В доме твоем

      — Мне нравятся твои кудряшки, — Ксения тянет руку и теребит светлую макушку. Длинные ногти слегка царапают кожу головы.       Игорь сжимает ложку и старается не обращать на это своего внимания. На завтрак у детей безвкусная манка с комочками, которую приготовили еще вчера утром. Столовый прибор неприятно вязнет в жиже, тоскливо сообщая о качестве приготовления. А у Егора на тарелке румяная яичница.       Завтрак проходит как всегда — молчание, стук посуды, скрип стульев и тихое тиканье настенных часов. Олег сидит напротив Игоря, около Димы, и едва заметно напрягается после комментария женщины, но не подает вида, неотрывно пялясь в тарелку.       Егор следит за ними подобно ястребу, выискивая любые признаки непокорности. Игорь думает о том, чтобы просто отодвинуть тарелку и встать из-за стола назло Егору, продемонстрировать каплю свободы и неповиновения, бросить маленький вызов. Это определенно будет стоит ночи на чердаке или даже двух.       Рука Ксении вновь тянется к нему, и он правда готов отклониться, стряхнуть ее, потому что это его волосы, и трогать их можно только сугубо ограниченному кругу лиц, в которое однозначно не входит…       Сергей, ковыряющийся в своей каше справа, задевает его коленом под столом, призывая к спокойствию и сдержанности. Женщина бездумно дергает за локон, выпрямляя его. Игорю кажется, что он сейчас согнет ложку.       — Может тебе с Сережей сегодня поработать у той старой парикмахерской? Они оценят ваши шевелюры. Да, Егор? — она хихикает и переводит взгляд на мужчину на другом конце стола.       — Да, хорошая идея, — отвечает он, не отрываясь от телефона. Видимо, поняв, что скандала с утра не предвидится, теряет всякий интерес ко всему происходящему и хмурится, глядя в экран.       — Что-то случилось?       — У волгоградских снова проблемы, — вздыхая, отвечает мужчина. — Надо будет к ним съездить.       Ксения молчит, потом кивает с серьезным видом и вновь обращает внимание на мальчиков, расплываясь в фальшивой улыбке и решив не развивать тему при них.       — Значит решено. Игорь и Сергей пойдут к парикмахерской, Дима и Лиза — метро, Петя давай к вокзалу, как это было вчера, а Олежа останется дома. На обед можете не приходить, если наберете больше дообеденной суммы, купите себе пирожок. Ужин в половине девятого. Хорошо?       Хорошо. Что еще они могут ответить? И их неспособность возразить ранит раскаленным ножом.       — Лиза, как твои успехи? — неожиданно спрашивает мужчина, кладя телефон экраном вниз.       — Хорошо, — мямлит девочка и тянется к кружке, желая занять руки.       — Хорошо? Я не мог не заметить, что вчера ты принесла чуть ли не вполовину меньше обычного. Ксения мне сказала, что ты растеряла все по дороге. Ты называешь это «хорошо»?       — Э-это все дырка. Дырка в кармане, — нижняя губа девочки начинает дрожать, и Лиза яростно трет глаза.       Дима поджимает губы и уже открывает рот, чтобы что-то сказать, но рука Олега незаметно опускается под стол, и Игорь догадывается, что тот сжал ногу блондина, предостерегая. Дима замолкает, беспомощно смотря в стол.       — Ну ты чего? — Егор проводит по ее светлым волосам, заплетенным в две неаккуратные косы. — Ты же девочка. Как ты могла не заметить дырку в кармане? — говорит притворно ласково, а у самого на лице мелькает тень тщеславия. Игорь отворачивается не в силах на это больше смотреть.       — Я отработаю, — судорожно вздыхает блондинка, закрывая глаза, когда рука отстраняется, вырывая пару запутавшихся в пальцах волосинок.       — Конечно отработаешь. Но впредь чтобы такого не было, — Егор одним глотком допивает содержимое чашки и с надменно-равнодушным видом покидает комнату, оставляя детей с испорченным на весь день настроением.       Приняв это как окончание завтрака, Игорь встает под режущий ухо скрип стула и уходит, спеша побыстрее покинуть дом. Обувается, надевает любимую кепку и выходит.       Свежий воздух помогает успокоиться, не думать о том, как бы здорово было бы перевернуть тарелку с подобием каши на голову Ксении или Егора, а лучше обоих. Вдох-выдох, вдох-выдох.       Он дышит сквозь зубы, сжимая и разжимая кулаки. Солнце нещадно светит в глаза. Раздражает. Как и птицы, орущие на дереве.       — Все в порядке? — Сергей подходит сзади и кладет руку ему на плечо.       — Просто прекрасно. Пошли.       — Ты не попрощался с ребятами.       — Они простят, — фыркает он, отворачиваясь.       — Игорь, — Сергей хватает его за руку, останавливая. — Она же специально тебя провоцирует. Не обращай внимания.       — Я не могу просто не обращать внимания! — Игорь вырывает руку и продолжает идти в ускоренном темпе.       — Но ты же знаешь, что произойдет, если ответишь ей. Егор…       — Мне плевать на него.       — А на Олега? Он же не будет стоять в стороне. Как и мы с Димой. Если не ради себя, то ради нас, — умоляюще произносит рыжий.       Игорь смотрит в просящие глаза друга и чувствует укол вины. Он в ответе за них, они в ответе друг за друга. Гордость не такая большая цена. Они все ее платят и даже больше, унижаясь и стараясь умилостивить взрослых, чтобы избежать наказания. Ксения с Егором давно вычислили рычаги давления на них и теперь беспощадно играют с детскими чувствами и эмоциями.       Если бы их хоть один раз отпустили вчетвером, они бы могли исчезнуть, уйти, куда угодно: на свалку, за город, да хоть вернуться в тот детский дом. Потом они бы нашли полицейских, рассказали им все, спасли бы Петю и Лизу. А взрослых засадили бы за решетку до конца их дней.       — Я постараюсь, — бурчит он, надвигая на глаза кепку и продолжая идти медленным шагом. Парикмахерская недалеко, но туда ходят в основном пожилые и с утра. — Придумал что-нибудь насчет Диминого зрения?       — Все мои знания ограничиваются передачей из радио и газетных статей, — с сожалением отвечает Сережа, проводя рукой по спутанным волосам. — Понятно лишь то, что своровать первые попавшиеся не вариант. Нужен рецепт от окулиста.       — Значит придется просить.       Дима начал хуже видеть незаметно для остальных, и понять случилось ли это спонтанно, постепенно или после драки было невозможно.       Если постепенно, то кое-кого ждет парочка поучительных бесед с Олегом. Что еще страшнее, казалось, что с каждой неделей оно становилось еще хуже. При приглушенном свете Дима не может различить ступени лестницы, только быстрая реакция Игоря не дала ему свалиться кубарем в последний раз; на рисунках цвета выходили за поля. Однажды по дороге домой он обронил мелочь и собирал ее неутешительно и тревожно долго, из-за чего в конечном итоге опоздал на ужин. Бывало путал пакет с кошкой, домашнего шотландского сеттера с Долли и камни с жуками.       У Игоря каждый раз сосет под ложечкой, когда Дима ходит куда-то один. А цепкий страх за друга скребет нутро, вынуждая кусать губы и беспокойно следить за каждым его движением. Нужны были очки и нужны были срочно.       Парикмахерская «Роскошь» действительно очень старая, старше Игоря. Это многоэтажный дом, на первом этаже находилась парикмахерская и маленький продовольственный магазинчик. Покосившиеся буквы, бледные с облупленной краской, держатся лишь благодаря чуду. На окнах выпуклые решетки и занавески, прямиком из шестидесятых. Штукатурка трескается и обваливается, мальчишки часто ковыряли ее. На окне круглогодично лежит деревяшка с надписью: «Под окнами не ходить. Падает снег и не только». Бабушки, чьи пенсии не позволяют салон категории получше, ходят в «Роскошь» в первую субботу месяца, собираясь в небольшие стайки, чтобы провести вместе время и посекретничать.       Когда мальчики подходят к парикмахерской, старушки уже были внутри. Досадно. До стрижек, они куда охотнее расстаются с мелочью.       Игорь садится на бордюр, упираясь локтями в коленки. Шапка оказывается под ногами — удобнее, когда бросают, а не дают в руки. Сережа располагается рядом. Не мигая, смотрит в землю. Он догадывается, чем занята его голова.       — Я сам попрошу у Ксении, — заявляет Игорь. — Сегодня вечером. Егора не будет. Он вроде как в Волгоград собирался.       — Вместе попросим, — возражает Сережа, качая головой. — Если Олег еще не сделал этого. Вчера Дима при нем чуть не упал на левую руку. Гипс сняли совсем недавно.       Игорь морщится, но не спорит. Олег действительно взял на себя роль их «мамочки», к его неодобрению. Раньше, когда они вдвоем еще жили в детдоме, эта черта не так сильно проскальзывала в их отношениях, но с образованием их небольшой компании, можно сказать, семьи, эта роль плотно укоренилась в нем.       Олег, в отличии от Игоря, был более вдумчивым, остывал так же быстро, как и выходил из себя. Игорь знает, что они все чуть ли не погодки, и Олег определенно заслужено занял место их опекуна и защитника на правах старшего, но его попытки заступиться за них больше похожи на отчаянный трюк камикадзе, нежели на что-то действительно полезное и хотя бы относительно безопасное.       — Когда-нибудь, я не знаю когда, но мы сбежим, — тихо и зло говорит Игорь, не смотря на Сергея.       — Игорь! — шипит Сергей, словно взрослые сейчас выйдут из парикмахерской и накажут их, словно сама мысль о побеге будет стоить им больше, чем они могут себе позволить.       — Лизы здесь нет, — Игоря злит Сережина трусость, чрезмерная забота Олега, Димино зрение, своя беспомощность. — Если мне придется заткнуть тебе и Диме рот кляпом и связать руки, чтобы вытащить из этого места, то будь уверен, я так и сделаю.       Он жалеет о своих словах в ту же секунду, как они срываются с его губ. В Сережиных глазах мелькает обида, и он, поджимая губы, отворачивается и смотрит в окно на бабушку, с улыбкой разглядывающую свое отражение. Гнев сменяет пустота, а потом приходит липкое и удручающее чувство вины, холодными пальцами сдавливающее горло. Вдох, выдох.       — Прости. Я не…       — Думаешь мне нравится находиться в этом доме? Ночевать там, наверху? Каждый день переживать за вас и гадать, какое настроение у взрослых за столом? — Сергей не отрывает взгляд от окна. Молчит.       — Нет, — глухо отвечает Игорь.       — Нет, — тихим эхом отзывается рыжий и ловит первую брошенную монету.       Дома тихо. Игорь смотрит на Сергея, а тот лишь пожимает плечами. Они проходят вглубь дома.       Дима с Лизой сидят на диване и тревожно оглядываются по сторонам. Игорь сразу же напрягается. Детям редко разрешали сидеть перед телевизором, а тем более на диване, на котором часто спит Егор. Дима нервно кусает губы, а Лиза беспокойно накручивает волосы. В голове мелькает страшная мысль — Дима накосячил, а блондинка наябедничала.       Сотни оправданий проносятся в его голове, если что-то домашнее, можно взять вину на себя, если деньги, можно сказать, что это все из-за зрения, если Лиза услышала что-то про побег и рассказала взрослым, можно сразу переносить одеяло и подушку на чердак. В лучшем случае.       Олег появляется неожиданно, Игорь даже не замечает его, пока тот не подходит совсем близко. Голубые глаза друга тревожные, но он качает головой, на корню пресекая любые вопросы. Он берет за локоть Сергея и ведет к дивану, кивком головы давая знак следовать. Они садятся. Сережа сразу кладет руку на ногу Диме и легонько сжимает, а тот пытается улыбнуться, но выходит слабо, болезненно и жутко неестественно.       — Все будет хорошо, — тихо шепчет Олег и уходит на кухню, возвращаясь с Ксенией.       — Дети, у меня плохие новости, — она выглядит немного растрепанной, но в целом так же, как и утром. — Петя сегодня был замечен за непростительным. Он разговаривал с человеком в форме на вокзале. Мы все знаем правила, не так ли? — Дети кивают. Игорь чувствует, как скручивает живот. — Егор его видел.       Ксения внимательно смотрит на каждого из них, мучительно долго выдерживает паузу.       — Он был сурово наказан, и теперь мы не говорим о нем. Забываем, как будто его никогда и не существовало. Петр теперь не является частью нашей семьи. Все ясно? Одно упоминание его имени и будете ночевать на чердаке четыре дня. Свободны.       Она разворачивается и уходит в свою комнату, закрывая за собой дверь на замок. Игорь каждой клеточкой тела ощущает, как в нем закипает злость вперемешку с болью и отчаяньем. Петя был хорошим, слегка нелюдимым и отстраненным, но добрым и щедрым. Он был их другом, был их семьей.       Лиза тихонько всхлипывает, и при всей его к ней неприязни, он ей сочувствует. Она была знакома с ним дольше всех, и эта потеря ломает ее, как шторм тонкую ветвь молодого дерева. Ком в горле не дает ему сказать утешительные слова. Дима с Сережей справятся с этим и без него. Ему хочется выломать дверь в спальню взрослых и все там разбросать, уничтожить, уйти отсюда. Обида и беспомощность переполняют его, требуют высвобождения. Игорь встает с дивана, но Олег ловит его руку, смотря в глаза, заглядывая в душу.       — Не надо, — говорит он.       Игорь грубо вырывает руку и бежит на кухню, в секунду открывает выдвижной шкафчик, перебирает столовые приборы. Наконец находит то, что искал — старые, ржавые ножницы. Он знает, что Олег следит за ним, проверяет. Игорь не обращает внимания, не видя ничего и никого, только красную пелену, застилающую зрение.       Ураганом проносится мимо друга, стоящего в дверях. Закрывается в ванной, оглушительно громко хлопая дверью в звенящей тишине. Единственное зеркало в доме висит над раковиной. В нем мальчик лет двенадцати, с заживающей царапиной на подбородке и мокрыми глазами. Беспомощный, жалкий. Он злится. На Ксению, на Егора, на себя, на всех.       — Не делай глупостей, — раздается приглушенный голос из-за двери. В голове яркая картинка: Олег опирается на дверь, прислушиваясь к звукам воды, а глазами следит за остальными на диване.       Игорь вытирает слезы и резкими движениями начинает обрезать волосы.