Мороз

На следующее утро. 2005 год. Квартира Рувузвата и его отца. Яркие лучи солнца прорываются даже сквозь плотную, багрового цвета материю шторы, одаряя комнату слабым светом. Механический будильник, стоящий на прикроватной тумбе показывает 08:54 утра. Странно, что тот не сообщил об утреннем подъеме, но ничего уже не изменить. А это значит… — Проспал… — вяло промямлил мальчик. Любой другой бы ребенок стал судорожно собирать вещи, складывать портфель, убирать спальное место, одеваться на ходу и закусывать классическим завтраком бедного студента: хлебом с копченой или докторской колбасой. Но Рув в свою очередь лениво потянулся, одновременно вставая с кровати и, не поправляя смявшуюся простынь, просто накинул сверху покрывало. На покрывало бросил сменную одежду в виде белой футболки с непопулярным логотипом и темных бридж, с желтой вышивкой на заднем кармане. Переодевшись и убрав в громоздкий шкаф домашнюю одежду, тот расчесал непослушные густые волосы, образовывая, как бы это назвали «гнездо». И не потому, что он не стрижётся, а из-за густоты и длины необычных белокурых волос. — Может вообще не идти? — он бегло и случайно взглянул на дневник, который неестественным образом лежал на столе. — «Без сомнений, его кто-то трогал» — пронеслась первая мысль, вторая же хуже первой: — «Неужели его.. читали?». Температура в кончиках пальцев упала на несколько градусов. Отец бы не стал трогать вещи сына без его согласия, уж тем более читать личные записи. Глаза Рува прыгали по столу от одной вещи к другой, пытаясь найти подсказку, оправдание такому исключительному явлению. А подсказка, возможно, находится перед самым носом… И вдруг. Напряженный, как струна, слух улавливает шёпот, доносящийся с коридора, даже может, из соседней комнаты. Шёпот писклявый, чуть ли не срывающийся на повышенные тона. Кажется, снова женский… Но мальчик просто не может двигаться. Босые пятки приковали к полу, а ноги обвесили невидимыми килограммовыми гирями. Дышать становится тяжелее, свежий воздух не поступает через завешенную ткань, а легкие судорожно, как и руки, сжимаются. Выходя из оцепенения, Рув со второй попытки захватил дневник с деревянного стола и аккуратно приоткрыл дверь, стараясь не издавать лишних, привлекающих внимание звуков. Ещё пять минут назад Рув думал об опоздании в школу, но теперь это стало последней проблемой, которая его интересует на данном этапе. Гораздо важнее нужно было узнать, кто посмел нагрянуть в дом ранним утром, приблизительно понимая, что квартира будет пустовать? — «Может, эта вчерашняя девушка? Может, она у нас осталась или будет с нами жить» — но облегчения мысль не приносила, пока он не будет уверен в правдивости своей теории. Уже выйдя в узкий, вытянутый коридор, мальчонка заметил размытый силуэт в толстом, узорчатом стекле двери, который посему разговаривал по телефону. Рув осторожно выглянул из укрытия, которое давала ему тень от двери, и заметил близстоящую спиной к входу женщину в темно-синей, длинной, консервативной юбке и ярко-желтой блузке. Каштановые волосы разливались по спине кудрявыми волнами и достигали почти поясницы. На вид они казались тяжелыми, но блестящими и шелковистыми. Появилось странное желание зарыться в них руками, запутать и после расчесать. — ..