Отверженный

Поспешное предположение Хёнджина оказывается верным: со скукоженным выражением лица и абсолютно профессиональными движениями бармена со стажем Минхо намешивает виски с колой, причём виски в этом коктейле, в отличие от обычного, знакомого Хёнджину по клубам, явно больше пятидесяти процентов. Словно какой-то шот, Минхо запрокидывает стакан и разом выхлёбывает почти всё содержимое. — Это вообще нормально? — наклоняется изумлённый Хёнджин к оказавшемуся в какой-то момент совсем рядом Чонину. — Что?.. — поначалу не понимает тот, но потом догадывается проследить за направлением взгляда Хёнджина и откровенно удивляется: — Вообще-то нет, Минхо-хён сказал же, что не будет пить сегодня. Он же за рулём был? Тогда тем более странно… Вы не ссорились? — Да когда бы? — удивляется Хёнджин в ответ и из-за этого в первую очередь задаёт не тот вопрос, что стоило. Неважно, что у них фактически не было времени на ссору — важно, с чего вообще Чонин решил, будто эта их с Хёнджином теоретическая ссора способна заставить Минхо начать напиваться? Задумчиво подняв остатки виски с колой, Минхо несколько секунд разглядывает их на просвет, а потом точно так же, залпом, допивает и сразу же тянется к бутылке вновь. — Он, кажется, и не хотел пить, — после коротких раздумий шёпотом делится с Чонином Хёнджин. — Но Феликс-сси перепутал стаканы, и Минхо-хён сделал глоток, а потом вдруг так решительно допил всё… Оба они, не сговариваясь, переводят взгляд на только-только отдавшего микрофон Чану и присевшего неподалёку Феликса — и на лице у того явное выражение абсолютного азарта: прикушенная в нетерпении губа, горящие глаза, устремлённые исключительно в сторону Минхо. — Что ж, — медленно, после паузы, кивает Чонин. — Это… многое объясняет. Почему-то Хёнджину вдруг кажется, что «это», в понимании Чонина, — вовсе не о «перепутал стаканы», а о том, как Феликс выглядит: так, как будто перепутал эти стаканы нарочно. Правда, что именно Чонину это объясняет — вопрос совершенно отдельный. Слишком плохо ориентируясь в их взаимоотношениях, Хёнджин пока даже не берётся предполагать. — Хёнджин-сси? — Айщ. Сынмин. Подходит с той стороны, где раньше сидел Минхо, наклоняется и аккуратно касается плеча, привлекая к себе внимание. С неожиданно тёплой улыбкой он наклоняет голову набок: — Есть минутка? Давай сейчас я тебя гляну, пока ещё не забыли и ничего не случилось?.. Виновато морщась, Хёнджин кивает Чонину и встаёт. Действительно, лучше сейчас, поскольку потом ему и правда может стать не до того. И, вероятно, станет, если Минхо продолжит в том же темпе и дальше… Может быть, не стоит уходить? Может быть, подойти, отвлечь Минхо, пока он ещё более-менее трезв? — Я посмотрю, — без слов понимает Чонин его колебания и задумывается: — И Бинни-хёну сейчас скажу, он-то точно опытный. Хёнджин с благодарностью кивает. Почему-то он предполагал, что Сынмин его ну в уголок отведёт и там просто расстегнуться заставит, но тот выводит его за дверь и просит у девушки на ресепшн выделить им ненадолго комнату для персонала. Неизвестно, сколько эта их компания заплатила и сколько, вероятно, оставила чаевых — но без единого сомнения та не только провожает их до нужной двери, но и оставляет одних. Правда, если судить по её взгляду, то, как кажется Хёнджину, она вовсе не за деньги беспокоится, а за то, что они потрахаются втихую и перепачкают там всё. Выковыряв стетоскоп и на ходу в него вдеваясь, Сынмин жестом указывает ему на небольшой диванчик в углу