15. «doux câlins de la mort.»
”Друг мой, друг мой, Я очень и очень болен. Сам не знаю, откуда взялась эта боль. То ли ветер свистит Над пустым и безлюдным полем, То ль, как рощу в сентябрь, Осыпает мозги алкоголь. Голова моя машет ушами, Как крыльями птица. Ей на шее ноги Маячить больше невмочь. Черный человек, Черный, черный, Черный человек На кровать ко мне садится, Черный человек Спать не дает мне всю ночь. Черный человек Водит пальцем по мерзкой книге И, гнусавя надо мной, Как над усопшим монах, Читает мне жизнь Какого-то прохвоста и забулдыги, Нагоняя на душу тоску и страх. Черный человек Черный, черный… «Слушай, слушай,- Бормочет он мне,- В книге много прекраснейших Мыслей и планов. Этот человек Проживал в стране Самых отвратительных Громил и шарлатанов. В декабре в той стране Снег до дьявола чист, И метели заводят Веселые прялки. Был человек тот авантюрист, Но самой высокой И лучшей марки. Был он изящен, К тому ж поэт, Хоть с небольшой, Но ухватистой силою, И какую-то женщину, Сорока с лишним лет, Называл скверной девочкой И своею милою». «Счастье,- говорил он,- Есть ловкость ума и рук. Все неловкие души За несчастных всегда известны. Это ничего, Что много мук Приносят изломанные И лживые жесты. В грозы, в бури, В житейскую стынь, При тяжелых утратах И когда тебе грустно, Казаться улыбчивым и простым — Самое высшее в мире искусство». «Черный человек! Ты не смеешь этого! Ты ведь не на службе Живешь водолазовой. Что мне до жизни Скандального поэта. Пожалуйста, другим Читай и рассказывай». Черный человек Глядит на меня в упор. И глаза покрываются Голубой блевотой. Словно хочет сказать мне, Что я жулик и вор, Так бесстыдно и нагло Обокравший кого-то. . . . . . . . . . . . . . . . . . . Друг мой, друг мой, Я очень и очень болен. Сам не знаю, откуда взялась эта боль. То ли ветер свистит Над пустым и безлюдным полем, То ль, как рощу в сентябрь, Осыпает мозги алкоголь. Ночь морозная… Тих покой перекрестка. Я один у окошка, Ни гостя, ни друга не жду. Вся равнина покрыта Сыпучей и мягкой известкой, И деревья, как всадники, Съехались в нашем саду. Где-то плачет Ночная зловещая птица. Деревянные всадники Сеют копытливый стук. Вот опять этот черный На кресло мое садится, Приподняв свой цилиндр И откинув небрежно сюртук. «Слушай, слушай!- Хрипит он, смотря мне в лицо, Сам все ближе И ближе клонится.- Я не видел, чтоб кто-нибудь Из подлецов Так ненужно и глупо Страдал бессонницей. Ах, положим, ошибся! Ведь нынче луна. Что же нужно еще Напоенному дремой мирику? Может, с толстыми ляжками Тайно придет «она», И ты будешь читать Свою дохлую томную лирику? Ах, люблю я поэтов! Забавный народ. В них всегда нахожу я Историю, сердцу знакомую, Как прыщавой курсистке Длинноволосый урод Говорит о мирах, Половой истекая истомою. Не знаю, не помню, В одном селе, Может, в Калуге, А может, в Рязани, Жил мальчик В простой крестьянской семье, Желтоволосый, С голубыми глазами… И вот стал он взрослым, К тому ж поэт, Хоть с небольшой, Но ухватистой силою, И какую-то женщину, Сорока с лишним лет, Называл скверной девочкой И своею милою». «Черный человек! Ты прескверный гость! Это слава давно Про тебя разносится». Я взбешен, разъярен, И летит моя трость Прямо к морде его, В переносицу… . . . . . . . . . . . . . . . . …Месяц умер, Синеет в окошко рассвет. Ах ты, ночь! Что ты, ночь, наковеркала? Я в цилиндре стою. Никого со мной нет. Я один… И — разбитое зеркало…„
Сергей Есенин. Черный человек. 1925 г.
