Дети пустого города

      12.11.1986       Великобритания, графство Суррей, город Литл Уингинг. Общеобразовательная государственная начальная школа.        Стук-стук, стук...        От земли, от стенки... в руку! От земли, от стенки... в руку!        Теннисный мячик, с силой кинутый под небольшим углом об землю и отскочивший в стенку детской горки, отскакивал и от неё, возвращаясь в тонкую, детскую руку хозяина. Хозяин его ловил, с силой кидал о землю вновь, тот от земли отскакивал в стенку, потом от стенки обратно в руку, и рука снова кидала его об землю. Хозяин мячика занимался этим уже долго-долго, но ему так и не наскучило. Ему нравилось скакать за мячиком, если он отскакивал не туда; нравилось цапать его просто выкинув за ним руку, нравилось покачиваться, кидая мячик в стенку; нравился ритмичный, успокаивающий стук.        Хозяину мячика было пять лет. Он почти дорос до шестой ступеньки лестницы, под которой жил. Он уже два месяца с половиной, с конца месяца августа, ходил в младшую школу. Говорили, что это ещё не совсем настоящая школа, скорее нечто среднее, между школой и садиком, но здесь уже учили читать и считать. На прогулке, как сейчас, большинство ребят играли в салки, но этого мальчика уже какое-то время не брали, и он, забравшись под горку, играл сам с собой.        Стук-стук, стук...        От земли, от стенки... в руку…        Этот мячик он стащил уже давно. Строго говоря, тот принадлежал двоюродному брату мальчика, Дадли, но тот никогда им не играл, а нынешний его хозяин лишь стащил его и спрятал у себя. Впрочем, абсолютно все игрушки заводились у него под лестницей подобным образом. Почти. Какие-то он незаметно утаскивал и прятал, какие-то перехватывал по пути в мусор, какие-то даже удавалось выпросить. Конечно, иногда у мальчика находили то, чему у него быть не полагалось, и были у него большие и страшные неприятности. Это всё, как считал мальчик, стоило того, чтобы потом доставать из-под полки с чистящими средствами свои трофеи, представлять, что они его друзья и отключаться. Отключаться от того факта, что вокруг одни стены, от того, что он никому не нужен и слаб и ничего с этим сделать не можешь, отключаться от того что впереди ничего хорошего не светит.        Кроме игры в парке.        Но вот когда нашли последнюю партию из двух оловянных солдатиков, маленькой машинки и плюшевого зайца без лапы - выброшена в мусор была вся его "коллекция хлама" - даже те штуки три старые игрушки, что были у него с разрешения Дадли, которому запретили давать что-либо кузену без ведома их взрослых. Всё равно мальчик уже ходил в школу и по их мнению теперь-то точно в этом не нуждался - свободное время теперь полагалось тратить исключительно на домашние задания, хоть их пока и не задавали.        После потери игрушек и непродолжительного сдавленного плача, сам мальчик тоже не стал натаскивать себе новые. Он с ними даже не играл, разве что в "игру друзей"; но не имея к кому привязываться из людей, он очень сильно привязывался к вещам и постоянно мучиться, прощаясь с ними, ему надоело. Только вот толкнуло что-то и стянул он этот мячик - и, на его счастье, Дадли его потом даже не вспомнил - сказав взрослым, что тому наверное дали его в школе. Мячик много раз грозили отобрать, но каким-то чудом мальчику по имени Гарри удалось сохранить его у себя до сих пор, дав ему услышанное как-то по телевизору имя Бим.        От земли, от стенки... в руку...        Стук-стук, стук...        — Дети, у нас обед. Собираемся, собираемся все! Кто будет сегодня есть правильно и хорошо, получит шоколадку!        Рука тут же цапнула Бима и больше оземь не кинула. Мальчик сунул его в растянутый карман школьных шортиков - школьная форма была его первой одеждой, что не досталась ему от брата и хоть была взята на вырост, всё равно непривычно ладно сидела на теле. И выглядела она на нём, о чём он не знал и не задумывался, куда более прилично. Кроме этого кармана. Этот карман он уже растянул мячом. А сейчас выскочил из своего убежища и побежал вместе с остальными на зов воспитательницы-учительницы - миссис Хайл.        В классную комнату все собирались недолго, а вот в ней неуловимо разбежались вновь. Только некоторые ребята послушно рассаживались за столиками на свои места. Мальчишка уселся на своё и стал ждать, когда соберут весь класс, ведь начать есть можно было только когда он в сборе. Это было ужасно обидно - всегда найдётся парочка человек, что не хотят есть, и миссис Хайл приходилось какими-то угрозами заставлять их пойти за стол.        — Что за поколение? — Жаловалась она своей помощнице, практикантке пед-колледжа, мисс Келли. — И что за родители? Нет, ну так на моего не воздействуйте, так тоже! А как прикажете воздействовать! Да в наше время...        Дальше всегда следовала тирада о том, что в их время в детских учреждениях не сюсюкались, а теперь каждый второй родитель считает своё чадо видите ли особенным и какающим радугой. Если на второй ступени учителей в этом плане только собрались ограничивать; то на первой ступени учитель почти ничего не может. Разве что изредка вляпать и пожаловаться родителям; чтоб наказали дома нормально. Но одни это делают, другие не делают; третьи, если быть честными, перебарщивают, а дети растут как хотят. Но вот, однажды лопнет её терпение и тогда срежет она где-нибудь хороший прут...        Открыто она при детях таких разговоров не вела, но вот говорить рядом во время тихого часа могла. И если не вышло сразу уснуть, то слова эти лезли в уши. Иногда мальчику казалось, что та намеренно позволяет детям услышать её, чтобы все знали, что с ней шутки плохи.        Миссис Хайл всё ещё собирала остальную малышню за стол.        Гарри тоскливо уставился на свою порцию. Если честно, одноклассников он не очень-то понимал. Как это "не хотеть есть"? Типа... ладно ты не голоден или типа того, но чтобы настолько не голоден, что аж не хочешь... Им заняться что ли нечем, кроме как нести этот бред? А из-за этого всем нормальным людям приходилось просто сидеть за столом и смотреть на еду в тарелках, дыша её запахом, пока съесть ещё нельзя! И вот зачем они выпендриваются, если после нескольких слов всё равно сядут за еду! Это мальчику тоже было непонятно. Дети не могли сами не заметить, что как бы не "бунтовали" в результате их всё равно мастерски заставляют делать то, что от них нужно. Так зачем раз за разом говорят, что не будут? Зачем так много сил тратят на эти слова, в которых нет никакого значения?        