Двадцать лет тому назад

      ― Роси! Я всё решил!       Дофламинго ворвался в кухню, подобно шторму на Гранд Лайн: внезапно и неотвратимо. От этой внезапности Роси подскочил на месте и выронил раскаленный нож, которым пытался прижечь рану. Бутылка с дешёвым ромом — вместо слабого анестетика и антисептика в одном флаконе — упала следом и разлетелась на сотни осколков.       ― Ц, — только и смог выдавить он из себя, пытаясь одновременно не порезать ноги о стекло, подобрать нож, удержать рану и равновесие. И не сдохнуть от боли.       В прошлой жизни Росинант успел испытать самые разнообразные варианты боли, и думал, что уж она-то ему не страшна. Оказалось, мирная жизнь быстро расхолаживает и кроме жирка на животе щедро одаривает вот такими вот бытовыми странностями: страх боли, страх смерти, страх будущего, страх голода. Да и в целом, казалось, быть дозорным под прикрытием было проще. А если не проще, то привычнее. Из всего, что выпадало на долю Росинанта, хуже всего он оказался приспособлен именно к этому — простой жизни обычного гражданского.       Доффи блестел очками, пытаясь собрать в кучу сбившиеся мысли. Наконец, с тяжёлым вздохом сдвинулся с места. Усадил Росинанта на обеденный стол, подобрал нож, снова накалил его над плитой и одним резким, жестоким движением приложил к ране.       ― Быстро, ― прохрипел Росинант и попытался отодрать нож, но тот уже прикипел.       ― Блядь, ­― вместо извинений буркнул Доффи и дёрнул со всей дури, которой в нём теперь было немало.       Росинант заскулил, повалился на здоровый бок и приготовился потерять сознание. Но такой радости его тело, хоть и пообносившееся, но всё же когда-то закалённое в боях, не доставило. Дофламинго снова накалил нож — на этот раз сильнее, почти до красна, — и всё сделал правильно и быстро. Нижняя часть неглубокой, но широкой кровоточащей раны мигом спеклась. Ещё несколько таких действий — и закроется полностью. Можно будет не беспокоиться о заражении и взять небольшой перерыв от работы, на долечивание.       ― Мне не нравится твоя работа… ― буркнул Дофламинго, потыкав пальцем старые следы пуль, которые когда-то сам же и оставил.       ― Мне тоже, — едва слышно просипел Росинант и на нетвёрдых ногах сполз со стола, собираясь притулиться на своём диване.       Но Дофламинго подхватил его под руку и потащил наверх. В маленьком домике была одна-единственная спальня, а в ней — одна кровать, слишком маленькая для Росинанта, но пока ещё подходящая для Доффи. Поэтому он её и занимал, а сам Росинант дремал на диване в гостиной, с которого иногда падал, или в баре за стойкой, когда смены были тихими. Объяснять брату, в котором внезапно проклёвывались ростки заботы (и которая выражалась по-человечески, а не в раздутом желании убить всех, кто косо взглянул на членов Семьи), что на кровати будет неудобно, Росинант не стал. Пусть Доффи чувствует себя нужным и полезным.       Вообще, он не ожидал, что Доффи вернётся так рано. Тот наконец-то нашёл, чем себя занять, и пропадал то в библиотеке, то на тренировочной площадке для детей, которую организовал Дозор. Да, Доффи их ненавидел — искренне и с полной отдачей, — но был готов использовать в своих интересах. Там, на миниатюрном плацу, Доффи до самой темноты постигал азы рукопашного боя и управления Волей, о которой (наверняка с некоторой долей наигранной наивности) рассказал тренеру. Но именно сегодня Доффи что-то для себя решил — и спешил с этой радостной новостью к брату.       У которого день не задался с самого пробуждения.       