Призраки умерших надежд

      Ночь с двадцать второго на двадцать третье февраля.       Дрожащая рука юноши подняла валявшийся на полу мятый листок. Создавалось ощущение, что его смяли, чтобы потом выкинуть, но в какой-то момент передумали и вместо этого спрятали в книгу, из которой он и выпал, когда Итер судорожно раскидывал вещи, пытаясь что-то найти.       Дикая тревога бушевала, отдаваясь сильной болью в груди. Конечности похолодели, а сам он при этом вспотел. От тревоги или от того, что бегал по комнатам квартиры, передвигал мебель и раскидывал вещи, он не знал.       «Слишком шумно», — внезапное осознание увеличило и без того сильнейшую тревогу, — «я создаю слишком много шума... Надо было действовать разумнее».       Итер активно начал рассуждать о том, что ему теперь делать, однако в тот же момент он понял, что пока что это не имело никакого значения. Близнецы раннее, конечно, почти не шумели, потому странный грохот из их квартиры покажется соседям крайне подозрительным, но до тех пор, пока никто ещё не в курсе дела, это не имеет значения.       Итер надеялся, что Дайн сможет ему помочь. Исправить ситуацию или сделать хоть что-то. Вряд ли он согласится попросить помощи у Группировки. Они стоят друг напротив друга, готовясь в любой момент пойти в атаку. Итер думал, что у него остался один вариант: оставить Дайна и самому попросить Группировку о помощи. Но и он быстро отпал. Они не помогут ему, если не получат от этого какую-либо выгоду.       Но это подождет. Сейчас другая проблема. Альбедо.       Вспомнив об этом, Итер непроизвольно потянулся к щеке, на которой красовался свежий порез.       Он сделал глубокий вдох и медленный выдох, а после перевел свое внимание на лист, выпавший из книги. Текст на нем был написан неровным скачущим почерком. Итер сразу понял, что это было написано рукой его сестры. Некоторых слов разобрать было невозможно. Даже не от того, что почерк был корявым — раньше он сказал бы, что это похоже на «Записки сумасшедшего», — а просто потому, что многие слова перекрывали давно засохшие капли крови.       У него не возникало никаких мыслей на этот счет. Сейчас его голова забита совершенно другим, однако данное письмо он прочитать попытался. Почерк разобрать было трудно. Ситуацию усложняли сильно дрожащие руки Итера.       Взгляд бегал по строчкам письма, зачитывая предложения — Итер подметил отсутствие запятых — от которых по телу Итера проходилась повторная волна дрожи:       "Я никогда не думала что буду писать подобную записку. Я даже не знаю что тут нужно писать. Очень много слов хочется оставить на этом листе но мне тяжело их сформулировать. Мне тяжело рассуждать разумно. Мне «.........» кажется что за мной кто-то следит, кто-то «.......», ходит за мной. Мне страшно. Я не могу рассказать об этом Итеру он «......» «.........». Я вообще никому не могу ничего рассказать. Мне тяжело держать в себе эту тревогу такое чувство что я «......» скоро сойду с ума. Если я выплесну все на бумагу может «...» станет легче. Мне ничего не помогает. Я пробовала резать себя «..» этого мало. Это тоже не помогает но я «...» не могу остановиться.       Сегодня к нам опять «......» Дайнслейф. От его присутствия мне становится еще более тревожно. Я знаю что он человек хороший. Он с моим братом почти всегда разговаривает о «...........». Они пугают меня больше всего. Может кто-то из Группировки следит за мной. Кому это нужно. Может мне кажется. Я пыталась разузнать у Дайна и Итера как идут дела с Группировкой. Я думала станет понятнее. Но мне стало только тревожнее. Эта тревога убивает «....» изнутри. Я уже не знаю куда от нее деться. Я не знаю что мне делать мне кажется я скоро «....»".       Дочитав последние строчки, Итер собрался смять листок и выкинуть его куда-нибудь подальше, но вдруг остановился. Пробежался глазами по словам еще раз. Тревога начала спадать. В его голове зародилась идея. Но и вопросы не отпали.       «А соседи? Что делать с шумом?»       Он положил лист на письменный стол и быстро достал из кармана телефон, набрав номер Дайнслейфа. Нетерпеливо вслушивался в гудки, вышел в коридор и стал нервно нарезать круги, пока его взгляд не зацепился за открытую входную дверь. По нему вновь ударила резкая волна тревоги.       Он подбежал к двери, собираясь выбежать из квартиры, но резко остановился, поняв, что, скорее всего, это уже бесполезно.       — Сбежал, — твердо сказал он вслух.       И совершенно не ожидал, что кто-то сзади ему ответит:       — Нет. Обернись.       «Альбедо», — подумал Итер, оборачиваясь, — «зачем он...»       Что-то твердое прилетело ему по виску. Он не заметил, что это было, все произошло слишком быстро, в ушах зазвенело, в глазах поплыло. Итер сделал несколько шагов назад, выйдя за порог квартиры. Согнулся и схватился за голову. Он понял, что телефона в его руке нет только тогда, когда перед ним захлопнули и заперли входную дверь.       Дайнслейф наконец взял трубку, осыпая собеседника вопросительным "Алло?".       — Здравствуй, Дайн, — сказал Альбедо, поднося телефон к уху, — совсем скоро тебе придется вытаскивать себя и Итера из лютейшей пизды. От всей души желаю тебе удачи. Кстати, может, ты хочешь передать привет Арлекино? Сейчас ее здесь нет, она женщина занятая, но я могу позвонить.       Альбедо слегка дернулся от внезапных и громких ударов в дверь. Сам Итер тоже понимал, что ломиться было бесполезно, однако Альбедо не сможет сидеть в чужой квартире вечно. Видимо у него была какая-то серьезная причина, по которой он остался в квартире, а не убежал, когда имелась возможность.       Альбедо проигнорировал удары, переключив внимание снова на Дайна, который наконец заговорил, усмехаясь:       — Ты уже прямым текстом говоришь, что работаешь на Арлекино?       — Я не работаю на нее. Считай это сотрудничеством.       Альбедо понимал, что уже испортил все, поссорившись с Дайном днем. А потому чистосердечное признание хуже не сделает, лишь заставит Дайнслейфа чуть поволноваться.       Но Альбедо не стал бы действовать необдуманно. Он понимал, что в нужный момент сможет изобразить из себя жертву в глазах Дотторе, который сделает всю "грязную" работу вместо него и даже не станет подозревать Альбедо в обмане. Желание Дотторе искупить свою вину сильнее логики. Он пойдет на все. И этим можно воспользоваться. А Арлекино со своими связями для Альбедо послужит некой "подушкой безопасности", если вдруг принципы Дотторе окажутся сильнее.       Проблема Дайна всегда заключалась в том, что он недооценивает врага. А потому Группировка всегда оказывалась на шаг впереди него. Он неправильно оценивал их возможности, поверив в свое преимущество. В данном случае все вышло аналогично. Он думал, что сам в каком-то смысле раскусил обман Альбедо и собирался обернуть это все против него, ведь теперь у Арлекино нет "своего" человека в кругах Дайна. Но он снова ошибся.       У Альбедо в рукаве остался туз в виде Дотторе, против которого Дайн не сможет пойти. Может только попытаться и оказаться в выигрыше, но, опять же, если удача будет на его стороне.       А потому Альбедо повторил:       — Желаю, чтобы удача наконец-то повернулась к тебе лицом, а не жопой, Дайн. Только удача тебе и поможет. А Итер... — он перевел взгляд на дверь, в которую Итер уже перестал ломиться, — ему не поможет уже ничего. ***       На письменном столе мужчины лежит книга, открытая на одной из ее последних глав. Он вновь прочитал те строчки, которые сам в нее вписал. Много лет прошло с того времени, но произошедшее до сих пор его не отпускает.       «Глава 43 Тайны».       «Что мы знали о Дайне? В общем-то, кроме его места работы, — ничего. Он никогда не говорил о своем прошлом даже Итеру, который был для него ближе и дороже остальных. Но произошедшее заставило некоторых из нас невольно познакомиться с ним поближе.       