Дети пустого города

       — Да. Да, конечно, мэм, мы обязательно об этом поговорим.        Эта была высокая, стройная женщина лет тридцати. Мягкие светлые волосы спадали из-под красного берета на строгие плечи и воротник пальто. Это могло бы смотреться очень красиво, если бы не широта берета, что над вытянутым, слегка даже лошадиным лицом, походил на маленькую шляпку гриба мухомора - тем сильнее на нём выделялись накрашенные тёмной тушью ресницы и брови, светло-голубые глаза смотрели из под которых как-то жиденько. Тёмно-коричневый шарф, кутающий длинную шею, лишь гармонировал с цветом туши, а нейтральное светлое пальто просто с остальным не вязалось. Женщина явно следила за модой и знала толк в хороших вещах, но ни друг другу, не ей, подобранные ею вещи не подходили.        Ладони её были узкие и длинные, нос - узкий и волнистый, глаза подозрительны; рот, только уши услышали о некой "странной выходке" племянника, сжался в тонкую ниточку; а лицо в целом, всем своим видом понятным одному лишь Гарри Поттеру выражало ноту "Си". "Си"деть тебе, мальчик, под замком, до скончания времён.        Совет миссис Хайл расспросить Гарри о её причине она выслушала вежливо и так же вежливо, хоть и сухо ответила. Он даже на какой-то момент поверил. Просто пока что ещё не понял, что в разговоре с педагогами они с дядей Верноном всегда будут вежливы и понятливы. Лишь за закрытой входной дверью четвёртого дома по улице Тисовой всё встанет на свои места.        За закрытой дверью - не только входной, но и кладовочной, мальчишка оказался сразу по прибытии. Петуния сказала, что это всё уже выше её сил, и что она просто расскажет обо всём мужу, чтобы уже тот разбирался дальше. Эта перспектива не радовала Гарри, но дарила некоторую надежду - если в таком случае не подавать признаков жизни, тётка могла просто забыть об обещании. Тогда она вспомнит об этом только подняв его для уборки на кухне, когда злить наконец расслабившегося Вернона не захочет. Загрузит работой по самые уши конечно, может потом запрёт на все выходные, но это и так случится, а разбирательств от дядюшки, Гарри избежит.        Но вот ведь, угораздило же его забыться его самого! Что уж сделаешь, ненавидел он сидеть здесь, боялся, а потому легко забывал, даже если стоило потерпеть. Дело было даже не в скуке. Не очень-то заскучаешь в месте, которое стремится тебя задушить и успешно это делает. Близко-близко поставленными стенами, низеньким косо-ступенчатым потолком, захламлёнными полками, нависающей сверху одеждой и пылью. В отведённом ему крошечном кармашке воздуха просто не было достаточно кислорода. Он лежал, хватал воздух ртом, который всё время пересыхал и ему казалось, что если вдохнёт слишком много, то всё, что окружает его, рухнет на него и раздавит.        Когда это ощущение становилось особенно острым, у него начинала болеть голова и хотеться сходить в туалет. "Маленький" у него был прямо здесь и хранился в щели между полкой и стеной - обычная пластиковая бутылка из под лимонада, но с широким горлышком. Он сам её выносил и промывал. По большому приходилось терпеть, пока не выпустят, хоть лет до четырёх и случались аварии, если не выпускали подолгу. А сейчас вдобавок хотелось воды...        Ох не стоило за ней выходить...        — Ну! Объясняйся, давай, что это было?        