Мама

«Это будет борьба. В этой чрезвычайной ситуации мы без колебаний предпримем каждый шаг, даже самый решительный, чтобы призвать наш народ приложить последние усилия, на которые он способен» Это было просто ещё одно апрельское воскресенье. Меропа, по-прежнему верная тёмным юбкам по щиколотки, заканчивала вязать тёплый кардиган для Тома, сосредоточенно записывающего что-то в своём дневнике, пока Мант отдыхал в излюбленном месте напротив камина с семейными колдографиями.

Антонин, Меропа, Мант и малыш Том празднуют их первое рождество в этом доме.

Меропа пригласила Афину, и сделавшую несколько одинаковых снимков на подаренный тогда же фотоаппарат. Они весело провели время, а после такую же колдографию отправили и Майкью.

Двухлетний чумазый Том, с удивлением смотря, в камеру сидит на коленях у смеющегося и показывающего в ту же сторону Майкью.

Майкью приехал к ним снова, как и обещал, вместе с тем привезя с собой целый чемодан сладостей, среди которых были и шоколадные, так понравившиеся маленькому Тому. Когда конфеты и малыш остались без внимания, Том притянул несколько впервые пробудившейся магией, и, в процессе уплетания добычи за обе щеки, весь вымазался в шоколаде, прежде чем дядя поймал его с поличным на месте преступления.

Том и Тони летом после окончания пятого курса старшего брата.

Они втроём ездили в Белград, под которым у Григоровича стоял добротный дом с огромным огородом, на котором мальчишки почти безнаказанно творили самые разные шалости и пакости до середины августа. Тони после ещё около года переписывался с какой-то девушкой, а Том понабрался от дяди бранных выражений на нескольких языках, которыми козырял при любом удобном случае, и от чего Меропа просто сходила с ума, ведь отучить ребёнка так разговаривать она смогла только к ноябрю.

Меропа в лёгком белом платье в мелкий цветочек и юбкой по середину голени, стоит под огромным старым деревом, заправляя за ухо прядь распущенных волос.

Это фото стояло чуть сзади предыдущего, сделаны они были в одно время. Майкью вывел их на пикник под запечатлённым клёном, и тогда же решил доказать Меропе, что каждая женщина красива, просто нужно знать, как эту красоту показать. С ночи заплетённые два десятка косичек были утром распущены и немного расчёсаны, после чего Григорович ещё около часа делал ей макияж, который Меропа повторяет теперь каждый день.

Том, Тони, Майкью, Меропа и Мант всей семьёй стоят на фоне Хогвартса.

Год окончания учёбы Антонина. Весь довольный и гордый собой, он сдал чары, ЗОТИ, историю и зельеварение на превосходно, в то время как за трансфигурацию получил выше ожидаемого. Фото делала Афина, позже высказавшая Меропе своё возмущение тем, что та так долго скрывала от давно как овдовевшей подруги такого видного старшего брата.

Улыбающийся Тони на фоне Эмпайр-Стейт-Билдинг.

Эту фотографию он делал сам, а после отправил вместе с письмом. Он не задержался в Северной Америке, предпочтя посвятить больше времени джунглям Амазонки. Оттуда он привёз Меропе множество самых удивительных и ядовитых змей, чей яд по сей день приносит львиную долю дохода семьи. Тони много раз слышал, как приёмные мать и брат говорили со змеями, а потому даже не понимая парселтанга, научился нескольким полезным фразам.

Мант, Том и Тони веселятся в масках скелетов, ныне висящих над всё тем же камином.

