Цена твоего молчания

      Компания Мицуи для пешей прогулки Такемичи вполне устраивала, особенно учитывая предупреждение Изаны, последовавшее сегодня утром. Если быть совсем кратким, то уже сегодня начинается налет Поднебесья на Свастонов и Такемичи уже видел краем глаза знакомые красные куртки, мелькающие, то тут, то там. И сказать, что он нервничал, было ничего не сказать. От волнения у него тряслись руки. Такемичи почти обвинял себя в том, что не рассказал обо всем Манджиро. Хотя это было последним, о чем он мог сказать, ведь сделав это он предавал идеалы Изаны. В общем-то в любом случае Такемичи оказывался в проигрышном положении и усидеть на двух стульях просто не представлялось возможным, как бы сильно ему этого не хотелось.       Стоило бы довести Мицую до безопасного места, причем любого. Меньше всего Такемичи хотелось, чтобы он пострадал, но собственные пусть и краткие планы пошли под откос ровно тогда, когда перед ними возникло столпотворение из людей Поднебесья, что стало ясно по одинаковой огненно-красной форме. Такемичи даже не успел окликнуть Мицую, уже начавшего драку. Первостепенной причиной этого стала жгучая боль в затылке от жесткого удара. Повалившись на землю, Такемичи на пару секунд потерял сознание, что стало ясно по резкой темноте и такому же резкому свету, ударившему в глаза. Лежа на земле, Такемичи ощутил во рту омерзительный привкус железа и как только мозг пришел в работу, он тяжело оперся руками о землю.        В ушах воцарился кратковременный звон и Такемичи отчетливо почувствовал сквозь острую боль то, как из раны на затылке сочится горячая кровь. На то, чтобы подняться, у него ушло две тщетные попытки и только третья оказалась удачной.        Проморгавшись, Такемичи отряхнулся, после чего обернулся и, прогоняя мерцающие перед глазами цветные точки, уставился на Рана Хайтани. Тот посмотрел на него еще секунду и с досадой произнес:       — Не тот.        Превозмогая боль, Такемичи приложил ладонь к ране. Почувствовав теплую влагу, он постарался прогнать кратковременную боль от прикосновения. Впрочем, Ханагаки даже не злился, ведь любые эмоции отдавали протяжной резью в затылке.        — Извини уж, глава, – Ран, вероятно, очень хотел сказать что-нибудь язвительное, но его останавливал статус Такемичи, т.е. почти что равный тому, что был у Изаны. И потому Ханагаки не ответил ему и снова повернулся, чтобы увидеть лежащего без сознания Мицую. Слабо дернув уголком губ, Такемичи полностью проигнорировал внимательный взгляд Риндо, стоящего позади Такаши.       Открыв телефон, он отправил Манджиро за ранее заготовленное сообщение как раз на подобный случай. Затем обернулся к подчиненным и махнул рукой. Толпа направилась дальше, а Такемичи, собиравшийся уйти, остановился из-за задержавшегося Риндо.       — Ты с нами?        — Без меня справитесь, – отрезал Такемичи, прежде чем развернуться и зашагать прочь. Он надеялся лишь на то, что не потеряет сознание по дороге домой, ведь удар был далеко не слабым, а кровь все еще вытекала из раны. В любом случае первостепенной задачей было как можно быстрее добраться до дома.       Такемичи ранее уже оглашал свою позицию насчет братьев Хайтани в их рядах. Он считал, что это ненадежно и рискованно, пусть и крайне эффективно. И нельзя было сказать, что Изана его не послушал. Но итогом этого стало то, что они имеют сейчас и Такемичи не мог однозначно сказать: радовали его обстоятельства или все-таки нет. С одной стороны Хайтани были огромной боевой мощью, с другой же один из них только что чуть его не угробил... Впрочем, прочие минусы такого решения были, и было их много, но перечислять все слишком утомительно, чтобы Такемичи хоть сколько-нибудь хотелось нагружать себя этим.        Он лишь молча следовал по нужному маршруту и думал о том, не убьют ли сегодня кого-нибудь. Допускать этого, конечно же, не хотелось. Но что он мог сделать? Все уже началось и нет ни единой возможности остановить кровопролитие. Будь хоть одна малейшая — Такемичи непременно зацепился бы за нее, но он спохватился слишком поздно. Так что ничего из вышесказанного не имеет значения. Поднебесье и Токийская Свастика будут драться до тех пор, пока одна из группировок не скинет другую с сияющего пьедестала, чтобы занять освободившуюся нишу власти.                                           ***       Навалившись на дверь плечом, Такемичи влетел в коридор. Скинув с ног ботинки и бросив на пол куртку, он поспешил в ванную, куда залетел с грацией пушечного ядра, едва ли не снося все на своем пути. Доставая из шкафчика аптечку, Такемичи вытаскивал все ненужное одно за другим, пока не добрался до бинтов. Вскрыв зубами пачку, он вытащил белоснежную марлю и принялся накладывать слой за слоем поверх раны, обматывая голову не совсем уж ровным рядом бинтов.       