Объясняться мальчик никак не собирался. Это было бесполезно. Как только он попытается заговорить, дядя всё равно тут же закричит, что бы он не сказал. Он и так закричит, но хоть не так скоро... Одной рукой Гарри вцепился в краешек майки, а второй нервно расчёсывал шею, словно пытался выскрести из горла засевший в нём клубок колючек. Это были не слёзы, хотя он действительно нередко не выдерживал напора дяди и начинал реветь. Это был просто занозистый острый кубик, причиняющий боль, который хотелось откашлять, но было невозможно. От страха, он становился больше и мешал дышать - так часто бывало в кладовке. Когда дышать становилось совсем тяжело, звук его вздохов наполнялся свистящим хрипом, а попытки задавить этот звук приводили к ещё большему першению в горле, и, вдобавок, к раздражению глаз. Сейчас он потихоньку двигался к этой стадии - левое веко уже стало подёргиваться. А ещё, у него очень чесалась голова. Мальчик вжимался тощей спиной в стену, будто ища поддержки и молча проклинал все естественные человеческие потребности, выгнавшие его в коридор. И самого себя заодно, за то, что поддался.        — Что ещё за фокусы, я тебя спрашиваю? Кто дал тебе право кидаться с кулаками на моего сына? В глаза мне смотри, щенок!        Зло уставившись на "щенка", его разъярённый дядюшка понял, что смотреть на него в ответ тот не намерен, а потому принял единственно-правильное решение. Сгреб его за плечи, поднял над полом и прижал к стене. Он всегда так делал, когда уставал наклоняться к племяннику. Его уменьшенная светловолосая копия была здесь же, наблюдая за расправой с безопасного расстояния. Дадли излучал опасливую неловкость.        А у Гарри ещё сильнее зачесалась голова. Две остро-колющие точки. Не выдержав, мальчик запрокинул голову и по очереди поскрёб обеими точками о шершавую стену.        Вернону это не понравилось.        — В глаза. — Рявкнул он.        Голова Гарри втянулась в плечи. Он попытался всё же уставиться в водянисто-голубые глаза на багровом лице. Это была уже не маска, лицо Вернона было совсем близко, а потому было отчётливо и доступно для рассмотрения. Мальчик видел детали, которые не был способен разглядеть с обычного расстояния и они пугали его. Он видел вспухшую вену на покрасневшем виске, красноватость в белках глаз, обвисшие брылы, что начинали трястись, когда их владелец гневно открывал рот, чтобы что-то прокричать. Даже капельку пота на крепкой шее. Оставалось только диву даваться, с каким усилием дядя кричит.        "Похоже, день на работе выдался плохой..." — промелькнула у мальчика ужасная мысль.        Если это так, то ждать пощады не стоило. Своим ушедшим клиентам или конкурентам по бизнесу Вернон ничего сделать не мог, на подчинённых сорваться удавалось только если неприятность возникла в середине или в начале рабочего дня, а не в конце; а вот племянник на горьком опыте давно уже выучил все признаки недавних рабочих неудач дядюшки, после которых от него нужно было держаться как можно дальше. Он мог определить их уже по тому, как этот человек заходил в дом, так что, обычно, услышав шум двери, сам бесшумно оказывался в коридоре или выглядывал из чулана, чтобы проанализировать. С какой интенсивностью и звуком Вернон отряхивает зонт; насколько резко открывает дверь; каким образом снимает ботинки, поправляет или снимает с себя тугой галстук; пахнет с его появлением больше кофе или сигаретами. Сегодня же, мальчик решил не рисковать, чтобы не попасться на глаза с самого начала и только сейчас понял, насколько вляпался.        Сухие, покусанные губы дрожали, тонкая шея одеревенела, вжавшись в плечи. Гарри показалось, она поскрипела, когда ему наконец удалось мотнуть головой в знак отрицания на очередной громогласный вопрос "Кто тебе давал такое право?". Когда его зрение стало подёргиваться тёмным мерцанием, словно в ответ на отчаянное нежелание видеть то, что было перед ним, мальчишка зажмурил глаза и очень пожалел, что не может закрыть и уши.        — Не жмурься, ты, убл**ок! Глаза открой и посмотри на меня! Ничтожество, вроде пацан, а ведёшь себя, как какая-то девка! Как я радовался, что сын у меня не такой, а вот ведь, свалился на нас ты! — Дадли испуганно и неловко потоптался у дверей в коридор. — Кто тебе давал право распускать руки, а?! Никто. Так по какому праву ты это сделал?! О да, захнычь ещё, для комплекта!        — Мм... пап... может хватит, а..? — Сказал Дадли, сам побаивающийся отца, когда тот приобретал это состояние.        Однако остудить пыл Вернона было не так-то легко. Скорее уж, Дадли своим опасением, видимо смахнувшим, в глазах отца, на благородство, подлил масла в огонь.        — Ты его не покрывай, малыш, он не такой, как ты! — Резко сказал Вернон, обернувшись на сына. — Ты мне говори, если он тебе хоть что, понял? Можешь посмотреть, что тогда с ним бывает. А ты, — он снова повернулся к Гарри, — ты дождёшься однажды у меня, что я просто возьму первое, что под руку попадётся да выдеру так, что со своей слезливостью будешь верещать как поросёнок, которого режут. Я ясно выразился?        Выразился он ясно. Такой вот "ясности" Гарри не любил. Она требовала от него прямого ответа, выдавать которые по ситуации у него не выходило. Потом мог сто раз придумать, что надо было сказать, чтобы выкрутиться или просто отделаться тем, что уже получил. В моменте же впадал в ступор, или и вправду начинал реветь, если только пытался выдавить хоть слово.        — Глаза открой! — Заорал дядя так внезапно, что Гарри шваркнул ногами по стене, а веки у него растопырились так, будто от его зрения зависила его жизнь. — Будешь так ещё делать, ну?        Тот приблизил своё лицо к лицу Гарри так, что со стороны могло показаться, будто он хочет его поцеловать. Невидящий взгляд мальчишки в панике метнулся по потолку, зацепившись о люстру...        ...Вернон громко и крепко выругался, оглядываясь, Дадли отшатнулся из коридора и взвизгнул; когда свет в бешено замигал, а лампочки стали с громким электрическим треском и звоном лопаться одна за другой. В коридоре возникла всполошённая Петуния.        — Хватит! — Взвизгнула она.        "И будто только сейчас услышала, что в коридоре что-то происходит." — С неизвестно как пробившейся сквозь страх тупой горечью, скользнула мысль в голове Гарри. — "Интересно, как она после такого громкого ора, который игнорировала, вообще выделила этот вскрик и остальные звуки?"        — Вернон, сделай с ним что-нибудь и хватит..! — Истерично вскрикнул она. — Это он! Это оно!        Глаза Вернона на миг сверкнули ужасом осознания, на второй миг, бешенством.        — Не сметь! — Заорал он, встряхнув мальчишку на весу и ударив спиной о стену.        Мальчик закашлялся из-за потери воздуха. Кулаки его в панике сжались, в груди что-то щёлкнуло и сдерживаемые им в носу сопли поползли вниз вместе с тонкой струйкой крови. Тот метнулся взглядом от потолка, чтобы не видеть зловеще моргающие лампочки. Попавшаяся взгляду напольная ваза с грохотом разлетелась на куски. Испуганный Вернон отшвырнул племянника в сторону, как взбесившегося кота, внезапно пустившего в ход когти и зубы. Упав на пол в середине коридора, тот не стал подниматься, только, толкнувшись от пола пяткой, отъехал на заду к противоположной стене и прижался спиной уже к ней. Он хватал ртом воздух и радовался только одному - что в туалетную комнату проскользнул до того, как попасться взрослым на глаза.        Опомнившийся от испуга Вернон шагнул к нему, похоже, раздумывая, стоит ли поддаваться желанию напоследок хорошенько накостылять предполагаемому взрывателю лампочек и ваз с ноги. Ограничился двумя ударами (попал в ребро и в плечо), повиновавшись неуловимому жесту жены. Взгляды детей тоже устремились на Петунию. В глазах обоих - страх и мольба разрулить ситуацию и отпустить всех побыстрее - у одного вперемешку с возмущением и непониманием, у второго - с затравленностью и отчаянными попытками глазами донести до тётки, что он ни в чём произошедшем не виноват и не имеет к нему отношения.        Петуния в ответ смерила всех одним оценивающим взглядом. Тот задержался на Гарри, и её глаза и губы сузились.        — Ты иди, выпей, Вернон. — Бросила она. — Я сама разберусь. Дадли, а ты беги найди-ка в своей второй комнате книгу, по которой мы с тобой занимаемся, и достань из сумки свой пенал.        — Не хочу заниматься. — Насупился Дадли.        — Никто не хочет, но это очень нужно, чтобы вырасти образованным и не закончить свою жизнь всяким сбродом. — Вздохнула его мать. — Ты же не хочешь быть как родители Гарри..?        — ...Так их же нет!        — ...Вот видишь. — Улыбнулась она. — А надо было просто хорошо себя вести и учиться. Иди сейчас же, как закончим, я как всегда сварю для тебя какао и достану мороженое.        — А папа и тётя Мардж мне просто так дают мороженое! — Обиженно сказал Дадли в пространство, уже поднимаясь по лестнице.        Петуния перевела взгляд на Гарри.        — Убери это безобразие. — Сухо велела она, кивнув на осколки.        Мальчик тут же судорожно поднялся и шмыгнул кладовку за щёткой и совком. Быстро смёл на совок все осколки, что был способен увидеть и пошёл было на кухню выкидывать, но под прожигающим взглядом тётушки остановился.        — Ты серьёзно? — Убийственным тоном спросила она.        Мальчик застыл и метнулся было в сторону кухни, но твёрдые пальцы ухватили его за шкирку, как нагадившего щенка и дёрнули назад.        — Убери как следует! Ты что, издеваешься надо мной? Хочешь и меня в могилу свести?!        Пальцы отпустили его, Гарри отшатнулся... и взвизгнул от боли, наступив прямо в сметённые в кучу осколки.        — Ты издеваешься надо мной. — Заключила Петуния.        ***        Он лежал калачиком на раскладушке и обнимал своё колено. Сперва всё ощупывал в душной темноте забинтованную ступню, а потом просто обнял колено, лёжа на боку и слегка покачиваясь из стороны в сторону, как делал иногда. Он любил так вот покачиваться, это его успокаивало. Стены вокруг него реагировали на покачивание... когда как. Иногда позволяли ему так делать и он погружался в тихую дрёму - когда щупальца сна вроде опутали его, а вроде не стали забирать полностью. Иногда, особенно после сна под таблетками, в такой дрёме он мог прибывать по нескольку часов, забываясь и включаясь, и даже не догадываясь о том, сколько прошло времени.        Иногда же, стены становились неустойчивыми и грозили раздавить с большей вероятностью, чем обычно. Тогда приходилось перестать покачиваться, замереть - но и просто попыток качаться, когда они в плохом настроении, стены не прощали. Расплатой за них был обвал. Вернее, обычно сперва коридор.        В этот коридор кладовка сперва растянулась и сейчас, но вскоре он разбился, словно бы о эти всё ещё колющие точки в голове. Гарри обречённо понял, что всё-таки засыпает, но обвала похоже сегодня не будет, и не став даже сопротивляться, что было для него редкостью - только очень попытался, чтобы ему снова приснился тот калейдоскоп непонятных и родных вещей. И что-то очень похожее на этот калейдоскоп действительно стало его засасывать, парализовывая тело...        ...Он стал чем-то совсем маленьким, беспомощным и неуклюжим. Он сидел на каком-то диване, и слушал смех. Смеялись славно так, позади него, это было несколько молодых мужских голосов. Голоса о чём-то говорили с женщиной, тоже совсем молодой. И он откуда-то знал, что волосы у неё тёмно-тёмно-рыжие, цвета железной ржавчины, но пахнут не ржавчиной, а ромашкой, крапивой и хмелем; а сама она пахнет черничным джемом, оладушками, молоком и сметаной. Знал, хотя не видел её и не был достаточно близко, чтобы чувствовать, как она пахнет. Он понял это, как только услышал голос.        Слов, произносимых голосами, разобрать он не мог. Они смазывались, сливались в беспорядочный поток речи. Все голоса были взрослыми, но отчего-то мальчику было совсем не страшно. Наоборот, даже не понимая их слов, тоже чувствовал безотчётное, беспочвенное веселье. Даже рассмеялся после особенно запальчивой реплики одного из голосов.        