и сам присаживается перед ним на корточки. Какому-нибудь Чану на его месте было бы удобно только отсасывать, но Сынмин такая же каланча, как и сам Хёнджин, и спокойно достаёт до его груди. Даже не приходится особенно расстёгиваться, а ту единственную пуговицу, которая мешает Сынмину, тот вынимает из прорези сам, странно неспешный и аккуратный. Впрочем, прижимая ледяную железку стетоскопа к груди Хёнджина, тот молчит. И повернуться просит его жестом; сам аккуратно задирает рубашку выше и вновь слушает лёгкие — и, кажется, сердце. Ощущения странные. Особенно когда Сынмин заканчивает, но всё равно нажимает на плечо, не давая сесть нормально — словно просит остаться как есть. — Чанни тебе сильно надоедал?.. — с сухим неудобным смешком интересуется он. Звучит так, будто Сынмин пытается казаться естественным, непринуждённым, будто поддерживает уже какое-то время ведущийся разговор. — Ну… Нет? — недоумевающе отзывается Хёнджин. Сынмин собирается проверить что-то ещё?.. На самом деле оказывается, что да. Неизвестно, когда и каким образом то произошло и когда с ним Минхо успел при всей своей занятости обсудить ещё и это, — но Сынмин явно знает, на что ему требуется обратить внимание, и, приблизившись почти вплотную, принимается прощупывать пострадавшее плечо Хёнджина. — Если всё-таки начнёт, можешь пожаловаться мне, — предлагает он. — Чанни… если вобьёт себе что-то в голову, то долго потом за это держится, и ему плевать, свободен ли человек, хочет ли его… Он говорит, что это обычный оптимизм, а не дурость. Хорошо, безмолвно кивает Хёнджин. Но спросить, а он-то сам тут при чём, попросту не успевает: Сынмин решает развить мысль. — В тот раз ему встряло кровь из носу заполучить Чанбина… — Тихо посмеиваясь, он нажимает пальцем в определённую точку, и руку Хёнджина тут же пронзает мгновенной вспышкой острой, мучительной боли. Конечно, он вскрикивает, и Сынмин тут же убирает пальцы. — Потом — Минхо, потом… — Но вы… не против? — не удержавшись, изворачивается Хёнджин, выгибает шею, чтобы увидеть его лицо. Всем собой Сынмин выражает игривое удивление: — Почему я должен? Оттого, что он — или мы — развлекается с кем-то третьим, он не перестаёт быть моим. Такой утилитарный подход Хёнджина откровенно убивает. Конечно, в этом что-то есть — в первую очередь экономия нервов, разумеется, — но как насчёт быть единственными друг для друга и всё такое? Разве не делает кто-то третий в их постели всё… ненадёжным? — А если он захочет быть с кем-то ещё? — непонимающе хмурится Хёнджин. — Что тогда? Сынмин спокойно улыбается и пристально смотрит ему в глаза: — Тогда, вероятно, мы будем вместе втроём. Вряд ли, разумеется, стоило бы ждать чего-то подобного от Чанбина или Минхо, но… Ты был бы открыт таким отношениям? — Я?.. — Хёнджин теряется. При чём здесь он? — Ты, да. Не думаю, что Минхо тебе запретит, — спокойно подтверждает Сынмин. Его тёплые пальцы вновь ложатся на плечо — спокойно, исключительно профессионально, но одновременно нежно. — Конечно, Ликс явно уже задался целью пристроить тебя к Чанбину, но это не самая лучшая идея, поверь мне на слово. В любом случае, в отличие от него, я не собираюсь никуда тебя подталкивать насильно, но лишь хочу, чтобы ты понимал, что я не буду против, если ты ответишь Чанни согласием. Хёнджин хлопает глазами. Не то чтобы он вообще хоть когда-либо получал предложение тройничка, неважно даже, просто в сексе или вообще — но никогда не думал, что эти предложения могут принимать подобную