Да-да, я знаю, дорогая. Я помню, что обещалась не приходить сюда больше. М-м.. — женщина резко повернулась боком, слишком экспрессивно реагируя на брошенную фразу собеседницей. Перепуганный мальчик резко отошел в тень, прислоняясь к стеклу. — Да что ты?! Знаешь, а ведь у меня сейчас сокращение на работе, кто знает, может я следующая! — женщина стала наматывать на палец провод от телефонной трубки. — Я не выношу этого! Мне необходимо выпить крепкого алкоголя, и ты составишь мне компанию на этих выходных. Да и вообще, знаешь что? Может я сына пришла проведать! Всё-таки растет без женской руки, а мужчины… Большинство же совсем не разбирается в воспитании, всегда воспитывает мать. Вот как отец может заменить мать? — последовала затянутая пауза. — Вот и я о том же! — в конце концов, женщина боковым зрением заметила ненатуральное, крупное, светлое пятно посередине стекла. — Я позже тебя наберу, дорогая. До встречи. Угу.. Целую — женщина прищурила взгляд и тихо, гортанно рыкнув, мягко заговорила. – Рувузват, выйди же к матери и поздоровайся. — «Как она меня заметила?.. Я же был в тени» — смирившись с неудачным подсматриванием, он повиновался и встал в проёме, чтобы при малейшей возможности уйти или даже убежать. — Рувузват, я с тобой говорю. Или тебя этот дикарь ничему не научил за твои.. года — та хотела ещё что-то сказать, но видимо остепенилась. — Здравствуйте. И мне восемь лет исполнилось 25 марта… — хрипло ответил мальчик, заламывая пальцы рук, лишь бы себя занять и не показывать внешнего переживания. — Как?! Уже восемь?! Так, получается, ты и в школу ходишь. Повзрослел, вижу — она осмотрела его во весь рост, довольно ухмыляясь. — Вылитая моя копия! Волосы густые и шелковые, правда, цвет блондинистый, не мой, но зато губки тоненькие, кожа бледная. Хорошенький! — женщина хитро и натянуто улыбнулась. Последовала пауза. — Я думала, что ты спать до обеда будешь. Всё-таки сейчас первые дни июня, а значится, каникулы, дорогой. Ты хоть помнишь, как зовут маму? Людмила! Ну? — «Так значит уже июнь?.. Как же я так не заметил приближения каникул. А ещё в школу собирался идти» — подумывал про себя, тяжко вздыхая. Он не уважал эту женщину, тем более не любил, и прекрасно осознавал для чего она здесь. Ещё являясь ребенком, Рув помнил некоторые яркие события прошлого. К примеру, ослепительный образ выпившей мамы, которая приходит в час ночи и будит Рува громкими скандалами с отцом. А мальчик закрывает уши, только бы не слышать. Или как совместными усилиями отложенные на отпуск деньги она спускает на выпивку, а через день умоляет простить. Он перестал понимать её ещё тогда, перестал понимать почему люди находят утешение в пороках, ведь это их разрушает духовно и физически. Маленький телом, но такой уже понимающий Рув дал себе клятву на всю жизнь: ни при каких обстоятельствах не пить алкоголь, как бы судьба не заставляла его ломаться. Он одарил её самым усталым взглядом, каким научился от отца. — Пожалуйста, уходите. Я вам не рад, Людмила. Названная «мать» оторопела и поначалу глупо моргала, смотря на сына. Постепенно взгляд холодел до такой степени, что цвет радужки глаза нельзя было отличить ото льда. Воздух между сыном и матерью накалился. Тишина в комнате стала удушающей, даже гнетущей. Первым звуком был глубокий вздох, раздавшийся со стороны женщины. — Рувузват, иди на улицу, погуляй. Мне нужно разобраться с делами по дому — но Рув не двинулся с места, ни на дюйм. Та наигранно закатила глаза, пряча ладони в глубокие карманы юбки, выражая властность и доминирование над сложившейся ситуацией. — Такой же упертый, как и отец. Стой, сколько душе угодно, меня это мало интересует. Ему хотелось поникнуть с головой в свой омут воспоминаний, но неожиданно его обуяла ярость. Всегда бесстрастный и закрытый, по-своему сдержанный и хладнокровный, но не сейчас и не сегодня. Ярость вперемешку с детской обидой стерли возводимый образ на протяжении нескольких месяцев. Лицо мгновенно исказилось от боли, но далеко не физической. Более тяжелой и незалечимой – внутренней, душевной. — Ты рылась в моих личных вещах! — как крылья за спиной, он вспомнил про дневник, который прятал с самого начала. — Ты читала, Ты читала его! — Рув стал активно и беспорядочно размахивать кожаным дневником. — Это личное, личное! А ты просто взяла и прочла! Так ты ещё смеешь приходить в МОЙ ДОМ, после того, как нас бросила?! Да как ты смеешь, как