Вечер перед первым учебным днём Тома. Антонин наконец-то вернулся из своего долгого путешествия, прожив последний его год на Гаити, откуда он и привёз маски, а вместе с ними и удивительные истории. Том расспрашивал его обо всём, намереваясь вообще не спать и, как выяснила Меропа потом, они и правде не спали всю ночь, задремав лишь под утро. Последняя их совместная фотография… Тяжело вздохнув, Меропа отпустила продолжившие самостоятельно вязать спицы, и, встав с дивана, стремительно вышла на крыльцо. Она старалась не курить, когда Том был дома, но сейчас она была в шаге от того, чтобы нервы сдали окончательно и она сорвалась. Последнее, чего она хотела — это срывать голос. Особенно на младшего сына. Даже сейчас, Меропа продолжала считать, что у неё два ребёнка, а не один. Тони ушёл. Ещё до начала войны. Незадолго до её начала. Примкнул к сторонникам Гриндевальда, уверовав в эти ужасные в своей сущности речи о превосходстве магов над магглами. Меропа уже ошибалась, знала, к чему приводит такая переоценка себя. Она тщетно пыталась убедить Тони, что подобная гордыня и путь насилия не могут привести ни к чему хорошему. Сын не слушал. Обида и злость, вскрытые Гриндевальдом, застлали ему разум. Тони не простил скотского дядюшку, не простил убийство отца, матери, коварство двоюродной прабабки, безразличие магглов и волшебников, проходивших мимо него. Ради общего блага создать новый мир, где волшебники будут свободны в своих действиях. Что за нелепая утопия… Они плохо расстались. Очень плохо. Тони припомнил, что Меропа ему не мать, и ей не должно быть никакого дела до него, пусть радуется, что они с Томом живут в тёплом и уютном доме в волшебной деревушке, а не на улице, где ее оставил горячо любимый маггл. Получив звонкую пощёчину, Антонин и сам понял, что сказал, и прежде, чем Меропа начала свою гневную тираду, выбежал из дома, трансгрессировав в неизвестное место. Сейчас Меропа радовалась, что это был октябрьский вторник и Том безвылазно находился в Хогвартсе. Том. Её милый малыш Том (и он им останется навсегда, сколько бы лет ему ни исполнилось), ему не нужно было знать всей этой ужасной истории связанной с его рождением и переездом в Хогсмид. Хоть в этом Антонин остался с ней солидарен. Он был идеальным старшим братом, и теперь Том злился, что его нет рядом. Злился не столько на Меропу, сколько на магглов. И без того заносчивый характер мальчика, помноженный на подростковый возраст, а также неспокойную обстановку в мире и в семье, привели к тому, что Том быстро замкнулся, перестал вообще делиться своими мыслями хоть с кем-то, и вместо тёплых семейных вечеров у них теперь были споры, пререкания, а порою и вовсе доходило до скандала на повышенных тонах. Меропа понимала, что корень всей проблемы лежит в тотальном нежелании Тома разделяться с Тони, а все остальные заявления и выводы строго подчинены в угоду одному этому факту. Женщина и сама хотела, чтобы оба её мальчика были рядом, в безопасности и подальше от всех этих магических разборок. Увы. От Майкью тоже приходили новости одна хуже другой. Вместе с нацистами распоясались и сторонники Гриндевальда, что удручало названых брата и сестру. Где-то там, среди этих словно сорвавшихся с цепи волшебников, был и их Антонин. Дверь за спиной Меропы скрипнула и взору ведьмы предстало слишком серьёзное лицо сына. — Мам, я давно уже знаю, что ты куришь. Не нужно делать вид, что это не так, я уже не маленький ребёнок и не тяну всё увиденное в рот. На улице в одной блузке холодно. — Не хочу чтобы дома воняло сигаретами, — спокойно ответила женщина, вспоминая аналогичный ответ Тони. Том подавил тяжёлый вздох и признаки раздражения на лице. Думает, она этого не замечает. Балбес. — Мама, Тони и правда ничего писал? — Правда. У него видимо «благих дел» по самое горло. Иди в дом. — А дядя Майкью? — не унимался третьекурсник. — Он же в Европе, возможно он что-то… — Том, — с нажимом оборвала его Меропа, заставляя замолчать. — Майкью тоже ничего не знает. Знал бы — давно б написал. — Но… — В дом. Сейчас же, — не дала начать уже приевшуюся песню женщина, выбрасывая окурок в специально назначенную под это дело консервную банку. Том, хоть и через силу, но молча сделал как ему велено. Меропа про себя порадовалась, что он больше не устраивает таких концертов, какие были в три года. Тогда женщине порою хотелось его убить и не мотать ни себе, ни окружающим нервы. Потом Том это «Не хочу, не буду и не заставишь!» перерос. Меропа надеялась, что перерастёт и теперь. Спицы почти довязали кардиган. Меропа не без досады отметила что рассчитала петель на несколько размеров больше и швы рукавов будут едва ли не у локтей. За