Рабочее название

Вообще-то сегодня у Витольда день рождения (уже тридцать стукнуло, караул!), но праздновать он его не собирался, как и в прошлом году, и вообще последние лет семь в принципе. Достойным подарком на праздник он считал отоспаться за все пять дней, которые он до этого отработал, но почему-то абсолютно все в его окружении считали по-другому. — Ась? — Шварц удерживал телефон у уха плечом, параллельно соскребая омлет с помидором на тарелку. — Звоню поздравить именинника. Ты как сегодня, свободен? Я ближе к вечеру подъеду. — Знаешь, мы с ребятами в бар собирались. — Понял, тогда скинь адрес, я тебя заберу. Целую. — Ага, я тоже. Отложив телефон на стол, Витольд прыснул и смущённо заправил волосы за ухо. Абсолютно бездумная радость, которую ещё называют бабочками в животе, хотя Витольду скорее казалось, что у него в желудке скребутся богомолы. Но скорее всего он просто был голодный. Во всяком случае, в баре он отдохнул хорошо, даже получил несколько подарков. Конечно, это были разные дурацкие безделушки типа коврика с надписью «Live Love Laugh» и передником «Kiss the cook», но всё равно приятно. Большинство присутствующих были девушками и все довольно быстро перезнакомились. Пили мало, больше байки разные травили, но в итоге все осталось довольны и забились собраться так как-нибудь ещё. — И как ощущается тридцатилетие? — Да так, ничего особенного, — Витольд плюхнулся на переднее сиденье авто, захлопнув за собой дверь. Оглядев салон, он приметил лежащий на пассажирском сиденье крафтовый пакет и перевёл довольный взгляд на Майлза. — Это мне? — Ага. Без проблем дотянувшись до пакета, Шварц поставил его себе на колени и запустил руки внутрь. Содержимым оказалась картонная коробка с какой-то выпечкой. — Это кантуччи с миндалём. А то у тебя дома даже сладкого пожевать нечего. Витольд вопросительно выгнул брови. — С миндалём? Я же говорил, что у меня на него аллергия. Глаза у мужчины удивлённо расширились и он шлёпнул себя по лбу, чуть не пропустив поворот на дороге. — Чёрт, серьёзно? Я забыл. Извини. — Бывает. В любом случае, я не фанат сладкого. Шварц вздохнул и засунул коробку обратно в пакет.

***

— …и всё это дерьмо разом навалилось, я уже не справляюсь, честно. Майлз с выражением великого мученика сидел на кресле в спальне и массировал виски. Витольд в это время стоял рядом, положив руки ему на плечи и уткнувшись носом в волосы, жадно вдыхая запах одеколона. — У меня где-то бутылка белого стояла. Выпьешь, печенья свои погрызёшь, я тебе массаж сделаю…как тебе? Мята задумчиво почесал подбородок. — Ты пока присядь, я сейчас вернусь, — тут он встал с кресла и направился в прихожую. С долей сомнения, но Витольд всё же сел. Копошение в коридоре продолжалось недолго. Сначала под светом заходящего солнца блеснуло что-то металлическое, а потом уже Шварцу удалось разглядеть довольную ухмылку на лице Майлза. — Асфиксию когда-нибудь практиковал? Невозмутимое выражение лица Мяты разило наповал. — Как асфиксия связана с…погоди-погоди, ты хочешь, чтобы я ЭТО нацепил?! Ты где их достал вообще? — В полицейском участке. Шварц чешет переносицу, смотрит исподлобья. — Прямо сейчас что ли? — Прямо сейчас. Он вскинул брови, пару раз тупо открыл рот, похлопал глазами и, в конце концов, поднял руки в жесте «сдаюсь». — Чёрт с тобой, давай. — Спасибо, — Мята подходит ближе и нагинается, целуя того в висок, — а теперь руки за спину. Витольд закатил глаза и демонстративно цокнул, пытаясь скрыть волнение. Хотя какое там волнение, это самый настоящий, животный страх, скручивающий кишки в комок. Когда наручники защёлкиваются, обдавая запястья холодом, он на пробу пытается разорвать цепь, и сразу понимает, что такое не проканает. Кажется, действительно полицейские. Ещё сильнее сердце начинает колотиться когда Мята снимает галстук и им завязывет глаза. Наверное, поздно было говорить, что Витольд далеко не любитель подобных БДСМ элементов. — Это уже как-то вульгарно, — он нервно заёрзал на кресле. — Просто расслабься. Не убивать же я тебя собрался. Действительно, сначала ничего такого не происходило. Чужие пальцы оглаживали хрящи, особенно часто останавливаясь на кадыке, прощупывали сонную артерию. Медик херов. А потом эти пальцы сцепились железной хваткой вокруг горла, и Витольд рад бы был нервно сглотнуть, да не получалось. Это напоминало простуду: тоже тяжело дышать и такое ощущение, будто голова пухнет. И если бы всё остановилось на этом, то у Шварца не было бы никаких нареканий, но нет. Нет, всё стало ещё хуже. Руки сжимаются неумолимо, как тиски, дышать носом теперь совсем не представляется возможным, и Витольд равно дышит ртом, хрипит. Правда, собственных хрипов он не замечает из-за пульсирующих висков и постоянно бренчащей цепи наручников. — Как я и говорил, если найду того, из-за кого вся эта заварушка началась — сломаю шею на месте. Шварц дёргается на его голос настолько, насколько это позволяет его положение, чувствуя тяжёлое дыхание на своей щеке. — Но ты же у меня не крыса, да? Я знаю, что нет. Ты бы так никогда не сделал, дорогой мой. Ах, как жаль, что Витольд это воркование понимает через слово. По подбородку течёт вязкая слюна и он буквально весь трясётся, вяло качая головой, пытается выдавить из себя стоп-слово, которого, вообще-то, нет. Должно быть, Майлз к этому времени успел кончить, или у него в голове ещё что-то щёлкнуло, потому что в следующий момент руки с шеи пропали и Шварц зашёлся кашлем. На лбу выступает испарина, когда Майлз грубо притягивает к себе, впиваясь в губы, сминая их, облизывая, раскусывая до крови. Наверное, поздно было говорить, что Витольду это не нравилось с начала и до конца.

***

Наручники с галстуком валяются где-то на полу. Губы у Витольда поджаты, глаза на мокром месте. Майлз сидит рядом, примирительно выцеловывает покрасневшую кожу на запястьях. — Ну переборщил я, извини. Хочешь, чай тебе сделаю? Шварц переводит усталый взгляд на Джиганте. В глазах у него нет ничего маньяческого, лишь искреннее раскаяние и желание помочь. И у Витольда нет сил сопротивляться. — Давай. Голос у него непривычно хриплый. Мята кивает, хлопает его по плечу и уходит на кухню, оставляя одного. Шварц перебирает пальцами, смотря перед собой, потирает шею. Наверное, если Майлзу это приносит какое-то облегчение, то можно и потерпеть. Витольд же отходчивый, переживёт. И водолазку с горлом будет носить, пока от этого ужаса не останется и следа, который мог бы напоминать о случившемся.