Мальчик мог много что понять. Суть некоторых "общих" игр, почему надо мыть руки, прежде чем брать что-то на кухне и даже в принцип чтения начал он потихоньку вникать. Но как кто-то умудряется получать удовольствие от траты впустую стольких сил - было для него загадкой.        Рядом с ним уселся, бросив на него презрительный взгляд, притопавший Дадли. Кузенов посадили вместе потому, что в этом возрасте было принято сажать вместе всех братиков и сестрёнок, пусть даже двоюродных, попавших в один класс, но лично им соседство друг с другом было совсем не по душе. Не то чтобы они были друг другу прям-таки неприятны. Например, пока они сидели дома, Гарри порой мог быть для Дадли отличной компанией в игре; а сам Дадли для Гарри тем, кого можно уговорить выпустить тебя из кладовки и кто иногда брал на себя какие-то его мелкие прегрешения.        Дело было не в том, что Дадли как-то жалел брата, но он, по утверждению взрослых, был хорошим мальчиком - и когда он что-нибудь случайно ломал, его лишь спрашивали, не поранился ли он, даруя так любимое им внимание. Его кузен же был "плохим мальчиком" и обитателем страшной кладовки с исцарапанными стенами, вместе с пауками и пылесосом. И всё бы ничего, но когда что-то ломал он, его запирали у себя "думать над своим поведением", и тогда проходить мимо неё почему-то становилось как-то жутко. А ещё, обычно ночью, ни с того ни с сего дом прорезал внезапно пронзительный, исступлённый крик, будто от отчаянного страха или боли. Дадли объясняли, что его кузен болен головой и кричит во сне по этому, но когда он понял, что взаперти Гарри это делает чаще - стал иногда покрывать его, потому что от такого у него самого кошмары начинались.        Попробуйте постоянно просыпаться среди ночи от истошного человеческого крика...        Иначе говоря, Гарри пугал Дадли, хоть вроде и был абсолютной размазнёй. Заставляя кузена с собой играть, Дадли часто намеренно ставил в игре такие условия, которые ни один нормальный его ровесник с детской площадки или из развивающей группы, куда он ходил до школы, не принял бы. Но брат послушно и вопросительно всё выполнял - возможно потому, что вообще не умел играть; возможно лишь бы его не перестали выпускать из под лестницы и не выдали его присутствия снаружи; возможно по обеим причинам. Хоть теперь такая ситуация и стала куда реже, от чего родители Дадли отмахивались, мол Гарри наконец-то перестал истерить и научился держать себя в руках.        Дадли считал родителей людьми очень умными. Но всё же чувствовал недоверие к этой версии. Тем более, что хоть кузен и стал относиться к своему месту жительства без прежнего ужаса, стал он ещё и бледней, а темнота под его глазами стала чётче. Как-то он изменился в общем. Но как об этом сказать, Дадли не знал, да и сомневался, что надо. Наверное, взрослые правы - главное, что крик по ночам прекратился, а остальное неважно. Тем более, что какого-либо бунтарского духа он так и не приобрёл, а играл по прежнему с любыми условиями - правда вдобавок к вопросительности и дёрганности стал жутковато сонным. Как зомби, кусочек фильма о которых Дадли с приятелем Пирсом однажды тайком подсмотрели у его старшей сестры.        Был Гарри слаб и физически, Дадли не раз это проверял и всё равно кузен казался ему каким-то...        Хоть было и забавно конечно его тайком подкармливать, или выпускать из кладовки, чувствуя наличие дома самого настоящего должника, тревога никуда не уходила, а сосед по дому Дадли не нравился и его всё больше тянуло в отношении него подражать родителям - а когда их видели рядом другие дети, подражать специально даже не приходилось - в Дадли действительно просыпалась ужасная досада, злость и даже стыд, что кто-то связывает его с таким, как его кузен.        Играть Гарри на самом деле умел и любил. Просто его игры в основном происходили наполовину в его сознании и не были понятны со стороны. У большинства его игр даже не было названий. А ему были непонятны многие обычные игры - это он воспринимал как само собой разумеющееся. С постепенной догадкой, что у окружающих его людей тоже есть сознание, мальчик окончательно уверился - у каждого из них есть своя не до конца реальная реальность, которую, в случае детей, нередко зовут игрой.        Кузена же он воспринимал как ещё одно недружелюбное создание, которое, однако, делало для него и хорошее и к тому же за него взрослые порвать готовы, так что особо спорить нельзя. Единственный момент, когда братья в школе чувствовали единение - тот, когда оба с тоской смотрели на свои порции, мысленно ругая тормозов любимыми подслушанными ругательствами отца Дадли и дяди Гарри - Вернона.        Покушать Дадли любил, хотя и всё время жаловался здесь то невкусно, то мало и забывал говорить со всеми в начале "приятного аппетита". Гарри тем более никогда ничего не говорил - отмалчивался и просто всё сметал. Предлагали добавку — брал. Он ел всё, даже брокколи и другие овощи, которые все остальные поголовно ненавидели. Было и у него то, что он прямо не любил, да так, что пытался отлынивать от еды - это был черёмуховый пирог, но он был исключением из правил. А так, даже печёнку мальчик как-то проглатывал, хотя во рту после неё было противно, и фасоль, от которой у него начиналось першение в горле и зуд в пальцах, хотя вкус ему нравился.        Сегодня, например, были мясные тефтельки с каким-то соусом, рисом и тёмным хлебом. Здешний тёмный хлеб мальчики не особенно любили, и Гарри уже думал, как есть так, чтобы перебивать его вкус тефтельками, а Дадли сходу отложил в сторону.        