Пауза. Толи это было не очень к месту, толи наоборот слишком, но тут, все голоса грохнули ещё более радостным смехом. Человек, после чьих слов всё произошло, тут же подскочил к Гарри - размытый, но гораздо более чёткий, чем тот привык видеть, что мальчик с удивлением понял, оглядывая помещение. Этот человек шутливо и не больно щёлкнул мальчика по носу, но даже это его почему-то ничуть не осадило и не напугало, напротив, он снова доверчиво рассмеялся. Тогда, человек отскочил, странно вскинул руки и через миг... перестал быть человеком. На его месте стоял непонятный зверь, похожий на небольшую, с громадными рогами лошадь, вставшую на дыбы. Через секунду, видение исчезло, перед Гарри снова был человек и только женский голос сказал что-то, похожее на "сколько раз я вас всех просила не обращаться в столовой?".        "Обращаться?" — Подумал парализованный мозг мальчика. — "Он же ни к кому уже не обращался... Или он так обратился ко мне? Но по чему ко мне нельзя обращаться именно в столовой?"        Это всё было неважно. Ведь ему жутко хотелось так же, он подскочил как на пружине, почувствовав, как изменилось всё вокруг, как расширился угол зрения, как стали ещё резче движения, как стали сильнее запахи и громче звуки. Как на миг снова зачесались две точки на голове, но из них тут же словно проросло два живых острых камешка...        Все люди внезапно посрывались со своих мест, подскочили к нему, не зная, как реагировать...        ...Дружеские взгляды перешли в изучающие, выжидающие, с садистским любопытством. Вместо неопределённого количества добрых смутно-знакомцев, вокруг Гарри возникли семеро, шестерых из которых, он после случившегося сегодня мог перечислить по именам, ведь разговор миссис Хайл с тётушкой, и ещё с несколькими мамами налетевших на него детей до этого, засел в его голову накрепко. Дадли Дурсль, Пирс Полкисс, Малкольм Диаз, Гордон Бенетт, Деннис Маршал, Тимми Вотсон. Только седьмого мальчика Гарри не знал - черноволосого, в незнакомой школьной форме с бардовато-карими глазами, хоть и был почему-то уверен, что его зовут Том. Возможно потому, что именно этот мальчик больше всего был на него, Гарри, похож.        Том и Тимми были единственными, кто смотрел на него молча.        — Смот"ите, у него даже "ожки вы"осли! Он не только кулаки сжимает неп"авильно!        — Надо его в зоопарк!        — Нет, туда таких не берут! Он же не совсем животное, он вообще такой потому, что повреждённое на врождённое наложились...        "Что на что наложилось? Почему он так это сказал? Это же не он сказал, а кто-то совсем другой... Может, Том?"        — Интересно, а если эти рога оторвать, у него вырастут новые?        — А сколько отрывать, один или оба?        Гарри подался назад, но во что-то врезался, и, резко оглянувшись, увидел позади себя толстое стекло. И тут же оказался со стороны от себя. Только он был не собой, он был другим мальчиком седьмым, тем, что вроде бы Том. Или он был Тимми? В общем, мальчиком, который на него смотрел. На узкоплечего, большеголового пацанёнка с тоненькими конечностями, в растянутой майке и трусиках, стоящего в гигантской стеклянной банке и испуганно озирающегося вокруг.        Вернее нет, не большеголового, просто из-за узких плеч и давней нечёсанности голова казалась больше, чем она была. Из бардака загнутых в разные стороны сосулек угольно-чёрных волос действительно торчали двое раздваивающихся рожек. Неравномерная россыпь веснушек на практически лишённом нормальной детской пухлощёкости и ясности лице, вопреки обыденности была чёткой и уже не бледной, уши словно чуть-чуть удлинились относительно не только состояния обычных человеческих ушей, но и его обычных. Тёмно-зелёные радужки в широко расставленных глазах, увеличились, посветлели и как-то даже потеплели оттенком, а зрачки вытянулись в горизонтальные щёлки-прямоугольники. Белок левого глаза, казалось, в уголке потемнел, и прямо через этот глаз шли алые чёрточки, словно уже не только веко, но и само глазное яблоко было перечёркнуто несколькими ответвлениями молнеевидной отметины...        