Голос моря

— Воды чёрные мечтают Моряка себе найти. Где Погибель обитает — Кораблям уж не пройти. Нежный голос доносился притягательной песней из морских глубин — кто-то пел за бортом, и мелодия сливалась с шумом волн да размашистыми вздохами ветра. Таинство голоса моря было непостижимо, оно зачаровывало каждого, кто его слышал, и сводило с ума, призывая познать секреты морских глубин. Все на корабле замерли. Когда голос стих, остался лишь шум ветра да плеск волн, но и в них всё ещё эхом отдавалась чарующая песня. — Сирены! — завопили пираты, и разом все словно ожили. Сирены были здесь, песнь сирен они слышали. Корабль погрузился в панику, над которой голос Ши Уду звенел громко и чётко: — Отставить! Поднять паруса! Живо! Быстрее! Не подходить к борту! Не слушать пения! Поднять паруса — и полный вперёд! Всем в трюм! О разногласии с братом Ши Уду больше не вспоминал. Он отлично знал, что лишь пока сирены молчат, у них есть шанс спастись: умчаться с этого проклятого места, надеясь, что морские демоницы не будут преследовать их корабль слишком долго, что им надоест окутывать заманивающей дымкой судно, на палубе которого никто не появляется, и что они в конце концов оставят их и уплывут. Но надо было действовать быстро. Надо было поднять паруса, закрепить штурвал и спрятаться внутри корабля: подальше от этих проклятых песен. Надо было спрятать Цинсюаня. Ши Уду крепко схватил брата за руку и потащил его через бегающих по палубе пиратов к двери в трюм. Цинсюань совсем не торопился, глазел по сторонам, и Уду приходилось его с силой тянуть за собой. — Пеной белой пузырится Платье девичье в морях. Ветер соли закружится В голова у моряках. — Нет! Ши Уду замер и обернулся. Привлеченный соблазнительной песней, один из экипажа всё же подошел к борту, перегнулся и… — Нет! Другой пират подбежал к нему и схватил за пояс. Он всеми силами тянул его назад, пытаясь при этом не слушать пения и не смотреть за борт, а моряк отчаянно рвался вперёд — норовил соскользнуть в воду. — Быстро. В трюм. Не показывайся от туда, — приказал Ши Уду. — Жди меня там, я скоро буду. Ши Уду любил своего брата, не было на свете ничего дороже для него, чем Цинсюань. Но и команду свою он бросить не мог. Так что он, рассчитывая на покорность и благоразумие диди, подтолкнул в спину Цинсюаня, которому до трюма оставалось всего пара шагов, и бросился на помощь экипажу. — Глубина тебя чарует, В глубине сижу одна. Ждёт красавица-девица Для объятий моряка. Но было поздно. Моряк вырвался из хватки друга и бросился в море — в пучину волн, а его друг перегнулся через борт в попытке ухватить падающего. Тщетно. Его тело с громким плеском ударилось о воду. Мужской вскрик, женское шипение да удар хвостом о волны и пузыри на воде, — затем наступила тишина. — А ну отошёл, безмозглая ты медуза! — Уду схватил пирата за плечо и оттащил от борта. — Этот уже не жилец. Экипаж притих. Замер, в ужасе уставился на Уду, ожидая приказа. Пения не было слышно: кажется, они повстречали не стаю сирен, а всего лишь одну, и она уже получила себе жертву — утащила её на дно, где обгладывала кости. Уду прекрасно понимал, что сирена могла бы обойтись и одной жертвой, но знал, что это лишь мечты. Сирены — существа жадные и ненасытные. Их голод не знает границ, их желание пролить кровь безгранично. Пока они не изведут всех людей на корабле, они не успокоятся. Надо было объявить траур о погибшем, но права на такую роскошь у Уду не было. Пока сирена по косточкам разбирала их товарища, у них было время всё сделать и спрятаться самим. — Пусть волны тебе станут могилой, спасибо, что подарил нам время, а теперь живо за работу! Паруса! Паруса! Поднять паруса! И в трюм! Живо! Уду не проговорил это, а выкрикнул так быстро, что слова слились воедино. Но пираты отлично поняли его. Тут же полезли на реи, стали тянуть тросы, чтобы