форму. Точно в столовой лейбла вместе поесть предложили, настолько обыденно звучит голос Сынмина. Коротким прикосновением тот побуждает Хёнджина развернуться и сесть ровно, лицом к лицу. — Следи за пальцем, — рутинно приказывает ему Сынмин. — Нет, действительно, непохоже на сотрясение… Жалобы есть? Болит что-нибудь? Хёнджин поспешно мотает головой. Даже то, что есть — немного больно всё ещё поднимать руку, например — не настолько ему мешает. Мало ли, вдруг ещё совсем раздеваться заставит? После полученного предложения он как-то не готов, если честно. Лёгкий, аккуратный стук в дверь не даёт Сынмину продолжить допрос. Какое счастье, думает Хёнджин — но, правда, ровно до тех пор, пока из-за приоткрывшейся двери в комнату не заглядывает тот самый пресловутый Чан. Зачем он стучался, вот серьёзно? Боялся помешать? Чему? — Всё в порядке? — интересуется тот и, не дожидаясь ответа, заходит внутрь. — Как-то вы долго тут. Минут пять максимум, прикидывает Хёнджин и, старательно удерживая равнодушное выражение лица, пытается не коситься на выход. Убегать — невежливо, да и всё равно же в одном и том же помещении через пару минут окажутся, и неминуемо придётся объясняться. — Всё хорошо, — легко улыбается тому Сынмин и поднимается на ноги. — Более или менее, по крайней мере, я думаю. Хёнджин-а, запиши мой номер на всякий случай, и пойдём, авось у меня ещё получится Минхо выловить и посмотреть… — Не получится, — разочаровывает его Чан. — Кажется, он там вразнос опять пошёл. Я, собственно, почему здесь… Уже успевший вытащить телефон Хёнджин замирает с занесённым пальцем над клавиатурой. Но с вопросом его в кои-то веки опережает не менее удивлённый Сынмин: — В смысле «вразнос»? Хочешь сказать, что там драка? — Не-е-ет, — смеётся Чан и жестом словно себе шею перепиливает: — Только пьяный начальник отдела безопасности. Я уходил, он уже полбутылки в себя всадить умудрился. — Чего? — деловито уточняет Сынмин. — Соджу? — Виски. — У-у-у… Бедный Ликс сегодня будет. — Не Ликс. — Чан неожиданно серьёзнеет: — Так я чего пришёл? Минхо интересовался, где «Джинни». — Да?.. — Выражение лица Сынмина неуловимо меняется: чуть хмурятся брови, там складывается морщинка, тут уголок губ поджат. И взгляд, который он бросает на Хёнджина, тоже совсем незнакомый: странный, изучающий, как будто перед ним не человек, а экзотическое ядовитое растение. Затем Сынмин с Чаном молча переглядываются, говорят о чём-то одними глазами, очень напоминая Хёнджину тем самым предыдущие переглядки Чана же и Чонина. Это очень неприятное ощущение, как будто все вокруг знают о происходящем куда больше него, и вот после улицы Хёнджин к такому не просто чувствителен — его это ещё и бесит. И нервирует. Мало ли о насколько важных вещах идёт речь? На улице от этого могла зависеть его жизнь, потому что скрывать от него могли и новости об облаве, и рассказы, где можно перехватить немного еды за помощь в этот раз, и даже такие мелочи, как «на десятом прохудилась труба, и под ней можно помыться». Как раз к такой трубе Хёнджин и шёл, в принципе, в тот день, когда его перехватил сначала Чанбин, а потом и Минхо. — Хорошо, — с едва ощутимой иронией тянет Сынмин. — Ну, пойдём тогда… «Джинни». Ах да, забудь всё, что я тебе говорил недавно, ладно? — Почему? — вырывается у Хёнджина. Явно же очевидно, что речь именно о предложении по поводу Чана — ни о чём больше, считай, они с Сынмином и не говорили. Но ничего вроде бы не поменялось — конечно, помимо упоминания Чаном Минхо. Но