Безумие — оно как гравитация, нужно всего лишь слегка подтолкнуть

Когда Джек сказал, что нашёл кое-кого особенного, Кейт Прайс наконец вздохнула с облегчением. Для неё эта новость означала то, что её сосед наконец-то перестанет метаться по городу и грезить о том, кого ни разу не видел лично, а вернётся в привычный себе темп жизни, и они будут общаться, как и прежде, а не обмениваться короткими фразами и беглыми взглядами у лифта или на лестнице. Но было в этом облегчении что-то тревожное. Первая радость сменялась странной горечью от мысли, что у Напьера действительно кто-то появился. Прайс требовалось узнать кого именно присмотрел себе детектив, но перед тем было бы неплохо подготовиться к предстоящему празднику. Тонкая игла входит в спрятавшуюся вену, сласть струёй вливается в неё, зрачки глаз медленно расширяются, появляется ощущение лёгкости, чувство «парения» над землёй. Она снова чертовски счастлива. До Рождества оставалось всего четыре дня. Кейт Прайс прогуливалась по заснеженным улицам города, облачившись в тунику потеплее, кожаную куртку и кеды. Длинный шарф в красно-белую полоску болтался на её шее, девушка периодически перебрасывала его через плечо, чтобы не лез в покрасневшее от мороза лицо. Из-за снегопада ткань на нём намокла и неприятно липла к щекам и подбородку. Прайс шла лёгкой, пружинистой походкой по скрипучему снегу, петляя по темнеющим в сумерках улочкам, морщила нос, по-детски высовывала кончик языка, ловя им снежинки, и присматривалась к сверкающим витринам магазинов. Блеск разноцветных гирлянд, мерцание красных, жёлтых и зелёных лампочек, искры бенгальских огней — всё это притягивало внимание девушки, завораживало её и отвлекало от паршивых мыслей будто о клиентах или нехватки удовольствия в крови. Кейт вообще старалась меньше прибегать к сласти в канун праздника, что так ждала, но до конца от неё не отказывалась. Ей нужно было чувствовать, как бы она чувствовала раньше. Вся эта атмосфера, пропитанная запахом ели и восковых свеч, предвкушение от покупок в дни финальных распродаж, а некогда и возможность передохнуть перед очередными соревнованиями и лишний раз не ограничивать себя в еде, встречи в кругу семьи, за ежегодным украшением пышной зелёной ёлки, обменом подарков, времяпровождением за зимними забавами на морозе… Семьи. Хотя Кейт больше не выписывала открыток, не находила к ним особых рождественских марок, она и адресов не знала, но традицию покупать подарки и упаковки к ним сохранила за собой. К их выбору Прайс подходила с особым трепетом, да и круг выбора сузился до одного человека. Долго бродила вдоль полок с обёрточной бумагой, брала трубки рулонов в руки, аккуратно обводила кончиками пальцев забавные узоры хлопушек, Санта-Клаусов и снеговиков, только в итоге всё равно отдавала предпочтение безумным сочетаниям цветов. Фиолетовые ромбы, отдалённо напоминающие ёлочные игрушки, броские жёлтые треугольники, точно звёзды, и ещё ломанные линии, будто взрыв конфетти. Кейт просто свыклась с необычными предпочтениями соседа сверху и старалась сделать так, чтобы немного взбодрить его в холодное время года и привнести торжественную атмосферу праздника в не располагающую к ней квартиру детектива. После покупки обёрточной бумаги, Прайс устремилась в магазины одежды, присматривалась к тёплым вещам и аксессуарам в мужских отделах. Её взгляд цеплялся за полосатые шарфы разных размеров и расцветок, пёстрые перчатки, кофты и водолазки фиолетовых или близких к нему оттенков, периодически Кейт не оставляла без внимания и рубашки с геометрическими узорами, но не покупала, знала, что Джек крайне редко надевал их, в основном прибегал к этому, если остальная одежда лежала в корзинке для прачечной. Девушка мысленно примеряла на него новый образ, закусив губу, сминала в пальцах приятную материю, прикладывала рубашку к себе и дышала в пахнущий едким порошком воротник, пачкая его помадой, но потом отнимала её от лица, вздыхала и с грустью в глазах откладывала обратно в стопку вещей, прихватив очередную кофту и шарф впридачу, предварительно узнав их состав. Синтетику она недолюбливала и относилась к ней с удвоенной брезгливостью в морозные будни. Слишком много гуляешь, ты же знаешь, что теперь тебя ждёт? Спустя 8 долгих часов и кассовых чеков Прайс с парочкой фирменных пакетов в руках вернулась в место, что заменило ей дом, и сразу упала на кровать, не снимая верхней одежды. Свернулась в тонком одеяле, приняв позу эмбриона. Она не чувствовала прежней радости и тепла от огоньков гирлянд и стремления сделать приятное другому человеку. Худое тело девушки немилостиво выламывало в судорогах, её знобило и в то же время бросало в жар. Кейт стонала и плакала, обхватив себя руками. Такое она позволяла себе лишь в квартире, оставаясь в полном одиночестве наедине с собственной