окном уже начинало темнеть. Через час-полтора будет можно разогревать стоящий на плите ужин. — Акцио вчерашние записи из синей папки. Акцио прыткопишущее перо, — притянула вещи Меропа и, с ногами забравшись на диван, она принялась редактировать то, что вчера надиктовала. Сочинять новую сказку не было никакого настроения, а перепечатывать не редактированный текст она могла только во время курения, столь раздражал ведьму этот процесс. Её сказки нравились малышам и упрощали жизнь их родителям. Волшебные книги с яркими движущимися картинками и постоянными приключениями хорошо продавались, и даже среди друзей Тома были те, кто помнил парочку, как самые любимые истории на ночь. Конечно, доход с них был и вполовину не так велик, как с продажи змеиных ядов и противоядий, но почти двенадцать лет это являлось единственным источником заработка семьи. Семьи, которая рушилась на глазах. — Том, пошли есть, — позвала Меропа, поджигая открученный взмахом ранее газовый вентиль, уже закончив редактуру. — Не хочу, ужинай сама, — раздалось сверху. — Том, это был не вопрос. Ты вообще сегодня ел? — Ел, — ответил подросток, однако оба знали, что это была ложь. — Том, спустись, пожалуйста, я не хочу кричать через весь дом и прислушиваться к ответам. Через минуту на лестнице показалось недовольное лицо любимого чада. — Да, мама? — Я ещё утром приготовила твои любимые сырники. Съешь хотя бы один с чаем. Идём. — Мама, спасибо, но я не хочу, — не успело окончиться последнее слово, как живот юного волшебника предательски заурчал. На несколько секунд между смотрящими друг на друга повисла тишина. — Спустился, помыл руки, сел за стол и поел. Хватит изводить и меня, и свой желудок. — Да здесь только ты сама себя и изводишь, — тут же огрызнулся парень. — Извини, что ты сказал? — чуть не поперхнулась Меропа, чьи спокойствие и самообладание держалось на последних ниточках нервов. — Ничего, как обычно, — буркнул тем временем подросток. — Том, у тебя ко мне какие-то претензии? Это такой способ показать, что тебе не нравится моё несогласие с позицией Тони? — Это выражение моего с ним согласия. Как любит выражаться Майкью, картина Репина «Приплыли». — Том, — как можно спокойнее начала Меропа. — Мне тоже очень многое не нравится в нынешнем положении вещей. Я так же как и сотни волшебников терпеть не могу глупые, перегибающие палку законы Министерства и их требования. Но. Позиция Гриндевальда — утопия, ради которой придётся буквально утопить весь мир в маггловской крови. — Магглы и без нас прекрасно с этим справляются. — Поэтому мы должны обратить их в рабство? — Не в рабство. Сильные всегда правят слабыми. — Повтори это глядя в глаза нашему старому сербскому коммунисту и он популярно тебе объяснит на примере России, в чём именно ты не прав. — Сила достигается разными путями, поэтому пример дяди лишь подтверждает мои слова. — Том, — Мама, хватит. Мне не пять лет, чтобы ты читала мне нотации и говорила, что думать. — Том, ты ребёнок. Глупый и избалованный потаканием ребёнок. — А отец, видимо, был гением. Опять за старую песню, да что же это такое?! Со дня ухода Тони, не прошло ни дня, чтобы Меропа не радовалась неосведомлённости Тома, хотя проблем по прежнему было хоть отбавляй. — Том, я не хочу ругаться на пустом месте… — Но ты именно это и делаешь. — Я… — Я просто не хочу есть, отстань уже от меня! — Знаешь, что… — почти завелась Меропа, однако в этот самый момент нечто довольно тяжёлое с грохотом врезалось во входную дверь, после чего незамедлительно рухнуло на крыльцо. Мать и сын ошеломлённо переглянулись, а после, не сговариваясь, достали палочки, ожидая нападения, которого ни в следующую секунду, ни через две с половиной минуты так и не произошло. Меропа, медленно и тихо подойдя к двери, с силой распахнула её взмахом палочки. Дверь с грохотом впечаталась во внутреннюю стену дома, являя взору волшебников нечто, валяющееся у самого порога. Лишь багровая от крови рука давала понять, что на пороге лежит человек. — Дам…блдор… — едва слышно прохрипел человек, когда Меропа подбежала, чтобы помочь подняться. — Я… я должен… сказать ему… должен… Грин… Взгляд его на три секунды пересёкся со взглядом стоящего на лестнице подростка, после чего неизвестный окончательно упал без чувств. — Том, помоги мне отлевитировать его в школу, — резво собравшись с мыслями скомандовала Меропа, однако сын словно её не слышал. — Том! — А? Да, извини, мама, сейчас помогу. — Том, что с тобой? Ты в порядке? — пуще прежнего заволновалась Меропа. С пяти лет Том вёл себя как угодно, но не рассеянно. — Да, я… думаю, что в моменте времени я просто растерялся и переволновался, мама. Со мной всё хорошо.

