Котя

      Полностью и как-то мгновенно изменившийся Грейнджер поразил своих соучеников, но не только их. Учителя отметили заботу двоих мальчиков о девочке, также заметив, что мальчик перестал выпрыгивать из-за парты, будто сосредоточившись на Герании, что вызывало бы улыбку, но улыбаться педагоги не спешили. Ребенок, осознающий, что завтра для него может и не наступить… Можно ли было представить что-то страшнее этого?       За математикой последовал английский, вызвавший полную растерянность Кати. Несмотря на то, что она говорила на этом языке, читать, как оказалось, почти не умела, а посмотрев на карандаш, просто испугалась, не удержав себя в руках. И снова первым почувствовал что-то не то Герман, моментально развернувшийся к сильно побледневшей девочке.       — Дад! — позвал мальчик. — Помоги опустить спинку.       — Ага, — кивнул Дадли, отпуская стопор со своей стороны и снимая тормоза.       — Ну что ты, что случилось? — погладил Катю Герман, замечая, как посинела кожа над верхней губой девочки.       — Ничего не понимаю… — прошептала Катя. — Страшно… И сейчас будет больно, — с абсолютной уверенностью произнесла она.       — Папе позвоните, пожалуйста, — попросил учителя брат девочки, передавая Герману баллончик. Девочка открыла рот, а класс замер.       Полтора десятка детей молча смотрели за тем, как двое мальчиков помогают девочке, с которой абсолютно точно происходило что-то страшное, не зря же учитель выбежал из класса? Катя чувствовала, как загудела голова, это было действие лекарства, зато отступил страх и подкрадывавшаяся жгучая боль. Снова напомнив себе о том, что бояться нельзя, девочка почти подавила всхлип, но четыре руки близких ей людей обнимали, даря покой.       Первым до школы доехал мистер Грейнджер, которому тоже позвонил директор школы, принявший сильно обеспокоенного учителя. Машина с мерно мигающим маячком на крыше припарковалась у самой школы, и Марк поспешил в школу. Нужно было разобраться с сердечным приступом, хотя причины его были понятны: понервничала девочка.       — Герман, что? — поинтересовался вошедший в класс мужчина. Гера была бледна, но, по мнению мужчины, не критично.       — Страшно нам стало, немножко посинела, — очень ласково проговорил его сын, заставив Марка хмыкнуть. Мальчик очень точно копировал поведение взрослых, что в данном случае было очень правильно. — Но уже все в порядке.       — Ну давай послушаем, — предложил мужчина, доставая стетоскоп, на что Катя только кивнула, принявшись расстегивать платье спереди. — Ох, малышка…       — Ну так же правильно, — улыбнулась девочка, старательно дыша. Голова все-таки кружилась, и опять возникло ощущение холода, а побледневший доктор уже открыл свой саквояж, чтобы достать шприц, быстро набирая лекарство. Сердце ребенка билось совсем неправильно.       На этом школа в первый день и закончилась. Доктору Грейнджеру произошедшее было понятно, но девочке надо было полежать, ибо сердце с такой большой для себя нагрузкой не справлялось. Предупредив Дурслей, Марк вызвал машину из больницы, чтобы оттранспортировать Геру и ее рыцарей в клинику. Нужно было выяснить, откуда растут ноги именно такого состояния, ибо длинный ку-тэ сердечной недостаточности не давал, а клинически наблюдалась именно она.       Вновь оказавшись в больнице, Катя только улыбнулась, полностью расслабившись. Начались исследования, показавшие что-то слишком странное: действительно развивалась сердечная недостаточность, причин которой никто не понимал. Но даже маркеры крови говорили о развитии очень опасного состояния ребенка. А Кате было просто привычно и комфортно — привычная кровать, привычное окружение, привычные люди. Герман думал о том, что ему рассказал папа, пытаясь представить, что в такой ситуации можно сделать. Почему-то ничего не придумывалось. В палату вошла мама, вызвав удивление мальчиков. Женщина присела на кровать, принявшись ласково разговаривать с Геранией, а потом предложила провести опыт.       — Мы немножко пошалим, — вкрадчиво произнесла Эмма, наклонившись к заинтересовавшейся Кате. — Поднимем тебе ножку, но если будет больно, ты сразу скажешь, да?       — Ага, — с готовностью кивнула девочка. «Пошалить» — это было интересно, вот, правда, в чем шалость, Катя не поняла. Доверяя врачам, девочка спокойно отреагировала на медленное поднимание ноги, рефлекторно сжавшись в ожидании боли, но ее не было.       — А теперь вторую попробуем? — поинтересовалась миссис Грейнджер.       — Ага! — радостно заулыбалась отсутствию боли Катя. — А почему не больно? — удивилась она.       — Это магия такая, специальная, — ответила ей Эмма, погладив ноги, что оказалось ласково.       — Ой, здорово! — захлопала в ладоши девочка. — А можно еще?       — А мы твоих рыцарей попросим, — подмигнула ей женщина. — Если ты не стесняешься.       Доктор Грейнджер с удивлением смотрел на то, как в простой игре Эмма проверила их выкладки. Ноги действительно работали, а боялась девочка боли, судя по тому, как сжималась. С этим уже можно было работать, тут уже были шансы на восстановление, что было хорошей новостью, вот только неизвестно откуда взявшаяся сердечная недостаточность…

