Ради общего блага

      Луна чувствовала себя странно — ее руки, а иногда и ноги будто жили своей жизнью, подергиваясь, а когда папа начинал кричать, что она во всем виновата, вдруг наступала ночь. Девочка чувствовала, что ей почему-то становится все тяжелее ходить, она уже не могла убежать от соседского мальчишки, да и спрятаться от папы Луна тоже уже не могла. Комната будто сжималась, надвигаясь на нее стенами, и становилось опять темно, а папа делал все больнее.       — Ты пойдешь за мамой, — сказал избитой девочке Ксено. — Будешь просить у нее прощения, пока она не вернется.       — Папа, но оттуда не возвращаются, — Луна не понимала, что хочет сказать мистер Лавгуд.       — Ты пойдешь за ней! Это ты во всем виновата! — вскричал мужчина и сразу, без перехода, начал кого-то ловить. Он схватил большой сачок, принявшись бегать по дому. — Я тебя поймаю! Не сбежишь!       — Папа… — девочку затопило понимание — папа хочет ее убить, потому что мама умерла из-за нее. Голова сильно закружилась, и наступила ночь. Когда пришло утро, Луна задыхалась, с трудом дыша, руки и ноги дрожали так, что ими невозможно было что-то сделать, привычная боль отошла куда-то на второй план.       — Круцио! — донеслось откуда-то сбоку, Луну что-то будто бы пыталось вывернуть наизнанку, пришедшая ночь принесла покой. Мимо пробежал отец с сачком. А вот подняться девочка уже не смогла — дергающиеся ноги не держали, правда, и в туалет ей уже было не надо.       Круциатусы могли прилететь в любой момент, подготовиться к ним было невозможно, обычные избиения тоже никуда не делись. Время, когда папа злился на Луну, становилось все более длинным, но девочка уже привыкла к тому, что сначала Ксено рыдает и воет, как от боли, а потом мучает ее. Часто она думала, что настал тот момент, когда она уйдет к маме, но девочке почему-то удавалось выжить. Несколько раз ее спасал отбрасывавший Ксено магический выброс, пока тот в какой-то момент не застегнул на шее Луны ошейник.       — Теперь тебе твоя магия не поможет! — захохотал Ксенофилиус, куда-то уходя.       — Мама… Мамочка… — слабость накатила, будто лишая вообще возможности двигаться, ошейник душил, появились ощущения, как сразу после пыточного.       — Мия! Мия! Смотри, что с ней? — Тринадцатая с ужасом смотрела на то, как поседевшую всего за месяц девочку бьют судороги. — Она умирает?       — Еще нет, — наставница остро жалела о том, что не может перенести девочку к их избранному. Очень жесткие рамки наложил почивший Творец на сам мир, и обойти их без уничтожения мира возможности не было. — Но уже скоро.       — Нет! — маленькая девочка с ужасом смотрела на происходящее, а потом вдруг исчезла.       — Неугомонная, — улыбнулась Мия, потом воровато оглянувшись, принялась что-то делать с последней из трех докричавшихся девочек.