Отринутый родителями, воспитателями приюта, сводной семьей и всем миром, он надеялся, что когда-то все же сможет найти свое место в собственной жизни. И раньше он даже не мог подумать о том, что найдет его в самом неожиданном для себя месте и с неожиданными людьми.       Собственная жизнь его сломала, а когда он вырос, пытался исправить все самостоятельно. Пытался доказать хотя бы себе, что он что-то значит и что-то может. Он шел против себя, пытался следовать указаниям, которые ему диктовало общество. Он пытался стать для них "своим", совершенно не понимая, что наоборот отдаляется от собственного "я".       Никто не назовет Дайна жестоким, ведь так? Мы тоже не называли. Но в нем есть достаточно много тех отрицательных черт, которые он скрывал глубоко в себе, пытаясь следовать тем социальным нормам, что диктовало общество.       Безусловно, дело в воспитании и в его прошлом. Это можно было бы все проработать, вывести себя на верный путь. Но в какой-то момент ему протянул руку помощи такой же гнилой и аморальный человек. Тот, от кого он этой помощи даже не ожидал. Дайнслейф принял эту помощь. И, наверное, для него это стало ошибкой, но так думаем не все мы. Некоторые его даже поддерживают. Кто-то кричит о том, что он предал себя и свои принципы. Свою цель и желание принятия.       Что думаю я?       Сомневаюсь, что это важно.       Главное, что он сам об этом думает». ***       Девушка почувствовала приятную пустоту внутри себя. Отсутствие каких-либо эмоций, она просто не чувствует ничего. Для кого-то это могло бы показаться невыносимым, но ее устраивало это спокойствие. Когда лежишь на коленях любимого человека, чувствуешь ее руки, поглаживающие по голове, лицу, телу. Тревога покидает Люмин в такие моменты. Только с ней она чувствует себя в безопасности.       Очень часто она ночует у Аяки, как раз по той же причине. После появления Дайнслейфа в жизни близнецов, ей стало еще более тревожно находиться дома. Она неосознанно избегает даже своего брата, старается сокращать возможности контакта с ним до минимума. Она и сама не понимает, зачем это делает.       Через какое-то время эта приятная пустота внутри стала заполняться еще более приятным чувством. В такие моменты девушка думает, что по-настоящему счастлива. Она любима и любит. Она нужна и нуждается. Она не умирает и не калечит саму себя, закрываясь в ванной. Ей не кажется, что кто-то за ней наблюдает и выжидает подходящего момента, чтобы навредить. В такие периодические моменты, когда она чувствует себя счастливой, для нее не существует никого, кроме Аяки.       А Аяка не навредит. Ее движения и прикосновения, которые проходятся по телу, невероятно нежные, наполненные любовью, заботой и безопасностью.       Люмин не сможет ответить на вопрос, в какой момент эта удушающая тревога стала мучить ее постоянно. В какой-то момент что-то просто сломалось. Что и когда именно, ей неизвестно. Дело в Дайнслейфе? В Группировке, которая спустя два года снова начала активно действовать? Она сомневается в этом, потому что ничего из этого не касается ее напрямую. Дайнслейф проводит все время только с Итером, они сотрудничают и не планируют оповещать о планах Люмин, она не просит и даже благодарна за это. Группировка вообще конкретно ее не трогает. Не трогает ее близких, даже Итера, ведь никто из Группировки не знает, что он сотрудничает с Дайном.       Она не понимает, откуда взялась эта тревога и ощущение собственной скорейшей смерти.       Уже третий день подряд она ночует у Аяки. Лишь иногда забегает домой после школы, чтобы взять какие-то вещи. Но Итер сказал, что ему самому спокойнее, когда она находится дома, да и Люмин уже понимает, что так долго оставаться у девушки все же не может. И несмотря на это понимание, сегодня ей особенно сильно не хочется идти домой. Ее пугала сама мысль о том, что ей придется прийти в место, которое она совсем не считает безопасным. Ей невероятно тяжело там находиться. Находиться в принципе где-либо, если рядом с ней нет Аяки, которая переплелась бы с ней пальцами, даря то успокаивающее тепло.       