смеешь! — с силой бросив дневник в ковер, мальчик быстрым шагом направился к матери, но вдруг заметался на месте, словно в панике. Она же внимательно следила за ним, пока и вовсе не повернулась спиной, отходя от телефонной трубки куда-то в угол комнаты. — Ненавижу тебя, уходи! Оставь нас, не появляйся — голос срывался, а глаза стали слезиться, однако плакать перед этой женщиной он не намерен. Никогда не плачет, так с чего вдруг? Из-за этой ужасной матери? Она недостойна, видеть его душевных терзаний. — «Уж лучше я буду гнить где-нибудь в канаве, чем плакать перед ней!» Рув быстрым шагом покинул семейный зал, практически влетая в полуприкрытую кухонную дверь. Подходя к крану с водой, мальчик взял со стола стеклянную кружку и набрал до краёв. Осушив полностью, он временно затупил рвущиеся наружу рвотные позывы. — Это… это что? Пахнет гарью? — вновь набрав полный стакан воды, тот мигом оказался в проёме меж коридором и залом. Ступор. Глаза заметали огненные искры от открывшейся картины: названная мать стояла у старого комода и рассматривала непонятные банковские бумаги, затягивая сигарету. Тот в свою очередь не смог стерпеть невежества этой женщины. — «Мне одного курящего достаточно» — это была последняя мысль, перед тем, как Рув выплеснул половину содержимого стакана на женщину. Это было так необдуманно и спонтанно, ведь вода могла попасть на ценные бумаги. Громко ахнув, та инстинктивно приподняла руки в жесте «сдаюсь» и дико смотрела на мальчика. — Совсем из ума выжил?! — она закашлялась. Вода потушила сигарету и та бесшумно упала на ковер, утопая в мелких ворсинках и пыли. — Правильно он тебя к психиатру водит, ненормальный! И пометки такие странные в дневнике пишешь, точно все разом решили свихнуться. Ты ничуть не взрослый, как думаешь! Ты такой же, как и все. И откуда в тебе этот нарциссизм?! — переходя на истеричный визг моментами, женщина попятилась к стене у комода. — Я же ваш сын! Если я нарцисс, то вы во много раз хуже! — в заключении, он выплеснул оставшуюся половину стакана прямо в лицо и без того промокшей женщине. — Ах ты, мерзкий ребенок! Да я от тебя живого места не оставлю… — она вновь закашлялась, одной ладонью прикрывая рот, а второй указательным пальцем пытаясь аккуратно избавиться от попавшей на глаз воды, чтобы не размазать нанесенный утром макияж. — Чертов сопляк… Сам виноват. Женщина, сверкая глазами, в один шаг подошла к мальчику и взяла его за шиворот футболки, волоча к выходу. Она была сильнее, значительно превосходила Рува по силе, но тот всё равно не собирался сдаваться так просто. Ей пришлось обхватывать его со спины, чтобы его руки были заблокированы, а ноги уже никак не помешали. Одной рукой всё ещё держа Рувузвата, а второй открывая входную железную дверь, она вышвырнула мальчика на бетонный пол холодной лестничной площадки, словно старую половую тряпку выкинула в мусорное ведёрко. — До вечера не приходи и не ломись — последние слова, прежде чем мальчонка смог опомниться и осознать происходящее. Всё ещё пребывая в пространственной потере, он потянул руку к двери, и оттуда вылетела пара детских сандалет. Дверь с громким хлопком закрылась, из квартиры послышался затвор и цепь – заперлись изнутри. — Ты… Ты... Да ты не смеешь! Пусти, пусти обратно! — игнорируя предостережение женщины, он стал колотить ладошками по двери. — Да черт с тобой! — он кричал в дверь, надеясь услышать хоть какой-нибудь посторонний звук, хоть знак, что за дверью кто-то есть. Он просто хотел убедиться, что не находится во сне. Он ущипнул себя, но не проснулся. — Словно в наваждении… — мальчик схватился за голову, и присев перед дверью, стал раскачиваться из стороны в сторону. — Я позову соседей, слышишь! Я вызову милицию, в конце концов! — логично рассуждая, но всё равно прислушиваясь к любому скрипу из квартиры, к любой реакции