(Не) родной

***

 — В чём дело? — спросил Ваймак, нахмурившись ещё сильнее. С каждым разом его тон терял всё больше терпения. Казалось, полиция даже здесь взаимодействовала с ними на полставки, не считая нужным посвящать Лисов во все детали происходящего. Всё из-за того, что с тех пор, как помощник связывался с Браунингом, прошло значительное количество времени, в течение которого Лисов не посвящали в «конфиденциальную информацию».  — Мистер Андерсон, — обратилась Эбби к тому, кто, как ей казалось, мог отличить вежливый тон от переходящего к отчаянной мольбе, — Нила не нашли? Вопрос повис в воздухе, чтобы каждый мог ощутить напряжение и болезненное колющее ожидание чего-то неизбежного.  — Пока нет, — сдался Адам под неодобрительным взглядом шерифа.  — Послушайте, — вновь строго заговорил Хендерсон, — мы все здесь теряем драгоценное время. Вы должны дать показания, если хотите хоть как-то посодействовать ситуации. Не стоило ему так говорить.  — Нам стоит извиниться за то, что своим присутствием мы напоминаем вам о том, насколько бесполезной работой вы занимаетесь? — Эндрю вложил в вопрос весь яд и злость от бессилия. — Вместо того, чтобы искать Нила, просто сидите здесь и требуете, блять, чтобы мы подписали грёбаные бумаги. Ещё больше, чем злость от бессилия, Эндрю выводило из себя осознание, что Нил бы точно знал, что делать и как привести его в себя. Знал бы что сказать и как сгладить конфликтные углы любой ситуации. Если бы он ещё знал, что мог, точно мог сказать Лисам, что ему угрожали, его нашли, его больной папаша вышел на свободу и требует расправы. Если бы он только вместо самопожертвования выбрал их. Ваймак не успел остановить Эндрю или извиниться перед шерифом, когда тот поднялся с места. Похоже, произойдёт что-то нехорошее.  — С меня достаточно, — строгим, холодным тоном заговорил Стэнфорд. Эндрю знал, что именно звякнуло, когда Стэнфорд потянулся к своему поясу. За невозмутимостью скрывался тот праведный гнев, который Эндрю привык видеть у взрослых, раздражённых тем, что у них нет контроля над ним. Поэтому обычно, чтобы не доставлять Эндрю ещё больше поводов для насмешек над ними, они скрывали свою злость за холодной строгой маской и так или иначе находили свои рычаги воздействия. Правоохранительные органы уже знали, что сделать и куда надавить, чтобы получить своё. Эндрю сжал челюсти, взглянув на копа так, чтобы тому стало ясно: наручники сделают только хуже, даже до того, когда их попытаются надеть на руки Эндрю. Сама мысль об этом казалась отвратительно пугающей. Нельзя было допустить, чтобы руки что-то сковывало. Сволочь — Стэнфорд — приближался широкими, в виду раздражения немного нетерпеливыми шагами, обходя собственный стол. На плечо Эндрю легла рука Ваймака:  — Прошу прощения, шериф. Эндрю может быть вспыльчив, как и все мы, но на то есть причина, — выделил он. Эбби поняла его и взяла слово на себя.  — Нил дорог для нас, а вы, в свою очередь, отказываетесь сообщать нам хоть что-то и том, как продвигаются поиски, что с подозреваемыми… Терпение Стэнфорда явно уже шло на износ. Именно настороженное наблюдение за ним не давало Эндрю углубиться в мысли, как за него заступился тренер и Эбби. Однако, едва ли их слова помогли, потому что, очевидно, это была не та правда, которая нужна копам.  — Я уверен, что наше сотрудничество станет более покладистым, если Эндрю, — шериф выделил его имя таким тоном, что Миньярд едва не скривился. Нил всегда звал его по-другому; не так, словно боится, ненавидит, хочет подчинить; в последнее время имя Эндрю из уст Джостена значило, что он действительно хотел звать его, хотел, чтобы Эндрю находился рядом, не уходил ни на метр дальше; мысленно Эндрю раз за разом вторил в ответ: «Нил, Нил, Нил» только, чтобы удостовериться, что происходящее реально. Сейчас у него не осталось ничего из воспоминаний, и от осознания, насколько он нуждается в этом, всё внутри скручивалось в тугой узел. — поймёт, что не стоит принижать работу полицейских. Когда коп подошёл ближе, то Эндрю — со всей своей поразительной реакцией и рефлексами, полученными от дерьмовой жизни — в одно мгновение поднялся и толкнул Стэнфорда так, что тот, несмотря на явное преимущество в весовой категории, всё равно покачнулся — скорее от неожиданности. Послышались вздохи и тихое «О чёрт». Злобное удовлетворение зарычало внутри Миньярда там, где обычно находилось всё, что не выходило наружу, а именно — чувства и подлинные эмоции. Эндрю не жалел, что оказывал явное сопротивление. Если это поможет узнать хоть что-то о Ниле, он готов сделать даже больше, чем можно представить. Яростный взгляд шерифа впился в него словно оружейный прицел. О, так он догадался, с кем связывается? Наручники расстегнулись.  — За оказание сопротивления, — стальным голосом заговорил коп, словно приговор выносил, — посидишь пока так, — он вновь подошёл ближе, стоя в небольшом шаге от Эндрю. Голкипер было дёрнулся, чтобы не позволить кому-либо даже допустить мысль, будто Эндрю можно обездвижить так просто и без последствий, — следующий, кто попытается, уедет отсюда на машине скорой помощи — но рядом с ним встал Ваймак, протянув свою руку к шерифу.  — Я присмотрю за ним, шериф. Стэнфорду потребовалось всего пара секунд, чтобы принять решение — и надеть наручники на запястье Эндрю и Ваймака. Миньярд не знал, на кого злился больше: себя, что позволил этому случиться, Ваймака, который подстёгивал его вести себя более сдержанно, или идиотского шерифа. Крайне напряжённую тишину прервал звонок телефона, Адам тут же быстро покинул кабинет, чтобы ответить в уединённой обстановке. Ваймак, теперь вынужденно стоя рядом с Эндрю, следил за ним, поскольку задача о «примерном» поведении голкипера легла на его плечи больше, чем когда-либо. Не то чтобы такое происходило впервые, но ответственности это не убавляло. Спустя несколько невыносимо долгих и напряжённых минут вернулся Андерсон.  — Есть ли какие-нибудь новости? — надломленным голосом спросила Эбби, словно подозревала, что непривычно долгий телефонный разговор, скорее всего, содержал какие-то важные новости. Адам бросил быстрый взгляд на шерифа, безмолвно спрашивая о чём-то, затем уверенными широкими шагами преодолел расстояние до их стола и объявил:  — Нашли. Всё вокруг замерло, чтобы в следующий миг разразиться хаосом неверия и невозможной надежды.  — Живым? — одновременно спросили Эбби, Эндрю, Ваймак и Дэн. С интонацией от надежды до строгого требования («Давай же, бегунок, ты не можешь так умереть»).  — Госпитализирован в больницу в тяжёлом состоянии, — кивнул Адам. Послышались облегчённые вздохи и шёпот.  — Отправь туда Браунинга, — распорядился Хендерсон, заглушая своим серьёзным голосом другие более облегчённые и радостные.  — Мне нужно в больницу, чтобы увидеть Нила, — уверенно заявила Эбби, поднявшись со своего места.  — Пока вы не дадите показаний, вообще не увидите Нила! — не сдержавшись, рявкнул шериф. Именно в тот момент Эндрю готов был сорваться, но его опередили.  — Вы не имеете права не ставить меня, как приёмную мать, в известность о состоянии Нила. Вы обязаны сказать мне, в какой он больнице, — настояла Эбби, твёрдо смотря на шерифа.  — Она права, сэр, — подал голос Адам. Шериф зло зыркнул на него. — Давайте поступим следующим образом: мисс Уинфилд отправится в больницу к Нилу, а остальные — в гостиницу под охраной. Когда все будут убеждены, что с Нилом всё в порядке, и более отдохнувшими, сотрудничество пройдёт намного проще. Такой расклад не устраивал только двоих людей — шерифа и Эндрю. Пусть идут к чёрту, если думают, что Эндрю будет сидеть сложа руки и ждать, пока Нила, возможно, привезут к ним. Он должен сам увидеть его. Машинально он дёрнул рукой в наручнике, привлекая внимание Ваймака, тот посмотрел на него с немым вопросом в глазах. Кому, как не ему, догадаться о мыслях Эндрю в данный момент?  — Скажите адрес, — обратилась Эбби к Адаму, — или может…  — Вас отвезут, — прервал её Адам, поднявшись из-за стола. Кажется, собирался лично позаботиться о том, чтобы она благополучно добралась из больницы. — Пойдёмте, я вас провожу. Шериф напряжённо следил за ними, и казалось, что вот-вот передумает.  — Остальные под вашим присмотром, шериф Хэндерсон, — уже перед самым выходом из кабинета произнёс Адам. С каждым их шагом к двери всё внутри Эндрю гудело, трещало, противилось безропотному ожиданию и в ярости разбивалось на бесконечное количество частей. Острые углы осколков царапали горло и своим грузом тянули вниз, заполняя пустоту обрывками и ничего не стоящими чувствами.  — Эбби, — шепнул Ваймак и, когда Уинфилд полуобернулась, едва заметно кивнул на Эндрю, — позвони нам, когда всё узнаешь. Нет-нет-нет, это не устраивало его, чёрт возьми. А потом Эбби встретилась взглядом с Эндрю — отчаянным, кричащим и совершенно разбитым от неизвестности, рождённой длительным ожиданием возвращения Нила.  — Мистер Андерсон, могу я взять с собой..?  — Нет, — твёрдо ответил за него шериф. — Если вы конечно не хотите, чтобы вас выгнали из больницы за то, что Эндрю нападёт на врача.  — Не нападёт, — почти сразу же ответила Эбби. Эндрю не знал, что именно она рассмотрела в его взгляде. Может необузданная тёмная ярость напугала Эбби, или же она узнала в Миньярде собственное отчаянное желание увидеть Нила собственными глазами, убедиться, что он жив (и в «абсолютном», блять, порядке). Взгляд Эбби метнулся к наручникам, скрепляющих руки Ваймака и Эндрю, а потом она обернулась к Адаму, словно лишь он один во всём чёртовом участке мог отнестись к ней с пониманием и снисходительностью к просьбам и словам.  — Мистер Андерсон, могу я вас попросить?..  — И речи быть не может! — снова рявкнул шериф. Взгляд Андерсона заметался. Это было почти недопустимое сомнение между тем, что он должен сделать, и тем, что хотел сам или даже, возможно, считал более правильным.  — В больницу пустят лишь родственников и опекунов… — немного виновато, словно сам придумал данное правило, произнёс Адам. У него за плечами не имелось так же много опыта работы полицейским, как у шерифа, и возможно именно поэтому Адам всё ещё прислушивался к людям немного больше, чем к общепринятым положениям.  — Адам, — грозно позвал младшего сотрудника Стэнфорд.  — Мы можем поступить так, чтобы все получили выгоду, — заявил Адам. Ваймак внимательно следил за ним, иногда поглядывая на Эндрю и не упуская из виду остальных Лисов. — Все, кому исполнилось восемнадцать, подпишут документ, что готовы будут дать показания в назначенный день, — прежде, чем вновь послышатся возмущения, он добавил: — после того, как станет известно точное состояние Нила Джостена, конечно. А Мисс Уинфилд с Эндрю отправятся в больницу вместе с Браунингом. Эндрю было плевать на то, как такой исход злил шерифа, потому что у него самого появился реальный шанс снова увидеть Нила живым. С последнего момента, когда в его памяти сохранилась Ниловская довольная ухмылка или восхитительный блеск его глаз, прошла, кажется, целая вечность.  — Допустим с первой частью я согласен, — нахмурился Хэндерсон. — Но неужели ты правда настроен так серьёзно, чтобы отправить в больницу их обоих? — вопрос заставил Эндрю сжать кулаки под столом. Ему нет дела, что думают все остальные, — Лисы, Ваймак или упрямый мудак-шериф — пока близкий Нилу человек не видит Эндрю «монстром», а видит, как важно для него убедиться, что с Нилом. Эндрю в прошлом и мечтать не мог о том, что вне круга из Аарона, Ники и Кевина могут встретиться люди, способные понять его, заглянуть под крепкую, выстраиваемую годами, броню, чтобы увидеть частичку настоящего Эндрю. Нил бережнее всех относился к снятию малых частей брони и самому факту её существования — знал ведь, какими жестокими бывают люди, оставляющие после себя лишь желание закрыться от мира, создать защиту, вместо щита стать оружием, которого будут бояться. Адам с готовностью кивнул и обратился к Эбби:  — Подождите пару минут, я выпишу документ-пропуск для Эндрю, и вы поедете в больницу, к Нилу. Эбби кивнула, и Андерсон быстро вернулся к своему рабочему столу, чтобы начать искать из разных папок тот самый документ. Эндрю постарался без слов передать Эбби свою благодарность за то, что прислушалась, поняла, не оставила его здесь, заступилась, чёрт возьми. Взгляд Эбби немного смягчился, и Миньярд имел смелость посчитать это за принятие его своеобразного «спасибо».  — Мистер Хэндерсон, не могли бы вы освободить Эндрю? Шериф нехотя поднялся с места, пока в то же время его заместитель уже заполнял необходимые бумаги, и обогнул свой стол, подойдя к тренеру. Ваймак вытянул вперёд руку, как и Эндрю. Хэндерсон достал ключи из кармана и с неодобрительным видом, но расстегнул наручники. Эндрю и не подозревал, как ощущение скованных рук повлияет на него, пока ему снова не стало легче дышать. До этого он словно не замечал кошмарного давления из прошлого, будучи слишком поглощённым мыслями о Ниле.  — Эндрю, постарайся, — попросил Ваймак, и названный без уточнений понял, что имелось в виду, — ради Нила.  — Позвоните нам, когда всё узнаете, — шепнула Дэн, переводя взволнованный взгляд от голкипера к Эбби.  — Готово, — отозвался Адам и поднялся с места, держа в руках пару листов подписанных бумаг. — Выдвигаемся. Нил, я уже близко, только дождись.