Он упал во сне, отлежал всего себя — и потому врезался в косяк при попытке добраться до ванной. По пути на работу он поскользнулся на первом хлипком кусочке льда. А в баре нарисовались проблемные клиенты. Обычно никого страшнее перепивших бузотёров у них не водилось ― бар был не так уж близко к порту, чтобы в нём отирались пираты. Но именно сегодня — видимо, в честь надвигающихся ежегодных зимних штормов — все заведения у моря были под завязку набиты моряками и морячками всех мастей. И даже до их маленького бара добралась одна пиратская команда.       Она не была такой уж сильной. За голову их капитана давали чуть больше сотни тысяч, а за всех вместе — всего двести пятьдесят. Но именно сегодня у Росинанта был неудачный день. Конечно, он всех завалил — и даже связал, дождался дозорных, а потом — и обещанную плату. Но при этом сам оказался ранен. Нетяжело: пара ушибов, вывихнутое плечо и содранный клок на рёбрах — но всё равно больно. Почему отказался от врача, которого настойчиво предлагал молодой дозорный, — и сам себе сказать не мог. То ли из желания покрасоваться, то ли от природного идиотизма. То ли от забывчивости, что Доффи не сможет его залатать своими нитями.       Как бы то ни было, а теперь Росинант пытался не стонать от боли, собрать свои конечности на кровать и лишний раз при этом не тревожить брата. Зато в маленьком сейфе под диванными подушками лежало двести пятьдесят тысяч, что грело душу и немного разжимало тиски паники.       ― Оставайся тут, — буркнул Доффи немного насмешливо и куда-то ушёл.       Хлопнула входная дверь, и Росинант позволил себе слабый стон боли. Сейчас можно было не держать себя в руках, и немного расслабиться. При брате не хотелось ныть. С одной стороны — не хотелось пугать ребёнка, с другой — не хотелось разочаровать призрак взрослого Дофламинго, который неотступно болтался в сознании Росинанта. Он то отдалялся, когда юный Доффи лез с какими-то детскими вопросами, смеялся так искренне, заглядывал в глаза и радовался мелочам. То снова приближался, когда Доффи вспоминал о рабах, мечтал о пиратстве или брезгливо отодвигал от себя принесённый Кларой чуть подветрившийся пирог. Росинант никак не мог расслабиться, отдавая взросление Дофламинго на милость судьбе: он пытался проводить с ним беседы (что сработало в случае с Ло), показывать своим примерном и вдохновлять (что советовала Клара) и даже иногда наказывать несильным, но обидным подзатыльником (что практиковал Сэнгоку). И всё равно. Ужас, что юный Доффи превратится в жуткого тирана, манипулятора и гнилостного мудака, не отпускал до конца.       Снова хлопнула дверь, и по лестнице быстро протопало две пары ног. Росинант медленно приподнял веки и увидел Дофламинго, за плечом которого маячила немолодая женщина в форме Дозора. Хотелось усмехнуться, что он не сделал ничего предосудительного, но губы почему-то не смогли сложиться в улыбку.       ― Меня зовут Джина, — представилась дозорная, — я врач. Этот молодой человек заявился к нам и потребовал, чтобы я пошла с ним.       ― Такой… юный… а уже… похищает… дозорных, — через силу выдавил из себя Росинант.       ― И, судя по всему, правильно делает, — Джина улыбнулась Доффи и потрепала его по волосам, — такой альтернативной медициной ты, красавчик, скоро на тот свет отправишься.       Росинант прикинул, сколько может стоить такая выходка Дофламинго и вызов врача на дом, и решил, что вырученных за пиратскую команду денег должно было хватить. Возможно, даже с лихвой.