открыть все паруса и закрепить их. А Уду рванул к штурвалу. Троса под рукой не оказалось, так что он сдёрнул головные повязки с нескольких пиратов, которые пробегали мимо, и ими закрепил штурвал в нужном направлении. Каждую повязку завязал на несколько узлов, затянул до крайности туго: потом такое не развяжешь, придёться разрезать. Но это не важно. Сейчас важно лишь то, что надо быстрее спастись от сирен и убраться в трюм. Не слова, а тихое завывание послышалось из-за борта. Голос сирены смешивался с плеском волн и озорной игрой ветра — он звучал в ударах моря о судно и шуршание парусов: он был везде, он окружал, от него не было спасения. Волной, хватаясь друг за друга, не позволяя никому отсоединиться от этой массы, пираты бросились в трюм, надеясь успеть до того, как услышат смертельный голос моря. Ши Уду вбежал последним, с силой захлопнул дверь и запер её на засов. Толпа всё ещё гудела и волновалась, и Ши Уду пришлось прикрикнуть. Здесь был иллюминатор, который выходил на палубу, а потому трюм был погружен в сероватый свет. — Тихо! Пираты мгновенно замолчали. Прищурившись, Уду пересчитал экипаж. Одного не хватало — того самого, который не смог противиться пению сирены, последовал за голосом, взглянул на девицу в море и всё. Пропал. Каждый моряк знал, что если пению ещё худо-бедно можно противостоять, то стоит лишь одним глазком взглянуть на сирену, то конец неминуем. Назад дороги больше не будет. По крайней мере, подумалось Уду, смерть этого пирата была не напрасной. Он выиграл для них время, позволив всем спрятаться в трюме. Всем ли? — Цинсюань! Смутное чувство тревоги охватило Ши Уду. Цинсюань пусть и бывал трусишкой, но его любопытство не знало границ. Почему его брат не пробивается сквозь толпу, чтобы повиснуть на шее своего гэгэ и завалить его вопросами, что да как да почему, и точно ли нельзя взглянуть на морскую красавицу? Неужели Цинсюань?.. — Цинсюань! В голосе Уду послышалась паника. Он сам растолкал экипаж локтями, продираясь сквозь них, и сбежал по лестнице в трюм. Здесь было темно, и он снова позвал брата. Но в ответ — тишина. В ужасе Уду рванул обратно, направляясь к двери, но пират, шириной человека в три и высотой человека в два, заслонил собой двери. — Отойди! Отойди немедленно! — завопил Ши Уду. — Сяо Лэй, я тебе приказываю: отойди! Живо! Или ты вздумал ослушаться своего капитана?! Но громадина Сяо Лэй остался молчалив и неподвижен. Ши Уду в панике бросился на него, тщетно пытаясь сдвинуть с места, но сзади его обхватили крепкие руки Гао Бо, которые оттащили брыкающегося Уду в сторону от Сяо Лэя. Капитанская шляпа сперва съехала, а потом слетела на пол. В глазах Ши Уду застыли слёзы отчаяния. — Пусти! Пусти! Да как ты смеешь! Там мой брат! Я должен спасти его! Пусти! — Мы знаем, капитан, мы знаем, — послышался глухой голос Гао Бо. Моряк был пусть маленький, но, казалось, состоял из одних мускулов. Захотел бы — раздавил бы Уду, но, к счастью, он признавал авторитет старшего Ши. Всегда признавал, но, кажется, не сейчас. — Тогда чего же?.. — пробормотал Уду, на миг притихнув. Как только ему показалось, что Гао Бо немного ослабил хватку, решив, что Уду смирился, Ши резко бросился вперёд, но Гао Бо оказался проворным малым: ещё бы! Уду бесполезный мусор на корабле не держал. Гао Бо удержал Уду в своих крепких объятиях. — Он мой брат! Я не могу его оставить! Да что же вы творите?! Я ваш капитан! Как вы смеете! — Поэтому… и смеем, — раздался шепот из толпы. — Мы не хотим вас потерять! — А я не хочу потерять брата! Пустите! Пустите меня к нему! Я должен быть с ним! Я должен быть с Цинсюанем! — Если он там, — послышался глухой шепот Гао Бо, — то… он уже труп. На миг Ши Уду обмяк в руках пирата, пронизанный ядовитой правдой, а потом угрём вывернулся и ударил локтем Гао Бо в нос. Послышался хруст. Пролилась кровь.