Закончить с плотной повязкой получилось лишь через тридцать минут и к концу этого мероприятия у Такемичи начинали отваливаться руки. Опустив их вдоль тела он развернулся, прикрыл веки и оперся бедрами о раковину. Недолгое головокружение сменилось приступом тошноты. Прижав ладони ко рту, Такемичи, перебарывая отвращение, проглотил волну желчи и попытался проигнорировать гадкий вкус железа на языке. Если бы он мог видеть себя со стороны, то непременно бы подумал, что вот-вот упадет в обморок; настолько бледным было помрачневшее лицо.        Открыв глаза, Такемичи убрал остатки бинтов обратно в аптечку, саму ее поставил в шкафчик и с тихим хлопком закрыл дверцу, после чего направился прочь из ванной. Такемичи радовался тому, что дома никого не было и никто не мог видеть его в таком плачевном состоянии. Он мог сколько-угодно рисоваться на публике и делать вид, что все в порядке, но на деле все ни капли не в порядке и Такемичи отчетливо ощущал, что умирает. С каждым разом открывать глаза становилось все труднее и у него начиналась настоящая паранойя. Страх того, что однажды он просто не сможет проснуться вынудил его спать как можно меньше и делать это только когда его начинало вырубать от усталости. Из-за этого пролегающие под синими глазами тени с каждым днем становились все отчетливее, пока не превратились в яркие синяки, присутствие которых было трудно игнорировать.       Медленно поднимаясь по ступенькам, Такемичи цеплялся пальцами за перила, как за единственную опору. Не будь ее, сейчас бы точно лежал на полу без возможности продолжать подниматься. Мощный груз страха и обдумывания собственных действий и решений вызывал тошнотворный приступ головной боли.        Перешагнув последнюю ступеньку, Такемичи схватился за стену, слыша скрежет собственных ногтей по гладким обоям. Опустившись на пол, Такемичи прислонился плечом к стене и начал уговаривать себя не терять сознание. Нужно хотя бы добраться до комнаты. Еще пара рывков. Дверь совсем рядом. Чтобы подняться, пришлось сделать над собой огромное усилие и, опираясь о стену, сделать несколько шагов.       Схватившись за ручку двери, Такемичи потянул ее вниз. Раздается щелчок и он упирается в дверь плечом, влетая внутрь и теряя равновесие. На этот раз соприкосновение с полом вышло более болезненным, из-за чего Такемичи глухо застонал. Последние его силы ушли на то, чтобы толкнуть распахнутую дверь ногой до тихого щелчка. Падая на спину, Такемичи хрипло дышал, глядя в потолок и наконец позволяя себе закрыть глаза, в следующее мгновение проваливаясь в полный беспокойства сон.       Пробуждение выдалось не самым приятным; конечности ломило от жесткой поверхности пола, на котором он провел порядка нескольких часов — об этом красноречиво говорила темнота, разбавленная тусклым светом луны и мерцающие звезды за не задернутым шторами окном. Прерывисто вдохнув, Такемичи оперся руками о пол и медленно поднялся, плотно сжимая челюсть от пронзительной ломоты в теле. Сидя на полу и окончательно приходя в сознание, Такемичи мимоходом огляделся, с силой моргнул и заставил себя подняться на ноги.       Медленно, но верно разраставшаяся боль была терпимой, так что спуститься на первый этаж было не сложно. Темнота и тишина подсказали ему, что в доме совершенно пусто и если насчет местонахождения Каэде Такемичи не сомневался, – она точно была на работе – то про Эиджи сказать было трудно. Наверняка гребет последствия налета Поднебесья. Все ровно так, как планировал Изана.       Распахнув шкаф, Такемичи кинул на пол пустую сумку, которую взял с собой из комнаты и опустился на пол. Вытаскивая из шкафа все ненужные вещи он вскоре добрался до двойного дна. Потянув за знакомый язычок, Такемичи легко вытащил плотный лист фанеры и положил его на пол совсем рядом. На самом дне лежал все тот же распечатанный черный пакет, из которого Такемичи вытащил оставшуюся пачку денег и кинул ее в сумку.        Возвращая все на место он заметил, что боль постепенно отступала, что не могло не радовать. Но в любом случае ему стоило поторопиться, так что на аккуратное раскладывание вещей времени просто не оставалось. Такемичи складывал все назад как попало, лишь бы просто убрать все то, что ему пришлось выгрести из шкафа. Возвращаясь же на второй этаж, он поспешил обратно в комнату и уже находясь там начал кидать свои вещи в сумку. Конечно, унести их все вряд-ли получилось бы, но ему нужна хотя бы часть. ЭТО не продлиться долго и в случае чего можно будет купить новые, так что Такемичи не допускал переживаний, которые только помешали бы ему.       