Гарри... или Том... или Тимми... испытывал странную смесь: сочувствия и... любопытства. Слегка хищного любопытства, странной загипнотизированности даже. И тоже хотелось увидеть: что будет, когда мальчишку вытащат из банки, и попытаются открутить рога? Он будет пищать и дёргаться? Хотелось даже... стоп, что?!        Тут прибежала мисс Келли. Она стала выговаривать компании за выдумку с рогами, и говорить, что Гарри Поттер не виноват, что так вышло, и что она поговорит с его тётей, чтобы его отвели к доктору. А если доктор и не знает как это лечить, то рожки можно и просто спилить на крайний случай...        Но тут же появилась новая девочка, лет девяти, уже явно школьница второй ступени... Гарри едва доставал ей до локтя.        Босая, тоже тонконогая, она была одета в жёлтый дождевик с капюшоном, который закрывал половину её лица. Она подбежала сзади схватила Гарри за руку и рванула вперёд за собой, прямо из тела толи Тома толи Тима, сквозь стёкла банки, где зацепила им того него, что стоял в ней. Молча, она бегом протащила мальчика через всю игровую к пожарной лестнице и они вместе перемахнули через перила, кинувшись в ветви дерева, вместе спрыгнули, и она снова бегом потянула его дальше. Дети миновали все кварталы, которые надо было пробежать, чтобы из школы прибежать на соседнюю к Тисовой улицу, но потом, под внезапно начавшимся ливнем, побежали по ней вперёд, к лесопарку рядом с городом, к полу-заброшенной его части, которой никто не занимался. Прибежали к бетонной стене (той, на другом углу которой была его нарисована дверь), вдоль неё побежали вглубь парка, и, проскочив через своеобразную арку из наклонившихся к стене деревьев, оказались рядом с большим и очень длинным строением из красного кирпича.        Остановились, отдышались.        Мальчик подошёл ближе, дотронулся до стены. Кирпич крошился под пальцами. Пахло землёй и ржавчиной. Его скудного познания об этом мире хватило, чтобы понять: здание давно заброшено. С неба лил холодный дождь, наполняя детей изнутри какой-то прохладой, но как ни странно, Гарри было даже теплее, чем за стеклом...        — Что это? — Прошептал он.        — Склад. — Ответила девочка.        Голос у неё был странный и завораживающий, двойной какой-то. Словно у неё было два горла, говорившие, одно - более низким, сипловатым и бархатистым голосом; а другое - тоненьким и неестественно-звонким; но из-за того, что эти два голоса говорили одновременно они и сливались в один. Сливались в один и одновременно с этим расщеплялись на двое.        — Когда-то это был склад. Держи, ты очень озяб там, в банке.        Она протягивала спасённому малышу такой же как у неё жёлтый плащ.        — Спасибо... — Бормотнул Гарри, надев его, большеватый, но в целом удобный. — Это... чей?        — Это твой. — Объяснила девочка всё тем же голосом. — Только ты до него пока не дорос. Он появится у тебя через два года. Тогда я тебя и найду.        — А сейчас? — Спросил я.        — А сейчас ты спишь. — Сказала девочка. — Ты можешь проснуться и прийти сюда играть. Всё равно ведь ты бы проснулся и убежал в свой парк, так ведь? Просто упади назад, Чёртики.        Зачем-то послушавшись и упав назад, мальчик, воспринявший как должное обращение странной кличкой, так ещё и во множественном числе, снова запоздало кивнул.        Изнаночной стороне лестницы, которая служила в кладовке потолком.        ***        Гарри не успел почувствовать своего обычного чуланного страха - вот он очнулся, а вот уже продирает глаза уже в гостиной, поддев шпингалет кладовки изогнутым куском проволоки, что у него всегда наготове под раскладушкой.        