С каждым днём Чуя увядает, как самая красивая и изящная роза. Ему становится всё хуже и хуже, он чувствует, как ком в горле становится всё больше, дышать становится труднее, а лёгкие по ощущениям гниют изнутри, как и он сам. Туберкулёз окончательно пытается добить парнишку, несмотря на то, что тот ещё совсем молод, а вчера мило общался со своей матерью, в перерывах своих речей целуясь с Дазаем в губы. Конечно, Осаму всегда порхает над ним, как бабочка, пытаясь преподнести всё самое нужное: поддержку, заботу и сухие салфетки. В конце всего этого действия, когда рыжему становится лучше, на кровати уже лежат пустые капсулы для таблеток и кучу искровавленных бумажных полотенец, а на простыне — мокрые следы от слëз. В конце концов, подросток мог себя от этого уберечь: можно было бросить курить до того, как тот привык к никотину и не пить дешёвый ликёр, купленный в соседнем ларьке и который так был похож на глаза его любимого человека — но что теперь поделаешь? Ошибки молодости. Очень много ошибок. Слишком. В один момент всё стало ещё ужаснее. Голубоглазый спокойно разговаривал с кареглазым, как первый почувствовал, что у него повышается температура. Парень начал сильно кашлять, пытаясь прочистить горло, но ничего не вышло. Дазай уже привык и подумал, что сейчас это пройдёт, поэтому лишь подозвал врача и подал это как «очередной приступ кашля у Чуеньки». Однако шатен оказался не прав и вскоре коротышка уже лежал в операционной. *** Голубоглазому нужно было сделать операцию по замене лёгких, ведь его собственные уже совсем не справлялись со своей основной функцией. Однако рыжик начал сопротивляться и самым настоящим образом истерить, когда на него хотели надеть кислородную маску, поэтому в кабинет решили позвать Осаму. Осаму сел рядом и тяжело вздохнул. Очень трудно видеть Накахару, когда большую часть времени он худощав и бледен. Когда же голубые глаза посмотрели на него с отчаянием, тот был готов совсем не существовать в этом мире. Хотя бы сейчас. Просто перемотать на тот момент, когда всё станет хорошо, они уйдут из этого ужасного места и... Мысли прервал тихий, хриплый голос рыжего. —..Дазай.. Чуя улыбнулся и взглянул в окно. Эта улыбка была страдальческой, но до жути искренней. Врачи стояли неподалёку и лишь выжидали момента, когда Накахара окончательно успокоится. —..видишь две звезды на небе? Дазай крепко взял его за руку. — Отчётливо вижу. — Не думаешь, что они похожи на нас? Такие далёкие от мира, но близкие друг к другу. — А какой из этих звёзд ты хотел бы быть? — Той, что справа. С улыбкой ответил голубоволосый, ненадолго замолчав. Вскоре по красным от смущения щекам начали течь хрупкие кристаллинки слëз. —..не скучай слишком сильно, если меня не станет, хорошо? А то я буду чувствовать себя виноватым в твоих мучениях. Высокий вздрогнул и нехотя отпустил его руку, быстро вытирая его слëзы и вставая с кровати. Его подгонял медицинский персонал, так как операция не должна заставить себя долго ждать. — Ты не умрёшь, обещаю. Всё будет хорошо. И дверь закрылась сразу за ним, пока на рыжего начинал действовать наркоз. *** Около этой комнаты ещё несколько часов шатались двое подростков и один взрослый. Они сильно переживали, но каждый показывал это по разному: Ацуши паниковал, весь дрожа, Осаму не мог усидеться на месте и искал себе дело, чтобы отвлечься, а Рюноске спокойно сидел на скамье, время от времени съëживаясь от неприятных мыслей и атмосферы таких «посиделок». Все они сильно привязались к Чуе, как бы по-разному не показывали этого. А когда настал отбой, им пришлось разойтись по палатам, хоть и точно не смогли поспать спокойно. На утро они одной небольшой компанией собрались в коридоре и подошли к врачу, спрашивая, как там поживает их давний четвёртый друг. Мужчина средних лет начал копаться в документах, а когда вспомнил про такого, немного даже печально взглянул на ребят. Он ведь просто устал на работе или что-то ещё, верно? — Мне очень жаль, но... Медицинский работник поправил очки на носу, вздыхая. —..Накахары Чуи не стало этой ночью. Мы уже сообщили всем его родственникам.