Мороз

Спустя неделю Квартира своим видом стала всё больше походить на складское помещение в каком-нибудь заводском предприятии. Мебель расположилась и в середине комнаты, и по её краям. Хаотично разбросанные принадлежности путались под ногами и мешали нормальному передвижению по комнате. Но во всём этом творческом хаосе два человека занимались ремонтом. Точнее один перекрашивал стены, а второй являлся моральной поддержкой и подмастерьем одновременно, то есть быстро подавал предметы. — Пап… ну я устал, мы третий день возимся с этими стенами. Когда мы уже эти обои переклеим и закончим ремонт? Жутко воняет краской — подмастерье опустился на пол, а именно на специально постеленную картонку, вытирая предплечьем выступивший со лба пот. Стоя на двухсторонней стремянке, отец умело продолжал игнорировать жалобы со стороны сына, упорно делая вид, что он увлечен покраской стены. — Давай не нуди, тебе здесь ещё жить. Тем более чем раньше закончишь, тем быстрее освободишься и пойдешь дальше писать в своём дневнике или гулять по балкам. Договорились? А теперь не поленись вставать и подать мне радиаторную кисть, мне нужно докрасить угол у стены — отец прокрутил затёкшей шеей в разные стороны, послышался хруст. Рув перевернулся на бок, прокатившись по картонке и уперевшись спиною в платяной шкаф, его взору предстало огромное количество из кистей разных размеров, цветов, форм: и плоские с длинной рукояткой, и большие с коротким ворсом, и пушистые с круглой формой. И каждая служит для своего дела. — А какая кисть именно из этого бесчисленного набора радиаторная? Зачем вообще столько придумывать? — присев на корточки, мальчик стал поднимать и рассматривать каждую, одновременно показывая отцу. — Эта? — отрицательное качание головой со стороны отца. — А эта? — снова отрицательное покачивание головой. — Да не маляр я, скажи уже сам какая и где лежит! — А ещё макловицу подай, знаток. Ну, такую... прямоугольную, ворс длиною приблизительно десять сантиметров, короткая рукоятка и синтетическая щетина. А радиаторная… она плоская, в небольшую ширину и с изогнутой удлиненной ручкой. Мальчишка томно выдохнул, уже вредничая и нехотя работать. Но найдя подходящие под описание кисти, он протянул их отцу с довольной, но хитрой улыбкой. Мужчина же скептически посмотрел на сына и перевел взгляд на предлагаемые кисти. — Радиаторную я вижу, но на кой черт ты мне даешь щетку-торцовку? Рувузват, я тебе сейчас уши оторву — строгим голосом пригрозил отец, явно не впечатленный выходкой сына. Не обращая внимания на перчатки, он устало помассировал переносицу, прикрывая глаза. — Иди в магазин и купи батон белого хлеба, а как вернешься, то подогреешь гороховый суп и придешь снова помогать, бездельник. Я тебе не мама, которая пожалеет и скажет: «Иди сынок, отдохни, я сама всё тут доделаю» — высоким и тоненьким голосом сказал тот, пародируя женский. Он развернулся от ребенка к стене, как бы говоря, что на этой ноте разговор окончен. Рув задумался и остался стоять на месте, взвешивая все плюсы и минусы своего вопроса, поэтому спрашивать пока не решался. Тема довольно щекотливая, но раз упомянули… — Так, получается, она ничего не взяла? Ни денег, ни документов, ни еды или ещё чего? — тихо, как провинившийся ребенок, спросил тот. — Тогда зачем… она вообще приходила? — Почем же мне знать, что творится в голове у этой женщины… — отец немного помедлил с ответом. Он опустил кисть на подставку стремянки и обернулся к мальчику. — Кажется, ты собирался в магазин или уже передумал? Тогда не стой столбом, а помогай. Мальчик молча кивнул и ровным шагом вышел из обставленной малярными инструментами комнаты. — «Разве у неё может быть совесть? Она наверняка что-то взяла, только из другого места… может из заначки под половицей. Она же не могла просто так прийти, полюбоваться документами? И этот странный разговор по телефону…» — мальчик вновь остановился в дверном проёме, накрываемый воспоминаниями того злополучного дня. — «У неё ведь проблемы на работе... Так может бы она взяла деньги и покрыла все свои долги с расходами? Странная она всё-таки» Надев сандалеты с кепкой и захватив с деревянной полки шкафа деньги, он уверено направился в такой знакомый местный магазин за хлебом. На двери всё также висел всеми забытый лист бумаги, и видимо никто не собирался его убирать, хотя магазин работал. Покупка состояла исключительно из буханки белого хлеба, а на сдачу мальчик решил побаловать себя шипучкой, хватило даже на две сладости. Одну он раскрыл сразу после выхода из магазина, а вторую оставит нетронутой, растягивая удовольствие