Home/Дом

Ники было четырнадцать, когда он осознал, что не такой как другие мальчики в школе. Он не заглядывался на проходящих мимо девчонок, не пытался подглядеть за ними в раздевалке, чтобы потом подрочить на пышные груди, не ощущал каких-либо особенных чувств внутри при виде симпатичных одноклассниц. Когда у него впервые встал на самого типичного школьного хулигана из сериалов, курящего дешёвые сигареты, распивающего пиво с кентами за гаражом, посылающего учителей и усыкающегося с того, что он сделал больше отжиманий, чем друганы, Ники понял, что крепко влип. Но факт оставался фактом — ему нравятся парни.        Ники было пятнадцать, когда отец узнал, что он целовался с каким-то мальчиком за школой. Ситуация была до нелепости клишированная. Их увидела прихожанка из церкви отца и сразу же рассказала своей соседке, а соседка своей дочери. Для их небольшого района, было даже несколько неожиданно, что отец узнал только к вечеру. Ники старался улыбаться, когда отец обвинял в богохульстве и испорченности, улыбка не сходила с его лица даже, когда тяжёлая отцовская рука обрушилась на щеку и, Ники, будучи тощим, не имеющим и доли мышц подростком, упал на пол. Он все ещё старался натянуть улыбку, когда заметил в углу мать. Она не кричала, не бранила. Лишь покачала головой, кинула один единственный разочарованный взгляд и ушла на кухню накладывать ужин. Ники перестал улыбаться.        Ники было пятнадцать с половиной, когда один из прихожан посоветовал отцу конверсионную терапию. Отец быстро нашел подходящий религиозный лагерь, в котором ставят на путь истинный таких как он. Сошедших с правильной дорожки и погрязших в грехе. Летние каникулы он провел там.        Больше Ники не попадался. Отец был доволен, что блудный сын исправился, а Ники по ночам обливался потом от кошмаров, в которых его опускали в чан с ледяной водой и держали крепкими руками, пока он бился в судорогах и глотал воду. В это время было слышно только его заполошно бьющийся пульс и монотонные молитвы. Его вытаскивали, ставили на колени перед иконой, пока он хрипел и выкашливал воду из лёгких, и молились, молились, молились. Ники смотрел на икону и молил Господа об одном — в следующий раз захлебнуться насмерть.        В шестнадцать Ники предлагают отправиться в Германию по программе обмена. Долго он не раздумывал — "дом" душил молчаливым осуждением матери и громкими криками отца. Ники мечтал о месте, которое сможет называть домом, не задыхаясь. Плевать, если это будет захудалая коморка с ползающими по полу тараканами, ничего грязнее отвращения в глазах родных людей он уже не увидит. Ночные кошмары пополнялись и вместе с ними пришел выход. Оказывается, что лезвие от бритвы и порезы на внутренней стороне бедер возвращают кислород на место.        Днём Ники все также улыбался, приводил доводы о том, что безумно хочет распространять веру в Европе, и получил благосклонность отца. От его первого в жизни гордого взгляда и похвалы Ники тошнит, но он все также старался весело улыбаться, кивал и в спешке собирал сумки.        Принимающая семья была не верующая и какая-то странная. Они встретили его в аэропорту, высокий светлый мужчина лет сорока — похоже, глава семейства — держал в руках огромный плакат, где широкими английскими буквами выведено: "Добро пожаловать, Ники!". Ники недоуменно моргнул и поспешил к семье, где все старались поприветствовать его на кривом языке, но с ровными белозубыми улыбками.        Ники не по себе.        Жизнь в семье Клозе до странности лёгкая: никто не заходил в его комнату без стука(тараканов, к слову, нет), не заставлял молиться с утра, перед приемами пищи и перед сном, не проверял его вещи на предмет блуда.        Ники озадачен.        Почему все улыбались и, как будто бы, даже искренне были рады ему? Он же чужак, да ещё и прислужник дьявола. Почему старались включать его в любые разговоры посредством переводчика? Почему одноклассники в школе не скрывали влечение к своему полу?        Ники все ещё был немного обеспокоен, но не мог отрицать, что дышать в Германии становится легче.        