―――

      ― Так что ты там решил? — через пару дней припомнил Росинант.       ― Что мне не нравится твоя работа, — Дофламинго недовольно смотрел, как Росинант натягивает рубашку поверх свежих бинтов и старых шрамов.       ― Ну, это не худшее, что было в моей жизни, — признался Росинант и, предчувствуя следующий вопрос, добавил: — расскажу, если ты расскажешь, что ты там решил.       ― Хреновая сделка, — заметил Доффи, — я и так собирался рассказать, забыл, что ли?       Да. Забыл. Забыл, что подросток Доффи — не взрослый Дофламинго из прошлого, который дрожал над своими секретами, как Дозор над Мари Джоа. Доффи, которому едва-едва исполнилось тринадцать, готов был делиться тайнами, обсуждать и даже напрямую спрашивать совета у «старшего» брата. Они провели множество обеденных часов — до работы Росинанта и занятий в библиотеке Дофламинго — разговаривая обо всём, кроме прошлого. Обсуждали последние новости, ругались из-за бытовых мелочей, строили бесконечные планы и догадки. И Доффино «решил» было лишь вариантом — возможно, итоговым. Но скорее всего — лишь одним из многих.       ― Хорошо, ― Росинант притянул брата к себе, потрепал по золотистым волосам и с удовольствием отметил, что тот вытянулся и теперь всего на две головы ниже, ― завтра в обед устроим день откровений.       Сразу после работы вернуться домой не получилось. Сначала Росинант вспомнил зайти в штаб Дозора, чтобы расплатиться за помощь Джины. Потом это превратилось в какой-то нелепый и затяжной обмен любезностями, приглашением на службу и вежливыми отказами. Потом Клара попросила помочь повесить какую-то полку почти под потолком, потому что её муж где-то запропастился (и всё равно бы он не дотянулся). Разумеется, Росинант шарахнул молотком себе по пальцу, пришлось накладывать холод и тугую повязку. В общем, когда он с горем пополам добрался до дома — раздражённый и голодный — близилось время выдвигаться на следующую смену.       Дофламинго сидел один на кухне в темноте и то ли дулся, то ли нервничал. Росинант быстро-быстро запихал в рот пару бутербродов, запил молоком и, потрепав золотые волосы на макушке брата, ускакал в бар, буркнув у выхода:       ― До завтра!       Не дойдя до бара пару поворотов, Росинант столкнулся с владельцем — небольшим полноватым мужчиной слегка за сорок с мягкой на вид бородкой и в круглых очках. Тот как-то смущённо улыбнулся и неловко поскрёб затылок:       ― Ты раненько. Я думал тебя дома застать.       Он снова как-то помялся, и Росинант почуял неладное. Хороших новостей с таким выражением лица не говорят.       ― Застать для чего?       Шеф снова поёрзал, залез в карман брюк и достал бумажник. Отсчитал сколько-то купюр и сунул их в руки ничего не понимающему Росинанту.       ― Знаешь… я решил продать бар. А новому владельцу никто из моих ребят не нужен. Вот, хожу, извиняюсь да отступные выплачиваю, — он даже поклонился в знак глубочайшего раскаяния и засеменил обратно.       А Росинант так и стоял посреди переулка и тупо сжимал в кулаке деньги. Он не стал догонять шефа и что-то выспрашивать. Никто в своём уме просто так не продаст бар. Тем более, так неожиданно. Значит, либо старик спятил, либо тут что-то нечисто. Наверняка, кто-то давит на него, требует, кошмарит. И по трезвому размышлению Росинант не был уверен, что может и готов чем-то помочь. Ему ж ещё ребёнка растить надо — тут особо не до самаритянской помощи всем страждущим.       Развернувшись, он поплёлся назад, пытаясь как можно быстрее придумать, чем зарабатывать на жизнь дальше. И если сам он мог как-то ужаться и экономить, то Доффи чем дальше, тем больше вложений требовал. Ему приходилось покупать новую одежду почти каждый месяц, оплачивать походы в библиотеку и к тренеру, покупать редкие книги, кормить, поить и выдавать первые карманные деньги (чтобы учился простой человеческой жизни). От последнего Доффи фыркал, краснел от ярости и вспоминал прошлое с рабами и миллионами белли. Но всё-таки мелочь, выданную Росинантом, принимал. Доффи никогда не отказывался от своего.       Сейчас у них была только нычка в сейфе под диванными подушками, зажатая в кулаке горсть купюр и возможный склад монет Дофламинго. Сколько на это придётся жить до того, как Росинант сможет найти новую постоянную работу — великий вопрос.       