***

Больше, чем Нила Джостена, Эндрю ненавидел только ожидание. Неизбежного. Трещина за трещиной крошили его самообладание, когда он смотрел на больничную койку с таким бледным Нилом на ней, что иной раз даже боялся моргать, вдруг Джостен снова исчезнет? Собственная бесполезность всё ещё давит на него мёртвым ужасным грузом, и всё, что выдаёт его борьбу — то, как отчаянно он сжимает подлокотники. Почему он здесь? Почему смотрит на Нила так требовательно и выжидающе — иногда поглядывает на диаграмму чужого сердцебиения? Эндрю ведь так хотел увидеть живого Нила, знать, что он правда в порядке, но теперь есть ли какая-то польза от его присутствия? И дело даже не в грёбанном обещании защиты, которое день назад перестало действовать. Дело в том, что Эндрю, не признавая «это» чем-то большим, не подпуская Нила к себе так же близко, как это делал тот, позволил Нилу уйти. Да, он верил, но он не должен был забывать, что больше правды Нил Джостен верен только желанию защитить свою семью. Идиот. Где понабрался такой смелости и силы? И чем они обернулись для него? Он едва не умер. Едва не… Эндрю гонит эти мысли так, как не поступал уже очень давно. Да. Да. Но сейчас он жив, верно? По крайней мере, пульс есть, довольно стабильный. Эндрю знает, что Эбби тоже внимательно следит за диаграммой. Следит и видно, что глаза на мокром месте. А Эндрю плакать не умеет уже, он может разорвать в клочья и разрушить всё вокруг, чтобы дать выход эмоциям. Заставлять других бояться потери его самоконтроля. Нил не боялся. Нил-Нил-Нил — гремит в его голове. И десятки их встреч, разговоров и взглядов проносятся в калейдоскопе спутанных, напуганных мыслей. Эндрю всегда хранил каждое из воспоминаний, даже после «это ничего не значит», «"этого" нет», он не мог просто выкинуть Нила из головы. Потом, конечно же, он понял почему. Эндрю столько раз открывал ему двери с предложением остаться, небольшими шагами подпускал к себе, что, естественно, Нил уже не мог стать подлинным «никем». А в последний раз, когда Эндрю безмолвно просил Нила остаться, он отказался. Прежде, чем зацикленный круг вины снова замкнётся, Эндрю вперил взгляд в лицо Нила. То есть — то, что от него осталось. Грубо, но это правда. Щёки Нила были покрыты пластырями и бинтами, так же, как лоб и виски. Кислородная маска одним своим существованием напоминала о том, как хрупка жизнь в теле Джостена. Миньярду казалось, что он не видел голубые глаза несколько дней — слишком серых и смазанных, чтобы они могли хоть на долю заглушить желание снова заглянуть в бездонное море доверия и «с тобой всегда да». Очнись-очнись-очнись. Даже если Нил снова будет говорить своё идиотское «я в порядке», выходить из кабинета Эбби с дурацким виноватым видом, невозмутимо воровать сигареты Миньярда, спорить с Кевином, дерзить на камеру, пусть делает всё, всё это, только пусть проснётся. И тогда Эндрю скажет как сильно ненавидит его, чувства, которые оживают рядом с Нилом, потому что «это» уже не ничто, если когда-то вообще было им.

***

Едва проснувшись, Нил почти в ту же секунду пожалел об этом. Всё его тело воспротивилось возвращающейся осознанности, и даже малейшая мысль о том, чтобы пошевелиться, казалась неприступной, невыносимой и преждевременно лишала сил. Нил глаза не открывал, потому как мрак — иллюзия собственного островка безопасности, даже если Нил не знает, что будет, когда откроет глаза — увидит ли он грязную бетонную стену напротив, жалобно мигающую лампочку подвального помещения, или услышит грубый насмешливый голос. Странноватый знакомый запах, окутывающий пространство вокруг, ни с чем ассоциировать не получается. Воспоминания градом игл сыпятся прямо на ватную голову, и инстинктивно Нил вздрагивает — спина и плечи тут же вспыхивают тянущей, притупленной болью. Ему приходится заставить себя сделать глубокий вздох, чтобы зарождающаяся на задворках сознания паника не разгоралась всё сильнее. И Нилу наконец удаётся распознать запах, проникающий теперь везде и всюду, — медикаменты и антисептик. Он обволакивает, словно тяжёлое колючее одеяло, стремиться завладеть каждой частичкой и напряжение Нила сжимается от осознания, что это правда происходит. Он заложник своего состояния здесь. Конечно, он не раз и не два раза посещал больницу ранее, но сейчас есть то, что делает происходящее другим.  — Нил? — окликает его кто-то за пределами мрака, в который до сих пор погружён Нил. Но этот голос — далёкий и зовущий — он узнает всегда, независимо от обстоятельств и того, насколько он будет разбит и сломан. О Боже. Поначалу Нил метался между надеждой на то, что всё это сон или подлые игры его умирающего подсознания, и неверием в то, что это может быть реальностью. Я жив? Услышав тихий всхлип, Джостен начал осознавать, что происходящее как никогда реально. Возможно даже реальнее всех воспоминаний, кошмарами затаившимися глубоко в мыслях, готовые разорвать на части несправедливое облегчение. Во что бы то ни стало Нил вознамерился открыть наконец глаза — в конце концов после всего пережитого он заслужил снова увидеть этот мир таким, каким он был, когда Нил ушёл (думая, что навсегда). По ощущениям это оказалось, конечно, не так тяжело, как открывать железную дверь подвала с упрямым заржавевшим затвором, но усилий всё равно пришлось приложить немало. С трудом подняв веки, Нил первым увидел потолок с одиноко горящей светодиодной лампой, свет которой болезненно ударил по глазам. Тем не менее, теперь его сознание не находилось на плаву из собственных мыслей и туманных ощущений, теперь он знал, что реален, а значит — до сих пор он не мог в полной мере поверить в это — жив.  — Нил, — на голос Эбби он отозвался, повернув голову, чтобы расплывчато, но увидеть её силуэт, стоявший сбоку от его койки. Слова застряли где-то в горле, а их остатки вырвались неразборчивым хрипом. — Тш-ш-ш, не говори, если тебе тяжело, — прошептала она. Конечно, она сидела в палате пять часов, которых с головой хватило для наблюдения и понимания состояния Нила. Будь у Нила силы на кивок, он бы подал знак, что всё понял, но он отвёл взгляд, чтобы немного перевести дыхание от встречи, которая, он думал, уже никогда не произойдёт… и чтобы увидеть Эндрю. Он стоял позади Эбби, у ног Нила, — с застывшим взглядом, напряжённым изгибом губ и свежим кровоподтёком под глазом. Это помогло Нилу вспомнить, для чего именно затевалась та ложь. Чтобы спасти свою семью — Эбби, Ваймака и всех Лисов. Медленнее обычного Нил моргнул и предпринял попытку пошевелить губами, чтобы сказать хоть слово.  — Простите, — сиплым, будто простуженным, голосом произнёс Нил, опустив взгляд на ноги, скрытые одеялом. Эбби вздохнула, принимая слова Нила. Из уст вырвался вопрос, мучивший её в течении ужасных, долгих часов, лишённых покоя и уверенности даже в будущей минуте:  — Нил, почему ты не сказал мне, что тебе угрожали? — она, как и всегда, честно и открыто смотрела в родные уставшие океаны, ободком печали кольцевавшие зрачок, и подошла ближе. Потому что Нил здесь, он очнулся, и Эбби может — должна — убедиться, что он правда здесь, слышит и видит её.  — Это не то… — он прервался, содрогнувшись в приступе сухого кашля. Эбби сразу же подала ему бутылку с водой и, зная, как сильно повреждены руки Нила, открутила крышку и поднесла бутылку прямо к губам Нила, другой рукой слегка придерживая его затылок, чтобы было удобнее пить. Нил не заслужил заботы Эбби, проявлений её ласки после той отвратительной лжи, с которой он оставил свою жизнь в Бингемтоне, не намереваясь возвращаться. Не заслужил, но она всё равно продолжала делать это. Утолив жажду, Нил попытался снова высказаться, более тихим, но стабильным голосом: — это не то, с чем можно бороться. К тому же, я не был уверен, что меня ждёт, когда время вышло.  — Это не повод молчать, Нил, — закручивая крышку, хмуро выдохнула Эбби. — Тебе угрожала смертельная опасность, — отставив бутылку обратно на прикроватную тумбочку, Эбби вернула взволнованный, нуждающийся взгляд к Нилу. — Я могла потерять тебя навсегда, — сокрушилась она.  — Я бы не простил себе, если бы потерял тебя и вас всех, — переведя взгляд с неё на Эндрю, Нил попытался объяснить свои чувства и мысли, руководившие им.  — Ты не понимаешь, что говоришь, Нил, — покачала головой Уинфилд. — Я столько раз просила тебя не рисковать собой, не бросаться в огонь сломя голову, а ты втайне всё ещё делаешь это. Навряд ли существует более болезненный укол вины, чем этот.  — Это всё, что я могу сделать в благодарность за дом и семью, которую я получил, — объяснил он, смотря на Эбби, но всего на миг представив ту, которой здесь нет и быть не может. Мам, если бы ты была здесь, что бы ты сказала? Его мать сказала бы, что он не имел права идти на такой риск, хотя и должен был. Но что их объединяло, так это здравое взвешивание груза последствий. Тихо скрипнула дверь. Половица — первая, вторая, третья. Дверь закрылась наиболее бесшумно, чем представлялось. — М-мам, — захлёбываясь в слезах, позвал мальчик, стоя в двух шагах от порога в нерешительности пройти дальше. Не хватало ещё чтобы ковёр запачкал. Мэри отвлеклась от изучения документов за столом; взгляд тут же нашёл заплаканного сына, в потрёпанной — местами порванной и испачканной кровью — одежде. Если верить памяти Натаниэля, то в следующее мгновение мать уже находилась рядом. Сидя на корточках, она внимательно осматривала сына, попутно спросив: — Что случилось? — Я плохо справился с заданием, — утирая слёзы, ответил мальчик. Мэри поджала губы. Это случалось уже четвёртый раз с тех пор, как Натан решил серьёзно посвятить семилетнего сына в свои дела. — Лола сказала, что если