***

Томас Риддл был в бешенстве из-за страха за собственного сына, добровольно решившего подвергнуть себя опасности. Мэри переживала не меньше, но в отличие от мужа вела себя крайне спокойно, в добавок ко всему прочему встав на сторону Тома. В армию. Добровольцем. Да как же Томас это проглядел? Том изменился. Сильно изменился после того года. Сначала замкнулся в себе, почти не разговаривал и тощал на глазах, превращаясь из пышущего молодостью и силой молодого человека в болезненного вида социофоба, страдающего от ночных кошмаров. Затем начал много работать руками и много пить, почти не расставаясь с какой-то побрякушкой на цепочке. Алкоголизм до добра, как и ожидалось, не довёл и, после знаменательной ночи падения с лестницы головой вниз, Томас строго настрого запретил сыну даже смотреть в сторону алкоголя. Том, на удивление, послушался сразу, и после двухнедельного отдыха в постели, почти год убил на составление дотошно-подробного плана по распределению муниципальных ресурсов для улучшения благополучия местного населения. Мэр этот план, впрочем, оценил, и внеся несколько правок, направил на согласование уровнем выше. Уже после того, как Том получил работу и стал следить за выполнением плана, Томас, по наивности своей, решил, что сын окончательно оправился от года своего кошмарного брака, взялся за ум, и возможно через пару лет приведёт домой нормальную невесту из приличной семьи. Ага, щас, аж три раза! 14 мая 1940 года дитятко объявило, что пойдёт добровольцем в армию. При том сказал он это в письме из Лондона, ставя родителей уже перед фактом! Допивая очередной стакан виски, Томас Риддл тяжело вздохнул, краем уха улавливая гудение самолётных моторов в небе. Во всей деревне сейчас не был зажжён ни один источник света. Пожилой мужчина сидел в темном кабинете за письменным столом, злой, точно чёрт, но не сломленный морально. Недалеко, не более чем в десяти километрах от особняка Риддлов, послышались взрывы. Кажется, в стороне Глостершира. Как же он хотел, чтобы Том скорее вернулся домой целым и невредимым.

