Безумие — оно как гравитация, нужно всего лишь слегка подтолкнуть

Рождественское утро для Мэтью Фейта началось ровно в 8 часов. Ему позвонили из департамента и назвали адрес, почти не уточнив деталей. Комиссар не успел посмотреть новости или перекинуться хоть чем-то съестным. Он оделся и затянулся сигаретой за короткий промежуток времени, захватил своё удостоверение и отправился на место преступления. Редко когда его тормошили во время отпуска. Из громких случаев Фейт припоминал разве что прошлогоднее убийство заложника руками его похитителя прямо при задержании. Куда более давнее — случай с расчленением женщин. Он и его люди гонялись по следам маньяка, выискивали его по имеющимся зацепкам, пока им в участок продолжали подбрасывать части жертв. А потом произошло нечто из ряда вон выходящее. Вместо очередного кусочка от несчастной в департамент принесли их убийцу и не кто-то из изученных комиссаром вдоль и поперёк ребят убойного отдела, а ищейка, не явившийся на работу в положенное время. Как большая кошка, которая гуляет сама по себе, Напьер заявился в обеденный перерыв, вбросив в кабинет комиссара связанный трофей, представляющий собой их главного подозреваемого, впоследствии сознавшегося в содеянном. Вбросил и удалился как ни в чём не бывало на своё рабочее место, словно его одежда не была запятнана кровью, как и волосы и тёмные перчатки. Буднично, без спешки занялся другими делами. Фейт недоумевал. Не так от окровавленного и синюшного после побоев маньяка, как от продуктивности и многозадачности своего сотрудника, не уделившего и минуты времени на то, чтобы привести себя в надлежащий вид. Комиссару не раз приходилось выслушивать жалобы от других ищеек в сторону необычного детектива. Многим не нравились его агрессивное ведение допросов и резкие перепады настроения во время расследований, другие жаловались на то, что он наотрез отказывался работать в команде, а если и соглашался, то следом начинали твориться безобразные вещи. Один коп так и вовсе заявил, что Напьер напоил его, чтобы единолично разобраться в обстоятельствах жестокого убийства. Но дальше жалоб никогда не заходило. Несмотря на то, что дисциплина в участке была довольно строгая, полицейские периодически устраивали встряску друг другу, выясняя личные отношения в рабочее время. В случае с Напьером сотрудники департамента все как один прятались за спиной Фейта и просили его разобраться с детективом. Они обходили Джека стороной потому, что боялись и не могли предугадать, какой трюк он выкинет, если кто-нибудь из них к нему полезет. Но в этот день его бывший сотрудник превзошёл сам себя. Фейту не требовались объяснения или свидетели произошедшего. Когда он припарковал машину возле горящего склада в районе Бруклина и разглядел знакомый силуэт на одном из полицейских каров, то сразу всё понял. Вокруг носились журналисты вперемешку с его людьми, из здания выносили и тут же надевали наручники преступникам, возле одного сплошного костровища столпились дети, все в обносках, тощие черти да чумазые. Джек Напьер сидел на капоте автомобиля, перебросив ногу на ногу, и смотрел, нет, созерцал, именно что созерцал чёрные клубы с ядрёными оранжевыми и красными языками беснующегося пламени.

***

Напьер не стал долго трепаться с Фейтом. Его ещё ожидала одна встреча у департамента, вот там-то они и связали бы больше двух слов. Джек лишь сказал, что дело беспризорников официально можно считать закрытым. Напьера не так интересовал комиссар, как телевизионщики. Он смотрел в объектив камеры репортёра, потому что чувствовал, что там, по ту сторону экрана прямого включения, на него смотрит Он. Джек смотрел на Него, окружённого толпами людей в масках, будто на официальном приёме элиты или на погружённой в хаос улице. Теперь настал Его черёд взглянуть на человека схожих взглядов. Джек абстрагировался от старины Мэти, от копов, разве что произнёс вслух фамилии коррумпированных членов департамента, чтобы Фейт покопался в их досье и сослал куда-нибудь в Готэм — разгонять варваров, громящих город как изнутри, так и снаружи. Когда ещё ему выпал бы момент настолько близко ощущать их связь на расстоянии. Показать, что их идеи близки, что, хоть человек из метро уже пережиток уходящего года, он — творение будущего, сотканное нитями прошлого. — Бордовый для Хэллоуина, фиолетовый для Рождества и никакой банальщины, — щурясь, произнёс Джек на камеру, а затем спрыгнул и зашагал сквозь толпу на менее людную улицу, где его должен был дожидаться Джон на пару с Дженнифер. Он наказал Джону, чтобы тот не маячил перед полицейскими. Во-первых, их с Дженнифер могли по ошибке забрать с остальными уличными, во-вторых, дело Уильямс близилось к своей развязке, а значит, настал и его черёд возвращаться в родной дом. Об этом стоило напомнить Фейту, о плате за грядущий скандал с неконтролирующий свой гнев Изабеллой, её боевой гувернанткой Клайв и спасённой дочуркой.