бы я умер в младенчестве, всё было бы лучше и всем было бы легче. Это правда, мам? — в такие моменты сердце Мэри разрывалось от всепоглощающего желания уберечь сына, спасти его от этого кошмара любым способом как можно скорее, а душа сгорала от ненависти к супругу. — Конечно нет, — положив руки на щёки младшего, Мэри стала осторожно вытирать слёзы подушечками пальцев. — Если бы тебя не стало, моя жизнь потеряла бы смысл, — прошептала она, отчаянно ища в детских глазах понимание. — Ты — самое лучшее, что в ней есть, — она поцеловала его в висок и прижала ближе, словно считала себя способной защитить сына от всех мирских бед. Никто из них не врал в такие моменты, именно поэтому они навсегда запечатлелись в памяти крупицами родного света и тепла.  — Нил, родной мой, — Эбби присела на самый край кровати и протянула руки, накрывая ими плечи Нила, не тронутые ранами, — ты не обязан был отдавать что-то в благодарность, — видя, что он хочет что-то добавить, она попросила: — послушай меня, хорошо? — после кивка она продолжила: — Я дала тебе дом, потому что каждый заслуживает иметь место, где будет чувствовать себя нужным, защищённым и любимым. Не думай, что несколько лет назад это было сделано из жалости, — негромко, но уверенно заверила она. — Встретив тебя в парке, я подумала, что тебе не помешала бы помощь. Я помогла тебе, Нил, потому что захотела, не потому, что меня что-то вынудило. После разговора с тобой во мне появилось желание подарить тебе жизнь, которой не нужно бояться, и можно просто наслаждаться ей. Поэтому, Нил, я точно не думала тогда о том, чтобы ты отдал мне «долг». Того, что ты взрослел на моих глазах, становясь членом семьи, было более чем достаточно, — договорив последние слова вкрадчивым шёпотом, она сморгнула слёзы, но продолжала смотреть на Нила в ожидании ответа.  — Как бы я мог… — начал было Нил, но цунами захлестнувших его эмоций оказалось сильнее возможности связать больше двух слов между собой. Он чувствовал так много, что не мог передать словами, но в то же время — это казалось совсем не вровень любви Эбби к нему. Однажды он обязательно подарит Эбби то, что она заслуживает больше всего на свете — назовёт мамой, расскажет о своих чувствах. Теперь он уверен, что это «однажды» без сомнений наступит.  — А Ваймак дал тебе то, за что можно бороться, потому что видел, что ты можешь, — мягко, но настойчиво напомнила Эбби. — Но, Нил, не забывай, что и мы будем за тебя бороться, хочешь ты того или нет. Нил не верил, чем заслужил такую семью, но был чертовски рад, что всё так, как есть.  — Спасибо вам за это, — только и мог сказать он.  — Мне было бы достаточно «такого больше не повторится», — устало улыбнулась Эбби. Впервые за всё время, проведённое здесь, она позволила своей радости и облегчению высвободится не дрожью в пальцах или не прошенными слезами, а полуулыбкой. Её согревали давние воспоминания, где маленький Нил говорил, что улыбка Эбби как одеяло в холодные времена — согреет, подарит уют и даже будто защитит от всех невзгод.  — Я знаю, что предал тебя и всех остальных, что не имел права так поступать, но по-другому не мог, понимаешь? — доказывал Нил. Он так сильно привязался и полюбил свою — большую — семью, что правда не мог позволить себе не оберегать это всеми силами, лишь бы оставаться рядом и быть Лисом. — Если бы представился выбор, я не могу пообещать, что не поступлю так снова, — честно признался он. — Но… если бы ты разрешила, впредь я бы сдержал обещание всегда возвращаться к тебе, что бы ни случилось. Эбби нелегко было совладать с эмоциями, когда её сын, лежащий на больничной кровати с травмами разной тяжести по всему телу, говорил, что не бросит её, вернётся во что бы то ни стало, даже после добровольного согласия рискнуть своей жизнью, словно это козырная карта. Нелегко, но ради Нила она была готова на всё.  — Я буду верить и ждать тебя, Нил, но, прошу, не пытайся справиться с этим в одиночку, — искренне согласилась она.  — Спасибо, — вслед за Эбби Нил тоже впервые позволил себе слабую, но настоящую короткую улыбку, — постараюсь исправиться. Эбби наклонилась ближе к Нилу, их лбы аккуратно соприкоснулись, и потребовалось несколько секунд, чтобы момент знакомой — родной до теплоты в душе — близости укоренил ощущение правдивости происходящего. Напоследок она поцеловала его в макушку — место, где не было бинтов, и отстранилась. Тогда Нил позволил себе вновь бегло посмотреть на Эндрю, когда тот вдруг подал голос:  — Я могу поговорить с Нилом? — немного хрипловатый, кажущийся одновременно незнакомым и очень нужным. — Наедине.  — Конечно, — кивнула Эбби и отошла в сторону двери. Достав телефон из кармана, она тихо сказала: — Пойду позвоню Дэвиду, — и вышла из палаты, закрыв за собой дверь. Вокруг вдруг сгустилась тишина — чуждая, настолько тяжёлая, что почти физически уловима, она легла неподъёмной ношей на ослабленные плечи Нила. Но тем не менее он с готовностью встретил взгляд Эндрю — разве могло быть иначе? Синева штиля, плескающегося в глазах Нила, столкнулась с глубокой тёмной бурей, не вырывавшейся наружу только силой самоконтроля Эндрю. Или причиной тому стало что-то ещё?  — Ты обещал не врать, — прямо с пропасти в карьер заговорил Эндрю. Нил не ответил сразу. Он знал свою вину. Нельзя было не знать после всего, что он сделал, чего не сделал, и, конечно же, того, что когда-то обязался сделать. Множество исполненных обещаний и столько же нарушенных кандалами тянулись за ним, сковывая свободу движений и сокращая до минимума количество ненужных оправданий своей самонадеянности.  — Я обещал защитить остальных, когда появится угроза по моей вине, — только и ответил Нил.  — Защитить — это не сбежать без предупреждения, — твёрдо напомнил Эндрю. Защита — это то, что он мог предложить людям, которые подошли ближе всего к отметке близких, поэтому, конечно, он знал, о чём говорит. Но знает ли Нил?  — Это было шансом спасти вас от подчинённых моего отца. Они пришли туда, в раздевалку. Эндрю, я знаю этих людей всю свою сознательную жизнь, — с почти отчаянной уверенностью заверял Джостен. — Поверь, они бы не остановились ни перед чем, чтобы заполучить то, за чем приехали в Бингемтон, — пусть Нил не нашёл и толики удивления или неверия в глазах Эндрю, он всё же думал, что его слова правда приоткроют завесу тайны, которая окутывала вчерашний вечер. Откуда ему было бы всё известно? Однако, оказалось, что последующие слова Эндрю обескуражили Нила сильнее:  — Я слышал твой звонок с Лолой, — Нил, почти не скрывая своего шока, не отводил взгляда от Эндрю в ожидании подробностей. — Все слышали, когда мы были в автобусе. Всё началось с отрицающего «о нет», а закончилось осознанием: Лисы знали, куда увезли Нила, возможно, ещё до того, как он добрался до пункта назначения. Значит, речь не о страхе неизвестности, а об ужасе, который мог охватить их, когда они узнали, ктó охотился за Нилом.  — Значит, ты знаешь, почему я ушёл, — заключил Нил. Смысла рассказывать о своей ненависти к Мяснику пока не было; отношение Нила к тому, кто хотел убить его больше девяти лет, и без всяких подробностей ясно как день.  — Нет, Нил, не знаю, — вдруг сказал Эндрю. Нил нахмурился, смотря в равнодушные, но ставшие уже родными глаза. Завеса удивления спала, на её место пришло непонимание. Эндрю ведь слышал его разговор с Эбби, когда Нил ясно дал понять, почему он сделал то, что сделал. — Не говори о том, что не хотел, чтобы Лисы пострадали. Скажи истинную причину, — потребовал Эндрю. Ему нужна правда. Нил настороженно посмотрел на Миньярда, взвешивая все «за» и «против», чтобы сказать ему то, что планировалось остаться вовсе не высказанным.  — Это моё прошлое, и оно не должно навредить тем, кого это не касается. Я знал, на что иду и в чём виноват. — Прежде, чем Эндрю успел что-то сказать, Нил, не подумав, тихо добавил: — я думал, что умру прежде, чем почувствую в полной мере последствия своей лжи.  — Тебя волновали лишь последствия? — холод в голосе Эндрю словно окатил Нила ледяной водой. Каждый шаг Нила казался ошибочным, словно ходит по тонкому льду, ещё одно неверное движение — и уйдёт под воду.  — Всё остальное, кроме последствий, можно было принять, но нельзя изменить, — объяснил Нил, сжав в руках простынь, но острая боль, током пробежавшая по коже, отрезвила его, и он тут же разжал пальцы. Зажмурившись, Нил кое-как совладал с болью агонии и выдавил: — Натан давно должен был расправиться со мной, я думал, что это станет моим концом. Единственные последствия, о которых я думал, — это моя см…  — Снова строишь из себя мученика, — перебил его Эндрю. Может, Нил не сразу понял, но Эндрю здесь не для того, чтобы слышать от Нила, как он думал, что умрёт в Балтиморе. Совсем не для этого. Ведь сам факт их состоявшегося разговора означает, что они оба живы, они вновь находят дорогу друг к другу. Даже если ранее Эндрю этого совсем не признавал, сейчас он мог бы, вероятно, признаться хотя бы себе, что желает этого. Нил хмыкнул и перевёл взгляд на свои забинтованные руки. Эндрю проследил за этим, а спустя несколько секунд задал вопрос, для которого он думал никогда не будет место не то что в его речи, но и в мыслях:  — Расскажи мне.  — Что именно? — уточнил Нил, переводя взгляд со своих рук, вид которых, если честно, удручал и возвращал сознание обратно в подвал, на лицо Эндрю, закрытое задумчивостью и равнодушием.  — Что ещё было ложью? — его лживый характер, фальшивые чувства или ненастоящие прикосновения?  — Всё, чем я прикрывал своё прошлое. Никогда не рассказывал о своих родителях или подробнее о своём детстве, — объяснил Нил, внимательно наблюдая за переменами на лице Эндрю. У Нила появилось предчувствие, в каких словах нуждался, но не признавался вслух Эндрю, так что он решил озвучить правду: — То, что было между нами, — не ложь, Эндрю. Эндрю промолчал, обдумывая слова. Лжец, бегунок, человек, не боявшийся внутренних монстров Эндрю, его «тёмных» эмоций, говорящий «с тобой всегда да», и вынуждающий повышать процент, — всё это о Ниле. И теперь, когда Нил жив и утверждает, что «это» правда может существовать, Эндрю позволяет себе выдохнуть — во всех смыслах. Когда до невозможности притягивающие морские глаза всматриваются в лицо голкипера, он уже знает, о чём Нил, неодобрительно хмурясь, думает. И дело в том, что Нил сам выглядит не лучше Эндрю, совсем наоборот — в разы хуже. Нил — последний, кто должен сейчас позволять себе переживать за кого-то, после всего, что пережил ночью.  — Я не думал, что увижу тебя ещё хоть раз, — оказывается, тот самый взгляд Нила означал «мне казалось, что запомнить тебя будет достаточно, но видеть тебя здесь в десятки раз лучше». Эндрю крепко стиснул челюсти так, что желваки заиграли, и заставил себя медленно выдохнуть, чтобы собрать осколки нужных мыслей в одно целое. Несколько бесцеремонно он сел на край кровати к Нилу, который, увидев это, подвинулся немного дальше к стене, давая больше места и удобства Эндрю.  — Мне казалось я потерял тебя, — просипел Эндрю, будто каждое слово отнимало у него кислород и одновременно хотело застрять в горле своей невозможностью. Но он вытолкнул их, раскрыл Нилу то, что навряд ли стоило, — так бы думал Эндрю в прошлом. Нынешний Эндрю Миньярд отважится отдать код своего сердца лишь одному человеку — Нилу Джостену, который наверняка сбережёт его. Если снова не сгинет, конечно.  — Я не хотел терять тебя, — поддержал Нил, немного опустив голову.  — Но ты ушёл, — часть обвинений прорвалась в тон Эндрю, но Нил знал, что заслуживает этого. Заслуживает, но не может не сказать:  — Эндрю. Сейчас мы здесь, я жив и всё в порядке, — он пытался поймать взгляд Эндрю, который, кажется, смотрел мимо него. Услышав избитое раздражающее «в порядке» взгляд Эндрю моментально стал жёстче, превращая отчаяние в угрозу:  — Скажешь своё «в порядке» ещё хоть раз и пожалеешь об этом. Нил едва улыбнулся, но тут же зажмурился и сдавленно зашипел от режущей скулы боли.  — Да или нет? — вопрос повис в воздухе надеждой на нечто лучшее, чем кто-либо из них мог надеяться. Опережая вопрос о том, что конкретно хотел сделать Эндрю, Нил выпалил: «да». Эндрю пристально всмотрелся в лицо Нила — так много бинтов и пластырей, аж глаза режет, хочется убрать их, чтобы убедиться, что кожа под ними настоящая, но он держит себя в руках, потому что самочувствие Нила в такой момент на первое место выходит. С непривычки — от переполняющих чувств — трясутся руки, когда Эндрю тянется к лицу Нила. В момент, когда его пальцы предельно осторожно накрывают забинтованные щёки, Нил забывает, как дышать и в каком темпе это вообще делается, потому что всё внутри него замирает, а сам он и шевелиться лишний раз не хочет, чтобы ненароком не разрушить момент. Эндрю встречает с открытым взглядом, который раньше — словно очень-очень давно — видел, когда Нил сказал «спасибо, ты был потрясающим» и исчез. Сейчас взгляд ни на ноту не казался прощальным. Он доверительный. Руки Эндрю перешли к рукам Нила — до странного невесомо, и он спросил:  — Где? — коротко и твёрдо, пока сомнительные мысли не завладели сознанием. Нил сначала не поверил в то, что услышал. Эндрю спрашивал, где мог бы дотронуться, чтобы не причинить Нилу боли.  — Пальцы, — сконфуженно ответил Нил. Этого оказалось достаточно для Эндрю. Он был более, чем уверен, что неспособен на осторожность или невыносимую мягкость по отношению к кому-то, и знал, что окружающие его люди тоже бы так посчитали, но перед ним Нил — тот, кто, как никто другой, верил в непобедимый свет грязной, уродливой души Эндрю, и отдавал в ответ столько доверия, сколько не всякий раз окупалось со стороны Эндрю. Поэтому сейчас он планировал исправить это. Он накрыл пальцы правой руки своей и немного поднял руку, намекая Нилу, что он должен делать. Эндрю поднёс руку к своему лицу и прислонил тыльной стороной, самыми костяшками пальцы к своей щеке. Нил, точно улавливал намерения Эндрю, сделал пару движений, похожих на несмелое поглаживание пугливого бездомного кота, и весивших как несколько перьев. Ни на грамм это не соответствовало ожиданиям Эндрю о тепле и приятности, которые несли прикосновения. Если он и думал, что никогда не станет достоин такого, то рядом находился Нил, готовый опровергнуть это. Не так уверенно, с молчаливого разрешения Эндрю переплёл пальцы другой руки со второй рукой Нила, лежащей между ними на одеяле. Может, «это» и не навсегда, но они оба постараются продлить время, пока оно у них есть.