Гарри обожал другой такой, из маленькой булочной с улицы Глициний, который приносила к столу на Тисовой его тётушка и мать Дадли - Петуния. Он был тоже с этим нелюбимым многими детьми послевкусием, но при этом там было много-много каких-то семечек и зёрен, которые Гарри был готов и без хлеба грызть и грызть до бесконечности. Как-то так получалось, что особенно много их было поближе к корочке и он готов был благословлять кузена за то, что он её ненавидел. Ведь всё, что было невкусно Дадли, зачастую могло достаться ему. Гарри нередко разрешали доесть корочку от куска Дадли вместо него, а иногда даже доставалась целиком горбушка, которую никто никогда не брал.        Наконец собравшись за столом, дети стали дружно работать вилками, расправляясь с долгожданным обедом. У Гарри выходило довольно неуклюже, как и многие дела с мелкой моторикой. К тому же, он внимательно следил за Дадли, который ел обожаемые тефтельки быстрее него, и вскоре начал бросать недвусмысленные взгляды в его тарелку. Заметив это, мальчик стал как можно быстрее поглощать свои мясные шарики (как сам их, смешные, называл про себя), ибо догадывался, что рис кузена всё равно не интересует. В результате получил замечание, ведь стал есть неаккуратно. Замечание было громким, с очень осуждающим взглядом, который заставил мальчика съёжиться.        Его настроение подняла, как ни странно, попытка брата отобрать у него последнюю тефтельку. Дадли так по глупому вцепился в неё пока миссис Хейл ещё не отошла от братьев далеко. Она заставила его вернуть Гарри мясной шарик, а ещё сказала, что если это повторится, то она поставит Дадли в угол. Стоять в углу пухляшу явно не хотелось, потому что он злобно зыркнул на кузена, торопливо съедающего свою тефтельку, однако отбирать опять не посмел.        Призовые шоколадки оба, правда, не получили. Гарри ел неправильно — клал на стол локти, торопился, снова не так держал приборы и глотал не жуя; а Дадли ел только самое вкусное — мясо и тот рис, на котором было больше всего соуса.        — Я с вами с ума сойду! — Простонала миссис Хайл, которая с помощницей носилась меж детьми, в который раз перекладывая чью-то вилку в руке в правильное состояние или одёргивая такие вот парочки сидящих рядом.        Не только эти кузены чудили. Крепкие подружки Эми и Лиз например вообще не разбирали где чья тарелка и обе ели из обеих. А Тимми Вотсон, Марк Миллер и Мэри Фонт вообще придумали возмутительную схему обмена нелюбимыми продуктами и теперь, если находилось то, что кто-то один не любил, он просто скармливал это соседям. И дальше по мелочи. Белокурая и милая как кукла на вид, но вертлявая и задиристая, а потому несносная Натали Гаштель, даже зная, в какой руке надо держать вилку, всё норовила взять её в левую; Малкольм Диаз, как и его недавний здешний приятель Дадли, всё пытался отбирать у соседей всё вкусное; а умный и способный, во всём обычно золотой ребёнок Луис, наоборот, распихивал как можно больше еды по этим самым соседям.        Раньше Малкольм и Луис сидели вместе и проводили свои махинации с едой тихо и незаметно, но раскрыв их и поразившись - как сильно же дурное влияние Малкольма, раз он подговорил на нарушение правил самого Луиса, миссис Хайл их рассадила и теперь оба регулярно стояли перед тихим часом по углам за то, что кошмарили своими выходками новых соседей.        — В пору подсаживать Малкольма Диаза к гениальной троице Тимми, Марка и Мери, чтобы они его успокоили; а Луиса сажать рядом с Гарри. — Усмехнулась один раз старая знакомая миссис Хайл с колледжа.        Это была пришедшая в класс, чтобы рассказать детям о музыке гостья, наблюдавшая теперь за тем, как учительница с практиканткой над этими детьми "танцуют с бубнами".        — Почему Луйса к Гарри? — Хихикнула практикантка мисс Келли.        — Дадли таскает еду у Гарри, Луис подкладывает, вот и будет баланс. — Пожала плечами женщина. — Да шучу я, Скарлетт! — Объяснила она поджавшей губы миссис Хайл. — Знаю я, что это так не работает! Хоть и в самом деле не понимаю, почему ты разводишь из-за этого такую драму.        — Вот потому тебя и отчислили с курса, Вэлери. — Отчеканила Скарлетт Хайл. — Такими махинациями и даже такими шутками при детях можно поощрить их неуважение к правилам и одноклассникам, а заодно уронить собственный авторитет.        — Ой, ладно, тебе виднее. — Отмахнулась та.        — Ваша специфика ведь с самого начала было в обучении музыке, мисс Нортон? — Спросила практикантка.        — Была и есть. Ради бога, можно просто Валерия.        — А не Вэлери? — Удивилась мисс Келли.        — Можно Вэлери. — С неохотой согласилась женщина. — А зовут меня Валерия, сербский вариант имени. А заодно испанский, итальянский, болгарский, португальский... в общем, всякий.        С визита Валерии Нортон прошёл почти месяц, а многие дети, например Натали, или тот же Гарри, до сих пор вспоминали тот мимолётный урок музыки, призванный завлечь детей в школьный хоровой кружок. Гарри, может, и рад бы завлечься, да только вот кто его пустит? Был бы талант, а так толком нет даже голоса. Его просто заворожила мелодия пианино, которую играли неразборчиво и хаотично стучащие по клавишам пальцы - в скорости своей сливающиеся в мельтешащее, размытое пятно.        Укладываясь после обеда на тихий час, мальчик вновь представлял себе это пятно - вроде на фоне остального ничем не выделяющееся, но играющее своими отдельными на самом деле друг от друга пальцами нечто столь завораживающее и странное. Он даже тихонько настукивал на вынутом из кармана и спрятанном - в рукав громадной, растянутой телом брата пижамы - мячике впившийся в мозг ритм. Тонкими и бледными своими, неуклюжими пальцами.        Он забрался в спальный мешок с головой, и чтобы слышать минимум внешнего шума, даже положил подушку на неё сверху. Оставил во всём этом лишь крохотную дырку, в которую высунул нос и рот, и провалился в тёплую дрёму. Сон-час был здесь единственной возможностью восполнить отсутствие нормального сна ночью, из-за которого под глазами мальчика твёрдо укоренились аккуратно-двойные синевато-серые тени.        