на его провокационные действия. Рув отчаянно подбежал к соседской двери напротив и стал стучать, звонить – напрасно, дома никого нет. — «Все на работе…» — завопил как раненый зверь голос отчаяния. Мальчик обошёл ещё верхний и нижний этаж, на остальные ему не хватило надежды. Рувузват не слышал звуков, даже собственных шагов – так он был погружен в свою безысходность. Фрустрация сломила его внутреннюю силу, а ведь всегда считал, что может обставить любого взрослого с помощью своей смекалистости, но он в итоге ушёл поверженным, униженным и растоптанным. На улице жара стояла страшная, к тому же духота, такая непривычная для первого месяца летнего сезона. Солнце раскаляло металл, из которого состояла детская площадка, уютно расположившаяся прямо перед домом. Он решил испытать свое везение, но и оно было не на стороне Рува. Качели и правда были раскалёнными. А у него не было даже кепки. — «До магазина идти метров триста... Телефонной будки рядом нет. Народа в такую жару тоже нет. Как удачно складываются обстоятельства против меня» — тот нервным движением взъерошил себе волосы и направился по левую часть, всё же в сторону магазина. — Времени у меня всё равно много, сходить успею. День мальчика явно складывался неудачно, магазин был закрыт с приклеенной на скотч бумагой и словами, написанными вручную: «Света нет. Магазин не работает». Но он упорно сидел три часа под миниатюрным пластиковым навесом магазина, игнорируя жарящую погоду. Солнце уже стояло в зените, а к магазину так никто и не подошёл. — Я устал, очень устал… — Рув сложил колени к груди, утыкаясь лбом в коленные чашечки, а руками обхватывая икры ног. Жара убила в нём желание бороться, он просто ждал чего-то. Или кого-то. Усталость, духота и желание есть заставили его заснуть на неопределенное время. Прошло часа три или четыре в легком, но чутком дрёме. Солнце уже давно не стояло высоко и клонилось ближе к закату, однако было ещё довольно светло. Магазин уже работал, из него выходили люди и некоторые странно оборачивались и смотрели на Рува. — «Сколько я спал? Почему меня никто не тронул, не разбудил?!» — сухость в горле неприятно покалывала, а живот активно ругался урчанием на бестолкового обладателя. Мальчик поднялся и, не отряхиваясь, побежал прочь от магазина, только скорее бы домой. — Надеюсь, она ушла! Только бы ушла.. В памяти всплыли сказанные ей утром слова: «До вечера не появляйся». Незаметно и быстро преодолев путь от магазина до дома, он влетел в подъезд, отталкивая спокойно идущего соседа с работы. Он обогнул бабушку, стоящую на пороге, не здороваясь. Зато услышав в спину брошенную фразу по типу: «Грубиян!», и никак не отреагировал. Ему всё равно, сейчас важно другое: квартира. Лифт ждать не имеет смысла, сейчас он только опускается с далекого этажа, поэтому Рув перешагивает через две ступеньки, экономя время. Вот он – нужный этаж. И первая дверь. Дергает за ручку... — «Закрыто!» — истерика накрывает с головой и дыхание сбивается. Без разбора он начинает бить железную дверь, и слышится желаемый звук: открывают с внутренней стороны. Сначала тусклый свет коридорной лампы ослепляет и очерняет силуэт открывшего, но через пару секунд он видит отца. Всё ещё одетого, видно только вернувшегося с работы. — Рув? — в голосе слышится беспокойство, он явно не ждал увидеть сына. — Рув, ты чего ломишься? Что случилось? — силуэт отца присаживается и ладонью подзывает к себе. Грязный и потный он бросается к нему на шею, крепко обнимая, словно не веря в его присутствие. Словно если он его отпустит, то тот исчезнет, уйдет, бросит его, как и его мать. Но мужчина только в успокаивающем жесте гладит сына по спине. — Прости меня, папа… Я не смог отстоять дом. Она пришла, и я ничего не смог сделать. Прости меня, пожалуйста… — слез не было, только океан печали штормил в глазах ребёнка.