Самое важное в жизни

      Гермиона давно не верила ни в чудеса, ни в сказки, но, услышав, о чем говорили между собой реаниматологи, сначала возненавидела мальчишку. Того, кто не дал ей уйти. Девочка хотела сделать тому очень больно, как ей делали в той… «больнице» или как… папа… Чтобы он выл от боли, не в силах ничего изменить и как-то на это повлиять. Но потом к кровати Гермионы, молившей всех богов о смерти, подошла женщина.       Мириам смотрела на девочку, и видя в ней стремление «не быть», просто погладила ребенка по голове. Мягким жестом, полным нежности, тем же, каким в детстве ее гладила мама. Гермиона вскинулась, буквально впившись глазами в доктора. Недоверчивый взгляд девочки, продолжающаяся ласка… А потом Мириам протянула руки, показывая, что они пусты и осторожно вынула увитого проводами ребенка из кровати.       Почувствовав тепло человека, доктора, нежно прижавшей Гермиону к своей груди, девочка расплакалась. Это стало неожиданностью даже для нее самой, а Мириам молча гладила и улыбалась так понимающе, что плакать хотелось еще сильнее. Тщетно пытаясь взять себя в руки, Гермиона впала в неконтролируемую истерику, а женщина не позволила никому подойти, она уселась на стул и гладила поддерживаемую под голову девочку.       — Я умираю, да? — с затаенной надеждой спросила Гермиона, на что Мириам просто покачала головой.       — Будешь мне доченькой? — наконец спросила женщина, заставив девочку замереть. — А я тебя буду обнимать, кормить и заботиться.       — Доченькой… — Гермиона не знала, как реагировать на такое предложение. — А… любить… Ты будешь меня… любить?       — Буду, малышка, — Мириам чувствовала, что сейчас опять заплачет. Что мальчишка этот, Гарри, что девочка — настрадавшиеся, ни в чем не повинные дети, желавшие просто исчезнуть. «Я отогрею, клянусь!» — подумала женщина, понимавшая, что впереди далекий путь. А Гермиона в этот момент подумала о мальчике, вернувшем ее для того, чтобы… девочка посмотрела в глаза доктору.       — Ма… — Гермиона остановила себя. — Возьми лучше мальчика, я… мне… все равно недолго осталось, — девочка искренне верила в то, что скоро умрет.       — Эх, дети, — Мириам всхлипнула. — Что один, что другая… Обоих я вас возьму, будет у вас дом и мама, если примете меня.       — Как в сказке… — прошептала уже очень сильно утомившаяся девочка.       Гермиона не верила в сказки и всякие чудеса, но ведь вернувший ее мальчик спас ее для того, чтобы подарить маму, сделав этим просто невозможный подарок и ничего не прося взамен. На смену ненависти пришла горячая благодарность. А Мириам рассматривала анализы и результаты исследований теперь уже точно своих детей, хмурясь. У мальчишки ситуация оставалась грозной, да и девочка… Она еще не знает, что ее ноги парализованы, что же будет, когда узнает? Доктор Бранис тяжело вздохнула.       Девочка лежала и пыталась привести хоть в какой-то порядок свой внутренний мир. Она не понимала происходящего, в ее мире и в ее жизни такого просто не могло быть. Гермиона смотрела на лежащего недалеко мальчика, пытавшегося улыбнуться ей. Девочка видела, что для «зеленоглазика», как она его для себя назвала, это действие непривычное, но улыбнулась в ответ как могла ласково, как себе это представляла, а мальчик… Зеленоглазый мальчишка замер, как будто смотрел на какую-то картину. От этого Гермиона почему-то почувствовала смущение. Очень давно девочка не ощущала такого чувства, сосредоточившись на котором, она даже пропустила приход врачей.       — Девочка, Гермиона Грейнджер, — проговорил незнакомый доктор. — Ишемический инсульт, паралич нижних конечностей. — «Как паралич?» — округлила глаза Гермиона, монитор начал помаргивать желтым сигналом, издавая низкий гул.       — Так, отошли от пациентки на расстояние зрительной памяти! — буквально прорычала Мириам, а девочка смотрела на нее во все глаза. Такого она не ожидала, но…       — Ма… — Гермиона почему-то совсем не могла говорить громко, только очень тихо или шепотом. — Паралич?       — Мы со всем справимся, маленькая, я тебя не брошу, — доктор Бранис отлично поняла мысли ребенка, сразу же погладив и успокоив ее. Гермиона решила покориться судьбе, все равно с этим она сделать ничего не могла. Зато ее гладили.       Гермиона задумалась. Ощущать себя инвалидом было как-то неправильно, но девочка представила, что это просто такая цена за то, чтобы гладили и… любили. Через некоторое время Гермиона смирилась, ведь цена могла быть и другой, намного, намного страшнее. Поэтому девочка решила, что если надо быть калекой для того, чтобы любили, то пусть…

