Котя

      Доктор Грейнджер систематизировал полученную информацию. Неврологи были в недоумении, ибо наблюдаемое переворачивало известную им науку — проводимость мышц ног, некоторые рефлексы наличествовали, а вот сами мышцы… действительно получалось новое заболевание, кроме того, Европа ответила на запрос отрицательно, что означало — о таких симптомах никто и никогда не докладывал, болезнь не регистрировал, что было очень странно, учитывая опыт девочки и выводы супруги.       В голове у врача было только одно объяснение, и от этого объяснения специалисту становилось холодно. Секретные лаборатории. Тогда объяснялись и сказки про чары, и привычное поведение Герании, и… генетический синдром, более ни у кого в семье не наблюдавшийся — все объяснялось. Правда, это означало опасность для ребенка. Дабы не забираться глубже в фантастику, Марк отправился общаться с женой.       Эмма сама не понимала, что ее тревожит в рассказе абсолютно спокойно относившейся к больнице девочки. Вера в чудеса и сказки для детей ее возраста была нормальной, если не задумываться о сути этих самых сказок. Но, может быть, ребенок где-то прочитал… Или ей прочитали… Что-то было не так с девочкой, чего психиатр не могла сформулировать.       — Эмма, как думаешь, могла ли пациентка жить в другой стране? — поинтересовался Марк, и тут до женщины дошло, что ее беспокоило.       — Ты имеешь в виду… — произнесла она, чувствуя, что «волосы дыбом» — вовсе не метафора. — Но тогда…       — Тогда на ней ставили опыты, — грустно произнес мужчина, знавший только одну страну, где, по его мнению, это было возможно. — Понятно, почему опекуны молчат — боятся.       — Есть в ней что-то не английское, — проговорила женщина, вспоминая, как вела себя девочка. — Если отбросить фантазию и предположить, что ребенка чудом удалось вырвать из лап красных, тогда все становится на свои места. Возможно, она считается погибшей, а Поттер — вымышленная фамилия?       — Бедный ребенок, — вздохнул Марк. — Тогда объясняются «чары», «злые опекуны», ставшие добрыми — просто сменились опекуны, но для нее…       — Да, это нормально, — кивнула врач-психиатр. — Тогда полицию извещать не будем, она и так настрадалась, поможем с документами. В конце концов, мы люди.       В таких условиях срочно регистрировать новый синдром было бы неправильно, это могло сделать плохо ребенку, скорее всего, даже не понимавшему, что с ним делают. Перед глазами врачей вставали фотографии результатов опытов Менгеле и других, Геранию было просто жалко. Доктора решили подобрать терапию, кислород, раз он ей необходим, и консультировать девочку дома. Объявлять на всю Европу о таком ребенке было просто страшно. И за нее страшно, и, что греха таить, за себя тоже.       Дружбу Германа с Геранией решили поощрить, надеясь на то, что так из памяти девочки побыстрее сотрется ад ее раннего детства, поэтому мальчик начал чаще бывать в палате девочки, с которой было просто интересно. Иногда Герману казалось, что Гера знает не меньше его, а где-то даже и больше, но знания эти были какими-то однобокими — медицина, болезни, симптомы…       — Папа, а почему так? — поинтересовался не выдержавший мальчик.       — Потому что, сынок, — вздохнул доктор Грейнджер, — в твоей жизни была школа, парки, аттракционы, книги, а в ее — только больница. Представь себе, сын — только больница, и ни друзей, ни подруг, лишь брат и все, — эту версию доктора согласовали промеж собой.       — Страшно, папа, — признался Герман, честно попытавшись представить.       — Страшно, сынок, но мы ей поможем, — уверенно произнес посоветовавшийся со старым другом мужчина. Старый друг помог с документами, увидев которые, Петунья расплакалась.       Катя, разумеется, всего происходящего не знала, она просто жила, радуясь каждому дню. У нее был Дадли — самый лучший брат на свете, тетя и дядя, которых девочка, забываясь, иногда называла мамой и папой, и… Герман. Мальчик, который обязательно станет любимым, пусть не сейчас, но станет, потому что это правильно. Так считала девочка, у которой теперь был кислород, отчего она сладко спала, ее правильная диета и коляска, в которой было весело гонять по улицам. Катя жила, радуясь каждому прожитому часу. Привычно радуясь.       