В доме твоем

      Холодно. Ветер тоскливо напевал давно знакомую мелодию под аккомпанемент старого дома, возвращая Диму в светлое прошлое. В прошлое, где не было Ксении, не было Егора, не было скандалов, заканчивающихся некрасиво, отвратительно, не было постоянного запаха сигарет, спиртного, плесени, не было постоянного страха.       На втором этаже было едва ли теплее, чем на первом. Кутаясь в старое, местами дырявое одеяло, давно пропахшее табаком, Дима нехотя думает о том, что сейчас делает Ксения. Он поднимает голубые глаза и встречается взглядом с Петей, пожимает плечами на тот же немой вопрос.       Две недели назад они потеряли девочку. Она просто не вернулась с вокзала. Пропала. Иногда Диме тоже хочется не вернуться, исчезнуть. Теперь их четверо и это — слишком мало. Дима знает, что этого недостаточно, по крикам, доносившимся с первого этажа вчера ночью, он также знает, насколько это важно, по звукам разбитых бутылок. Ксения рвёт и мечет, Егор вздыхает и позволяет ей уладить ситуацию, дав добро после двух часов ругани. Она уходит рано утром, сообщая, что сегодня у них выходной и они могут посидеть дома и послушать радио, треплет Петю по спутанным и грязным волосам, не обращая внимание на затравленное выражение лица мальчика, и закрывает за собой ветхую дверь. Егор смеряет их взглядом, и всем становится понятно, что никакого радио у них сегодня не будет.       Лиза тихо зовет Петю, просит спуститься вниз и поискать что-нибудь поесть. Вчера она легла рано и не успела к их совместному ужину, и Дима её понимает — никто не хочет ужинать с Ксенией и Егором в плохом настроении, они с Петей не получили ложкой по руке только благодаря тому, что взрослые были слишком увлечены руганью друг с другом. Мальчик качает головой, отказывая, смотрит на Диму. Дима вздыхает и нехотя покидает диван, натягивая одеяло на плечи. Он подходит к Лизе и улыбается ей, протягивая руку. Та с радостью принимает её, и они спускаются вниз по ужасно скрипучим ступенькам, отчаянно надеясь не разбудить Егора, заснувшего диване.       Они жили в старом двухэтажном доме в далеко не самом благополучном районе города. Обшарпанные стены, отопление, состоявшее из грелок и допотопных, но надёжных обогревателей, протекающая крыша и отсутствие тёплой воды стало неотъемлемой частью их жизни. На первом этаже расположились взрослые. Здесь же была и кухня и ванная. В зале стоял старенький телевизор, диван с пятнами столетней давности и ненадёжная табуретка грязно-жёлтого цвета. Спальня, располагавшаяся возле кухни, была единственным доказательством того, что у владельцев дома есть какой-то доход. Детям входить туда строго-настрого запрещалось, но однажды, когда утром Егор раздавал им задания на день, Ксения вышла из комнаты, на секунду открыв их взглядам вид на запретное помещение. Дима увидел только красивые кремовые обои с узорчатыми цветами, комод из тёмного дерева, заваленный проводами, телефонами и бумагой.       Казалось, что комната существует отдельно от дряхлого дома, в другой вселенной, где Ксения и Егор — милая супружеская пара, усыновляющая детей из детских домов, спасающая от всепоглощающего одиночества, закрывающая стыки обоев и места, которых коснулась немытая рука ребёнка, совместными фотографиями и детскими рисунками.       Последняя ступенька предательски громко скрипит, и Лиза замирает в испуге, сжимая руку Димы. Они прислушиваются, но храп Егора не прекращается, и дети осторожно продолжают свой путь на кухню. Лиза спешит к морозильной камере, представляющей собой небольшой ящик, едва достающий до плеч Димы. У взрослых был свой отдельный холодильник: большой, серый, всегда наполненный бутылками и едой.       