Он её давно ещё сюда его притащил. Идея отмычки появилась у него не сама, а когда он смотрел (а вернее, слушал) с дядей Верноном детективный сериал. Обычно мальчишку почти всегда прогоняли от экрана, да он и сам не стремился сидеть у него: не видел смысла в разглядывании того, чем для его зрения являлся экран. Но когда он подходил во время сериала, Вернон не возражал. На него в это время - после рабочего дня поздно вечером и с бокалом чего-нибудь крепкого, накатывало эдакое филосовско-циничное настроение. Так что часто он сам подзывал племянника к экрану.        "— Тебе пригодится, недоносок... глянь, а вот до чего докатываются водилы под наркотой! Запомни, может отцовских ошибок не повторишь... ха-ха..."        Тётка в это время всегда сидела с Дадли в его комнате и читала ему, чтобы тот уснул. Гарри загружал посудомоечную машину на кухне; довольно давно уже научился это делать, но ещё постоянно путал что-то и поэтому уложив Дадли тётка её проверяла. Мальчик управлялся со своей задачей быстрее, чем она и по этому просто торчал на кухне, что-то там протирая и подметая - имитировал деятельность, чтобы не отправили "спать". А расслабляющийся перед сном у телевизора в гостиной Вернон Дурсль обычно велел принести ему бокал Бренди, а затем сажал на диван рядом, чтобы было кому высказать всё, что он думает об антагонистах сериала.        "— Что, жаль его, мальчишка? Ясное дело, такие же отбросы! Ничего, пока вы мелочь, из вас ещё можно выбить дурь; я ещё сделаю из тебя человека, никуда не денешься."        Хотя если бы и следил за тем, кого там жаль племяннику, давно бы увидел, что интересуют его в сериале только животные. Служебный пёс по кличке Макс; ленивый и зловредный кот Арчи породы мейн-кун, живущий дома у крупного босса Мафии и постоянно обдирающий и усирающий его дорогущий ремонт; верный и преданный конь героя из конной полиции со сложнопроизносимым именем в документах и простой кличкой Желток; и оленёнок Сайми, которого отобрали у браконьеров и временно поселили в конюшне.        Персонажи-люди, что одной, что другой стороны, мальчика трогали не больше мебели. Но иногда он и их действия и разговоры слушал, когда любимчики долго не появлялись. Так он и узнал про так называемые "отмычки", чтобы вскрывать любые двери. А по описанию того, как с помощью такой штуки - самой простейшей, скидывали дверной крючок понял... что такую не так уж трудно раздобыть или сделать. Он даже знал, где взять проволоку, хоть и не думал, что снова туда сунется...        И взял. И теперь с его ночными похождениями больше не было проблем.       " - А что если и сегодня навестить Дверь?"       " - Что? Зачем?"        " - А вдруг там где-нибудь валяется жёлтый дождевик?"       " - Что за бред? Зачем он мне?"       " - Ну да... и если он и валяется где-то, то у этого склада..."       " - Точно, я же туда собрался, к складу..."       " - Там тоже посмотрим. Но и за дверь зайдём..."       " - Стоп, да кто из нас ищет повода оказаться там,я, или ты..? Что вообще из этого я говорил... то есть думал, а что ты?"       Но какие "я" и "ты"? Я с собой говорю! Стоп, а где "там"? На пространствах что ли? Не помню.        Мальчик, выходя из дома, на ходу замотал головой. Почему-то его вновь тянуло к Двери. В качестве компромисса, он решил, что прийдёт к ней, если не найдёт склада.        К счастью, арка и склад оказались там, где были во сне. Дождевика он не нашёл, а вот фигурку в жёлтом, нарисованную краской на стене, увидел...        Краска словно светилась в темноте. Он и сам не заметил, как вместо того, чтобы попытаться забраться в здание, простоял у фигурки в жёлтом, пока не спохватился, что небо в далеке, кажется, уже стало не таким тёмным, как было. Конечно же, он сразу бросился назад, забрался в дом через окно и забрался обратно под плед.        Его разбудили всего через час.