А книга перед мужчиной все еще лежит раскрытая.       «Спустя какое-то время мы будем задаваться вопросом, почему же она все-таки не осталась в тот день у Аяки? Почему не послушала свое сердце и невыносимое нежелание возвращаться домой? Если бы она знала...       Могли ли мы на это как-то повлиять?       Возможно, могли бы. Но мы тоже ничего не знали».       Альбедо перелестнул несколько страниц, остановившись на эпилоге. Они с Син Цю написали эту книгу спустя очень много лет после произошедшего.       Проведя по странице пальцами, он блуждал взглядом по словам, которые сам же и вписал в эпилог:       «Ночь с двадцать второго на двадцать третье февраля. Именно в этот день произошло убийство, которое изменило впоследствии все. Если нас спросят, что изменилось конкретно, мы, только спустя очень много лет, сможем ответить на этот вопрос без кома в горле и тоске о произошедшем.       Но мы не сможем ответить, что конкретно привело к тому, что мы имеем по итогу. Те, кто должен был умереть, остались живы. Те, кто мечтал и надеялся на счастливое будущее, умерли. Произошедшее помирило дорогих друг для друга людей, сблизило тех, кто противостоял друг другу еще в самом начале. В одну определенную группу людей, о которых нам никогда говорить не хотелось, кто-то вернулся, кто-то привел в нее абсолютно нового человека.       Оглядываясь назад, мы увидим множество наших ошибок, которые привели к данному итогу. Как впоследствии оказалось, одна из ошибок вынудила нескольких близких нам людей покинуть город без возможности и шанса вернуться назад. Есть вещи, над которыми мы не были властны. Мы не можем исправить свои ошибки или вернуть к жизни близких. Можем только вспоминать о случившемся, ненавидя себя за то, что мы сделали или не сделали.       Пусть сейчас все и закончилось, многими вопросами о произошедшем мы задаемся до сих пор.       Могли ли мы что-то изменить? Была ли у нас возможность? Был ли шанс? Или все это время это была не наша история, и поэтому мы не могли на нее повлиять? Почему ничего не предпринял тот, кому эта история принадлежит? У него не было возможности? Сил? Желания?       Абсолютно каждый, кто был знаком с Дотторе, знал, что он не тот человек, которого ждет счастливый конец. Он не тот, кто сам проделает себе путь к счастливой жизни. Он тот, кто осознанно — и иногда не совсем — убивает себя и рушит свою жизнь, отталкивает людей, любящих его.       Порой мы задаемся вопросом, заслуживал ли он этот счастливый конец? Мы знали, он не тот, кто его по итогу получит, но мог ли он заслужить это счастье?       Как оказалось в итоге, это совершенно не важно. Умерли те, кто должен был жить. Живы те, кто заслуживал смерти. Несчастные люди не получили счастливого конца, счастливые его потеряли. В этой истории много несправедливости. А потому вопрос, заслуживает ли Дотторе счастливого конца, не имеет значения.       Он отнял много жизней у невинных людей, и если он получит свое счастье, в будущем отнимет еще не раз. Однако, вспоминая его прошлое, сердце разрывается от мысли, что в его жизни должно было быть хоть что-то светлое.       Мы уже давно перестали делить людей на хороших и плохих. Перестали задаваться вопросами о том, почему умерли те, кого мы любили. Те, у кого горели глаза от любви к этой жизни, от любви к окружающим людям. Почему живы те, кто отнимает эту жизнь у других, держит в страхе невинных людей и при этом остается совершенно безнаказанным.       Произошло то, что должно было произойти. Мы не смогли на это как-то повлиять, не смогли отомстить отродьям, не смогли спасти любимых, подарить счастье несчастным и предотвратить то, что случилось.       В этой истории нет справедливости. Потому что это не наша история.       Все произошло так, как захотел он.       Мы не смогли на него повлиять.       И я не смог».