***

Белград был взят вчера. Это громко обсуждали две дамы, которым, очевидно, было нечем заняться, кроме как чесать языками у ворот кладбища. Меропа почти незаметно дёрнула палочкой, посылая в их сторону простейшее проклятье. Альбус лишь осуждающе вздохнул, делая вид, что ничего не видел. Когда на утро Меропа передала слова маггла, лежащего в больничном крыле, Альбус попросил её вспомнить прежний адрес их дома в Лондоне. Ведьма же заявила, что сама доведёт до туда профессора, если он не навредит Тони, который мог быть вместе с Гриндевальдом, а мог и не быть. За считанные минуты с препираниями добравшись до Хогсмида, Дамблдор попросил взять его за руку и как можно чётче представить место, недалеко от дома. Глаза волшебника сверкнули, и уже в следующую секунду они трансгрессировали в тупик недалеко от входа. В сам дом Дамблдор её не пустил, более того, попросив отправиться к кладбищу, потому что рядом с этим домом будет небезопасно. Меропа, будучи далеко не лучшей волшебницей, без пререканий согласилась. Альбус нагнал её у ворот. Тони среди приспешников Гриндевальда не оказалось, что расстроило и без того живущую словно на пороховой бочке ведьму ещё больше. — Ой! — взвизгнула одна из дам, подвернувшая ногу из-за сломавшегося каблука на зимних сапожках. Меропа ухмыльнулась самым уголком рта, услышав ожидаемое свершение проклятья. В следующую секунду со стороны оставшегося за спинами волшебников Ислингтона раздался отзвук прогремевшего взрыва. Ни на миг не замерев или обернувшись, ведьма уже открыто улыбнулась, только в улыбке её теперь явственно чувствовалась лёгкая горечь. — Как жаль, что в наш прежний дом угодил один из вражеских снарядов. Вам повезло трансгрессировать оттуда вовремя, профессор. — Да, Вы правы, — спокойно ответил Дамблдор, неспешно продолжая путь меж могильных плит. - Думаю, я ненадолго заразился удачей Меропы Риддл. Или правильнее всё же Мракс? Ни обвинений, ни нападений, словно светская беседа о будничных событиях и посторонних людях. — Бросьте, она никогда не была удачлива. — От чего же? — Уродливая жертва глупости, гордыни и близкородственных браков. Говорят, семья аристократов может разориться за три поколения. Судя по тому, какое наследство досталось Марволо Мраксу, величие потомков Салазара Слизерина было промотано ещё до вступления в силу статута о секретности, чего не сказать о гордыне и дурости. Ни отец, ни брат Меропы ни дня не проработали в своей жизни. Хотя, может за пятнадцать лет что-то да изменилось. Мне до того нет дела. Возможно они погибли при бомбардировках, хотя… удача любит пособничать мерзавцам. — Не соглашусь. Будь это так, Альберт Корвин имел бы шансы пережить ночь с первого на второе января. — Альбус, а Вы не думали, что уже в тот день Меропа была большим мерзавцем, чем этот престарелый садиcт? — Лукаво-отрешённый взгляд маленьких карих глаз исподлобья устремился на Дамблдора. — Знаете, как-то раз Томми, наслушавшись того, как старший брат учит рецепт приготовления, свойств и побочных эффектов Амортенции к ЖАБА, сказал, что это зелье мало чем отличается от так страшащего волшебников непростительного Империуса, зато сварить его может любой школьник, в отличие от столь мощной тёмной магии. Суть его возмущённого вопроса сводилась к следующему: почему ведьм и колдунов никогда не посадят в Азкабан за использование этого любовного зелья? Ведь это всё, как я осознала позже, то же самое подчинение чужой воли, насилие, да и к тому же, зачастую подразумевающее и изнасилование. Магглы за такое уже давно садят в тюрьму. — Том пытливый и любопытный мальчик, имеющий на всё собственное мнение. Но даже он судит с позиции пережитого опыта. У правосудия длинные руки, но до вас ему уже никогда не добраться. Да и зачем? Я понимаю, что время не подходящее, но боюсь лучшего шанса сказать об этом мне может не представиться. — Всё прошло настолько плохо? — Я его спугнул, допросил кого смог, а последствия мы с Вами слышали вместе. Разговор снова не получился. — Министр со своей группой поддержки снова будут осаждать Хогвартс? — тяжёлая улыбка подобрела, став отчасти ироничной. — Снова, — кивнул Дамблдор, после чего обратил внимание на могильную плиту, к которой они почти подошли. — Я найду Тони, — произнесла Меропа, глядя на место «своей» могилы. — Найду и верну домой. После лёгкого взмаха волшебной палочки у камня появился маленький букет ландышей. — А ещё, я клянусь Вам, Альбус, если Вы хотя бы намекнёте Тому на эту историю, будь Вы хоть семь раз самым великим чародеем в истории, это не остановит меня. Я никогда не была святой и давно не смею мечтать о покое в посмертии. — Тогда мы можем возвращаться? — волшебник снова протянул ей руку. — Будьте добры аппарировать поближе к моему дому.