***

      Самой шевелить ногами у Кати не получалось, но именно пассивная гимнастика, которой с ней с удовольствием занимались Дадли и Герман, уже не смущающийся трусиков-подгузников, показала девочке, что не больно. Еще Катя заметила, что когда не готовится к боли в руке, то не чувствует ее, и что это значит, девочка не понимала, решив попробовать не думать о руках, что получилось, ведь сила воли у Кати была.       — Значит, я смогу ходить… — проговорила девочка, когда они гуляли втроем в парке.       — Конечно, сможешь, — улыбнулся Дадли, радуясь вместе с сестренкой.       — Это очень хорошо, — кивнула она, останавливаясь и беря за руки Германа и брата. — Как хорошо, что вы есть… — прошептала Катя, чувствуя себя в этот момент очень счастливой.       — Хорошо, что ты у нас есть, — не сговариваясь, хором ответили мальчики и смутились.       Дадли думал о том, что Герман действительно становится членом семьи — почти братом. Катя ему рассказала сказку о том, что бывают предназначенные друг другу люди, и в эту сказку ее брат, разумеется, поверил, охотно приняв Германа в свой круг, что того поначалу удивляло. Не верить сестренке Дадли не умел, как и она абсолютно доверяла ему. Постепенно в этот круг вошли мама и папа, успокоившиеся по поводу магов. Жизнь постепенно налаживалась.       — Сестреночка, — погладил Дадли Геру вечером. — Хорошо, что ты живая.       — Наверное, я выживу, — задумавшись, ответила ему Катя, чувствуя себя значительно лучше, чем ожидала. — И тогда все будет хорошо? — жалобно спросила она.       — Конечно, все будет хорошо, — твердо произнес Дадли, и тогда девочка решилась.       Она подняла палец вверх, представила свет фонарика и произнесла: «Люмос!». Над пальцем зажегся огонек, как от диагностического фонарика. Катя хихикнула: «Нокс!», и огонек погас. Дадли был очарован увиденным, а Катя решила попытаться и с ним сделать то же самое.       — Надо представить огонек, — объяснила она, — почти увидеть его и сказать: «Люмос!», понимаешь?       — Люмос! — произнес мальчик, заставив сестренку улыбаться. Братик был магом, значит, и в Хогвартсе он будет рядом.       Это была такая хорошая новость, что Катя чуть не расплакалась, радуясь за него. Но это означало, что надо готовиться к «приключениям», особенно если директор плохой. В ее фанфиках директор был хорошим, но они же вряд ли сейчас именно в ее фанфике, поэтому Катя начала рассказывать. Она рассказывала о совсем не сказочной школе, о злых Пожирателях, не ведая еще, что уже изменила историю.       Дадли внимательно слушал, даже и не спрашивая, откуда сестренка все это знает, зато понимая, что, кроме него, ее там вряд ли кто-то защитит, а это значило — нужно тренироваться. Утром мальчик попросил папу записать его на карате, чем вызвал огромное удивление Вернона, сразу, впрочем, согласившегося.       Вернувшись в школу, дети порадовали свой класс, в котором почему-то не нашлось желавших обидеть девочку. Но и Катя, убедившись в том, что достаточно держать себя в руках, больше не боялась. Мама и папа объяснили девочке, что ругать ее не будут, всех оценок не заработаешь, а нервничать плохо для ее сердечка. И Катя приняла как факт то, что никто ругать за плохую оценку не будет. А сосредоточившийся на ней Герман уже не думал об оценках, в его жизни появилась девочка Гера, которая была намного важнее всех оценок вместе взятых.       — Получается, у нее может быть порок сердца, который проявляется не всегда? — все-таки доложивший на конгрессе о пациентке доктор Грейнджер слушал коллегу-кардиолога из Швейцарии.       — Мы совсем недавно оперировали такого ребенка, — кивнул специалист. — Вот так, — он показал снимки, — это выглядело в покое. А вот так, — на стол легли другие, — при нагрузке. Как ты видишь, все вроде бы нормально, но вот сразу после нагрузки…       — Оп-па… — произнес Марк, разглядывая большой снимок, на котором был виден сброс крови. — И сердечная недостаточность развивалась?       — Только по ней и определили, — вздохнул коллега, собирая снимки. — Странная недостаточность, очень активно развивавшаяся без видимых причин, но у тебя девочка сидячая, поэтому развитие может быть заторможено.       — Значит, надо везти к вам, — сообразил мистер Грейнджер, отлично понимая, что такой порок сердца в Англии доказать будет почти невозможно. Но это стоило очень больших денег, неизвестно, пойдут ли Дурсли на такое.       — Ты погоди отчаиваться, — все понял швейцарец, — возможно, будут еще варианты.       О каких вариантах говорил коллега, Марк знал, такие уловки использовались по всему миру — разные фонды, ресурсы исследований, подтасовка данных… Варианты были, как оставалась и надежда, а пока надо было подумать, как помочь девочке, сердце которой время от времени работало неправильно. Это заставило английского врача задуматься.