разве из такой мелочи можно сделать хоть какой-нибудь значимый вывод?.. Сынмин всем своим видом даёт понять, что, оказывается, можно, но на вопрос не отвечает, явно сочтя тот риторическим. Да и игривость Чана, явно ощутимая там, в общем зале, за последние минуты явно по какой-то причине успевает развеяться; то есть вывод этот вновь делают они оба и совершенно не спешат им делиться с Хёнджином. Приходится идти, и идут они ожидаемо молча — или, пожалуй, не совсем, как Хёнджин осознает несколькими шагами спустя: Чан с Сынмином перешёптываются, но делают это настолько тихо, что ни слова не разобрать. Вдобавок чем ближе они подходят к залу с караоке, тем лучше становится слышна музыка, и сквозь музыку — чей-то очень красивый, очень уверенный голос. «Я не смогу сказать «прощай», поёт этот кто-то настолько хорошо, что Хёнджин приостанавливается и даже заслушивается. Оригинал он, разумеется, слышал, потому что сложно не знать классику такого рода, будучи трейни одного отдельного, конкретного лейбла, наставники которого обожают нагружать стажёров. Однако этот человек, в тембре которого Хёнджин вдруг слышит подозрительно знакомую дрожь, настолько же далеко отступает от оригинала, насколько далёк от оригинала любой качественный кавер. Или, может быть, это перепевают как раз кого-то ещё, а не оригинал, но тогда Хёнджин уже, получается, не слышал исходник. В любом случае, ему кажется, что это оригинальная работа — или просто песня так нравится поющему, откликается в его сердце, проявляется тоской в голосе. Однако на очередной строке Хёнджин наконец понимает, у кого сейчас микрофон — и страшно удивляется. «Мой новый друг…» — заводит Минхо припев. Откуда столько боли, задаётся вопросом Хёнджин. О расставании с кем он поёт? Почему он поёт о расставании — особенно когда настолько пьян? Почему с таким старанием выводит слова о том, как «растворяется в тени память о днях, проведённых вместе»? И какого чёрта Минхо вообще поёт о расставании с кем-то значимым на дне рождения Чанбина?.. По крайней мере, последний вопрос получает своё объяснение, когда мимо по-прежнему так и торчащего столбом Хёнджина протискивается и толкает дверь Чан. — Отомри, — мимоходом командует он. — Это любимая песня Бинни, только он сам её не вытягивает. Что ж, как сказал Чонин — «это многое объясняет». Хёнджин заходит в зал следом. Его не было минут десять максимум, однако обстановка уже успевает кардинально измениться. Вместо яркого света дневных ламп в зале не слишком уютный полумрак, светится лишь экран проектора да моргают мелкие гирлянды под потолком. Развалившись поверх спинки дивана во всю длину, точно кот, и чудом держа равновесие, Минхо умудряется петь. По голосу не слышно, а вот глядя на него, Хёнджин сразу сталкивается с ошеломляющим пониманием уровня его опьянения. То ли Чан преуменьшил, то ли, пока тот ходил, Минхо успел всадить ещё какое-то количество алкоголя… то ли, поправляет себя Хёнджин, Минхо просто быстро пьянеет. В конце концов, столько влить в себя разом… Музыка стихает, и Минхо вновь подносит микрофон к губам. — Концерт по заявкам! — совершенно трезвым голосом, но с необычайно широкой улыбкой объявляет он и принимается шарить свободной рукой внизу по сиденью дивана. — Джисони… Включи там что-нибудь! Бинни, заказывай! Где-то там же, на сиденье, сместившись, Хёнджин замечает блеск стекла: в считанных сантиметрах от кончиков пальцев Минхо лежит недопитая бутылка, и Феликс уже тянется подтолкнуть её, как в дело неожиданно