Девочка опускается на колени, открывая камеру. На первой полке стоит кастрюля с супом — его долго и муторно размораживать; на второй полке — бесхозная тарелка с пюре и кусочек уже давно высохшего лимона. Лиза ожидаемо делает свой выбор в пользу пюре. Микроволновка имелась, но громко шумела, да и пользовались они ей крайне редко. Завтракали обычно вместе, внимательно слушая задания на день, на обед. Если дети не находили чего-нибудь съестного на улицах, они возвращались домой и под неодобрительные взгляды Ксении ели то, что она давала, а ужинали они только в присутствии Егора. А потом их отводили в комнаты и всё по кругу.       Взрослые не запрещали им таскать еду когда им вздумается (только из своего морозильника, разумеется), но они также не забывали сказать, что после это обязательно выразится в недостатке их общего приёма пищи.       Лиза вопросительно смотрит на Диму, протягивая ему ложку, тот отказывается, желая поскорее подняться наверх и не выходить до самого вечера, поужинать и не выходить до утра. У Лизы светлые волосы и большие голубые глаза. Они похожа на куклу с витрины магазинов, только без нарядов и бантов. Ксения с Егором её любят, ей сложно не симпатизировать, такого же мнения придерживаются и прохожие на улице, видящие красивого ребёнка в лохмотьях и с картонкой с душещипательной историей о больном младшем брате и ушедшем отце-алкоголике.       Она оставляет немного пюре на тарелке и убирает его обратно в морозильник. Дима задаётся вопросом: наелась ли она или просто не хотела мыть посуду холодной водой. Мытьё посуды происходило поочерёдно и сегодня была очередь Пети. Несоблюдение очереди каралось ночью на чердаке. Чердак был старым, пыльным, постоянно издающим жуткие звуки. Там было холодно, страшно и одиноко, но что хуже всего — там ужасно воняло. Егор говорил, что так пахнут дети, которые слишком долго находились на чердаке из-за своего непослушания, что они слились со стенами, с полом, с грязью. А потом смеялся хрипло, надрывно. Дима оказался там однажды за кражу бумаги у Ксении. Его едва не вырвало от тяжелого, удушливого запаха. Он где-то уже чувствовал его, но не мог вспомнить где и когда. А еще там были мыши, что не было особенно большой проблемой. Они скрашивали его одиночество, отвлекали от вони. Они как-то поссорились из-за этого с Лизой, грызуны у неё вызывали истерику и панику, Пете просто было всё равно.       Когда они вернулись, Пётр копался в вещах пропавшей девочки. Их комната была небольшой, но спокойно вмещала в себя три кровати, стол и светлый деревянный шкаф. Тут и там валялись одеяла, тряпки и газеты, которыми они закрывали щели в окне с видом на мусорку.       — Что ты делаешь? — прошептала Лиза, без упрека, с любопытством, стараясь заглянуть мальчику через плечо.       — И ежу понятно, что она не вернётся, — отвечает Пётр, не отвлекаясь от полиэтиленового пакета с бумагой, тряпками и одной плюшевой игрушкой — львёнок без хвоста. — На, — он сует Диме несколько листов тетрадной бумаги в клетку и красный карандаш, — ты же говорил, что тебе негде рисовать.       Дима колеблется пару мгновений, прежде чем протянуть одну руку за листами, другой придерживая одеяло на плечах.       — Спасибо, — мямлит он.       — Ей спасибо.       Петя был одиноким, слегка апатичным ребёнком. Всегда держался особняком и на все Димины попытки сблизиться отвечал лишь странным взглядом и коротким «Давай потом, а?». Он жил со взрослыми дольше Димы, но цеплялся за своё прошлое куда сильнее. В редкие дни, когда мальчик был в настроении разговаривать, он говорил о своём отце, о том, что его семья не сегодня, так завтра заберёт его. Дима улыбался и кивал, всей душой желая, чтобы так оно и было, но разумом понимая, что спустя два года шансов у него не больше, чем у этого дома на ремонт.       