***

Паника на корабле была неописуемая, но Цинсюаня она едва ли смущала. Бегающие пираты были не более, чем фоном, а сам Ши на этом безумном фоне застыл в нерешительности. Про смертоносность песен сирен он знал не по наслышке, однако, и посмотреть на это чудесное морское сознание ему ужасно хотелось. С детства он слушал рассказы брата о морских красавицах, впитывал в себя чарующие легенды о сиренах в трактирах на причале и мечтал увидеть этих морских дев. И вот — у него есть шанс! Разве Цинсюань его упустит? Пока все вокруг в ужасе бегали, Цинсюань подошёл к борту. Перевесился, вглядываясь в синие глубины моря, но как бы пристально он не щурился, пытаясь за темнеющими толщами воды разглядеть очертания сирены, он ничего не видел, кроме белёсой пены на кончиках волн. Значит, не судьба. Поджав губы, Цинсюань отпрянул от борта, развернулся и направился в сторону трюма, да только его окликнул сладкий голосок. Не слова то были, а всего лишь сладкий напев, который сливался с шепотом игривого ветра и опасного моря, да манил к себе. Цинсюань развернулся. За его спиной толпа пиратов ввалилась в трюм и захлопнула дверь. Щёлкнул засов. Цинсюань остался один на палубе. Только он, вой ветра, бой моря и едва различимый, но именно поэтому и такой манящий к себе голос — голос, который почти не слышно, голос, который так и зовёт подойти поближе, чтобы услышать его лучше. Цинсюань шагнул к борту. Крепко схватился за него и осторожно выглянул: опасливо, пугливо, только нос и высунул, прижав его к борту так крепко, что в него ударил запах мокрого дерева. Светлые глаза Ши горели детским любопытством. За бортом была сирена. Она не плескалась в воде, размахивая руками и демонстрируя оголённый изящный торс, не зазывала языком тела на свои игрища. Лишь её голова виднелась на поверхности воды: по нос высунулась морская дева. Ровно так же, как и высунулся Цинсюань. Но это не мешало ей петь. — …Ах красавицы — девицы Уж давно известно нам. Лишь моряк нам дарит голос, Так скользящий по волнам. Цинсюань осторожно посматривал на сирену, даже не догадываясь, что через иллюминатор на него в ужасе пялился весь экипаж во главе с Ши Уду. Всё внимание младшего Ши было обращено на сирену. Голос у неё был прекрасный, неописуемой красоты — даже в своих мечтах Цинсюань и представить себе не мог, что песни морских дев настолько чарующие. Ши осторожно высунулся чуть больше. Он всё ещё крепко держался за борт, но позволил себе грудью лечь на эту перекладину. Его любопытство было так велико, что все опасения оказались откинуты, и Цинсюань бесстрашно перевесился вперёд. Сирена же всё ещё себя не показывала. Она смотрела на Ши, и её янтарные глаза драгоценными камнями сверкали на поверхности волн, белоснежная кожа казалась отливала перламутром, а мокрые чёрные волосы смолью блестели на макушке и таинственными водорослями завивались в морской смерч вокруг сирены, скрывая от глаз Цинсюаня её торс и хвост. Ши свесился ещё больше, во все глаза смотря на это прекрасное морское создание, которое, скрываясь в пучине, лишь больше распаляло интерес своей скрытностью. А где-то в трюме в иллюминаторе Уду дрался с экипажем, пытаясь пробраться к двери. Всё ещё прячась по нос в воде, сирена пропела чистым нежным голосом: — Мое сердце так тоскует, Не к чему мне денег звон. Лишь моряк меня утешит, Ведь дороже злата он. Не отрывая светлых глаз от сирены, Ши совершенно бесстрашно перевесился наполовину. Его должна была постичь участь, как и другого пирата, который откликнулся на зов сирены — должен был бы Цинсюань сейчас нырнуть и стать обедом для морской девы, но нет: он не нырнул. Так и замер, балансируя, и спросил: — И как мне тебя утешить? Сирена промолчала. — Я, конечно, не совсем моряк, — заговорил Цинсюань: слова легко и быстро слетали с его губ, словно капли дождя, падающие на землю во время шторма. — На самом деле, я только сегодня впервые попал на корабль, но, думаю, это вполне считается! Раз уж я на корабле, а корабль в море, и мне выдали одежду такую же, как и у других матросов, то я моряк. Новоиспеченный, но моряк! Цинсюань чуть поддался назад, устойчивее встал на палубу и, облокотившись локтями о борт, начал размахивать ладонями: — Если уж совсем честно, то я всё же не уверен, что моряк. Брат не сказал, что я теперь член команды, но выдал мне форму моряка. А раз я в форме и на корабле, то я, думаю, автоматически становлюсь моряком… Сирена прожигала в Цинсюане янтарным взглядом дыру, а тот продолжал