вступает раздражённый Сынмин. Неожиданно для Феликса, конечно. И для самого Хёнджина, к сожалению, тоже, потому что первым делом ворвавшийся и осознавший, что происходит, Сынмин явно успевает оценить обстановку и бесцеремонно толкает на этот же диван самого Хёнджина. — Вот она, твоя пропажа, угомонись, — сухо приказывает Минхо Сынмин явно на правах друга и на этих же правах отбирает бутылку. Тот раздражённо шипит ему вслед, но мгновением спустя наконец обрабатывает неожиданное появление совсем рядом Хёнджина и начинает предвкушающе ухмыляться. — О, Джинни, — приветствует он и с размаху роняет Хёнджину на плечо свежеосвобождённую руку. Из-за разницы в росте и, вероятно, отсутствия концентрации, стоит Минхо расслабиться, эта рука тут же сползает; недовольно ворча, он тянется куда-то к ногам Хёнджина и в конце концов упрямо цепляется пальцами за складку ткани на колене. — Хочешь, я тебе спою? Прежде чем Хёнджин успевает даже подумать, что лучше в этой ситуации ответить, развалившийся в соседнем кресле Чанбин быстро качает головой. В отличие от явно получающего удовольствие от всего происходящего вокруг Чонина, в отличие от выглядящего вполне нейтрально Феликса, Чанбин заметно хмур — примерно на уровне Джисона, мрачно уткнувшегося в каталог песен. Ну, Чанбину лучше знать, да?.. Если прикосновения Сынмина Хёнджина ужасно нервировали и смущали просто самим фактом их наличия и тем, что это вообще-то Сынмин, то с Минхо дела обстоят гораздо лучше. Даже рука на колене не воспринимается как что-то странное — ну рука и рука, ну Минхо и Минхо, в конце-то концов. Состояние Минхо Хёнджина сейчас вообще-то волнует в разы больше. — Дай микрофон, — протягивает он руку и строит жалобные глаза, как кот из какого-то там западного мема. — Пожалуйста, хён? — Хочешь спеть со мной? — воодушевляется вдруг Минхо и микрофон не отдаёт. — Что-нибудь из мюзиклов, а? Ты знаешь «Призрака оперы»? На английском? На самом деле Хёнджин, конечно же, знает, но Чанбин вновь намекающе качает головой, и поэтому ему вынужденно приходится соврать. — Нет, зато я знаю кое-что ещё, — нагло утверждает он. — Дай сюда. — Сейчас… — тянет Минхо и тянется весь сам: стекает со спинки на сиденье и собирает в кучу конечности, словно кот, пристально и внимательно принимается глазеть на Хёнджина в ожидании. — Ну давай? — Микрофон, — со вздохом напоминает Хёнджин. Минхо отбрасывает его — почему-то кидает в сторону, а не отдаёт ему, явно восприняв это напоминание как-то по-своему, — и недовольно встряхивает рукой. Краем глаза Хёнджин замечает подозрительно знакомые наливающиеся свежей краснотой следы от ногтевых лунок на его ладони, но очень уж мельком — слишком быстро Минхо возвращается в прежнюю позу. В любом случае, Хёнджин этого отвлечения и добивался — или, возможно, этого добивался Чанбин, явно лучше знающий, что может выкинуть Минхо в таком состоянии. Интересно даже, что, Минхо просто безостановочно поёт грустные песни? Не даёт петь никому другому, или что? — Отлично, — перехватывает Чанбин микрофон чуть ли не в полёте, не давая тому упасть на пол. — Один-ноль. Моя очередь петь вообще-то. Минхо заметно обижается: кривит губы, словно маленький ребёнок, но отчего-то не протестует и не злится, что его так легко обманули., хотя отложившего микрофон Чанбина он всё равно игнорирует. Вместо этого он вновь отворачивается к Хёнджину и сосредоточенно хмурит лоб, точно пытаясь сосредоточиться на какой-то очень важной, наверное, с его пьяной точки