***

Возле департамента полиции собрались участники дела о пропавшей Дженнифер. С опозданием в двадцать три минуты заглянул и сам Джеймс Уильямс, вырванный с работы звонком комиссара. Мужчина в деловом костюме и чемоданчиком для своих важных офисных бумаг обменялся презрительными взглядами с бывшей супругой и махнул рукой в приветственном жесте гувернантке. Он всё просил поскорее начать, чтобы также быстро и закончить, ведь его ожидала встреча с партнёрами по работе. — Я говорила, говорила, что этот человек — похититель! Видите, видите! Он уже хочет сбежать! Сейчас сбежит! Немедленно, немедленно арестуйте его! — истерила Изабелла, разве что не сцеживая яд на своего не очень благоверного бывшего. — Помолчите, мадама, не до вас сейчас, — стряхивая пепел с сигареты, прокряхтел Фейт. Изабелла стукнула ножкой в изящном сапоге и обидчиво сжала руки на груди. Эстер Клайв поглядывала в сторону малышки Дженнифер, а та тянулась к ней, стоя через дорогу. Для сохранения общего спокойствия комиссаром было принято решение подержать ребёнка подальше от конфликта взрослых. К Дженнифер приставили несколько полицейских да и Джон, мальчишка, пришедший вместе с Напьером, оставался с девочкой, подбадривал её, что та сама держала его за руку и довольная ела предложенный ей архивариусом бутерброд, запивая его горячим чаем из пластикового стаканчика. Она предлагала разломать сэндвич на двоих, всё же Джон, тот самый мальчик, что спас её и других детей от опасности, снял с себя и отдал ей на середине пути дублёнку их спутника со шрамами на лице, за что продрогшая девочка была ему очень благодарна и тоже стремилась как-то проявить доброту, а Джон отмахивался и лишь предупреждал её, чтобы впредь не позволяла кому попало себя увести. Всё происходило на улице. Тащить балаган в участок старина Мэти не пожелал, одна Изабелла Уильямс разнесла бы его к чертовой матери, а потом попыталась бы и это свесить на бывшего мужа и поскроее заковать того в наручники. Фейт не сказал этого вслух, аргументировал вынужденные разбирательства на морозе тем, что департамент заполонили беспризорники и их похитители, что народу там много, все камеры и комнаты для допроса заняты, да и они цивилизованные, должны сдерживать себя, когда рядом пасут сми и папарацци. Когда мисс Уильямс немного поостыла, Джек вынул фотокарточки и протянул старине Мэти вещдок в виде записей с диктофона. — Джеймс Уильмс не при делах. А вот его некогда жена пойдёт под суд под ручку с мисс Клайв, — сухо выдал частный детектив, а на возмущения женщины вскинул голову и ответил. — Ваша дочь здесь. Я выполнил свою работу. Пока Фейт и полицейские рядом готовились к аресту, Эстер Клайв выхватила из кобуры комиссара пистолет и попыталась напасть на свою нанимательницу. Эстер была напугана и зла, как детектив обставил всё. Девушка не могла смириться с тем, что ожидало мисс Изабеллу. Её встревожила мысль о подкупе судей и присяжных, об их симпатиях из-за добропорядочности своей нанимательницы. Клайв не допускала исхода, когда та вернулась бы к дочери и продолжила издеваться над ней, пока она сама отбывала бы арест за попытку похищения, коротая дни в женской колонии. Гувернантка готовилась застрелить мисс Изабеллу. Детектив, хоть и выдал её, но спас Дженн, доставил сюда невредимой, он не заслуживал смерти, а вот Изабелла Уильямс заслуживала, чтобы её дорогую голову пробил дешёвый свинец. Эстер попыталась спустить курок, как копы рядом незамедлительно открыли огонь на поражение. На глазах Клайв выступили слёзы. Она ощутила боль и почувствовала, как сначала тонкая куртка, а после и однотонная белая блузка плотно прилегли к телу, пачкая липким, затем секундную слабость. Дженн, о, милая и прелестная кроха, её испуганное личико и вытянутые вперёд ручки увидела Эстер, умирая. Она улыбнулась ей в последний раз, так счастливо и ласково, не хотела, чтобы малышка плакала и грустила из-за неё. А затем рухнула в снег, истекая кровью. — Эстер! Эстер, нет! — в ужасе закричала девочка на другой стороне улицы. — Эстер! Она вывернулась из рук Джона и выскочила на проезжую часть, рванув к гувернантке, что есть сил. Из-за угла вырулила машина. Водитель, заметивший стрельбу, совершенно не глядел на дорогу. Он услышал только грохот и последовавший за ним треск лобового стекла, запоздало вжал педаль тормоза. Водитель видел в багровом цвете несколько полицейских и мальчишку в голубой кофте возле бордюра, а в зеркале заднего вида пару крохотных детских туфель.