А ведь мальчик помнил, как думал; что сон, это просто самый идиотский из придуманных человечеством обычаев, приносящий лишь наказания за крики средь ночи и страх ночного кошмара. Теперь, он был ужасно рад возможности зарыться в одеяло или упасть лицом в подушку. Чёрные щупальца сна здесь не были такими пугающими. Да и спать в большой комнате с высоким потолком оказалось не так уж и страшно, хотя даже здесь его мучали страшные сны. Эти кошмары были разными и в тоже время совсем одинаковыми - ведь везде он боялся одного и того же. Того, что пространство вокруг него вскоре должно было обрушиться и раздавить его в лепёшку. И по той или иной причине, во снах это каждый раз случалось.        Но сегодня кошмаров не должно было быть. Сегодня, в его мыслях музыка! И в гулкой от дрёмы, в голове танцуют старинные проигрыватели с похожими на недораспустившиеся цветки лилий раструбами, и гоняются за чёрными пятнышками пауков меняющие цвет коты... за котом собака, за собакой олень, за оленем проигрыватель... и мельтешит, убаюкивает в себе весь этот родной какой-то калейдоскоп, пятнышки которого почему-то хочется поймать, разобрать и расставить как перемешанный паззл по местам, но который как всегда сгинет из мозга, как только мальчик раскроет глаза...        — Эй! Ты тоже не спи!        Он поморщился от громкого оклика, болезненно выдернувшего его из круговорота кружащих друг за другом несвязанных странных предметов.        — Да 'адно, он будет отде'но, вместе с девчо-онками, вон, у него даже во'осы д'инные!        — Никак мы не отдельно! — Возмутился девчачий голос.        — У тебя длиннее, Пирс, у него они просто такие вот стоячие.        — Ну, у меня это специа'но, а его не ст'игут п'осто! Эй ты, Фигня-С-Г'азом..! Ну, т'еснутый..! Кто-нибудь помнит как его зовут?        — Его имя Гарри. Вставай, посыпайся! Сейчас же! — Гарри аж дёрнулся и похолодел по привычке, так точно Дадли скопировал интонацию своей матери.        С него сдёрнули подушку и он что-то полувопросительно промычал.        — Бунт. — Солидно ответила ему Долли - коренастая девочка с крепкими косичками. — Мы уже большие, а нас заставляют спать днём, как маленьких, даже время не убавили.        Долли это знала это очень хорошо. Она была не из новеньких, а из тех, кто ходил в развивающую группу при школе с двух лет. Дадли, например, в это время был в другой - платной.        — Мы не будем бо'ше спать. — Закончил за неё Пирс - тощий мальчишка с жидкими, но длинными, торчащими неаккуратными хвостиками из-за шеи волосами, не имеющими особого цвета.        — Угу. — Сонным хриплым голосом согласился Гарри и снова натянул на голову подушку, но её опять отобрали.        — Ты слышал? Мы больше не спим! — Сказал Дадли.        — Э-э-эй! — Голос мальчика уже не был сиплым ото сна, но всё равно был слабым, а от того, при попытке выдать громкость - становился тоненьким.        Пытаясь забрать подушку, у держащего её мальчишки в голубой пижамке с утятами (Гарри их распознал в жёлтых пятнах только при ближайшем рассмотрении) и при этом разговаривая; мальчик переходил то на этот писк, то на низкое рычание, из-за чего несколько ребят захихикали.        — Мы все не спим! — Непоколебимо заявила Долли.        — В са'ки... то-е "все" бы-ыи! — Огрызнулся он и вдруг вспомнил слово, которое некоторых тут было в ходу, когда надо было, чтобы кто-то отстал. — Ота'ите!        — Чего-чего? — Весело спросил кто-то. — Его кто-нибудь понял?        — Это он про салки. — Рассмеялся Малкольм, от которого до сих пор пахло соусом от тефтелек. — Ты что, обивженка? А мой брат говорит, на обивженных воду возят.        — Он не обиженка, он к'ыса! — Закричал Пирс, сам похожий на крысу. — Он 'ади шоколадки ста'ается, он ещё когда обеда'и бысто-бысто е', я виде', тока тада ему не да"'и!        — Я не..! — Пискнул было тот, но поперхнулся и сжал зубы.        Он не мог разглядеть лиц одноклассников, что обступили его - человеческие лица, а тем более детские, уже на расстоянии полутора метров сливались для него в мыльные маски. Но скрестившихся на нём взглядов, было для него достаточно, чтобы понять примерно их... наверное, настроения или намерения. У него всегда так было - взгляды он ощущал где-то на расстоянии от своего тела, но многое по ним мог понять. Не видя и не разбирая лиц.        Сейчас он так ощутил, что кто-то возмущен; кто-то выжидающе улыбается, предвкушая расправу, кто-то просто с интересом наблюдет за ним, как недавно наблюдали за пойманным кем-то в стеклянную банку жуком. Мальчик подумал, что как-то так, он себя чувствовал, пока дети стучали пальцами по стеклу, разглядывали и спорили, сможет ли он ходить если ему оторвать несколько лапок, и, потом, сколько лапок ему оставить, чтобы он попытался - две или четыре?        Жука спасла помощница миссис Хайл, студентка-практикантка пед-колледжа, мисс Келли. Тогда она пришла, отругала тех, кто придумал делать такое с бедным насекомым, и выпустила жука на волю. Спасла теперь и Гарри, раскрыв дверь и спросив, почему дети не в спальниках.        Как бы по боевому они не выглядели собравшись бунтовать, но выглядеть так, прискребаясь к несогласным - это одно дело; а когда надо всё, что только что сказал, высказать в лицо воспитателю или его помощнику - это совсем другое. Вместо того, чтобы заявить о забастовке, все с визгами кинулись по постелям, а те, кто на них сидел или стоял, забрались внутрь, пытаясь дышать так, словно они давно спали.        Только один мальчик не лёг. Чуть завалился назад, когда его подушку, которую от вырывал из чужих рук, отпустили; замер, втянув голову в плечи и растерянно моргая. Он просто не понимал что произошло.        И вдруг это непонимание перешло в обиду. Обидно сделалось до слёз! Ведь он не понимал, зачем был весь этот дурдом, зачем надо было его будить и трепать нервы. А нервы, пусть и он маленький, были у мальчика ни к чёрту.        Хотя, такими формулировками думать он не умел. Ему просто помешали спать! Вырвали из сна, и всё просто так! Без всякого смысла! А сон-то в кои-то веки был хороший, уютный такой... сколько же времени он опять не приснится?        А может, был смысл?        Гарри снова подумал о том, что возможно чего-то не понял. Можно помедленнее..?        — Гарри... Ты же Гарри, да?        Мальчик отмер и как-то кукольно кивнул, словно чуть было не упал лицом вниз, но сдержался.        — Ну чего ты? Что ревёшь? Чего испугался? Я не кусаюсь...        "Реву?" — С ужасом подумал мальчик.        Нет, он не ревел, он держался. Держался ещё, но ещё чуть-чуть... это было плохо. Очень плохо, всё ведь кончилось, к чему теперь эти запоздалые слёзы? Слёзы не от того, что случилось, а от того, что он этого случившегося не понял и испугался.        Ему вообще нельзя было плакать. Это всегда всё делало хуже. Мало того, ему нельзя делать ничего странного или ненормального - а насколько сейчас странным будет зареветь он не знал и по этому этого тем более лучше было не делать. И всё же, как бы он не пытался подчиняться здравому смыслу - "бурлилка" внутри часто оказывалась сильнее. И вот сейчас глаза и горло опасно защипало, а губы дрогнули и мальчик тут же втянул их и сжал зубами, думая, что если сейчас не сумеет задавиться и все это увидят, то обязательно случится что-то страшное.        И этого нужно было не допустить любой ценой. Но как?        Был выход. И натянутые нервы мальчишки поняли это раньше него самого. Паника, обида и беспомощность сжимались у него внутри подобно пружине и теперь эта пружина рванулась вверх, как спустя секунду грозили прорваться рёв и слёзы. Эта пружина и подбросила его, ударила током, швырнула к ближайшей к нему двери...        Плевать, что она вела на пожарную лестницу, мальчик выскочил на неё, перескочил через перила - сделанные для детского заведения так по-глупому, с тонкими металлическими прутьями, соединяющими столбики и идущими параллельно лестничной площадке. Конечно, даже самым маленьким было удобно за них держаться, зато очень многие дети здесь видели перила ещё одной лесенкой вникуда. Кинувшись с этих перил в ветви стоящего рядом дерева и неуклюже провалившись в развилку где-то в полутора метрах от земли, он спрыгнул с неё, отбив пятки. Всхлипнув и задержавшись сидя на корточках где-то с секунду, он снова, прихрамывая, рванул вперёд. Впереди был забор, но у мальчишки, в этом странном режиме зверёныша, получилось с разбегу прыгнуть вцепиться в кованый узор чуть выше, чем он смог бы просто дотянуться руками.        Бешенным усилием, он чуть подтянулся, помогая ногами, и, оторвав на миг одну руку, ухватился ей чуть повыше, после чего босыми ногами закарабкался к верху, закинул одну ногу на другую сторону забора, затем одну руку, дёрнулся туда всем телом и, перевесив, и упав в траву.        Это всё произошло очень быстро и остаткам мыслей мальчишки казалось, что его никто не должен догнать. Однако пока он поднимался на ноги, рядом с ним перемахнула через забор, как ни странно, мисс Келли.        Она схватила мальчика за плечи, рывком поставила на ноги и принялась ощупывать тонкие конечности, проверяя на целостность. Мальчик на миг окаменел и тут же вновь рванулся прочь. Резким движением, у него даже вышло вырваться из рук практикантки, но та вновь его перехватила.        — Кажется, ты в порядке. — Сказала она. — Но не вздумай больше так делать, понял?        Он не ответил. Всхлипывал и молча и бешено вырывался, догадался даже садануть пяткой по её ноге.        — Гарри Поттер, успокойтесь! — Повысила она тон. — Что случилось? Гарри, ты же не волчонок, ты человеческий мальчик, ты можешь взять себя в руки и объяснить всё словами!        Притихнув было, на словах "взять себя в руки", "человеческий мальчик", лишь снова выгнулся, в попытке вырваться из её рук.        Конечно, девушка его не отпустила. Так и держала вдруг взбесившегося воспитанника в охапке ещё минут пять, пока тот не выдохся окончательно, и не обмяк. Он плакал уже не пытаясь себя задавить, не навзрыд, но с сильным кашлем и щенячьим поскуливанием. Что-то, что завладело им на какое-то время, улеглось и утихло. Потом он всё же выпутался из её рук, но уже не побежал. Отполз к ближайшему дереву, скорчился у него, унимая всхлипы. Практикантка посидела ещё немножко на корточках рядом, потом встала, взяла его руку и без слов потянула обратно.        Они вошли через калитку, но поднялись в спальню всё по той же пожарной лестнице. Многие из ребят ещё не спали, и ждали ушедших, ожидая развязки истории.        — Ревел. — Уверенно шепнул лопоухий Гордон, мельком увидев опущенное, но предательски опухшее лицо. — Вот дурак!        Его соседи и те, кто оказался рядом после случившегося, захихикали. Рядом с ним было больше народу, чем обычно - вокруг спальника Гарри все остальные были разбросаны в разные стороны вместе с владельцами и те озадаченно смотрели на пустые места там, где они лежали        — Такое у меня предложение. — Сказала Мисс Келли, помогая детям постелить все спальники на прежние места. — Я не рассказываю вашим родителям о том, что здесь случилось, а вы... — Она чуть запнулась. — Вы тоже не рассказываете своим родителям о том, что здесь случилось.        — Прошу прощения, можно спросить? — Спросила тихая Клара Митчел.        — Конечно, мисс. — Отозвалась практикантка.        — А как Гарри всё это сделал? Ну, с мешками и... с нами?        Мальчик растерянно заморгал, а когда до него дошло - в ужасе замер: в раскиданных с детьми внутри спальниках обвиняли его! Конечно, он этого не делал, но если слушок дойдёт до его тётушки, что верила во все самые нелепые о нём подозрения - ему конец!        — Разве это был Гарри Поттер, Клара? Просто так совпало... Ну он же к ним даже не прикасался, и слабенький он. — Как-то неуверенно заговорила мисс Келли. — Да и никто из вас не смог бы так сделать, это наверное просто какое-нибудь небольшое землетрясение было...        Она врала. Почему-то Гарри безошибочно это понял.        Вернее нет, она не врала специально, но она сама не верила в то, что сказала. Она тоже ничего не понимала. Хотя, зачем ей тогда говорить это? Кто их, взрослых, знает? Видимо её роль требует сказать что-то объясняющее, и она это делает. Роль детей - сделать вид что верят... А... его роль?        