зрения, мысли. Несмотря на то, что Хёнджин не любит пьяниц, Минхо в таком состоянии неожиданно смешной. Да, за него немного тревожно, потому что по-прежнему нет ни единого предположения, что заставило его так резко напиться — но и смешно тоже. Куда-то девается большая часть накопленной тем тревоги, и сам факт её наличия у Минхо в полной мере осознаётся Хёнджином лишь сейчас, постфактум; Минхо становится медленнее, вкрадчивее и немножечко страннее. — Джинни, — буквально-таки мурлычет он и еле заметно придвигается ближе. В этот момент, почти не панически оглядываясь, Хёнджин наконец осознает, что это только его напрягает поведение Минхо: с точки зрения остальных же явно происходит нечто забавное. Слишком заметно отвлекается от каталога Джисон и начинает открыто ухмыляться, слишком внимательно и пристально следит за каждым движением Минхо Сынмин — и уголки его губ тоже вздрагивают в почти не скрываемой им улыбке. Один Феликс нейтрально-хмур. В принципе, как только сейчас обращает внимание Хёнджин, тот занимает подлокотник с противоположной от Минхо стороны — словно бы Минхо просто перепутал и вместо правой стороны повернулся налево. Однако уверенное «Джи-и-инни!» и попытка Минхо подползти ближе ясно указывают, что тот не ошибается в том, кого перед собой видит, кого выбрал из них двоих — и неважно, насколько этим недоволен Феликс, неважно, что Хёнджин опять вспоминает про «если я перешагну черту в борьбе за хёна, хён будет зол». Разве это всё имеет значение, когда нетрезвый, но очень ярко улыбающийся Минхо оказывается совсем рядом и бесцеремонно, словно кот, половиной тела залезает ему на колени? Пока Хёнджин переваривает, недоумевающе моргая и вообще сомневаясь, что у него не галлюцинации, потому что в самых смелых его фантазиях это он сам сидит на коленях у Минхо, Чанбин — единственный, кроме Феликса, кого ему видно прямо так, если не поворачивать головы, — хихикает в ладонь, точно ожидал чего-то подобного с самого начала. Уже начиная подозревать неладное, Хёнджин торопливо оглядывается на Чана — и тот уже смеётся чуть ли не в голос, однако всё равно ободряюще кивает. А Минхо всё не нравится, и он ёрзает и перекладывается: Хёнджин явно для него слишком тощий. Однако и уходить к кому-то другому Минхо не спешит. В конце концов, игнорируя сдавленное хихиканье, тот закидывает ноги поверх Хёнджина на свободный подлокотник; вот в этой позе, по-видимому, его наконец всё устраивает. Настоящий кот. По реакции других очевидно, что пьяный в хлам Минхо разительно отличается от себя же трезвого, потому что смех смехом, но, пожалуй, удивляются лишь его выбору: Хёнджин ловит недоумевающие и явно сравнивающие взгляды, направленные то на него, то на старательно держащего лицо Феликса. В принципе, всё равно заметно, что Феликс недоволен — или, может быть, Хёнджин опять додумывает. В любом случае, самому-то Хёнджину более чем приятно, да и смущаться он перестаёт почти сразу, понимая, что никто не обращает больше на них никакого внимания. Пока Джисон, возвращаясь, к каталогу, принимается старательно вбивать номер выбранной им песни, а потом на пару с Чанбином — и петь, Хёнджин нерешительно устраивает руки на тёплом теле Минхо: поясница и… колени? Да, колени, наверное, нормально, не так интимно и странно. Главное — не вспоминать, что бывало и интимнее. Точнее, главное — не вспоминать, как именно. Стараясь заставить себя отвлечься, Хёнджин вслушивается в мелодию и, хоть песню он совсем не знает, пытается хоть как-то