительная крыса, выбирает песню Чанбина-ним. Память у него хорошая, и он уверен, что вот её точно споёт достойно даже без подготовки. На первых же нотах Чанбин-ним взмывает вверх с проклятиями; явно пользуясь моментом, ненадолго отвлёкшийся на телефон Джисон перебегает поближе к Минхо и утягивает его куда-то в дальний угол. При первых же его словах выражение лица Минхо меняется, кривится; взглядом он чуть ли не впервые за вечер находит Хёнджина и одними губами просит: «Отвлеки их». Приходится петь и вторую. Постепенно придвигается встрявший в дискуссию Чонин, пересаживается на место Минхо Феликс, на считанные мгновения ставит стакан на стол, а потом вскакивает с ним вместе и кричит что-то восторженное, поощряя Хёнджина продолжать… Когда Минхо возвращается, как раз приходит очередь Феликса петь, и Хёнджин уступает ему микрофон с ощутимым облегчением. Чуть сводит больные ребра и с отвычки не хватает дыхания, голос хрипит, но от своего мини-выступления он всё-таки успевает получить удовольствие. — Всё пропустил, — жалуется Минхо, опускаясь обратно на своё место, и тянется за стаканом. В противовес интонациям, глаза его вновь безжизненны так же, как тогда, когда Хёнджин нашёл его курящим во дворе. Однако теперь сил сохранять внешние приличия тому хватает — в отличие от недовольно кривящегося куда-то в плечо Чонину Джисона. — Тост! — кричит со сцены Феликс. — За именинника! До дна! Со вздохом Хёнджин вскидывает кофе, и до дна ему — пара глотков. Минхо же рядом с ним вдруг на первом же глотке задыхается, давится и на мгновение отстраняется — словно обжёгся, хотя в стакане явственно виден лёд, — а потом, зло скрипнув зубами, вдруг махом допивает до конца и, вскочив, отходит обратно к столу с алкоголем. Только тогда до Хёнджина доходит, что вообще-то в стакан колы Минхо себе лёд изначально не кидал. Да и содержимое, кажется, было слегка темнее… Так ведь?..