***

Последнее, что запомнил Джон — темноту. Вот он стоит на коленях, глядя на громоздкие шины габаритного внедорожника, а вот уже и падает, проваливаясь в полное беспамятство. Пару раз мальчик просыпался, видел следы обуви на снегу, чувствовал какую-то тряску. Не чувствовал рук, что свободно болтались перед его лицом, будто его снова подвесили вниз головой. Кажется, он ударился о дверной косяк или стенку, когда холод сменился теплом. Его бросало из сна обратно в реальный мир, как кто-то бесцеремонно швырнул его на твёрдую обивку дивана. Джон пытался не просыпаться, хотел думать, что выстрелы и тот ужас, что случился на его глазах, очередной кошмар, вызванный появлением Человека в багровом костюме. Он видел его напротив себя или не его. — Джей? — тихо слетело с приоткрытых губ мальчика. Не зелёные, нет, абсолютно точно, что чёрные глаза смотрели на него лукаво, а светлые пахнущие гарью волосы щекотали лоб и ниспадали на щёки. Гарь. Стоило только освежить в голове это чувство, когда он поднялся на чердак, когда залежи зелёных банкнот охватил огонь….Мальчик не выдержал, слабо оттолкнул от себя наблюдавшего и свалился на пол. Его вытошнило какой-то слизью и желчью. Джон едва ли мог что-то выхаркать, только собачий корм, ту малую долю, что пришлось проглотить и не удалось сплюнуть ещё на складе. Мальчик трясся, не видел под собой пол, но упирался в него ослабевшими руками, пока окончательно не сжался возле лужи собственной рвоты. — Значит, есть ты не будешь? Ну хорошо, хорошо, в другой раз! — задорно раздалось сверху. Тот адреналин, драйв, подхваченный ночью и приправленный утром, не покидал Напьера. Он вернулся домой взбудораженный тем, что дело о похищении вылилось в его сольное выступление, огненное шоу и двойное убийство. Уильямсы не очень-то и погрустнели после внезапной смерти дочурки. Джеймс разве что попросил убрать с дороги её тело, Изабелла запричитала, как же теперь ей, несчастной, будет тяжело влачить своё существование после такой важной потери. Вот кому, а старине Мэти Джек не завидовал. Когда он уходил с курткой, которую из-за Джона пришлось снимать с мёртвой девчонки, да с самим ним на плече, комиссар курил вторую пачку сигарет. Джек пребывал в прекрасном расположении духа: сготовил лазанью, хотя Джон вряд ли бы стал её есть, вот, не стал требовать от того прибрать за собой, хотя и сам не стал заниматься уборкой, начал развешивать гирлянды, что нашёл в ящиках в спальне. Наверно, Кейт оставила ещё в том году. Напьер вернулся в гостиную с коробками украшений. Джон по-прежнему не вставал с пола, свернувшись в клубок возле ножек дивана. — Хороший мальчик, — позвал Джек, пройдя к подоконнику на кухне. Он взял маску, растрёпанного и позабытого приятеля из метро, спрятав того за спину. — Ну же, Джон, ты слишком серьёзно всё воспринимаешь! Чего такой серьёзный, а? Не время грустить, улыбнись! Слышишь, хороший мальчик? Давай же, посмотри на меня и улыбнись! Карманник вяло приподнялся и попробовал рассмотреть хоть что-нибудь выделяющееся среди сплошных цветных пятен, пляшущих перед ним на пару с тёмным забвением. Пятна складывались в фигуры. В зелёные продолговатые и голубые треугольники, длинный красный овал и алый круг. Мальчишка открыл глаза пошире и ужаснулся, в следующий момент закричав во всё горло.