болью воспоминаний и одержимостью, убивающей их вместе с ней. Девушка ненавидела ту жизнь, в которую втянулась, но и не боролась, свыкнувшись с ней. Прайс не хватало сил сопротивляться, однако хватало трезвости ума понять, что она сама довела себя до такого состояния, да, подсобили семейные, но когда она уходила от них, у неё ещё была возможность не пуститься во все тяжкие, как то произошло с жителями Готэма, по-прежнему стекающихся на железнодорожные и автобусные вокзалы Нью-Йорка. Тему протестов и погромов Кейт вообще обходила стороной, ей такие перемены были не по душе, а снабжать новой информацией соседа сверху Прайс подавно не хотела, мало ли, вдруг Джек дал бы дёру в это треклятое место? — Чтоб эту маску, чтоб этого идиота из метро, — сипела Прайс в подушку, корчась от давящей боли и звона в висках. Один придурок пробудил массу таких же кретинов, встряхнул полицию так, что она устремилась на разгон протестов с соседних городов и штатов, что хуже — привлёк внимание Джека, а, если таковые и были, ведь Кейт всегда считала соседа сверху единственным в своём роде, то и ему подобных странных людей. И ради чего? Поломать жизни остальным горожанам? Разрушить город? Нет чтобы заниматься саморазрушением один на один с собой, а не выливать помои на всех подряд. Кейт вяло перекатилась на живот и свесила голову на край кровати. Её мутило, горло неприятно обжигало желчью. Прайс чувствовала, что вот ещё немного, и её вывернет на пол, а, потому, приняла неизбежное и сама засунула два пальца в рот, надавив на корень языка. На глазах выступили слёзы. Она закашлялась и повторила механическое движение, провоцируя рвоту, пока слюна вязко стекала по её пальцам и подбородку, отсылая к ночным прогулкам с безликими клиентами. Кейт кашляла, сплёвывала на пол кусочки желчи, пока из неё не образовалась густая лужа с вкраплениями чего-то мясного, возможно, той сосиски, которая была в хот-доге, что она купила по дороге в квартиру, впрочем, Прайс эти детали не особо интересовали. Привычка вызывать у себя тошноту закрепилась за ней ещё с гимнастики, когда тренеры требовали от неё соответствовать одному общему эталону, а ещё не испорченный организм противился и хотел лишних калорий для восполнения затраченных ресурсов. О, те времена хорошо отложились в её поплывшей веренице отрывков прошлого. Прокашлявшись, Прайс вытерла лицо краем простыни и снова сжалась, притянув ноги к груди. Она хотела бы думать о празднике, о яркой обёрточной бумаге, с которой ей предстояло разобраться, о новой полосатой кофте и шарфе в комплект для Джека, но в голове, как старая пластинка, заела рожа лыбящейся маски. Накалившаяся в канун Хэллоуина обстановка в Готэме успела сказаться и на частях Нью-Йорка. Пока её сосед сверху пропадал днями чёрт знает где, Прайс не могла найти работу. Лозунги про «убийство богатых» и «все мы клоуны» поломали не одну карьеру. Аниматоров гнали на улицу, им не доверяли вести детские мероприятия, как и организовывать шоу для более взрослой аудитории; дев любви, вроде Кейт, тоже коснулась проблема Готэма, успешные клиенты, поднявшиеся высоко по карьерной лестнице, боялись показаться ночью, запирались в офисах компаний или пентхаусах и не высовывались без необходимости. Вот тогда Кейт едва получала деньги от не самых приятных типов; полиции стало больше, надзор за горожанами вырос, особенно в тёмное время суток, в районах города не ввели комендантский час, но пару раз Прайс стопорили после десяти вечера и просили в срочном порядке покинуть улицу для её же блага. Словом, облажался один, а досталось максимальному количеству вообще непричастных к его загонам. Да ещё и Джек за него ухватился. А для чего? У него при всём желании уже не было возможности его повязать, он завязал с полицией, лишился значка. Кейт старалась не подавать виду, но отношение Напьера к этому клоунскому недоразумению разжигало пламя внутри неё. Прайс сгорала от ненависти, огонь выжигал её и грозился вырваться наружу одним неосторожным словом или действием. — Если ты испортишь мне ещё и Рождество, я найду тебя и нашпигую патронами, как праздничную индейку и зажарю в духовке, — выругалась девушка с закрытыми глазами. Она представляла лыбящуюся маску, как бы взяла пистолет и спустила в неё обойму, а потом сожгла бы на плите, чтобы ничего не осталось, но новый приступ рвоты стал помехой её мечтам. Кейт снова вытошнило, теперь уже на саму себя. — Проклятье, — измученно шикнула Прайс, смахивая с шеи остатки обеда, и попробовала встать, однако только грохнулась на пол, гремя торчащими костями бёдер. Сознание плыло, она уходила с головой в вялотекущее марево пестрящих перед глазами красок, пока в этот мир её не вернул грохот сверху, раздавшийся, когда за окном уже светило солнце, и время от времени слышались протяжные гудки машин.