Что ему делать? Повторять за кем-то? За кем? За детьми? Наверное... но в где здесь грань? Где надо притворяться, а где не надо? И почему притворяться-то? — Вдруг понял Гарри — он же тоже как-никак ребёнок... так почему чувствует, что кем-то притворяется, пытаясь вести себя как остальные? Играет не в свою игру... Или может... все притворяются? В этом и смысл общей игры, что она не принадлежит никому? Все будто носят маски, такие, какими мальчику кажутся лица стоящих не очень близко к нему людей - но при этом они эти маски различают... А у него роль вообще есть? Может, ему её просто забыли выдать, потому он в этой игре никуда и не подходит?        Он забрался в свой мешок. Мысли проглотили его настолько, что он забыл про неприятности и снова провалился в необъятную черноту, из которой его с большим трудом разбудили. На полдник были свежие фрукты. После, ребят учили буквам, но у мальчика ничего не выходило. Как бы он не щурился, для него они оставались лишь чёрными пятнышками разной формы.        Он уже умел отличать например D от K, но вот например D от G или B; O от Q или K от X, уже не мог. Он с трудом различал заглавные и строчные буквы, а слова сливались для него в чёрно-белые полосочки. Чтобы различать буквы получше, Гарри съёживался над букварём так, что между его лицом и бумагой оставалось от силы сантиметров пятнадцать и пальцами натягивал глаза. Но даже так буквы не становились полностью понятны, а тем более сбитыми в слова.        Буквы делились для него на несколько групп, выглядящих примерно одинаково. Заглавные буквы были больше и чёткие - их групп было четыре:        Была квадратно-треугольная: A, M, N, H, F, T, Z, W.        Буквы этой группы было относительно несложно отличать от друг от друга и от букв других групп, и потому это была самая любимая группа мальчика.        Была полу-круглая группа: P, R, B, D.        Группа была хороша своей малочисленностью, но в слове её легко было спутать со звёздочно-круглой, особенно букву D, из-за чего Гарри не так любил эту группу. Но ещё меньше он любил ещё две - звёздночно-круглая: G, O, Q, C, S; и ромбически-рогатая: U, V, K, Y, X. Буквы звёздочно-круглой группы были легко отличимы ото всех остальных, но безбожно схожи друг с другом. Ромбически-рогатая же наоборот - если её вычислить, то понять, какая оттуда буква перед тобой - практически несложно; но отличить эту группу от квадратно-треугольной надо ещё постараться...        Так же, была группа смешанная - и с заглавными и со строчными. Группа закарючко-палочковая: I, i, J, j, L, l, f.        Остальные строчные буквы были ещё менее разборчивы, чем заглавные и делились всего на две группы - мелко-вытянутая: h, k, t, b, d; и просто мелкая: m, w, x, y, z, v, r, n, u, a, e, c, o, p, q, s, g. Эту группу букв мальчик ненавидел больше всего - ведь вся она выглядела для него абсолютно одинаково и шанс угадать из них всех был мизерный.        — Ты ведь, Поттер, и логику в целом уже понял, просто путаешь похожие буквы... — Задумчиво сказала миссис Хайл, — Послушай, а когда ты щуришься, то видишь лучше?        Мальчик кивнул.        — Понятно, тогда скорее всего, ты просто не очень хорошо видишь, вот и не различаешь. Я поговорю с твоей ма... — она осеклась и слегка покраснела, — тётушкой, о том, чтобы тётя доктор посмотрела твои глаза. Врачей, надеюсь, не боишься, а?        Гарри неуверенно пожал плечами и поёжился.        К врачу его, если честно, никогда в жизни не водили. Но тётушка нередко его ими пугала, если ей что-то не нравилось. Или наоборот, если сам мальчик долго не мог успокоить слёзы или нормально задышать после них. "Если ты не прекратишь это, я сейчас к врачу тебя отведу, он сделает тебе укол.". Или "если будешь вести себя неблагодарно, дядя отвезёт тебя в Лондон и там отдаст куда-нибудь на органы или на опыты!".        Лондона мальчик не боялся - наоборот, летняя поездка туда для оформления документов его заворожила. И ничего не знал ничего ни про "уколы", ни про "органы" и "опыты", хоть и звучали эти угрозы внушительно. И вообще не воспринимал бы их всерьёз - в конце концов тётушка обещала иногда и не такую жуть, она либо не сбывалась, либо оказывалась нежуткой. Вот только... хоть она и не жаловала подкинутого ей племянника - никогда и не причиняла откровенного вреда. Даже, наверное, заботилась о мальчике, если конечно можно назвать заботой периодическую ванну и слежку за тем, чтобы хоть иногда чистил зубы; пренебрежительный запрет мужу на использование ремня "хотя бы лет до семи, хлипкий он слишком"; и правило не оставлять без еды больше двух раз в день.        И если её угроза была пустой, то она либо ей только пугала, не заходя дальше; либо наоборот, спокойно позволяла ей сбыться.        Вот только не в этом случае. Когда становилось мальчику плохо и его дядя всерьёз предлагал просто не возиться, а сдать в клинику на обследование, она оттягивала до последнего. Это была одна из её привычек, шедших от явной тяги куда-нибудь Гарри поглубже от этого мира засунуть - только относилась она к ней уже совсем истерично. Каждый раз заставляла ложиться на диване в гостиной и глотать горькие, твёрдые таблетки, вскоре после которых мальчик засыпал и потом просыпался с мутной, тяжёлой головой, но без прежних симптомов. Тогда миссис Дурсль облегчённо выдыхала, и тема обследования в клинике благополучно откладывалась до следующего такого раза, но её отчаянное, граничащее со страхом, нежелание показывать мальчишку врачам, пугало его куда больше, чем непонятные угрозы.        — Ради бога, говори по-английски. Голосом, то есть. Ну, скажи мне, ты боишься докторов?        Мальчик моргнул.        — Ты поись-с-ся докто'ов? — Сипло повторил он.        Миссис Хайл вздохнула.        — Ну и как, боишься?        Гарри снова повёл плечами.        Миссис Хайл покачала головой, но отошла к Дадли.        Гарри вновь сощурился и напряг зрение до предела, силясь увидеть обозначающий звук знак в бесформенном пятне.        Он так и не пошёл со всеми играть, когда детям объявили окончание занятий. Остался с букварём, всё ещё пытаясь уловить связь между вот этой мелкой размазанной кляксой и более менее чёткой образцовой буквой "P" напечатанной чуть ли не в четверть страницы. Что значит каждая из этих образцовых букв, он уже понял, и даже в теории представлял, как складывать их в слога, но когда ему говорили прочесть что-либо, написанное шрифтом поменьше, терялся.        — Мистер Поттер. Поттер! — Строго сказала мисс Келли, когда подопечный не откликнулся. — Иди поиграй со всеми, не сиди один.       Гарри упрямо замотал головой. Она вздохнула.        — Тогда отойди куда-нибудь в уголок, и потом отдай книжку мне. Все буквари мы собираем в одно место - везде должен быть порядок.        Мальчик кивнул и послушно отошёл.        Группа была разгорожена как-бы на две половины. В учебной были столики и стульчики, за которыми ребята ели и занимались; полки с книжками и две двери: одна в раздевалку, а во вторую детям было запрещено заходить, но оттуда пожилая нянечка миссис Эдит выносила еду. Во второй, игровой половине, были игрушки, коврики, коробки с конструкторами (особенно мальчик любил железную дорогу), кукольный домик, два конька на колёсиках, рисунки (для Гарри цветастые пятна) на светлых стенах, диванчик, угол для провинившихся, и дверь в туалеты.        Мальчик устроился в закутке между книжным стеллажом и этой стеной, просидев ещё какое-то время. Но пытаться и пытаться без конца решить одну и ту же непонятную задачу было скучно, и он решил пойти на другую половину. Посмотреть свободна ли железная дорога и отдать букварь мисс Келли если это так; а если не так, то вернуться с ним в свой безопасный уголок, захватив с собой диванную подушку и снова поиграть с Бимом, который всё ещё оттопыривал его карман.        Если честно, он ещё раньше хотел взять подушку, но не стал лишний раз идти в толпу.        Боялся он её.        Ещё с того давнего случая с жуком.        Сперва то он здесь даже слегка осмелел. Никогда он не видел раньше столько ровесников, и хоть сперва растерялся, а в толпе тех, кто не так уж сильно отличается от тебя, поневоле чувствуешь себя свободнее. Но потом кто-то поймал того жука. И все собрались вокруг него, решая что делать. И Гарри подошёл. И... остался посмотреть, слушая приглушённое жужжание и стук тяжёленького тельца о стекло. И тоже стоял, пока "владельцы" насекомого решали сколько лапок ему оторвать, чтобы попытался без них ползти (крылья жуку оторвали сходу). Ждал того, что собирались делать с насекомым.        Когда вмешалась мисс Келли, возмущённо пытающаяся втолковать детям, что-то о том, что жуку больно, мальчик будто проснулся. Моргнул, посмотрел на точку-жука, со стуком бьющегося о стеклянные стенки банки, попятился и... бросился бежать. Сразу. Выскочил в туалет, к раковинам, и долго-долго отмывал лицо и руки. Он не держал ни жука ни банку, ему не дали бы, даже если бы он попросил, и всё равно он смотрел, он ждал! Пока жук бился о стеклянные стенки банки... точно так же, как он сам порой о запертую чуланную дверь.        Это было жутко, отвратительно, за это хотелось треснуть себя со всей силы по лбу, и просто выбить из себя память что об одном, что о другом. Потому что теперь эти две картины были для мальчика связаны одной прямой полосой. Жук - и он. Его ненависть и обида на Дадли, когда тот с любопытством ошивался рядом во время его неприятностей - и то, как он сам ждал расправы над пойманным насекомым.        Он просто не мог понять, что заставило его так чувствовать? Что?        Ответ он нашёл один.        Толпа.        Когда толпа настроена на развлечение, выбора в ней не много. Либо быть её частью, либо быть её целью. Есть ли третий вариант, мальчик не знал, хотя очень этого хотел бы. Знал только то, что его роль мало зависит того, что он бы предпринял; но что бросившись тогда к умывальником, он упустил свой шанс влиться. Не для других. Но для себя.        Миссис Хайл и мисс Келли конечно видели, как ученик отстраняется от остальных и пытались что-то с этим делать по началу, но вскоре перестали. У них были более серьёзные проблемы: Дадли и ещё парочка избалованных засранцев, что не понимали от других детей слова "не отдам". Меттью, всё ещё периодически дующий в штаны. Эмми, пытающаяся всё попробовать на вкус... Да и почти все остальные дети, даже на первый взгляд кажущиеся адекватными и спокойными, иногда чудили. Сложно в такой ситуации обращать много внимания на ребёнка, что, даже исчезая из учительского поля зрения всегда выходит если зовут и никогда не доставляет проблем...        ***        Железная дорога оказалась свободна. Мальчик сдал мисс Келли букварь и увлечённо принялся собирать её. Правда пришлось делиться с Тимми Вотсоном, но это было ничего. Тимми был пацан невредный, с ним можно было договориться, тем более, что он любил именно строить, не играть. Гарри наоборот, строил плохо, но любил пускать по замудрёным рельсам заводной паровозик и смотреть, как тот преодолевает мосты и развилки. Они были крошечные - но совсем как настоящие, эти развилки - и шпалы наверное у железных дорог такие же. Мальчику нравилось предтавлять, как этот паровозик увозит его далеко-далеко из Литл-Уингинга. А может и из Англии. А может и вовсе с планеты Земля.        Дорога получилась навороченной, длинной, с тремя мостами и одной развилкой, которая превращала её в две. Мальчики вдвоём любовались своим творением, и тем, как едет по нему маленький красный паровозик с вагончиками, когда их окликнули.        — Эй, уходите оттуда!        Оба дружно вздрогнули. Гарри, как был, на корточках перед конструктором, статуеподобно замер, сосредоточенно разглядывая пол. Тимми неуклюже обернулся, и, увидев приближающегося Дадли Дурсля с приятелями, мигом смылся.        — Уйди, мы хотим в это поигъать. — Прокортавил Пирс.        — П... — Мальчик закашлялся и ссутулился ещё сильнее, не отрывая взгляда уже от слетевшего с рельс паровозика, повалившегося набок и беспомощно вертящего колёсиками. — П-пел-л-р-рв-вый. — Вытолкнул он единым звуком. — Я... пе... рвый.        — Ты чего, оглох? — Возмутился Дадли. — Мы сказали, что сейчас мы играем, да парни? — Тот обернулся на троих подошедших с ним мальчиков, дружно загалдевших утверждения.        