***

Кейт окончательно пришла в себя от шума наверху. Она заснула под утро, когда, как в бреду, дошла до дома, приложила к больной голове брокколи из морозилки и прилегла на диван. Девушка отбросила в сторону мокрую упаковку овощей, еле встала, грохнулась, запнувшись о журнальный столик, но поднялась. Прайс не переодевалась. Всё в той же уличной одежде она проследовала на источник шума, доносящийся из квартиры сверху, и стала жать на дверной звонок онемевшим, как и вся рука, что послужила ей альтернативой подушке, пальцем. Дверь ей всё-таки открыли. Кейт прошла мимо Напьера и увидела жуткую сцену, отрезвившую её получше чем радостный в атмосфере праздника детектив. Лыбящаяся маска лежала посреди гостиной возле лужи с мелкими вкраплениями, а в соседнем углу кричал и трясся Джон, отгораживаясь от неё руками. Кейт сделала то, что собиралась по-хорошему сделать ещё с первым появлением новостей из Готэма. Схватив привычно лежащий наравне с ключами от квартиры и водительским удостоверением пистолет, Прайс сняла его с предохранителя и начала стрелять по маске. Гильзы патронов пробивали пластмассу и со звоном падали на пол, грохотало оружие, прерываемое криками перепуганного мальчишки. Наконец, когда патроны закончились, а прорезей в маске стало столько, что её при всём желании уже нельзя было натянуть на лицо, Кейт отступила. — Я же предупреждала, — грозно прошипела она. — Не порть мне моё сраное Рождество!

***

— Ты хладнокровно его убила. — Это всего лишь тупая маска! — Теперь его нужно похоронить. — Мы устроим похороны куску пластика? —  Кремируем! И ведь им в действительности пришлось этим заниматься. Переодеваться в чёрное Напьер посчитал излишним, всё же умерший последний раз щеголял в ярко красном костюме и вряд ли бы хотел настолько тоскливых отпеваний. — Пусть мы не были знакомы лично, мне нравилось наблюдать за тобой по новостям. Хотя я и бросал тебя где попало, терял и оставлял, вырывал тебе волосы, когда было скучно, ты всё равно займёшь особое место в моём сердце и после смерти, — проговорил Джек, открыв нагревшуюся духовку. — Добавишь что-нибудь? Кейт хотела бы отмолчаться, но всё же сказала напоследок отравившейся на противень лыбящейся маске: — Встретимся в Аду! Джон к тому времени немного совладал с собой и наблюдал за всей процессией издалека сквозь пальцы. — Эти двое сожгли меня заживо. Как тебе такое, мистер Доу? — Человек в багровом костюме стоял возле него. Не курил, однако перебрасывал зажигалку из руки в руку, точно снег. — Не бойся, не страшись, ведь я с тобой, я не оставлю тебя. РЯДОМ, Джон, я ведь РЯДОМ. Эту ночь они встретили под грохотание салюта снаружи, восклицания о невероятном празднике радостного Джека, с противнем, с которого Прайс так и не смогла соскрести расплавленный пластик, поэтому просто открыла окно и выбросила его. Джон почти пропустил день и проспал всё вечернее торжество на подоконнике. Его не беспокоил ни шум, ни суета в квартире, устроенная детективом и гостьей с этажа ниже. Мальчик дремал, сжавшись у оконной рамы от холода, и не видел сны. Уже под утро он приоткрыл глаза от шороха возле себя и только разглядел в темноте, как Кейт накинула на него толстое одеяло и подложила диванную подушку под голову.