***

      — Малышка ожила, — произнесла Петуния, радуясь за девочку. — Школа проще дается, да?       — Дадли с нее пылинки сдувает, и Герман этот еще, — улыбнулся в ответ Вернон. — Который сын врача.       — Доченька уверена в том, что они станут семьей, — женщина прижалась к своему мужу, улыбаясь детским мечтам.       — Раз уверена, значит, уже планирует, а это хорошо, — ответил ей мужчина. — Хорошо, что она нас простила, теперь бы самим себя простить…       — Мамочка, папочка! — Гера подлетела на коляске, с которой она отлично управлялась. — Вы же пойдете с нами гулять? — поинтересовалась девочка, вызывая улыбки ставших родителями опекунов.       Полностью принявшие девочку Дурсли подали документы на удочерение, вспоминая удивленное лицо дочери, когда ее спросили, хочет ли она быть настоящей дочкой маме и папе. Согласие нездоровой девочки, расчувствовавшаяся судья, увидевшая, как брат оберегает Геранию, как девочка ластится к родителям, как ласково ее обнимают… Конечно же, дело было решено в пользу Дурслей, что им сразу же сказали. Мало было желающих даже просто опекать инвалидов, а уж усыновлять — считанные единицы. Поэтому семье пожелали удачи, а Катя улыбалась так солнечно, что чуть не устроила приступ, на этот раз от радости. Это было настоящее, всеобъемлющее счастье: мама, папа, братик и, конечно же, Герман.