Дома было всё так же, как когда он уходил. Даже Доффи, сидящий на кухне у окна и драматично вздыхающий. Росинант эти вздохи ещё по прошлой жизни помнил. Всё-таки что-то в Дофламинго не менялось и не поменяется никогда — то, что составляло самую его суть. Например, раздуть из маленькой херни херню побольше.       Растеряно почесав репу, прямо как шеф в переулке, Росинант плюхнулся на стул напротив брата и сказал нарочито устало и немного грубо:       ― Что, ― даже не спросил. Скорее уж полу-приказал говорить прямо сейчас и не бесить ещё больше.       ― Тебе плевать на меня.       О как. Они уже потихоньку дошли вот до этой стадии? Росинант предполагал, что в запасе у него есть ещё хотя бы год, прежде, чем у Доффи начнётся пубертатно-язвенный бунт. А вообще Росинант надеялся, что такой херни у Доффи не будет в принципе. Это ж Доффи, бога ради!       Интересно, как справлялся с этим Требол?       Хотя нет. Неинтересно. Росинант сделает всё по-своему. И, сдержав желание нахамить Доффи и высмеять его ранимость, он ответил:       ― Ты сам-то веришь в то, что несёшь? ― и на вскинутый взгляд начал перечислять, загибая пальцы: ― Конечно, именно потому, что мне на тебя плевать я всё это делаю. Подобрал тебя на улице, одел-обул-накормил-обогрел. Оплачиваю библиотеку и тренировки Воли, которой сам не владею. Разговариваю с тобой обо всём, что придёт тебе в голову. Даже пену для ванн покупаю — с твоим любимым запахом, между прочим. Судьбой твоей и будущим озабочен больше, чем своими — тоже, видимо, от большого пофигизма. Так?       Дофламинго недовольно сморщил нос, отвернулся к окну и подпёр щёку ладонью. Думал. Взвешивал. Несмотря на юный возраст, он уже не обращал внимания на интонации — улавливал суть в словах. Но при этом, делая крайне независимый вид, всегда отзывался на ласковые прикосновения. Поэтому, тяжело вздохнув, Росинант направился к плите. В принципе, есть ещё не хотелось — та несчастная пара бутербродов камнем осела в желудке. Доффи тоже вроде не выказывал желания пожрать. Но нужно было пройти мимо и положить ладонь брату на плечо. Сжать несильно и буркнуть:       ― Ты мой младший братишка. Помнишь это?       И почувствовать, как расслабляется Дофламинго, неизящно растекаясь по спинке стула.       Пока открывал холодильник, чтобы пробежаться взглядом по полупустым полкам и составить план покупок на ближайшее время, Росинант услышал за спиной:       ― Я многое изучил в библиотеке. Исторические источники, подшивки газет, дневники и путевые заметки разных людей. И те книги, что ты покупал мне — их изучил тоже.       Росинант неопределённо хмыкнул, предлагая продолжать, и достал бутылку молока. Вообще-то хотелось чего покрепче, но дома он принципиально не держал алкоголь на постоянной основе — боялся, что Доффи снова пристрастится к красному сухому. И хотя прошлый Дофламинго отдавал себе отчёт, что алкоголь детям нельзя, и затаривался бочками с соком, ни в чём нельзя быть до конца уверенным. Поэтому только молоко. Поэтому и потому, что на Нотисе оно дешевле, чем сок.       ― И пришёл к выводу, что ты был прав.       О как. Росинант был в чём-то прав. Вот только в чём именно?       Достав две кособокие чашки, одна из которых была надбита у донышка, он налил в них молока, взял из шкафчика на стене остатки галет и снова уселся за стол, устремив взгляд прямо в очки Доффи. Тот отхлебнул молоко, едва слышно причмокнув губами, съел галету и, догадавшись, что сам Росинант никогда в жизни не признается, что ни черта не понимает, о чём говорит Доффи, напомнил:       ― Когда ты только начал меня обучать. Мы с тобой разбирали, кто именно виноват в нашем херовом детстве.       Нашем. Росинант даже вздрогнул от этого слова и ещё более внимательно уставился на брата: неужели тот о чём-то подозревает? Или просто по привычке объединил себя и маленького Роси? Попытался припомнить, говорил ли Дофламинго ещё о своём младшем брате с той ночи знакомства, — и не смог.       А Доффи, ничего не заметив, продолжил:       ― Поэтому я решил вступить в революционную армию.       Росинант, сделавший новый глоток молока, поперхнулся и едва не выплюнул всё на стол и в лицо Доффи. И только перспектива нарочито нудной лекции о хороших манерах за столом, заставила его всё проглотить, откашляться и только тогда хрипло выдать:       ― Нет! — и, заметив морщинку между бровями брата — свидетельство и недовольства, и готовности к спору, продолжил: — это ещё хуже, чем Дозор и пиратство вместе взятые!       ― Да откуда ты знаешь?! Ты же сидишь тут, среди гражданских, и вышибаешь дерьмо из выпивох!       ― Откуда я знаю?! — взревел Росинант и вскочил на ноги, — да оттуда, блядь!       И как единственный возможный аргумент рванул на себе рубаху. Пуговицы разлетелись во все стороны и одна, кажется, попала в молоко Доффи, но тот не заметил. Смотрел исподлобья на Росинанта и ждал, пока тот объяснит, какого хера принялся оголяться во время судьбоносного спора. О, Росинант объяснит.       ― Вот это! — рявкнул он и ткнул себе в левое плечо. Там начинался большой шрам, уходивший за спину, — это я получил в первой стычке с пиратами, когда был ещё рядовым.       ― Вот это! — тычок под левое ребро, где бугрился шрам от пули, — это я получил, когда стал командиром. Мы тогда контрабандистов накрыли.       ― Вот это! — разворот и демонстрация исполосованной розгами спины, — прикрыл девицу на Сабаоди, когда её пытались схватить работорговцы.       ― Вот это! — снова развернулся и показал на хитрое созвездие крупных круглых шрамов, когда-то оставленных самим Дофламинго. И как-то сдулся, попытался закутаться в разорванную рубашку и, усевшись обратно, грустно закончил: ― Это я был коммодором. Взял задание. Проник на корабль к своему родному брату. Он был одним из сильнейших пиратов этого моря. Я хотел остановить его. Хотел избавить его от безумия. А если не получится — то мир от него. Я был таким тупицей…       Последнее выдохнул уже больше для себя, прикрыв лицо ладонью. Он был таким тупицей. Действительно верил, что сможет пристрелить старшего брата — якобы уже чужого человека, которого не видел почти пятнадцать лет. Он просто забыл, каким сопливым нытиком был в глубине души — всё ещё тот маленький, слабый и запуганный ребёнок, который прятался за старшим братом от жестокого мира. Как вообще мысль в голову пришла, что он сможет нажать на курок? Ради Ло ещё мог бы, наверное. Но тот был в безопасности, так что…       Видимо, последнее он сказал вслух, потому что Дофламинго, подкравшийся к Росинанту сбоку и притянувший его в несмелые и некрепкие объятия, тихонько спросил:       ― Ло? Кто это?       ― Мой сын… Брат тогда за ним охотился. Хотел использовать его силу, чтобы стать бессмертным. Но и это — тоже моя вина. Я так хотел спасти Ло от неминуемой смерти… — голос снова сорвался на шёпот, а из глаз покатились слёзы, как когда-то по пьяни, — он был такой маленький и так тяжело болел…       ― Что с ним стало? — прошептал Дофламинго, несмело поглаживая плечо Росинанта.       Хотелось сказать правду. Что не знает. Что когда закрывал глаза, Ло был уже далеко. Но тогда Доффи задаст следующий вопрос, на который у Росинанта не было подходящего ответа. Поэтому, на миг задержав дыхание и крепко зажмурившись, Росинант соврал — впервые в жизни соврал маленькому Доффи, как врал когда-то взрослому Дофламинго.       ― Он умер, ― подождал несколько минут и добавил, ― и я не хочу, чтобы это случилось с тобой. А революционная армия… за ними охотятся и Дозор, и некоторые пираты.       Росинант боялся, что Дофламинго начнёт спорить прямо сейчас, и добьётся своего лишь потому, что противник деморализован. Но этот Доффи был лучше, чем Дофламинго из прошлого мог когда-то стать. Этот Доффи в последний раз прижал к себе брата и сказал:       ― Тебе нужно отдохнуть и прийти в себя. Давай завтра поговорим?              Ночью, ворочаясь на своём диване, Росинант пытался припомнить, что сейчас происходит с революционерами — и не смог. Когда был мелким, он ещё не интересовался мировой политикой. Жил у Сэнгоку за пазухой, жрал в офицерской столовой, учился всяким детским штукам. А потом, когда вырос, революционеров встречал редко. Ему всё контрабандисты да пираты попадались.       Так что, кроме того, что это некая «армия-типа-освобождения», Росинант о них не знал ровным счётом ничего. Кто у них лидер? Какую цель преследуют? Где берут людей, корабли, оружие? Возможно, Дофламинго из прошлого поставлял им пушки, но Росинант об этом не знал.       Но — совершенно внезапно пришло Росинанту в голову — революционеры не были ни дозором, ни пиратами, ни правительством. Что очевидно. А потому, возможно, когда придёт пора спасать Флеванс, местные жители им доверятся.