***

      Девочки спали, а вот Василий сидел, грустно рассматривая два тонких браслета, снятые с их ног. Эти браслеты полностью блокировали стихийные выбросы, и память Северуса о них знала. Наличие подобных артефактов резко сокращало количество версий, да и подозреваемых, потому что надеть их родители Мионы, да и опекуны Рие просто не могли. Неоткуда было не магам взять такие очень специфические браслеты.       Ответа на вопрос «зачем?» не было. Точно не для сквибства детей, потому что браслеты от этого защищали. Но для чего? Практически полностью «освоив» память Северуса, человека, на взгляд Василия, мерзкого, но начитанного, доктор Рязанцев пытался сообразить, кому и зачем это было нужно, когда перед ним появилась сверкающая золотым светом и почему-то плачущая девочка.       — Доктор, ты нужен! Очень нужен! — почти прокричала она. — Скорее!       — Куда бежать? — обнял ребенка Василий, на что она шепнула только одно слово, вдруг болезненно вскрикнув. — Что такое?       — Мы не можем здесь напрямую помогать, когда внутри находимся, — не очень понятно объяснила закрывавшаяся двумя руками девочка, на что доктор Рязанцев нахмурился. Телесные наказания он не одобрял. — Но просто очень нужно!       — Девочки проснутся, испугаются, — доктор задумался, как решить две проблемы одновременно.       — Я с ними посижу, — произнесла Тринадцатая, — ты только скорее, а то поздно будет.       Где находится дом Лавгудов, мистер Снейп, а теперь и Василий, разумеется, знал. Камин оказался неожиданно открыт, что позволило педиатру переместиться практически моментально. Картина, представшая перед глазами доктора Рязанцева, поражала нарочитостью и иррациональностью. По полу пыталась отползти сотрясавшаяся в очень характерных судорогах девочка с полными ужаса глазами, а мужчина, в котором Василий узнал мистера Лавгуда, с лицом, на котором не было ничего человеческого, накладывал чары… Определив Секо, уже отрезавшее прядь волос ребенка, доктор Рязанцев связал выглядевшего сумасшедшим Ксенофилиуса. Нарочитость сцены поражала — мистер Лавгуд накладывал чары так, чтобы невидимые лезвия медленно подбирались к задыхающейся от ужаса дочери. Это было настолько ненормально и демонстративно, как будто должно было максимизировать страдания ребенка, что доктор просто покачал головой, вызывая аврорат.       — Аврорат Великобритании! — голос появившегося сзади человека был Василию знаком. — Брось палочку, Пожиратель! — что-то хлопнуло и тоненько запищало, заставив удивленного доктора обернуться. За ним сидело… странная крыса с большими ушами, без одной лапы и глаза. Рязанцев вздохнул, повторяя чары вызова.       — Я правильно сделала? — спросила девочка-подросток, заглядывая в глаза наставнице юных демиуржек.       — Ты молодец, — улыбнулась ей Мия, думая о том, что развоплотившийся Творец создал какой-то очень страшный мир. Делать великие силы детьми было, мягко говоря, не принято.       — Аврорат! Всем оставаться на своих местах! — в этот раз пришел кто-то незнакомый, внимательно осмотревший кольцо целителя и кивнувший. — Что я могу сделать для целителя?       — Лавгуд под сложным подчиняющим, — проинформировал успевший продиагностировать мужчину Василий. — Надо выяснить, кто и зачем. Заодно Грюма заберите.       — Где Грюм? — оглянулся представитель правоохранительных органов. Доктор Рязанцев показал пальцем на крысу, изображавшую сову, заставив аврора рассмеяться. — Что с ним случилось?       — На целителя напал, — пожал плечами Василий, осторожно беря на руки потерявшую сознание седовласую девочку. — Мисс Лавгуд переходит под мою опеку.       — Аврорат не возражает, — ответил улыбавшийся аврор. — Надо же, Снейп — подтвержденный магией целитель, кому рассказать…       — Считаете, не поверят? — поднял бровь доктор Рязанцев, прижав удивительно легкого ребенка к себе.       — Да уже не поверили, — вздохнул мужчина в красной мантии. — Предыдущим вашим жертвам порекомендовали проспаться, так что я болтать не буду, мне моя работа нравится.       Распрощавшись с представителем правоохранителей, доктор шагнул в камин. Уже дома, осторожно осматривая мисс Лавгуд, на которой не было живого места, Василий увидел и грубый ошейник, в отличие от других девочек намертво блокировавший магию ребенка, что было очень плохо. Стоило только его снять, как девочка открыла полные ужаса глаза. Увидев доктора вместо папы, она облегченно расплакалась. «Что же их всех так тянет раздевать детей», — со вздохом подумал доктор Рязанцев, обрабатывая мазью тело девочки.       — Тише, моя маленькая, все хорошо будет, — мисс Лавгуд временами начинала дрожать, и эти симптомы врачу не нравились, поэтому он быстро уколол девочке противосудорожное, что ее расслабило.       — Ты волшебный, — тихо произнесла Луна, не в силах поверить, что все кончилось. Василий поднял ее на руки, относя к другим, сейчас мирно спавшим девочкам. Диагностика ребенка ничего хорошего не принесла.