***

Том Риддл с самого утра искал запропастившегося куда-то друга. Сначала Голдштейн услышал по радио о взятии Белграда, а потом, когда они порядком уставшие шли по улице, после составления маршрута и способов перевозки в одну сторону медицинских и гуманитарных грузов, а в другую раненых и некоторых убитых, точно ошпаренный убежал куда-то, сказав, что объяснит утром. Стоило ли говорить, что утром Том товарища не нашёл? Потом был взрыв в Ислингтоне, и Риддлу стало как-то не до поисков. Большая часть этого района сильно пострадала от налётов, вот только как самолёт сумел пролететь незамеченным, оставалось загадкой. Тушили пламя и разгребали завалы до самого вечера, пока не стало понятно, что в таком дыме люди бы не выжили. Не без иронии Том отметил, что снаряд попал в дом, где была убита его «дорогая» жена и их так и не родившийся ребёнок. Через четыре дня они с Чарли должны снова вернуться на юг Англии, и Риддл очень надеялся, что Голдштейн просто узнал о чьей-то смерти и напился. Тогда был хоть какой-то шанс его найти. Сам Том не пил уже несколько лет, после того, как по-пьяни свалился с лестницы и двое суток наблюдал во сне практически нескончаемый кошмар. Всё должно было быть не так, он не должен был сбегать тогда из гостиницы, не в Литтл-Хэнглтон во всяком случае. Когда морок любовного зелья спал и Том смог трезво взглянуть на свои действия в последний год, первое, что ему захотелось сделать — убить чёртову Меропу первым, что попадёт под руку. Убить сто, двести, триста раз, за каждый прожитый с ней день! Но впитанные ещё с молоком матери «Никогда не поднимай руку на девушек, маленьких детей и стариков» и «Мужчина должен уметь нести ответственность за свои поступки» охладили пыл молодого человека достаточно, чтобы когда Меропа вылезла из ванной, он просто наорал на неё и попытался уйти. И ведь не ухватись эта больная тогда за его плечо, со слезами начав опостылевшую песню про любовь и ребёнка, он бы, во первых, её не ударил, а во вторых, вероятно, всё же вернулся бы. Нет, не из-за этой дуры, упаси Боже. Даже в ярости высказывая мысль о том, что ребёнок — проблема исключительно Меропы, так как самому Риддлу в здравом уме и близко с ней стоять противно, даже тогда на задворках сознания он также понимал, что и ребёнок-то в общем не выбирал у кого ему появиться на свет, и появляться ли вообще. Хотел этого Том или нет — какая теперь-то разница, ведь половина крови у ребёнка именно от Риддлов. Дома эти мысли посещали ещё чаще, а потому, когда стало известно о смерти «ненаглядной» жены, Том, вместе с ужасом и облегчением почувствовал и вину. Не так, не этого он хотел. Но какая теперь разница? Кто-то, по слухам, родственница самого Корвина, похоронила Меропу. Перед отъездом на юг Том решил снова сходить на её могилу, на случай, если её постигнет судьба дома в Ислингтоне. В очередной раз он выговорил покойнице всё, что думает о ней, в очередной раз обвинил в ночных кошмарах, разрушенной помолвке, несостоявшейся карьере политика и в полной невозможности доверять женщинам (кроме матушки). Сказал, что не хочет и не станет пытаться понимать поступки девушки, и что возможно, их ребёнку повезло не родиться. Уже уходя с кладбища, Том Риддл заметил небольшой, едва заметный букетик ландышей на могильной плите, однако он слишком устал, чтобы забивать голову вопросами «какие ландыши в начале апреля?» и «кто вообще их оставил?».

