Безумие — оно как гравитация, нужно всего лишь слегка подтолкнуть

— Ты сказал, что здесь будет пять этажей! — Над нами ровно пять этажей. — А под нами сорок один! — И? Струсил? Тебе лишь нужно пройти по той перекладине, перебраться через перила на балкончик и открыть мне дверь изнутри. Вуаля, твоя работа сделана, получи сэндвич. Мальчишка не торопился залезать в приоткрытое Джеком окно в фойе многоэтажного жилого комплекса, куда они без проблем смогли проникнуть, миновав пост консьержа. Разве что Напьер перекинулся парой фраз со снегоочистительным таракашкой, в то время как карманнику велел ждать у запасного входа. Так и сказал — сидеть и ждать, точно оставлял собаку, забыв привязать её поводок к дверной ручке. Смотрел на Напьера зло, чувствуя себя обманутым. Пусть детектив и не обманул его, он не сказал ничего, что было бы ложью, но всё же сорок два этажа и то «ждать» очень уж не понравилось мальчишке. Он упёрся ладонями в перила винтовой лестницы возле лифта и не отходил от них, пока Джек сам не взял его за руку и силой не потянул к окну. Вот тогда карманник сдался, хотя и не упустил шанс проявить характер. — Сэндвич будет с курицей, тунец противный! — требовательно заявив, он аккуратно, держась стенки, вылез наружу, тут же прислонившись спиной к каменной стене дома. Напьера это позабавило. И то, как мальчишка ощетинился на него, подобную дерзость Джек ещё мог простить Крошке Прайс и не покусать за это старину Мэти, но другие люди побаивались сказать ему слово поперёк, не то что перейти дорогу, и то, с какой решимостью выбрался к перекладине. А его дружочек из уличных явно проделывал это прежде, повернись он к стене, его точно снесло бы назад резким порывом ветра. «Смерть была бы ему к лицу, — вопреки, думал Джек, поглядывая за мальчишкой из приоткрытого окна. — Ещё бы распластался на снегу, такой кадр стоил бы пару штук точно. Везучий тот фотограф, кто бы снял его на белом снегу в луже крови с открытыми глазами.» Карманник подавал надежды, пусть и не самые законные, когда мелкими шагами двигался вперёд, балансируя на тонкой перекладине, будучи на высоте, поболе той, с которой бросались все желающие оборвать свою бренную жизнь. Бросались и могли запросто проломить лобовое стекло чьей-нибудь машины или устроить неудачливому прохожему перелом позвоночника. Что только не приходило в голову этим людям. А ведь после них полицейским приходилось крутиться на сковородке вспыхнувших страстей в их семьях и, если не находилось записок или семьи сами отказывались от расследования, разбираться с самоубийцами, будто они знали их всю жизнь, в тайне от рабочей книжки подрабатывая социальными работниками. Пока Джек думал об этом, мальчишка уже добрался до балкончика террасы и как раз перекинул ногу через ограждение, когда окно над ним резко распахнулось, и оттуда послышался визгливый лай собаки. Карманник пошатнулся, но вжался телом в прутья ограждения, повиснув на них. Сердце забилось в его тощем тельце, готовясь вырваться через рот наружу, но он не смотрел вниз, как и не зажмурился перед лицом опасности. Напьер же не дрогнул, не дёрнулся, когда мальчишка зашатался, а сверху что-то противно запищало. Одно резкое движение, и тот бы окончательно потерял равновесие. Вот Джек и велел себе стоять и не рыпаться. Это лучшее, что он мог сделать, чтобы ненароком не угробить единственного человека, способного в этот день открыть ему дверь. И это помогло. Карманник подтянулся и заскочил на террасу. Вскоре замок по ту сторону загремел, цепочка врезалась в твёрдое покрытие, дверь распахнулась. Мальчишка медленно убрал руку. Голубые глаза застыли в моменте и заморгали лишь тогда, когда детектив пощёлкал перед ними пальцами, заглянув в прихожую. — Что чувствуешь, дружочек? — бегло спросил Джек, скорее чтобы окончательно привести в чувства карманника. Напьер не рассчитывал задерживаться, если бы тот удумал свалиться в обморок или прочистить желудок в квартире мистера Уильямса. — Есть, — тихо ответил ему мальчишка. — Я всё ещё хочу свой сэндвич! — и топнул ногой, надув щёки. «Ты скучный, но ты делаешь очень забавные вещи, а это весело», — Напьер положил ладонь на тёмную макушку и пару раз пригладил сухие волосы, прежде чем мальчишка смог что-то произнести, ошеломлённый этим поступком. — Побудь ещё немного хорошим мальчиком и можешь рассчитывать на два сэндвича, — пообещал Джек. — Просто не пытайся ничего стащить и не наследи на полу. Ты же хороший мальчик, правда? Карманник одёрнулся в сторону, но удержался от ответной колкости, вместо этого разгорячённо выпалив: — Я не буду тебя подставлять и вообще я не оставлял себе те деньги! Хочешь, я покажу тебе, куда я их отдал, но себе я ничего не оставил. Это правда…я только… Напьер недобро зыркнул на него, и тот тут же замолчал. — Знаешь, почему детям нравится Робин Гуд? Пока он разбирается с чужими проблемами, его любят, но ставлю три сэндвича, что ослепни он или стань калекой, помер бы в холоде и голоде, прямо как ты. Крадёшь — делай это для себя, раз не попадаешься, но перестань оправдываться, — отчеканил Джек. — Воровство везде воровство. Мальчишка фыркнул. — И это наверняка также плохо, как влезать в чужую квартиру, да? — не по-детски хмурясь, спросил он. — Но ты делаешь это и ничего не собираешься брать…воровать. Если никто не пострадал, значит, ты не сделал ничего ужасного? Да и ты ведь здесь, чтобы помочь женщине, так? Той дамочке, которая тебя обнимала и курила. Я слышал часть вашего разговора… Напьер только повёл плечом. — Не знаю, кто внушил тебе эту херню, но скажу одно. Если тебя поймают на воровстве, или нас словят тут, то это станет проблемой. Нашей и полиции. Вот такая мораль. Где кому-то хорошо, кому-то плохо, только я это знаю, а ты либо делаешь вид, что нет, либо глупец, каких нужно поискать. Разговаривать с ним и переубеждать Напьер не стал. Тот бы вряд ли послушал, да и расследование. А в укромном уголке памяти детектива ютилась радость и какое-то кошмарное чувство теплоты. Ведь, кто знает, куда его ещё занесёт с таким дружочком. Он не говорил этого вслух, да и юнец вряд ли бы понял, но в утайке Джек упивался его настроем и отравленным чувством морали, не хотел, чтобы тот понял, как ошибается, ведь тогда Напьер бы снова захандрил от скуки.