***

      Показательная жестокость, усиление психологических и физических мук и ужас детей, во-первых, выдавали какой-то план, как будто кому-то было нужно, чтобы девочки мучились, а во-вторых, в стройную картину не ложились. Василий тяжело вздохнул и занялся диагностикой спящих. Диагноз Луны был виден невооруженным глазом, но вот то, как она спала, навевало на мысли.       — Итак, — тихо проговорил доктор Рязанцев. — Гермиона Грейнджер, немагическая семья, хотя это еще проверить надо, ювенильный ревматоидный артрит в форме субсепсиса Висслера-Франкони, сердечная недостаточность, мутизм, хотя это тоже проверить надо, не афазия ли, психические нарушения, энурез. Вашу ж мать… Зачем и кому это было надо? Ладно, что у нас дальше… Гарриет Поттер, м-м-мать… Эпилепсия, мутизм, аритмия, сердечно-легочная недостаточность, саркоидоз, психические нарушения… Найду, кто это сделал — буду учить летать для его же блага. Луна Лавгуд… Леннокса-Гасто, судя по первым впечатлениям, исключать сердечную недостаточность, психические нарушения… Ну, проснутся — будем работать…       Василий любил проговаривать вполголоса свои мысли, кроме мата, чтобы, как он говорил, послушать умного человека. Три девочки находились в очень плохом, по мнению педиатра, состоянии. Седину следовало ожидать и у Мионы с Рие, хорошо, если не будет отказа конечностей и внутренних органов. Ближайшие двое-трое суток должны были стать показателем. «Эх, их бы в стационар…» — с тоской подумал Василий, но тут было много «но». Помещение в больницу точно могло сильно утяжелить детей, кроме того, там их защитить от неизвестного «доброжелателя» было бы намного сложнее.       — И обратиться-то не к кому, — пробормотал Василий, непривычный к ситуации, когда друзей просто нет, а кому можно доверять — вообще неизвестно. Дети весь год были в школе, что же Поппи даже не почесалась?       — Ангел, — открыла глаза Рие, зеленые омуты были полны страха. — Ты мне не приснился, ангел?       — Не надо бояться, малышка, — погладил ее по голове доктор Рязанцев. — Сейчас наша Миона проснется, а потом и Луна, и мы пойдем кушать, а потом будут таблетки, чтобы девочки мои выздоровели, — Гарриет даже зажмурилась, купаясь в ласке, источаемой самым страшным профессором.       — Ты мне не приснился, ангел… — прошептала девочка, не делая попыток встать. Минуту, наверное, спустя, глаза ребенка залила паника, заставив затем содрогаться в судорогах полноценного эпилептического приступа. Привычно погасив приступ, Василий гладил утомленную девочку, пока Рие не уснула.       — Возможно, не чувствует рук… или ног… — пробормотал доктор. — Или «и», тогда у нас не очень хорошая ситуация, я бы сказал.       Взвизгнула и тоненько запищала во сне Гермиона, руками будто пытаясь оттолкнуть что-то. Оказавшись на руках Василия, девочка открыла глаза, все еще дрожа всем телом. Глядя в глаза доктора Рязанцева, мисс Грейнджер сейчас медленно успокаивалась, а он гладил ребенка, понимая, что у него таких трое, а он совсем один: ни коллег, ни клиники, только его руки, глаза и уши… Василий вздохнул.       — Оп-пять сни… сни… сни… — Гермиона заплакала, она тщетно пыталась произнести хоть что-нибудь, но паника, овладевавшая девочкой, не давала ей сосредоточиться.       — Тише, тише, не надо ничего говорить, — мужчина гладил Миону, давая время успокоиться. Неожиданное сильное заикание могло означать очень нехорошие вещи, учитывая основное заболевание. — Сейчас мы успокоимся и очень медленно попробуем что-то сказать. Представь, что поешь песенку, маленькая.       — Страшно, — наконец смогла пропеть кудрявая девочка. — Снится, что горю в огне…       — Ох ты ж, котеночек мой, — тихо произнес Василий, прижав Миону к себе. — Как же тебе помочь…       Завизжала во сне Луна, обнял и ее добрый доктор. Седая девочка открыла глаза, увидев Гермиону, и отчего-то горько расплакалась. Миона принялась обнимать Луну, а доктор Рязанцев только вздохнул. Всех троих следовало накормить, озаботиться подгузниками, потому что у девочек было недержание, заставлявшее пугаться и плакать, ну и лечение… Им бы всем в стационар, но рисковать Василий просто не имел права.