подпевать. *** Несмотря на то, что в целом он время проводит неплохо, когда Минхо крадёт забытую неподалёку бутылку и выхлёбывает разом чуть ли не треть, даже до Хёнджина доходит, что пора сворачиваться. Ещё нет и полуночи, и не слишком понятно, что делать с машиной — и бутылку у Минхо отнять не получается, он обнимает её всем собой и сонно жмётся к груди Хёнджина. Со всех сторон странное: Хёнджин отвык принимать решения не только за себя. Впрочем, с частью этих решений ему помогают другие. — Забей на машину, — советует ему понятливый Чонин. Ему настолько не приходится ничего объяснять, что Хёнджин чуть ли не в любви ему готов признаться в качестве благодарности. — Или сам он её потом заберёт, или кто-то из подчинённых. Лучше такси вызови. Хёнджин опасливо косится в сторону не слишком трезвого Чанбина с микрофоном и шёпотом уточняет: — А что, личных водителей тут ни у кого нет? Несмотря на смешок, Чонин всё равно строит в ответ ему жалобные глаза: — Я бы мечтал. Может, возьмёшься?.. — Я один хер ему свою детку не доверю, — во весь голос отрезает неизвестно как услышавший их Чанбин и рушится на соседний край дивана. Очень внимательно он рассматривает Минхо секунд, может, десять — а потом поражённо присвистывает. — Это когда он так успел? Слышь, может, не на такси, может, ко мне? Ты ж тощий, ты его сам не дотащишь. — Куда не дотащит?.. — встревает Феликс. За прошедшие пару часов он явно успевает вернуть себе хорошее расположение духа и теперь гораздо больше напоминает того смешливого мальчишку, которым его впервые встретил Хёнджин. К слову, как и сам Хёнджин, Феликс явно трезв. — Джинни, он тебе свой адрес сказал, да? Но ты же всё равно внутрь не попадёшь, у него там сигнализация и всякие датчики! Хёнджин, который совсем недавно вынужденно почти час слушал, как работает эта самая, обновлённая уже сигнализация, как её отключать, куда нажимать и кому звонить, а потом тренировался ещё минут двадцать, смущённо отводит глаза. С другой стороны, ровно там, куда отворачивается Хёнджин, на него с ленивой и очень подозрительной ухмылкой смотрит Чан, и вот это ну вообще не лучше, поэтому приходится смотреть на пьяного почти до потери сознания Минхо. — Домой, — отвечает за Хёнджина Чанбин. Судя по всему, выпив, к Хёнджину он начинает относиться как-то попроще, без былой демонстрации нелюбви к помойным крысам. Или, может, меняет своё мнение после того, как Минхо выбрал Хёнджина, не Феликса? Конечно, время от времени Минхо ёрзал, менял позу и даже один раз, пошатываясь, успел сходить в туалет, но всё равно после этого, вернувшись, вновь вцепился в Хёнджина — и, может, дело действительно в этом? Или просто в симпатии Чанбина к Минхо, которая вынудила его принять неприятное решение? — И?.. — подталкивает Феликс. Ещё мгновение Чанбин разглядывает Хёнджина, но потом качает головой: — И, наверное, я отвезу его сам. — А Джинни? — заботливо хмурится Феликс. — Ты его захватишь, или я ему тоже вызову такси, как мы здесь расходиться будем? — Да захвачу, — отмахивается от него Чанбин и поднимается, уходит куда-то к дальнему столу, на который все бросали вещи на входе. Хёнджин благодарно смотрит ему вслед. На самом деле он даже не рассматривал вариант остаться сразу по нескольким причинам, и первая из них — главная — в том, что если Минхо не очнётся, то никакой Чанбин к нему домой не попадёт. Ну некогда было Минхо, ну точно некогда было рассказать ещё и Чанбину, куда теперь нажимать! А если Чанбин попытается действовать