на следующий день. По дороге домой, тема о недавнем и крайне неожиданном появлении матери до сих пор будоражило сознание, подкидывая различные варианты сюжета, происходившие в квартире. — «Может из-за того, что я ей наговорил, в ней проснулась совесть, и она решила ничего не брать? Звучит же вполне обоснованно и логично» — мальчик покрутил на руке фасовочный пакет с хлебом внутри. Но вдруг резко перестал, останавливаясь на месте. — «Здесь же есть плантация с цветами, как я забыл! Могу сейчас нарвать, половину продам по дороге, вторую дома поставлю, чтобы краской и клеем не так воняло, хотя бы на кухне» Поразмышляв ещё с минуту, Рув развернулся и обошел магазин, ища ту самую дорогу к плантации на ощупь, как маленький кутенок, приблизительно ориентируясь по воспоминаниям из рассказов бабушек, обычно сидящих у подъезда вечером на скамейке. Он много от кого слышал о замечательной цветочной плантации, что находится на окраине города. Отец и остальные знакомые отзывались с такой теплотой о ней, словно на этом участке земли расположились водопады с небесными нимфами. И что самое удивительное, каждый там видит нечто свое личное, но по-особенному прекрасное. Кто-то летний дождь, поливающий плантацию и резвящихся под его струйками маленьких ангелов, кто-то завораживающий танец утренней росы. Многие говорили, что видели девочку в белоснежном платье и с нежно-розовыми волосами, которая резвится по полю, смеясь над лицами пришедших. И цветы под её весом не проминаются, остаются в первоначальном виде, словно она призрак, и её действия никак не отражаются на живых. Но картина внутреннего мира тесно переплетается с чистотой человеческой души. Кто-то может сказать, что человек сам составляет свою картину мировосприятия, но она крайне зависима от творца и его поступков. Можно быть самым благодушным человеком, но самым несчастным, и тогда картина приобретает сухие, серые оттенки, цветы вянут, пока и вовсе не «очерняют» душу обладателя. Мальчик же старается придерживаться принципа: «пока своими глазами не увижу – не поверю», и не верить слухам, которые так часто бывают обманчивы, и вводят в ещё большее заблуждение. Слухи создают иллюзии, а на деле является обратным. Люди часто ищут очищения души и понимания в этом месте, но Рув преследует исключительно эгоистичную и утилитарную цель: сорвать цветов и продать их. Так, красота природы гибнет за человеческую корысть. Миновав кварталы, он вышел на открытую местность. И правда, там располагалась плантация, только вот взглянув на неё раз, глаза уже не получается отвести. Рув видел бóльшую часть плантации яркой, пестрой и с выраженным запахом свежести, а цветы лишь слегка колышутся ветром. Но на ней он не заметил никаких ангелов или чего-то ещё мистического, обычное цветочное поле, уходящее очень далеко. — Здесь так потрясающе красиво… Почему я раньше здесь не бывал? — мальчик двинулся к ковру из цветов, расстилающегося до самой полосы горизонта. Легко коснулся цветка, словно боясь одним прикосновением его сломать. Он выглядел довольно хрупким на вид. — Кажется, здесь и правда можно обрести умиротворение. Необычные тюльпаны. Но оставшаяся часть, не доходящая до середины, напоминала лес после пожара, проще говоря, ещё тлеющую пустошь. Эта часть была обречена на вымирание, на которой больше ничего расти не будет. Больше не появятся красивые тюльпаны, не вырастет высокая трава или деревья. Останется только пепел и сажа, как феномен человеческих войн и страданий. Рув стоял и смотрел на эту часть, не испытывая сожаления или грусти, просто принимая как данность. Пламя хоть и не двигалось, но он всё равно не мог ничем помочь. Он не думал об этом поле как об отражении своей души, даже не догадывался, что суть показанной картины куда глубже, чем кажется на поверхности. — «Однажды ветер занесет сюда жизнь и здесь прорастет дерево. А потом… потом появится лес и это поле обретет новый век перемен» — подойдя вплотную к первому ряду багровых и темно-фиолетовых тюльпанов, мальчик стал их срывать и укладывать во второй тканевый пакет, который заранее заготовил ещё полторы недели назад. Набрав половину из предполагаемого количества, Рув остановился. Поначалу он игнорировал завывания ветра, но теперь тот лишь усилился. Из-за сильного ветра, деревья по краям поля стали наклоняться и просвечивать здание, которое скрывалось от людей, как дикое животное. — Что это? — вслух спросил тот. На его вопрос ответил только ветер, врезаясь в его спину, как бы подталкивая идти вперед. И он направился. Спустя минут десять беспрерывной и спокойной ходьбы, его