С Лизой было еще сложнее. Она была непредсказуема, уверенна в себе, рассказывала интересные истории о своих заданиях, легко шла на контакт. Они могли бы найти общий язык, подружиться, если бы не её постоянная жажда рассказывать всё взрослым — свои сны, свои мысли, их мысли, их проступки, ошибки, секреты. Всё, что знала Лиза знали и взрослые; казалось, ей физически необходимо всё рассказать, получить одобрение и мятную конфетку из старой железной банки из-под кофе.       Восемь месяцев назад, когда Дима только прибыл в это место, он выучил этот урок далеко не самым лучшим образом, научившись держать язык за зубами. Может, именно поэтому Петя, живший с Лизой два года, стал скрытным и недоверчивым. Девочка увлечённо рассматривает цветные платочки пропавшей. Петя, видимо решивший, что ничего интересного в пакете больше нет, вернулся на свою кровать, кутаясь в бардовое одеяло, позволив соседке по комнате забрать оставшиеся вещи. Дима медленно следует его примеру, взглянув на часы. Шесть часов вечера.       — Как вы думаете, Ксения сегодня приведет кого-нибудь? — Лиза пытается завязать платок на голове, но сдается после второй неудавшейся попытки.       — Сомневаюсь. Она же без Егора.       Дима надеется, что нет, но ничего не говорит, пожимая костлявыми плечами. Если Лиза расскажет взрослым, он проведёт на вонючем чердаке добрую неделю. Петя, видимо, придерживается того же мнения и замолкает после короткой реплики. Лиза задумчиво кивает, аккуратно откладывая платок. Они сидят в тишине, погрузившись в свои мысли, не замечая начинающегося дождя за окном. На потолке ожидаемо начинает темнеть пара пятен, на пол падает первая капля, выводя детей из раздумий. Петя встает и идёт за небольшим ржавым кувшином, стоящим на подоконнике. Диме не сложно представить, в каком состоянии сейчас находится чердак.       Внизу слышны кряхтения и сухой кашель: Егор проснулся. В их доме всегда были тонкие стены. Шумит посуда, звук воды, бегущей из-под крана, спустя пару мгновений — скрип лестницы. Дима поворачивает голову к двери, отрываясь от наблюдения за каплями воды, разбивающимися о дно кувшина, за пять секунд до того, как дверь открывается.       — Ксюша еще не приходила? — хрипло спрашивает Егор, обводя их взглядом.       — Нет, — Лиза спрыгивает с кровати, демонстративно поправляя кувшин. Петя отворачивается к окну и закатывает глаза.       — Хм, — мужчина равнодушно смотрит на детей, потом переводит взгляд на окно, — Я говорил ей, что это плохая идея. Но она как…       Он замолчал, услышав звук открывающейся двери.       — Ужинать, — напоследок говорит он, спускаясь вниз.       Дима переглядывается с ребятами, с сожалением покидая кровать и одеяло. Он неспешно идёт за Петей, гадая, что у них сегодня на ужин, и замирает у входа на кухню. За столом сидит мальчик. Его ровесник, кажется: рыжий, худой и испуганный, вцепившись в край стола, он не сводит голубых глаз с Ксении и Егора, о чём-то активно перешёптывающихся у плиты с двумя рабочими конфорками. Его одежда выглядела старой и потасканной, в некоторых местах даже прожжённой. Уличный?       — Дети! — радостно восклицает Ксения, поворачиваясь к ним. Капли воды с её волос долетают до самого стола. Дима успевает разглядеть за её спиной пару пачек лапши быстрого приготовления и новый чайник. Раньше у них был только электрический. — Это Серёжа. Теперь он часть нашей… семьи.       