по старым инструкциям — «группа захвата», как назвал её сам Минхо, приедет почти сразу. Вторая причина ожидаемо в том, что оставаться здесь без Минхо — совершенно бессмысленно. Аб-со-лют-но. Не то чтобы Хёнджину не понравились эти люди — Чонин, например, ужасно забавный, Джисон так себе, а от Сынмина с Чаном он пока предпочитает держаться подальше и по сравнению с ними даже Чанбин вдруг начинает казаться куда приятнее, — но главная цель Хёнджина здесь в другом. Вот она, эта цель, посапывает у него на груди, почти выронив из расслабленных рук вновь уже полупустую бутылку. Со вздохом Хёнджин пытается вытащить её из руки кажущегося спящим Минхо — но не получается: даже во сне тот рефлекторно сжимает пальцы на горлышке и недовольно мычит. — Да, пьянчуга, — подводит итоги Чанбин, совершенно не смущаясь того, что Минхо сейчас явно находится не в состоянии его услышать. — Завтра у тебя точно выходной. *** Несмотря на то, что Хёнджин откровенно нервничает, садясь в такси, по поводу поездки с Чанбином под боком, на практике причин для нервов почти не обнаруживается. Пусть Чанбин и сидит совсем рядом, разделяя их с Минхо, это оказывается более чем продуманным решением: как только Минхо начинает сдавленно мычать, Чанбин просит остановить машину и, вытолкнув того наружу, тянет за собой в кусты — блевать. Обратно Минхо садится минимум минут через пять, уже почти в сознании, благоухающий дешёвой мятной жвачкой. Хёнджина он то ли не замечает, то ли игнорирует специально — но, в принципе, он и Чанбина игнорирует тоже, настолько очевидно недовольный происходящим. Тем не менее он явно всё ещё пьян — это видно и в выражении его лица, и в каплях пота на бледном лбу, и в дрожи, то и дело сотрясающей всё его тело. В принципе, даже в том, что отключается обратно Минхо ровно за пару минут до дома, тоже видно — и под ошеломлённым взглядом Чанбина, притащившего к порогу бессознательную тушку, Хёнджин вводит все пароли и ключи самостоятельно. Сигнальные огни три раза моргают в подтверждение зелёным — всё верно, можно открывать дверь. С откровенным облегчением Чанбин грохочет внутрь, в грязной обуви в чистую гостиную, и сваливает Минхо на многострадальный любимый Хёнджинов диван. Пару секунд наблюдает за его реакцией и задумчиво вздыхает. — Точно не надо остаться? — сурово спрашивает он и принимается сверлить Хёнджина пристальным взглядом. Отчего-то, правда, кажется, что тому отчаянно хочется услышать согласие. Пожалуй, рассказывая о его одиночестве, Феликс не врал… …Но тем не менее. — Нет, спасибо, я справлюсь, — вежливо отвечает ему Хёнджин. В любом случае, если что, у него есть номер Сынмина — и, отвлекаясь, Хёнджин торопливо печатает тому сообщение с просьбой проинструктировать, как обращаться с пьяными в хлам безопасниками, хотя бы в общих чертах. — Ну… Ладно? Тогда я пошёл? — спрашивает у него Чанбин, потерянный, словно щенок на автостраде. Даже слегка берет жалость — но тут телефон пиликает в ответ, и Хёнджин тут же отвлечённо кивает. «Если спит — пусть спит, — объясняет Сынмин. — Как проснётся, пусть много пьёт эту свою минералку и прочищает организм. Если к утру не станет лучше, набери меня». Где-то хлопает дверь, и, очнувшись, Хёнджин вскидывает голову. Чанбина рядом уже нет, и когда он ушёл — неизвестно. Со вздохом Хёнджин идёт включать сигнализацию обратно, потому что ему так спокойнее, и, на ходу вновь просматривая инструкции, задерживает взгляд на последнем предложении. Ночка, кажется, будет не из лёгких.