самозабвенно вещать: — Правда, это не торговое судно, это пиратское судно, и я, получается, тоже пират… хотя изначально был пленником, но мой брат капитан, так что я больше не в плену, я думаю, я член команды… Да я вообще не о том! Пираты пусть и разбойники, но ведь тоже моряки? Тоже моряки, а как иначе! Так что раз уж я пират, то я и моряк. Поэтому я определенно могу тебя утешить! Только скажи: как. Золота тебе не надо, но я думаю, что я мог бы взять немного у брата и отдать тебе, если оно всё же тебе нужно… То есть, я не знаю, есть ли оно, но ведь у пиратов всегда есть золотые монеты, да? Сирена всё ещё молчала, а Цинсюань ей дружелюбно улыбнулся. Несколько секунд висела тишина. — Ты у меня спрашиваешь? — в конце концов, спросила сирена. Даже когда она не пела, её голос не терял нежности: он всё ещё ласкал слух подобно шуму моря и обволакивал, словно музыка ветра. — Ага! — Цинсюань радостно кивнул головой. — У кого же ещё? Тут кроме нас никого нет! — Откуда же мне знать? — сирена фыркнула. Её рот пусть и был под водой, но говорила она так же ясно и чётко, как и пела. От её фырчания по воде пошли пузырьки. — Не я здесь пират. — Но ты родилась в море, так что, наверное, знаешь побольше моего, — невозмутимо сказал Цинсюань. — А я здесь и дня не пробыл. — Действительно? Сирены чуть склонила голову, и уголок её губы показался над водой. Цинсюань с любопытством вновь перевесился через борт, почти что падая в воду. — Говорю же: меня похитили день назад! — воскликнул он. — Может быть, конечно, в море я и больше суток, но всё это время я был без сознания. И в трюме. Ты представляешь, как ужасно быть в трюме? Тем темно! А ещё я был связан и в мешке. Этот мешок пах гнилой картошкой: надеюсь, я ей не успел пропахнуть насквозь! Сирена, кажется, улыбнулась, и Цинсюань, ободрённый этим, продолжил: — А ещё брат заставил меня снять платье! Ну, знаешь, неловко вышло: меня похитили, приняв за девицу, и, наверное, бросили бы за борт на растерзание акулам, если бы мой брат не был капитаном судна. Представляешь, как мне повезло? Правда, брат ужасно разозлился, когда увидел меня в женском платье: даже за борт его выкинул! — Так оно твоё? Но этот вопрос Цинсюаня оставил без ответа — пропустил мимо ушей, ведь был уже на собственной волне вещания: — Да мы всё не о том! Ты мне так и не сказала, как мне тебя утешить. Что мне сделать, чтобы развеселить тебя? Но ответа не последовало: рядом с плечом Цинсюаня пролетела какая-то горящая деревяшка. Цинсюань вздрогнул, когда его обхватили за талию и потянули назад, а деревяшка, которая оказалась брошенным Ши Уду факелом, угодила рядом с сиреной. Она зашипела, обнажив острые зубы, и нырнула в воду: лишь её чёрный хвост мелькнул, ударив по воде и подняв брызги такой высоты, что они оросили лицо Цинсюаня. — Диди! Цинсюань в исступлении молчал. Сзади его крепко, судорожно обнимал Ши Уду, который смог-таки вырваться из заботливых лап своей команды и, прихватив факел — ведь чего, как не огня, бояться водным чудищам? — поспешил спасать брата. Ши Уду сжал Цинсюаня так крепко, что тот взвопил. — Больно, гэ, больно! Полегче! Пираты облепили иллюминатор, не сводя взгляда с капитана и его брата. Самые смелые даже дверь приоткрыли и высунули свои любопытные носы, смотря на эту сцену воссоединения. Песни сирены не было слышно. А Цинсюань, который совершенно точно слышал эту песню, почему-то не торопился прыгать и даже сейчас казался вполне себе вменяемым. — Чудеса! — На него не подействовало! — Вот дела! Пираты тихо галдели, но Ши Уду было плевать на них. Он схватил брата за плечи, повернул его к себе лицом и сильно встряхнул. — Не делай так больше никогда! Никогда, ты слышишь?! Я тебе сказал идти в трюм — почему ты меня не послушал?! Это же было так опасно! Я так за тебе перепугался! Я думал, что больше никогда не увижу тебя! Дурак ты, Цинсюань, ох, дурак! Цинсюань виновато отпустил голову, нервно теребя пальцами пояс. — Прости, гэ… — Диди, диди… Цинсюань вздрогнул, когда ощутил, что Уду не лёгкий вразумляющий подзатыльник ему дал, а притянул к себе и крепко обнял. Не было для Ши Уду никакой разницы, в женской или мужской одежде ходил его брат, был он официантом в трактире или притворялся танцовщицей на потеху мужчин. Главное — он был здесь, рядом, живой и невредимый. Ничто не могло изжжечь братскую любовь Ши Уду. Выдохнув, Цинсюань обнял Уду в ответ и, уткнувшись ему в плечо, прижался к нему. И улыбнулся. Братья Ши снова были вместе.