Котя

      Катя спала очень плохо. Привыкшая к тому, что в нос дует кислород, девочка задыхалась, но беспокоить тяжело спавшего братика не хотела. Дадли же всю ночь видел во сне умирающую сестру и умолял ее жить. Очень тяжелая ночь получилась, даже несмотря на то, что внешние повреждения на девочке зажили.       Открыв глаза, Катя слабо улыбнулась с тревогой смотревшей на нее Петунье, тщательно контролируя свое дыхание, несмотря на то, что изнутри поднималась паника — дышать было сложно. За окном занимался рассвет, девочку обнимал брат, прижавшись к ней всем телом, а женщина смотрела на двоих детей, всеми силами желая им помочь, только не знала, как.       — Гера, доченька… — прошептала Петунья, касаясь головы девочки дрожащей рукой. — Сможешь ли ты простить нас?       — Вас… заколдовали? — в два приема спросила тяжело дышащая девочка, заставив женщину удивленно на нее посмотреть. Получалось, что Гера сама все поняла, хотя ей это знать было неоткуда. — Тогда… надо… убежать…       — Да, маленькая, — кивнула Петунья. — Еще вас к врачу нужно… Ты разрешишь взять тебя на руки?       — Хорошо, — кивнула старавшаяся не строить длинные фразы Катя, давить панику было все труднее. Казалось, что воздуха совсем нет.       Очень осторожно взяв девочку на руки, Петунья видела и синеву на лице, и сжатые зубы ребенка, явно контролирующего свое дыхание, и даже нотки паники в глазах. Не понимая сама, что делает, женщина подула в лицо девочки, с ужасом увидев, как та тянется к воздуху. К врачу уже нужно было очень срочно, это Петунья поняла, отнеся девочку поближе к окну. Почувствовав ток воздуха, Катя не сдержалась, потянувшись к нему всем телом, ожидая почувствовать боль, но та была только привычной, а не такой, как вечером.       Надышавшись, девочка чуть успокоилась, в следующий момент оказавшись в туалете, а потом и в ванной. Будучи уложенной в воду, Катя в первый момент испугалась, но, чувствуя ласковые движения Петуньи, расслабилась, а женщина мыла дочку, прикасаясь к ней очень мягко, чтобы не причинить боли. Петунья снова убеждалась в том, что они с Верноном малышку искалечили, и осознавать это было очень больно. Осторожно надев на девочку белье и единственное ее платье, в котором Гера ходила в школу, Петунья отнесла расслабившуюся Геру обратно, где уже просыпался Дадли. Сразу же вскинувшийся сынишка, готовый защищать свою сестру… Петунья всхлипнула, погладив вздрогнувшего мальчика.       — У тебя твой шрам зажил, — произнес Дадли, обняв улыбнувшуюся Геру. — Ты как?       — Я хорошо, — ответила ему железно держащая себя в руках Катя. — Меня уже помыли даже…       — Тебе плохо не сделали? — всполошился мальчик, испугавшись за сестру.       — Нет, что ты, — заулыбалась девочка, погладив брата. — Твои родители расколдовались, и теперь они хорошие.       — Не могу поверить, — признался Дадли. — Как будто вижу, как ты лежала и не дышала…       — Давай дадим им последний шанс? — предложила Катя, помня все прочитанное. Брат, подумав, осторожно кивнул.       Петунья сидела, боясь пошелохнуться. Дочка как-то неожиданно повзрослела, найдя выход из, казалось бы, совершенно безвыходного положения. Теперь было важно не разрушить эти легкие ростки доверия. А еще — помочь девочке, и чем быстрее, тем лучше. Взяв на руки Геру, Петунья медленно двинулась в сторону кухни, чтобы не провоцировать полностью еще не поверившего сына. А вот девочка, казалось, поверила сразу или же… Петунья почувствовала холодок от одной только мысли. От того, что ребенок может быть готов к смерти.       