взору предстал массивный заброшенный завод. — «Это же старый пивной завод Гейзенберг! Я думал, что его снесли, но как славно. Будет теперь, где погулять помимо надоедливого города и балки» — мальчик аккуратно и незаметно отправился к разваленной стене, точнее к образовавшемуся в нем проходу сбоку. Проходить через главные двери не стал, просто чтобы не тратить время попусту. Да и ему не показалось хорошей идеей входить через главные двери, ведь они могут быть закрыты или сильно скрипеть, тем самым привлекая ненужное внимание. Красовавшаяся в стене дыра была размером с половину стандартного человеческого роста, поэтому ребенок спокойно проходил через неё. И правда, Рув прошел без проблем. Дыра завела его в помещение, походившее больше на каморку, где переодеваются рабочие и оставляют свои вещи, но не сейчас. Перевернутые несколько шкафчиков с ржавыми дверями, паутина с жителями в каждом углу, вход без дверей и лавочка, стоящая поперек комнаты. Мальчик старался сильно не шуметь пакетом и это пока ему удавалось. Дверь была уже открыта, настежь, и, кажется, вообще сорвана с петель. Пол, стены и потолок соответствовали внешнему виду завода – были такими же разрушенными. Повсюду валялась отломанная временем штукатурка, прорастал местами мох, и прорывалась наружу трава из скважин в плитке, даже из самого бетона. Удивительно, откуда только может появиться жизнь? Рув вышел в огромный зал, видимо раньше это было местом работы, где стояла самая различная техника. Ближе к противоположному концу зала находилось огромное углубление, скорее всего для сушки солода. Но сейчас ему нельзя тратить время на осмотр помещения, нужно возвращаться домой с цветами и хлебом. Мальчишка уже повернул обратно к дырке и почти дошел к входу в раздевалку, как раздался очень громкий хлопок с верхнего этажа, словно что-то тяжелое уронили на бетонный пол. Это заставило остановиться и прислушаться: звук повторился. Торопиться, конечно, нужно, но любопытство берет верх над голосом разума и он уже быстрым шагом направляется к полуразрушенной лестнице. Миновав её, ему предстает железное ограждение вдоль стены и несколько кабинетов. Железо неприятно скрипит под ногами, конструкция закреплена хуже, чем планировалось. — «Неуютно, однако. Может бомж какой-то митинг устраивает?» — дергает за ручку одну дверь, та не поддается, возможно закрыта на ключ или завалена с другой стороны. А звук и не прекращался с того момента, как Рув собирался уходить, лишь были интервалами в несколько секунд замолкал. По мере приближения к последующим дверям звук только усиливался. Он хотел коснуться ручки следующей двери, но резко всё стихло, перестало быть слышно даже завывание ветра в стенах завода. — «Ничего страшного там нет. Если что, быстро убегу» — медленно и тихо вдыхая, так пытаясь привести дыхание в норму, Рув открыл дверь настежь и отошел на два шага назад. Дверь гулко ударилась об стену и начала опять закрываться с тошнотворным скрипом, но притормозила. — А ты ещё кто? — лицо выражало недоумение. Рув ожидал увидеть кого-угодно или что-угодно, но не кого-то такого же маленького. В комнате сидела девочка, внешне ничем не отличавшаяся от возрастной категории Рува и била сначала железные консервы друг с другом, а после кидала громоздкий камень на эти две консервы. Эти консервы обладали несвойственными металлу способностями, они возвращались в изначальную форму. Девочка замерла с одной баночкой в руках и с того момента не шевелилась. — Так что ты делаешь тут? И.. эти банки… Я зайду? — ступил он только на порог, так в него с размаху полетела одна консерва, а следом вторая, которая угодила мальчику в щеку. — Ай! Да ты че делаешь то?! — он спрятался за стену, отодвинувшись от входа. Может она к нему выбежит вообще с ножом? — Да я не убивать тебя пришел, кто ты? — вместо ответа из проёма вылетел камень средних размеров. — Ясно, я понял. Как тебя зовут то хоть? Резкое молчание, ни единого звука. Ни с улицы, ни с комнаты. Лишь спустя долгие минуты послышалось откашливание. — А-анте. — послышался тихий детский голос из комнаты, довольно неразборчивый. — Чего? Анте? — мальчик бесшумно на пальцах ног поднялся и подобрался к двери, выглядывая. Девочка сидела, забившись в углу и держала большой камень наготове. Увидев его, она пока не собиралась кидать, только целилась. — Сарв, говорю. Сарвенте. Сар-вен-те. — по слогам и дразня, произнесла девочка. — Хорошо. Меня Рув зовут, Рувузват. Ру-вуз-ват. — комичность и неловкость ситуации зашкаливала, но девочка видимо была серьезно настроена не подпускать своего нового знакомого близко.