Дима старается выглядеть как можно радушнее ради мальчика, но не может избавиться от мысли, как гонг бьющей в его голове, что для него, для всех них вступление в эту новую «семью» стало точкой невозврата. Ребёнок едва на них смотрит, возвращая всё своё внимание Ксении.       — Серёж, это Пётр, Дима и Лизонька. Помнишь, я тебе говорила, что здесь ты найдешь друзей? Вот, — она победоносно указывает на них ложкой, потом на стол. Дети послушно занимают свои места. — В нашем доме каждый сидит на отведённом ему месте…       — Потому что порядок и дисциплина — это первое, чему ты научишься, — вставляет Егор, внимательно смотря в широко раскрытые глаза мальчика.       — Садись здесь, — женщина отодвигает стул рядом с тем местом, где уже сидел Сергей. — Ты сидишь на месте Лизы.       Девочка активно кивает головой и идёт к своему месту. Дима занимает своё — напротив новенького — и замечает его бледность. Хочет спросить, всё ли в порядке, но уже знает ответ и улыбается. Пётр, как дежурный по кухне, расставляет тарелки и раскладывает столовые приборы. Ксения и Егор уже сидят в концах стола. Стол не маленький, с каждой стороны поместятся по четыре человека, один во главе стола — Егор, и ещё один с другого конца — Ксения.       Сергей без лишних вопросов садится и тут же отказывается от своей порции. Дима хочет сказать, чтобы он ел, что эта лапша — самая вкусная еда на ближайшие недели, что пресные макароны, рис и гречка с луковой подливой и консервами по акции и вполовину не такие вкусные, как эта лапша с приправами. Мальчик упрямо качает головой, Ксения натянуто улыбается, но ничего не говорит.       — Как прошёл день? — спрашивает она, обращаясь к детям. Егор фыркает, но хранит молчание, доедая суп.       — Хорошо. Утром мы немного поиграли в комнате, потом поспали, потом перекусили остатками морозилки. А ещё мы разобрали вещи пропавшей Софии, там был такой красивый платочек! Как она только могла его оставить? Я бы нигде его не оставляла, — на одном дыхании выпаливает Лиза.       Дима видит тот момент, когда Серёжа действительно понимает, что сказала Лиза, как тот цепляется за слово «пропавшей». Он пинает его ногой под столом и еле заметно качает головой, ковыряясь в своей тарелке. Сергей хмурится, но передумывает что-либо говорить, продолжая сверлить пол взглядом.       — София была глупой и за свою же глупость поплатилась, — холодно, но с фальшивой улыбкой заявляет Ксения. — Вы оказались гораздо умнее.       Ужин завершается в тишине, под стук ложек и капель дождя о стекло. Дима смотрит на зашуганного мальчика напротив и узнает себя пару месяцев назад. Не самое приятное зрелище.       — Кто сегодня убирается на кухне?       — Я, — Пётр первым встает из-за стола и собирает тарелки.       — Дима, отведи Сергея в спальню. Егор поговорит с ним завтра утром. Дима послушно берёт холодную руку рыжего мальчика и ведёт за собой на второй этаж. Лиза идет за ними, напевая песню из какой-то рекламы. Дождь всё ещё льёт, и Дима с сожалением замечает, что кувшин почти полный, а в других местах, где протекает крыша, пол и вовсе мокрый. Благо, над кроватями потолок всё ещё сухой. Он сажает новенького мальчика на свою кровать и лезет в шкаф за игрушечным ведром для песочницы с треснувшим дном, которое они с ребятами заклеили кусочками пластилина. Лиза стелет полиэтиленовый пакет на другие места. Надо сказать Пете, чтобы он захватил с собой пару чашек. Взрослым не нравится, когда со второго этажа протекает в гостиную или ещё хуже — на кухню.       — Держи, — Серёжа, неожиданно тихо оказавшийся за его спиной, протягивает ему пластмассовый стаканчик, разглядывая при этом пол.       — Спасибо, — Дима принимает стакан. Осталось ещё два места. Возможно, он найдет пару пластиковых бутылок под кроватью Софии. Она любила собирать всякий хлам.       — Как Ксения нашла тебя? — Лиза с любопытством смотрит на новенького, вновь теребя платок в руках. Дима вздыхает, решая про себя, стоит ли попросить её о помощи в поисках бутылок. Лиза всегда жила одним моментом, не думая ни о чём другом. Завтра им всем с утра придётся выслушивать лекцию о мокром потолке на первом этаже, если они сейчас не придумают, как предотвратить это.       — Она… помогла мне, — мальчик обнимает свои колени, забиваясь в угол кровати.       «Мы поможем тебе, хорошо? Просто веди себя тихо». Дима трясёт головой, прогоняя воспоминания.       — Лиза, помоги мне, — просит он, передавая ей старую шляпу-боливар.       — Она протечет.       — Нет, если мы обложим дно пакетом.       Дождь за окном лишь усиливается. Дима прикидывает, сколько раз им придётся вставать ночью, чтобы опустошить всё то, куда сейчас стекает вода. Петя возвращается довольно быстро, с холодными руками и слегка мокрой майкой. Он недовольным взглядом обводит комнату и уходит за стаканом. Возвращаясь, желает всем спокойной ночи и в одежде ложится на кровать. Новенький кивает, но никто, кроме Димы, не замечает этого. Лиза, кажется, только сейчас в полной мере ощутила исчезновение Софии, тоскливо разглядывая свою кровать. Обычно они спали вместе. Она ложится, сжимая в маленьких кулачках платок в голубой цветочек. Серёжа сидит на кровати, неотрывно глядя в окно. Дима на секунду думает о том, чтобы лечь с Петей, дав таким образом новенькому больше места, но оставляет эту идею. Мальчик выглядит одиноким и испуганным. Он медленно залезает на кровать и достаёт свой — синий — и красный — Софии — карандаши, бумагу и небольшой кусок гипсокартона, чтобы рисовать было удобнее.       —Ты скучаешь по ним? По маме и папе. — тихо спрашивает Дима, кинув опасливый взгляд на кровать девочки.       Сергей мотает головой, крепче сжимая колени. Дима поджимает губы. Он скучает. Сильно. И больше всего боится, что образы родителей сотрутся из его памяти. Какое-то время они сидят тихо, слушая дождь и воду, собирающуюся в посудинах. В какой-то момент Серёжа отворачивается от окна и аккуратно заглядывает за руку рисующего.       — Рисуешь? — Дима поднимает взгляд и впервые смотрит в голубые глаза мальчика. В первый раз за весь вечер он смотрит так близко и долго. Светлые ресницы красиво обрамляли небесные глаза, на носу едва заметно виднелись веснушки, а на виске — сажа. Он кажется заинтересованным и слабо кивает в ответ. — Держи, — он протягивает ему красный карандаш и один из листов.       — Он красный.       — Тебе не нравится? Возьми синий.       Серёжа принимает карандаш, начиная выводить незамысловатые узоры. Дерево, наконец-то понимает Дима. На его листике цветок в горшке. Из прошлого. Через тридцать минут внизу включается телевизор. Он не может не радоваться сегодняшнему отсутствию скандалов. Мальчик и так был слишком напуган, а бьющиеся бутылки и крики лишь усугубят положение и настроение завтрашнего разговора. Его первый диалог с Егором прошёл не так гладко, как хотелось бы. Он расплакался, и ему запретили кушать с другими детьми за одним столом в течении трёх дней. Он завтракал, обедал и ужинал в стороне, сидя на стуле и держа тарелку руками.       — Завтра, когда Егор будет разговаривать с тобой, — начинает он, залезая под одеяло, пряча замёрзшие ноги, — не перебивай его, не плачь, просто… кивай и слушай, хорошо?       Сергей долго смотрит на него, хочет что-то сказать, но хранит молчание, потом медленно кивает, возвращая предметы для рисования.       — Оставь себе, это теперь твоё.       — Спасибо.       — Спокойной ночи, Серёжа.