Подойди сюда любой взрослый, это выглядело бы для него невероятно мило. Это детское и звонкое - не писклявое, а именно звонкое - "парни", явно подхваченное Дадли у ребят постарше или персонажей мультфильма совсем недавно, которое пятилетний пухляш, произнося теперь, просто смаковал - как что-то очень взрослое и крутое. Эта дружная поддержка детьми своего командира, граничащая с соперничеством в громкости и остроумии друг с другом! Что угодно заяви они в таком тоне матери Дадли, Петуния бы попросту растаяла.        Но одноклассники не таяли. Из них вообще далеко не все, по словам Петунии, были теми с кем было можно и стоило дружить. По словам же её мужа то, что в городке не могут разделить начальные школы на заводскую и благополучную; чтобы детям из хороших кварталов не приходилось общаться с детьми "бездельников из трущоб"; было и вовсе сущим разгильдяйством администрации.        Мама и папа Дадли - в чём он, по крайней мере, был убеждён - были излишне беспокойными людьми, однако их беспокойство шло от всесильной проницательности и ума, который не позволял им закрыть глаза на скрытую в обществе безалаберность, безответственность, безделье... и тому подобные непонятные безобразия. Так же, живя в соседстве с пусть не такими умными, но такими же проницательными людьми, родители были вынуждены поддерживать крайнюю внешнюю доброжелательность, чтобы те, из меньшей умности, но излишней проницательности, не начали говорить о семействе ничего "лишнего". Но это ничего, ведь папа Дадли на работе всегда держит "в ежовых рукавицах" всех подчинённых, чтобы всех этих "пороков" среди них не допустить. А если кто-то всё же оказывается бездельником - "проучивает", "лишая премий" или жалеет, что не может проучить "как следует" и "увольняет". Как говорит мама про особенно отпетых из них "их всё равно бог накажет".        И конечно, Дадли будет подражать ему в школе! Ведь он - его мальчик, хоть и не может пока никого "увольнять" и "лишать премий", и у него нет своего кабинета. Зато есть уже целых четыре "секретаря", которые его во всём поддерживают! Ну или может, кто-то из них "главный секретарь", или "деловой партнёр", Дадли ещё не настолько в этих непонятных словах разобрался, чтобы это решить, хоть и в очередной раз об этом подумал.        В ту секунду пока он оглянулся и думал, его кузен резко встал и развернулся, перегородив компании путь к железной дороге. Когда компания перестала смотреть на Дадли, а Дадли перестал смотреть на неё, и все посмотрели на Гарри, под их взглядами тот слегка струхнул. Однако решил, что отступать всё равно поздно и сжал дрогнувшие пальцы в кулаки.        Они были неправильные - не из тех трёх вариантов, как их обычно сжимают, но он всегда сжимал их так и слишком плохо видел, чтобы на расстоянии разглядеть, как там их сжимают остальные. Он мог бы заплакать, но ему было нельзя. Мог бы позвать учительницу, но всё как-то не верил, что ему тоже так можно. Мог бы отойти от конструктора, но уже сказал, что играет первый - да и слушаться их было как-то тошно.        Компания расхохоталась.        — У-у-у, драчу-ун, даже кулаки сжимать не умеет!        Мальчик посмотрел на свои кулаки, на их, но разницы не разглядел. Они рассмеялись ещё сильнее.        — Па'ни, а по моему надо научить его! — Воскликнул похожий на крысу мальчик с бесцветными волосами, Пирс. — Показать, как надо!        — Точно!        Двое мальчишек из команды Дадли, ухмыляясь, шагнули к тому, что защищал дорогу. Чуть съёжившийся, тот с перепугу крепко треснул того, что был впереди, по лбу. Малкольм скривился и издал возмущённый и громкий протяжный звук, нечто среднее, между "Э-э-э" и "А-а-а". Его друг, задетый подлым нападением на товарища, налетел на противника и сильно толкнул его в грудь - Гарри упал задом прямо на один из построенных ими с Тимми мостов, естественно такого не выдержавший. И хотя мальчик тут же вскочил - внутри чуть не заревел от обиды за строение. Да и смысла теперь за эту дорогу спорить было никакого - они её только сильнее сломают!        Пирс тут же подскочил, ещё сильнее разрушив дорогу и обхватил Гарри длинными руками так крепко, что даже приподнял его над полом. Добыча естественно вырывалась, но была меньше долговязого Полкисса на голову с лишним.        Опомнившийся Малкольм подскочил и влепил ей по уху, от чего у неё мотнулась голова. Мальчик тихо пискнул.        — Вот как кулак сжимать надо! — Сказал Дадли, поднеся свой к лицу Гарри.        Тот отвернулся. Его один из неприятелей за волосы развернул его голову обратно. Они держали его так ещё несколько секунд - ожидая какой-то реакции. Тот попытался вырваться вновь. Пирс вновь приподнял его над полом. Гарри это надоело, он секунду подумал, поджал болтающиеся над полом ноги и со всей силы вдарил подошвами разваливающихся ботинок Пирсу под коленки. От неожиданности, Пирс потерял равновесие и отпустил пленника, однако его тут же схватили Деннис и Гордон, до этого толкнувший его на мост. Тот попытался вывернуться из их рук, но Деннис схватил его за волосы и дёрнул вверх. Мальчик вскрикнул от неожиданной боли, что очень позабавило ребят.        Дадли расплылся в хищной улыбке, протянул руку и с силой дёрнул кузена за ухо. Тот снова вскрикнул - на этот раз сдавленно.        — Что там у вас происходит?! — Раздался громогласный возглас миссис Хайл, спешащей к потасовке.        Гарри тут же отпустили. Повисло громовое молчание.        — Да это он сам, миссис Хайл! — Вдруг разрезал его звонкий, голос Дадли. — Мы... мы просто хотели поиграть, а он начал кулаками махаться, мы испугались!        — Сп'осите 'ебят, миссис Хай"! Вон Тимми, он же видел что случи'ось,он-то точно скажет что мы не виноваты! — Воскликнул Пирс.        Гарри удивлённо посмотрел на Тимми. Неужели Пирс правда думал, что Тимми будет говорить на него? Он же правда всё видел...        Но встретившись взглядом с Тимми, вздрогнувшим, услышав своё имя, мальчик понял, что что-то не так. В его взгляде не было никакой готовности сказать правду. В его взгляде был растерянный испуг.        — Тимми, это ведь Гарри на нас накинулся, ведь так?        Тон Дадли, напористый, мог бы показаться звенящим от напряжения и жажды справедливости, но был наполнен угрозой. И Гарри понял, что уже знает, что скажет стушевавшийся строитель. И вывод был совсем не в его пользу.