Выйдя на кухню, где уже обнаружился не знавший, куда себя деть, Вернон, Петунья очень осторожно посадила девочку на стул. Рядом сразу же оказался Дадли, закрыв сестру от папы собой. Вернон только тихо вздохнул, опуская голову. Женщина положила яичницу детям, но увидела отрицающий жест дочери и удивилась.       — Что такое? — спросила она ребенка, явно через силу отказывающегося от своей порции.       — Мне нельзя жареное, — объяснила Катя, тихо всхлипнув, потому что пахло очень привлекательно, но за столько лет девочка хорошо выучила, что такое «нельзя». — Только вареное или тушеное можно, и жирное тоже нельзя, а то будет очень плохо. И больно.       — Сейчас, маленькая, сейчас, я кашу сделаю, — засуетилась Петунья, понимая, что такие знания приходят только с опытом. Это значит, что малышке было плохо после каждой еды все эти годы, но она послушно ела, мучилась, но ела, и от осознания этого женщине снова захотелось плакать.       — Простите меня, дети, — почти прошептал Вернон. — Я не знаю, что на меня нашло вчера, я даже не помню этого, все было, как в тумане.       — Это дядю подчинили, — снова удивила взрослых Катя. — Поэтому он был, как твой вертолетик, — объяснила она Дадли. — А так он хороший.       — Ты откуда знаешь? — удивился брат, ранее таких познаний за сестрой не замечавший.       — Вспомнила, — ответила Катя, не желая обманывать, а так — это была почти правда.       — Значит, он хороший… — не верить Гере Дадли просто не умел, поэтому задумался. — Посмотрим…       — Вот и каша, — Петунья поставила тарелку перед девочкой, почему-то беспокоясь о том, справится ли она.       Катя посмотрела на обычную ложку и, готовясь к боли, аккуратно взяла ее в слегка дрожащую руку. Пока рука не болела, что было очень хорошей новостью, но стоило чуть изогнуть кисть, как привычная боль прострелила всю руку от локтя и до кончиков пальцев так, что девочка от неожиданности выпустила ложку. Тихо всхлипнув, она снова потянулась к столовому прибору, но тут вмешалась Петунья, принявшись кормить ребенка.       Ошарашенный Дадли понял в эти минуты две вещи: во-первых, мама действительно изменилась, а во-вторых, сестренке больно даже самой покушать. От этой новости слезы наворачивались на глаза мальчика. Катя послушно открывала рот, пытаясь понять, почему стало больно, ведь вечером она стянула белье совершенно нормально. Это девочке было не очень понятно, но сейчас надо было покушать. Петунья, глядя на то, как кушает дочка, чувствовала себя странно — в глазах ребенка было доверие, чего после всего испытанного быть просто не могло.       — Мы с папой очень просим простить нас, — продолжая процесс кормления как-то быстро утомляющейся девочки, произнесла женщина. — Кажется, мы действительно были заколдованы.       — Как в сказке? — удивился Дадли, в сказки еще веривший. Для мальчика это объяснение было вполне адекватным.       — Как в сказке, — вздохнула Петунья. — В очень страшной сказке… Поэтому мы сегодня очень быстро переедем, собери, пожалуйста, свои вещи.       — И Геру надо к врачу, — добавил Вернон. — Может быть…       — Это не лечится, — улыбнулась девочка, отлично знавшая и свой диагноз, и прогноз. — Хотя, может, терапию назначат, тогда не так больно будет.       Специфические слова выдавали богатый опыт ребенка именно в общении с врачами, но у Геры его не было. Петунья, правда, помнила рассказы Лили, что в минуту смертельной опасности маги могут увидеть будущее или прожить чужую жизнь. Может быть, именно это случилось с доченькой?

