Нежданная альтернатива

Несмотря на всё пережитое, Мечислав был рад открытиям прошлой ночи. Раз за разом проходя через катарсис, он чувствовал, как его душа наполнялась жизнью, словно селагинелла чешуелистная — иерихонская роза, способная спать до пятидесяти лет. Капля за каплей жизнь наполняла увядшие чувства, как свежая кровь выталкивает неприятную корку ожогов, чтобы сорвать повязку и наконец почувствовать обжигающий холод воздуха. Он впервые подумал о матери после пробуждения. О том, как шесть лет назад она сдерживала пламя, а пять лет назад её забрала лобно-височная деменция. Если бы она знала, что в альтернативной реальности её саму и её мужа так жестоко убьют, а ребёнка необратимо травмируют, сделала бы она то, что сделала? Мечислав был уверен, что сделала бы. Потому что в доме были невиновные, и были дети — чёртовы чистые души. Да и здешние Хейлы не сделали ничего плохого по отношению к Стилински. И всё равно Мечислав во сне испугался, увидев отблески света в глазах своего убийцы. Тогда ему просто захотелось к маме, но её и след простыл. Медик лежал на кровати, глядя на то, как пустая карта превратилась в фотографию Клаудии из его родного мира. Он хотел сохранить видение, но тогда, когда найдёт силы встать с кровати, чтобы сделать этот день лучше. Так бы сделала Клаудия. Так бы сделал и Ноа, который, наверное, уже был на работе: спасал жизни, заполнял бумаги и ел пончики за компанию с Джорданом. Если так, то всё будет хорошо. Через час Мечислав уже сидел на трибуне, кутаясь в свитер — хмурое сентябрьское утро было скупо на тепло. Он просто сунул Финстоку чистый лист, а тот увидел на нём справку от доктора — делов-то. Да и сидеть на лавке запасных было не в тягость — рядом была Лидия, прячущая покрасневший кончик носа в широком рукаве. Она угостила его травяным чаем, потому что «не могла вынести ужасное клацанье слева». Типичная Лидия. Стилински начинал понимать, почему она нравилась Стайлзу — добросердечная и гордая. И умная. Возможно, умная настолько, что это сложно заметить за её игрой в пустышку. Он обязательно отдаст долг чем-то вкусным, но так, чтобы не лезть в личную жизнь, а значит — никакого кофе и шоколада. Может быть, он подкинет ей гамбургер или пинту сока, когда выдастся момент.  — Земля вызывает Стайлза. Приём. Из-за трибуны послышался запах дыма. Видимо, Финсток баловался табаком во время урока, оставив детей. Мечислав тряхнул головой, переводя взгляд на собеседницу.  — Мы завтра идём на встречу. Эллисон со Скоттом, я с Джексоном.  — О, я рад за вас.  — Хочешь присоединиться?  — Как запасное колесо? — Искренне удивился Мечислав. — Вам без меня веселее будет. Лидия недовольно посмотрела на него, поджав губы.  — Я, вообще-то, хотела поблагодарить тебя. Джексон рассказал мне о продуктовом. Ты не побоялся защитить его.  — О, энергетики — концентрированное зло.  — Ты знаешь, о чём я. Волк. Ты спас его от волка, проломившего витрину. Я хочу оплатить тебе.  — Ты уже, Лидия. Мне хватит и чая. Спасибо, он был вкусным. Девушка выглядела удивлённо, но разговор был явно окончен. Лидия следила за ним, пока он следил за Скоттом, выделывающим кульбиты на поле.  — Почему у тебя вообще был свисток?  — Папа нашёл в лесу тело человека, убитого животным. Вот и перестраховался.  — Говорят, это была женщина. Кто-то из Хейлов. Ты ничего не слышал?  — Не знал. Не слышал. Даже немного жалко их — сначала пожар, потом убийство. Им крепко досталось. Джексон завладел мячом и вёл его к воротам противника и в последний момент сделал пас Бойду. Скотт же подавал сигналы темнокожему однокласснику, но тот отправил мяч в ворота. Неудачно.  — Стайлз, а о чём ты думаешь?  — Прочитал о Красной свадьбе. Перевариваю. — Солгал Стилински. — Ты знала о том, что она имела аналог в реальной истории Европы?  — Мы это проходили в прошлом году.  — Но до сих пор жуть берёт. Великая сила — права человека.  — Новая норма, Стайлз. Я уверена, что люди, жившие до Второй Мировой, даже не задумывались о таком, как и римляне с их правом. Мечислав вспоминал о Кодексе со страхом и сожалением — его точно нельзя было называть гуманным. Древние определения кровной мести, права на убийство, ритуального членовредительства до сих пор действовали. Интересно, что сделали бы охотники, знай они, что укушенного можно вылечить на протяжении пяти часов? Сколько смертей не состоялись бы? Но о таком обычно не пишут в древних книгах, потому что тогда не было развитой медицины, а болезни изгоняли веником да святой водой.  — Я думаю, что мир не может быть совершенным потому, что не только ему — этому миру — плевать на людей, но и людям, живущим в нём, безразличны другие люди. И, несмотря на это безразличие, мы слепо ненавидим то, что не может поместиться в наш узкий кругозор. Посмотри на поле — сейчас наш класс выбивает дурь тумаками, чтобы потом разойтись по кабинетам, стараться точно отвечать на поставленные вопросы и отправиться домой, или по своим делам, не заботясь о том, как себя чувствуют те, с кем они гоняли мячик по полю, как инки или англичане. Или как коты с полуживыми мышками, которые «заигрывают» их до смерти. И я не могу осуждать людей за проявление животной заинтересованности или сугубо-человеческой отстранённости, потому что поступлю точно так же.  — И ты сидишь здесь, на скамье запасных, чтобы быть человечнее? — Фыркнула Мартин. — Тогда что же нужно для того, чтобы изменить мир? Мечислав честно не хотел грузить девушку экзистенциальной философией, но в десятых это было модно, да и у него не было достойного собеседника уже почти месяц, учитывая предыдущую жизнь.  — Если бы я знал ответ, это хоть что-то изменило бы? — он допил ещё тёплый травяной настой, ухмыляясь.  — Я… Но… Зачем ты рассказал мне об этом?  — Потому что ты была добра и угостила чаем. Ветер прямо кости чешет.  — Да ну тебя. Мечислав посмотрел на Лидию, но та уже отвернулась, глядя на поле. Уголок её рта был приподнят — она старалась не улыбаться. Стилински тоже старался, в этом они были похожи. И это отличало его от Стайлза, который бесплодно тянулся к Мартин, которая же, наоборот, отстранялась, воспринимая его, скорее, как надоедливого младшего брата. А теперь «брат» резко изменился, но не вырос — просто в его коже застрял взрослый, у которого не было детства, и Лидия предсказуемо растерялась.  — Я уверена, что мир будет лучше, если мы будем ему соответствовать. — Прозвучал робкий голос сзади. — Невозможно подстроить его под себя, но, если стараться снова и снова, ты будешь не хуже остальных.  — Эрика, милая, тебе не говорили, что лезть в чужие приватные беседы неэтично?  — Простите. Я опять ляпнула, не подумав. Девушка-изгой собралась покинуть трибуну, но Мечислав её остановил.  — Знаешь, а ведь охотники и жертвы — существа одинаково токсичные, как и фигура спасателя, который делает только хуже. — Начал Мечислав, краем глаза фиксируя реакцию Лидии. — Треугольник Карпмана, он же треугольник манипуляции. Там все трое несчастны.  — Значит, мы или попадаем в беду, или обижаем других или навязываем своё спасение с процентами?  — Не все. — Ответила ей Лидия. — Мама много чего рассказывала о позиции вне системы, но внутри треугольника. Это позиция партнёрства: я-плюс и ты-плюс. Например, я умная и ты тоже умная или же Стайлз прогуливает и ты прогуливаешь. Нужно найти что-то, что сближает людей. — Лидия звонко чихнула. — Правда. Извините. Проклятая аллергия.  — Я и не знала, что так можно. — Удивлённо протянула девушка.  — Тебе нельзя — не получится уже. Они все, — Мартин указала на играющих одноклассников, — они тебя ловили. Мне жаль, но репутацию сложно восстановить, даже если это из-за болезни. Эрика ушла в слезах. Это мало беспокоило Стилински, что и подтверждало его же позицию относительно людей. Но зато Мечислава беспокоил Скотт — всё ещё застрявший между человеком и зверем — он метался по полю, периодически растворяясь в инстинктах. Стилински видел, как иногда загорались его глаза, и биохимик, кажется, впервые так сильно боялся разоблачения и убийства человека, которого он знал два дня. Когда Финсток завершил занятие, медик одним из последних пошёл в раздевалку, где задержался Маккол. Судя по обычному галдежу — одноклассники ничего не заметили, но это не отменяло того факта, что Скотт остался там. Возможно, в полуформе. Мечислав разрывался между первоначальным планом и новым другом в беде до тех пор, пока не решил послать всё к чертям и не проскочил в раздевалку после группы выходящих одноклассников. Скотт стоял лицом к приоткрытому окну — видимо, обилие запахов устроило ему сенсорную перегрузку. Он закрывал руками забрало шлема, бесплодно надеясь, что запах не просочится внутрь.  — Скотт, как ты себя чувствуешь? Мы можем выйти на свежий воздух, если тебе плохо.  — Стайлз, — одно только имя ему далось с трудом, сквозь рык и стон, — уходи.  — Скотт, назови мне одну вещь, которую ты чувствуешь тактильно. — Прошептал Мечислав, зная, что Маккол услышит, и при этом подходя ближе.  — Шлем. Металл.  — Два продукта, которые ты ел последними.  — Тост. Тост и сок. Яблочный. Стилински сделал ещё один маленький шаг.  — Чем пахнут Эллисон, твоя мама и я? Какой запах у них общий? Скотт замолчал. Его крупно трясло, будто он снова задыхался, но бывший оборотень знал это чувство — сначала он так же вспоминал ароматы.  — Мой запах. У вас. У тебя нет. Трава перебивает.  — Хочешь это исправить?  — Я могу разорвать тебя. Пополам.  — Это шок. У тебя паническая атака.  — Ты не врёшь. Друг. Мечислав, растерявший былые рефлексы, предполагал, что его рёбра могут лопнуть от силы, приложенной Скоттом, старательно убирающим когти и инстинктивно тычущимся забралом в шею человека. Транспозоны активно работали, видоизменяя его тело всё сильнее с каждым часом, а Стилински проклинал свою отстранённость во время прибытия, шок и недоверие к этому запутавшемуся подростку в первый день. Теперь биохимик не мог ничего изменить, но мог бы уделять ему больше внимания, если бы Маккол захотел. Мечиславу не стоило оставлять его одного с первым опытом обращения. Поэтому он сделал очередную глупость — снял шлем с полуобращённого и поцеловал его в висок, открывая шею. Скотт мог бы загрызть его, но этот жест доверия обычно успокаивал маленькую Эллисон, когда она случайно ломала кости. Стилински уже послал всё к чёрту, разве нет? Когда влажный нос одноклассника прошёлся по его яремной впадине, медик обнял обращённого в ответ, позволяя тому выплакаться. А потом они пошли на воздух. Скотт сидел на песке у трибуны, стараясь дышать ровно, а Мечислав зашёл за неё, выуживая заначку Финстока — початую пачку сигарет и зажигалку.  — Будешь? Скотт покачал головой.  — У меня ведь астма.  — И давно ты ингалятор использовал? Покури — табачный дым убирает чувствительность к запахам и притупляет вкус.  — Эллисон не понравится, — промямлил Скотт, всё ещё глядя прямо перед собой, — мы хотим пойти в боулинг. Как я буду страховать её, если от меня будет плохо пахнуть? Она особенная.  — Охотно верю. — сказал он искренне, вспоминая, что к Эллисон Скотт инстинктивно никого не подпускал. Мечислав отложил находку, думая о том, что сотрудничество в их со Скоттом дружбе не состоялось из-за его же постоянной неизбежной лжи. В поведении обращённого была простая животная искренность, тогда как младший Стилински был сжатой спиралью больной человеческой натуры. Однако, он смог довериться испуганному ребёнку, способному убить его на месте. Это было знаком беспросветного помутнения рассудка. Или того, что ещё не всё потеряно и есть, ради чего жить дальше. Помимо обретённого отца и Дженнифер, у него теперь была робкая дружба со Скоттом, необходимая им обоим. В остальном его школьный день прошёл без происшествий, разве что, мисс Блейк спросила его, как спалось, да и Лидия не спускала глаз. Уже после уроков, когда в сумке уютно устроился гримуар, а в руках был список препаратов для апгрейда аптечки, Стилински заметил, что в сторону школы бредёт, покачиваясь, его убийца.  — Господи, если ты есть, порази меня, пожалуйста, молнией на этом самом месте. Спасибо.