***

— МАЛЕНЬКИЙ, БЛЯДЬ, СУЧЁНЫШ! — выругалась Меропа, и даже вроде как непричастный Мант поджал уши и лапы, стараясь не попасть под горячую руку. Меропа злилась? Нет. Что вы. Она до чёртиков боялась, а приступ неконтролируемого гнева — лишнее подтверждение глубины испуга. В день её и Альбуса визита в Лондон, Том благополучно смысля из замка сначала по дамблдоровскому камину, а после через порт-ключ. Куда? А Мордред его знает! Как будто этот гадёныш озаботился хотя бы записку написать! А самое занимательное, что смылся он практически сразу, а обнаружилось это только к концу второго дня! — Миссис Долохова, я уверен, что скоро его найдут, — увещевал Кровавый Барон, вызвавшийся сообщить данную новость, пока директор Диппет, а также профессора Дамблдор и Слизнорт что-то обсуждали с работниками министерства за закрытыми дверьми директорского кабинета. Меропа, которую оставили ждать в кабинете декана Слизерина, в ответ одарила приведение взглядом, от которого обычно шарахалось всё живое. — Уважаемый Барон, — с ядом начала было ведьма свою отповедь, готовясь выплеснуть весь бурлящий гнев на школьное привидение, однако, Барона спас робкий стук в дверь, сопровождаемый подростковым, ещё только начавшим ломаться голосом: — Профессор Слизнорт? — Меропа бросила быстрый вопросительный взгляд на Барона, однако тот либо не понял, либо проигнорировал молчаливый вопрос. Пришлось брать всё в свои руки. — Открыто, войди, — скомандовала Меропа, и, спустя несколько секунд, очевидно, раздумий, дверь приоткрылась и на пороге появился мальчик-слизеринец, на вид примерно одного возраста с Томом. — Здравствуйте, мэм, Барон, — с плохо скрываемым замешательством поздоровался парень. — А куда ушёл профессор Слизнорт? — Боюсь ты вряд ли дождёшься его до отбоя. Кто ты и зачем приходил? Я передам ему, когда обо мне наконец вспомнят. — Альфард Процион Блэк, — представился мальчик и Меропа тут же узнала это имя. — Прошу прощения, мэм, но я могу сказать об этом только профессору Слизнорту, и раз его здесь нет… — Ты учишься на третьем кусе, как Том, — перебила его Меропа, пытающаяся ухватиться за ускользающую из пальцев нить. Растерянность на лице мальчика спустя ровно три секунды тут же сменилась активной мозговой деятельностью. — Майя Долохова, — ответила Меропа сразу, как во взгляде мальчика появился не успевший сорваться вопрос. — Том как-то говорил о тебе. — Тома ещё не нашли? — почти утвердительно сказал мальчик, всматриваясь в лицо ведьмы, и Меропа в очередной раз порадовалась, что сын не перенял ничего от её внешности. Что бы ни говорил Майкью, она понимала свою уродливость, которую всячески пыталась скрыть и перекрыть. С годами это стало получаться всё лучше. — Нет, — покачала головой Меропа. — Он говорил тебе что-то, что могло бы помочь сейчас? — Я не уверен, но именно поэтому искал профессора Слизнорта. Ночью перед исчезновением он перечитывал пару книг по колдомедицине. Тогда я не обратил внимания, учитывая того волшебника в больничном крыле, но вспоминая сейчас… он словно смотрел, какие заклинания он сможет выполнить и на какие зелья нужны наиболее распространённые ингредиенты. Не знаю, может ли это помочь хоть чем-то.

***

В то же самое время, в доме на отшибе Хогсмида раздался хлопок аппарации.