***

      Вернон загнал машину в сообщавшийся с домом гараж, перед этим выкинув оттуда весь хлам. Петунья аккуратно перенесла расслабившуюся в ее руках Геранию, уложила ту на сидение, что по правилам было не очень хорошо, но сидеть дочке было не очень просто, поэтому голова девочки устроилась на коленях брата, отчего Кате сразу же стало легче дышать, что заметила женщина, задумавшись о том, где же такое видела.       Вернон сложил сумки и чемоданы в багажник, часть багажа при этом закрепив на крыше. Собрались они все как-то очень быстро, будто не желая больше ни минуты оставаться в этом доме, после чего автомобиль медленно выехал из гаража, направившись в сторону выезда из городка. При этом Петунья увидела, отчетливо вздрогнув, взгляд соседки, какой-то оценивающий и не слишком добрый.       — Сейчас поедем быстрее, — сообщил Вернон. — Если укачает или будет больно, обязательно скажи.       — Да, дядя, — кивнула Катя, отлично поняв, к кому обратился дядя, заботой напоминавший папу. Сильно поседевший папа как живой встал перед глазами девочки. Его улыбка, его полные уверенности глаза, его надежда… Вздохнув, Катя закрыла глаза, помня, что так дорога переносится легче. Поездили они с папой немало, когда искали, как ее вылечить, но все было тщетно.       — Вернон, надо будет заехать в аптеку, — тихо произнесла Петунья, не знавшая, как дочка отреагирует на подгузник, который ей был в общем-то необходим.       — Правильно, тетя, надо подгузники, — все сразу поняла заулыбавшаяся девочка, снова поразив женщину. Дочка как будто точно знала, что именно ей надо, чтобы было комфортно, и именно это убеждало Петунью в том, что девочка видела будущее.       Автомобиль ехал по шоссе, нигде не останавливаясь, Дадли старался не уснуть, сторожа сестру. Он гладил ее по волосам, смотрел, что она дышит, улыбаясь ему, и от этой улыбки на душе становилось теплее, намного теплее. Робкая надежда на то, что все будет хорошо, разгоралась в сердце Дадли. Через часа два машина остановилась. Петунья вышла и отправилась в аптеку. В туалет в поездке сходить было бы не очень просто для разучившейся ходить доченьки, а опять мучить ребенка женщина всей душой не хотела.       — Здравствуйте, мне нужны подгузники для девочки шести лет, — обратилась Петунья к фармацевту.       — Тренировочные трусики? — поинтересовалась в ответ женщина, ибо энурез у детей сюрпризом не был.       — Нет, подгузники, — вздохнула знавшая разницу женщина. — Дочка не ходит и ей… — подавив всхлип, Петунья продолжила: — Ей нужно, понимаете?       — Понимаю, — посерьезнела фармацевт, подбирая товар. — Попробуйте эти. Они сделаны в виде трусиков, отчего ей будет не так некомфортно.       — Спасибо, — улыбнулась женщина и купила две упаковки, одну из которых немедленно вскрыла, чтобы переодеть Геру.       Дадли удивился, когда мама, открыв дверцу, чуть потянула его сестру на себя, а потом, задрав подол, стянула с нее белье, но девочка реагировала на это нормально, улыбнувшись новым трусикам. Что это было и зачем, мальчик не понял, заметив только, что у Геры исчезло вообще всякое стеснение. А Петунья только вздохнула, погладив детей, после чего попросила мужа спрятать упаковки и белье в багаж.       — Это подгузники, — объяснила Катя брату, явно не понимающему, зачем сестре сменили одежду. — Чтобы не искать, как сходить в туалет, а просто расслабиться, понимаешь?       — Ты об этом так спокойно говоришь… Что случилось? — тихо спросил Дадли. Катя немного подумала и решила сказать почти правду.       — Когда я умерла, я прожила другую жизнь, — рассказала девочка. Она рассказывала о солнечном детстве, с ограничениями, но солнечном, потом о первых проблемах, первой остановке… Дадли понимал теперь, почему сестру не испугали неходячие ноги. Мальчик думал о том, что Гере кто-то специально показал ту жизнь, чтобы она не плакала и не умерла опять. Прижав к себе голову сестры, Дадли всей душой желал ее защитить, а Гера только улыбалась, гладя брата.       — Муж, надо детей покормить, — проговорила Петунья, отчего Вернон кивнул, поворачивая в сторону ресторана. Раньше он бы завернул куда-нибудь в сторону Макдональдса, но доченьке «быстрая еда» была противопоказана. Мучить ее не хотел и мужчина. Именно поэтому остановился у ресторана итальянской кухни, даже не обратив внимания на это.       — Гера, можно, я тебя понесу? — поинтересовался выбравшийся из машины мужчина у кивнувшей девочки и очень осторожно взял ее на руки, прижимая к груди. — Все будет хорошо, маленькая… — произнес он, поцеловав носик казавшейся сейчас такой малышкой Герании. Только чудом оставшейся в живых девочки.