Постепенно Ники прижился. Чета Клозе потрясающая, добрая и понимающая. Их сын Эрик милый и безумно красивый: у него светлые пушистые волосы от отца и проницательные зелёные глаза от матери. По ночам, когда Ники вскакивал от кошмаров, Эрик поил его теплым мятным чаем и рассказывал разные истории из своей жизни. У Ники при одном взгляде на него безумно билось сердце и горели щеки. Он и не заметил, как влюбился.        Ники страшно.        Ему семнадцать, когда милый светловолосый мальчик признался ему в симпатии посреди одной из их устоявшихся посиделок в ночи. Кошмаров все меньше, а желания слушать теплый голос Эрика все больше, но это не спасло от паники, когда Эрик произносит тихое "Ты мне нравишься". Ники взмахивал руками в истерике, дрожал как натянутая струна и не верил не единому слову. Не может светлый прекрасный Эрик влюбиться в грязного Ники. Эрик тогда осторожно подошел как к испуганному зверю, аккуратно обнял и клялся, что каждое слово правда.        Ники хотел верить.        Три года Эрик доказывал Ники правдивость своих слов и учил его любви: к нему и самому себе. Порезы на бедрах затягивались в белесые шрамы, а кровоточащее сердце горело от любви.        Когда Ники узнал, что у него есть братья, ему исполнилось двадцать лет. Он верил в Бога, любовь и то, что он не позор отца. Отец, скорее всего, так не думал, но Эрик успокаивающе гладил по волосам после очередного звонка и говорил, что Ники стоит всего в этом мире.        Ники верил.        Программа обмена закончилась давно: в восемнадцать. Домой он возвращался лишь дважды — за вещами и за благословением брака. Когда он рассказывал об Эрике и приглашал их с мамой на будущую свадьбу, отец ударил его по второй щеке, и Ники, впервые в жизни не подставил ещё одну. Он лишь грустно улыбнулся равнодушной матери, попрощался с искренним пожеланием всего хорошего и улетел обратно. Туда, где его ждали и принимали таким, какой он есть.        Свадьба была не большой, но милой. Эрик с его светлыми волосами, нежно улыбался, стоял у алтаря в белом костюме и выглядел как ангел, ниспосланный свыше. Ники плакал и смеялся от счастья.        Теперь у него есть дом.        Их медовый месяц только прошел, как Ники узнал, что тетя Тильда мертва. Передоз. Разумеется, родители ничего не сказали, позвонила соседка. Ники сразу набрал номер отца, но услышал в трубке лишь брань в свою сторону. Он вылетел первым рейсом, рады ему не были, снова осуждающие взгляды и шепот за спиной, но по правую руку стоял его муж и Ники уже не было так больно. Но на похоронах он узнал важную вещь из письма, лежащего в доме тети — у Тильды были дети. Она сдала близнецов в приют сразу после рождения и никому не сказала.        Ники все еще двадцать, когда он срывается с поминок и едет по адресу. Забегает в приют, где на него смотрят как на сумасшедшего, Ники не обращает внимания, только спрашивает об Эндрю и Аароне. Так Тильда назвала близнецов в письме. Его проводят через множество темных сырых коридоров в большую игровую. Детей много, Ники не понимает как ему найти мальчиков пока не видит две блондинистые макушки. Близнецы сидят в отдалении от других детей и тихо собирают кубики. У Ники щемит сердце, когда он подходит и две одинаковых пары глаз с любопытством смотрят на него. В глазах пылает доверие к миру и детская наивность. Кто-то из мальчиков робко улыбается и протягивает Ники кубик. Новоиспеченный Клозе ещё даже не знает кто из них кто, но в груди разрастается любовь к этим маленьким существам, желание спрятать их под теплым пуховым одеялом от всего мира и поить горячим какао.        И тогда он принимает сложнейшее, но определенно самое правильное решение за свою недолгую жизнь — он возьмёт опеку над двумя маленькими детьми и постарается сохранить в их глазах это доверие и непосредственность, сделает все возможное, чтобы подарить им детство.        Без рукоприкладства, оскорблений, непринятия и религиозных лагерей. Без шрамов от тонких лезвий на теле. Без осуждающих взглядов и пощёчин.        Счастливое детство.