***

      Гарри тяжело переживал потерю того самого близкого человека, ушедшего во тьму вместо него, но женщину, пожелавшую стать ему мамой, не отвергал, он искренне пытался улыбаться, просто не получалось. Губы растягивались, но… Новая мама не расстраивалась. За окном палаты интенсивной терапии была зима, но была она не для него.       — Понимаешь, Гарри, — Мириам не знала, как объяснить мальчику, что он сможет или ходить, или дышать. По какой-то причине развивавшуюся сердечно-легочную недостаточность раньше не заметили, как не заметили и характерные отеки. И теперь, чтобы остановить развитие, нужно было… Больше лежать, передвигаться сидя или лежа. Как примет малыш такие известия, женщина даже представить себе не могла.       — Я все пойму, — грустно ответил ей ребенок, уже решивший, что раз ему не разрешают вставать, то все плохо и он… Он опять не нужен. — Даже если я тебе не подойду, только Гермиону не бросай, — с трудом переведя дыхание, Гарри закончил фразу, — пожалуйста.       — Господи, Гарри! — Мириам от таких слов мальчика стало просто страшно. — Я никого из вас двоих не брошу! Даже чтобы мыслей таких у тебя не было! Я не отказываюсь от своих детей!       — Мама… — прошептал заплакавший мальчик. Именно то, что сказала эта женщина, в один миг ставшая мамой, полностью изменило все то, о чем думал Гарри. «От своих детей». Значит, она считает его и Гермиону своими? По-настоящему? Но разве так бывает? Мальчик сам не понял, как произнес это вслух.       — Так бывает, малыш, — Мириам провела ладонью по волосам сына. Ей нравилось гладить тянущегося за лаской Гарри. Малыш даже на простую ласку реагировал так, как… Женщина даже не могла подобрать аналогии, сравнения, потому что ребенок будто растворялся в ее тепле, закрывая глаза и полностью отдаваясь этим ощущениям.       Двое никому ранее не нужных детей, теперь они были нужны, но их организмы жестоко отомстили детям за сенсорный голод, равнодушие и безразличие взрослых, а ведь они всего лишь дети. Им нужны объятия, ласка, да и поцелуй мамы, папы, да хоть кого-нибудь, кому они сами не безразличны. Всего этого Гермиона и Гарри были лишены долгие годы. Как только выжили…       — Что у них в голове творится, — пожаловалась Мириам коллеге-психиатру, — даже представить сложно.       — Тут я тебе не помощник, — врач помнил свою попытку. — Меня они и близко не подпускают. Пацан просто игнорирует, а у девочки какая-то травма с психиатрией связана, это надо, кстати, покопать. Посмотри там в бумагах, вдруг выплывет что.       — Да, я сделаю, — единственная доктор женского пола в реанимации судорожно кивнула, вспоминая, какой ужас мелькал в глазах ребенка, увидевшего психиатра. — Действительно, что-то не то… Странно все это, если судить по бумагам, сплошные эпизоды немотивированной жестокости в жизни ребенка. А у Гарри… Такое ощущение, что сын ушел в себя.       — Ты права, Мириам, — кивнул психиатр, и распрощавшись, ушел.       Гарри думал о том, что ему рассказала… мама… Он «пока» не может ходить. В принципе, с этим можно жить, только как он теперь защитит Гермиону?       — Мама, а как я защищу Гермиону, если я… — мальчик не смирился со своим состоянием и произносить слова «кресло», «инвалид», «не хожу» просто не мог.       — Гермиону защищу я, да и… — Мириам помолчала. — Ноги доченьки парализованы, она теперь так же будет, да и с туалетом возможны нюансы.       — Я помогу, — кривовато улыбнулся Гарри. — Надо будет, буду на руках носить.       — Она тебе так дорога? — женщина не понимала природу этой привязанности, ведь дети были знакомы всего ничего.       — Она должна жить, — вот теперь глаза маленького по сути мальчика были очень страшными. В них отражалось что-то совсем непонятное. — Пусть весь мир погибнет, но Гермиона должна жить.       — Дочь будет жить, — пообещала Мириам, поражаясь мальчику. Похоже, малыш нашел свою цель в жизни, ее смысл — это было очень серьезно.       Гарри знал, что кресло — это ненадолго, а потом он сможет встать, чтобы защитить девочку от троллей, церберов, каких-то квирреллов и василисков, что бы это ни значило. Потому что так было нужно, потому что мальчик именно так понимал теперь смысл своей жизни. «А улыбка у нее действительно волшебная, папа прав», — подумал Гарри, засыпая.