Эмма же думала, как помочь девочке. Женщина прочитала тонну литературы, найдя в конце концов что-то, способное помочь. С этой книгой, описывавшей некоторые опыты нацистов, Эмма пришла к мужу, пальцем показав на открытую страницу. Описывался мальчик, не пользовавшийся абсолютно здоровыми руками, и то, как этого добились. Марк внимательно прочитал, что-то начав понимать.       — То есть, ты считаешь, что ей могли делать очень больно на любое шевеление ногами… — доктор Грейнджер попытался вспомнить рассказ девочки.       — Она именно это и рассказывала, другими словами, но как раз это, — улыбнулась Эмма, наконец-то поняв, что, по ее мнению, происходило с ребенком. — Тогда, получается, у нее воспитали рефлекс на боль, и сейчас нам надо как-то его перебороть?       — Если это в принципе возможно, — задумчиво проговорил Марк. — Но тогда с ногами все понятно, длинного ку-тэ можно достичь медикаментозно, а легкие ложатся в анамнез, как, кстати, и почки. Значит, это не болезнь.       — Не болезнь, — кивнула врач-психиатр. — Но вот что с этим делать, я пока не знаю, потому что такие рефлексы достигаются травмами, а она уже один раз умирала.       — Может, и не один… — задумчиво произнес педиатр, погружаясь в размышления. Суть происходящего все яснее вырисовывалась перед ними, в то, что «красные» такое сделать могут, оба верили, благодаря западной государственной пропаганде, поэтому теперь оставалось только думать, как помочь ребенку.       Петунья внимательно выслушала старавшуюся говорить осторожно миссис Грейнджер, языком своего тела подтверждая выводы психиатра. Переговорив вечером с Верноном, женщина решила, что пусть действительно будет так, потому что версия докторов на деле мало чем отличалась от истины. Какая, в сущности, разница — маги или «комми»?       Чего мистер Грейнджер не знал, так это того, где работал его старый друг. А тот, проведя документы девочки по инстанциям, ибо такой возможностью обладал, записал ее как дочь погибшего агента, перенесшую пытки. Соответственно, документы девочки обзавелись грифом, куратором был назначен именно этот «друг», на чем история пока и завершилась.

***

      Узнав, что пойдет… ну, то есть поедет в школу, Катя сначала испугалась. Такого опыта у девочки не было, а память доносила какую-то серую муть вместо уроков. Но рядом был Дадли, поэтому девочка смирилась, ведь ее все равно никто не спрашивал. Немного расслабившись в общем тепле, девочка снова брала себя под жесткий контроль, а Вернон в это время разговаривал с директором школы. Доктор Грейнджер составил компанию ставшему отцом опекуну, грамотно запугивая педсостав.       — Герания всегда спокойна, — объяснил врач. — Это не издевка и не отсутствие интереса, для нее эмоции могут закончиться очень плохо, и она это знает.       — Любые физические наказания Дадли совершенно исключены, — добавил Вернон. — Это может убить доченьку, поэтому мы категорически против, если вам нужна официальная бумага…       — Нет, что вы, — слабо улыбнулся директор, которому не оставили выбора.       С одной стороны, девочка должна была ходить в школу, с другой — учеба для нее могла быть смертельно опасной. Но законы на тот момент не предусматривали возможности отказаться от ученицы, как и перевести ее в специальную школу — врачи были неумолимы, а один-единственный звонок из «Дома-на-Темзе» чуть не заставил поседеть. Поэтому директор очень жестко инструктировал учителей, по несколько раз повторив, почему ребенка нельзя волновать. Сделав свои, не всегда логичные выводы, педагоги готовились к первому дню.       Катю и Дадли в школу привез… папа. Дядя Вернон уже стал папой — он был таким внимательным и заботливым, как настоящий папа, улыбаясь каждый раз, когда девочка его так называла. Разложив коляску и подцепив кислород, мужчина проверил, не свисают ли канюли, после чего пересадил дочку, переподключив канюли так, что Катя ничего и не заметила. Дадли уже хотел схватиться за ручки, но Вернон, улыбнувшись, покатил девочку к школе, а мальчик понес оба ранца.       — Вот это наша Гера, — ласково представил девочку учительнице уже похудевший мужчина. — И сын — Дадли.       — Здравствуйте, — хором поздоровались дети. Учительница отметила легкую бледность девочки, в глазах которой читалась решимость. Конечно же, ребенок волновался, ведь для нее многое было в первый раз.       — Ну, пойдемте, — улыбнулась женщина, идя вперед. Катя схватилась за обручи, легко двигая коляску вслед. Конечно, сначала дети попрощались с беспокоившимся за них папой, а только потом отправились вслед за учительницей.       — Главное, не волнуйся, — тихо проговорил Дадли, идя рядом с сестрой. — Я рядом, значит, что?       — Ничего плохого случиться не может, — заученно ответила девочка, заставив учительницу грустно улыбнуться. Педагог даже представить не могла, через что проходит эта семья каждый день.       Класс, полный детских лиц — удивленных, заинтересованных, равнодушных, — предстал перед Катей, в прошлой жизни бывшей только на домашнем обучении, очень уж опасно было ее отправлять в школу. Девочка немного растерянно оглянулась на учительницу, не зная, что делать дальше, но тут к ней подошел он. Герман приветливо улыбнулся растерянной Кате, и она улыбнулась ему в ответ.       — Здравствуй, — мальчик был действительно рад ей. — Очень рад тебя видеть, пойдем.       — Здравствуй, — Катя совсем не ожидала увидеть здесь Германа, но обрадовалась, конечно. — А я вот…       Ее коляска поехала, толкаемая Германом, устроившим девочку за первой партой. Глядя на то, как двое мальчишек бережно обращаются с новенькой, класс замер. Германа здесь не любили из-за его стремления отвечать и многословных рассказов, но вот сейчас и мальчики, и девочки пораженно замерли, глядя на то, как «заучка» обращается с девочкой. Шестилетние дети были еще малы и многого не понимали, часто повторяя за взрослыми, но вот именно эта картина не могла не заворожить.       Учительница, подумав, сдвинула вместе три одинарных стола, чтобы мальчикам, усевшимся по обе стороны от девочки, было удобно. Слегка дрожащими руками Катя выложила пенал и тетрадку, приготовившись слушать, а Дадли приготовил пузырек, на случай, если станет плохо. Герман сосредоточил большую часть своего внимания на Герании, потому что она была важнее.       Первым уроком была математика, в которой Катя, конечно же, ориентировалась, но вот сейчас, не лежа в кровати, а сидя на уроке, где вокруг были другие дети, девочка чувствовала себя неуверенно. Даже стало чуть-чуть страшно, но Катя привычно подавила этот страх, стараясь максимально успокоиться. И тут она ощутила на своей руке руку Германа. Теплая ладонь помогала успокоиться, отчего лицо сосредоточенно дышавшей девочки озарила слабая улыбка. Дадли, заметив, что сестренка нервничает, привычно погладил ее по голове, совершенно игнорируя учительницу — Гера была важнее. И пожилой педагог, видя, как мальчики поддерживают девочку, только улыбалась. Сегодня, пожалуй, впервые мистер Грейнджер не стремился отвечать, что удивило класс еще раз.       Урок закончился, заставляя утомившуюся девочку закрыть глаза. Мальчики переглянулись, Герман достал из ранца Герании йогурт и ложку, а Дадли встал так, чтобы защитить сестру от любых угроз. Мальчикам было понятно, что сама девочка покушать не сможет, а для нее это было необходимо, поэтому Герман начал кормить Катю, тихо уговаривая так, как уговаривала его мама, когда он болел.       А собравшиеся вокруг одноклассники молчали. Они просто стояли, смотрели и — молчали. Дело было не в готовности Дадли броситься на любого, кто обидит сестренку, а в том, как их соученик кормил бледную девочку. Медленно и очень ласково. Девочки думали о том, что сами, наверное, хотели бы, чтобы их так. Кате кушать, разумеется, совсем не хотелось, но это было надо, а девочка очень хорошо знала, что такое «надо», поэтому послушно открывала рот, слизывая с ложки чуть кисловатый йогурт с большим содержанием кальция.       — Вот и умница, — улыбнулся Герман, когда йогурт закончился. — Хорошая девочка отлично покушала, — мальчик хорошо запомнил, что происходило в больнице.       — Спасибо тебе, — поблагодарила улыбающаяся Катя, только сейчас заметив столпившихся детей. — Ой…       — Ну что «ой», — хмыкнул Дадли. — Им же интересно, а ты сейчас сама не можешь, я же вижу.       — Закрой глаза, отдохни немного, — подхватил Герман. — Ты отлично справляешься.       Разумеется, мальчик лишь повторил услышанную от взрослых фразу, но от сказанного беспокойство куда-то ушло, заменяясь уверенностью, что все будет хорошо. Поэтому Катя радостно улыбалась — школа оказалась совсем не страшной.