Последней вещью, которую он положил на самый верх сумки была аккуратно сложенная форма Поднебесья — совсем новая, ни разу не ношенная и полученная не так уж давно. Свою собственную Такемичи запихнул ко всем остальным вещам, не особо беспокоясь о сохранности. Застегнув замок и наконец покончив со сборами, Такемичи подхватил сумку и поспешил в коридор, а после вниз по лестнице.        Надев ботинки, Такемичи обернулся. Часы вот-вот должны были пробить полночь. Накинув куртку и закинув сумку на плечо, Такемичи натянул шапку так, чтобы та скрыла покрывающий голову бинт и распахнул дверь, вылетая на улицу. Ударивший в лицо морозный воздух окончательно прогнал сонливость и заставил поежиться, застегивая молнию до конца.        Сунув руку в карман, Такемичи отошел подальше от дома, вытащил мобильник и нажал самый верхний номер в истории недавних звонков. Протяжные гудки отзывались трепещущим в грудной клетке нетерпением и когда наконец вызов был принят, Такемичи не позволил собеседнику вставить хоть одну фразу.       — Можем встретиться? – спросил он порывисто, переступая с ноги на ногу и слыша проминающийся под подошвами хрустящий снег.        Молчание на том конце линии не продлилось долго. Видимо, Манджиро смог правильно расценить его волнение и потому предложил:       — На набережной?       — Скоро буду, – в голосе проступила нервная дрожь и потому Такемичи поспешил повесить трубку, чтобы тут же сорваться с места, на ходу убирая телефон обратно в карман.       Выходя на набережную, Такемичи даже не поежился от дуновения холодного ветра, щупальцами забравшегося под куртку и вызвавшего мурашки, пробежавшиеся по спине. Шагая по широкой дорожке, Такемичи удобнее перехватил сумку и замедлился, чтобы оглядеться; ночью людей было меньше, но Токио на то и Токио, чтобы в нем всегда кипела жизнь и на него улицах никогда не становилось пусто. Но все это – мелочи по сравнению с фигурой Манджиро, за которую зацепился блуждающий взгляд Такемичи. Едва воцарившееся прохладное безразличие сменилось волнением, которое он постарался запрятать как можно глубже.       Приблизившись к Манджиро на не гнущихся ногах, Такемичи еще около десяти секунд смотрел на то, как он стоит опираясь о перила. Сглотнув вставший поперек горла ком, Такемичи констатировал:       — Ты пришел.        Безмятежность Манджиро осталась при нем даже когда с губ сорвалось невозмутимое:       — Ты звал.        Чтобы удержаться от полной абсолютного счастья улыбки, Такемичи потребовалась вся сила воли, какая у него вообще была. Наружу рвалось слишком многое и лишь бы заглушить это, Такемичи украдкой вдохнул, задержал дыхание и...       — Ты знаешь, о чем я хочу тебя спросить, – голос Манджиро вывел его из разбушевавшегося урагана волнения. Такемичи все еще не дышал. Просто не мог вдохнуть, когда Манджиро смотрел на него так. И, конечно же, он знал, о чем тот спросит. И прежде, чем это произошло, Такемичи на одном дыхании выпалил:       — Я ухожу, Манджиро.        Если Сано и удивился, то не выдал этого. Все происходящее отчетливо напоминало театр двух актеров. Они оба обо всем знали, все видели, но продолжали делать вид, будто ничего не происходит. Такемичи ломано улыбается. Он видит колебания Манджиро, тем не менее голос последнего остается ровным.       — Спасибо за то, что спас Мицую.       — Его спас ты, – отстранено отзывается Такемичи. Он не сделал ничего, чтобы сейчас слышать «спасибо» и потому чувствовал себя странно.        Слова Манджиро заглушал грохотавший под ребрами пульс.        — Я бы не сделал этого, если бы не твое смс, – от того, насколько красивой вышла улыбка Сано, у Такемичи перехватило дыхание. — Будем считать это нашей общей работой. – Кажется, что Такемичи, полностью завороженный, молчит слишком долго, раз уж Манджиро вмиг оказывается ближе и смотрит на него с неприкрытым вниманием. Черные глаза снова гипнотизировали и на этот раз Такемичи не ощущал ничего, кроме пламенного желания. Он отчетливо чувствует, как пылают его щеки и это не укрывается от взгляда Манджиро. — Ясно...        Такемичи открыл было рот, чтобы спросить о чем-то – он тут же забывает о чем, потому что чувствует приятное тепло на своих губах и растворяется в пленительном поцелуе. Манджиро его не трогает, просто целует, вплетает в его душу частичку себя и Такемичи хочется, чтобы время навсегда застыло, лишь бы этот момент никогда не заканчивался... Но прекрасное всегда длится недолго. Или же Такемичи выпал из реальности настолько, что прошедшие десятки секунд показались ему жалкими мгновениями.       — Это я попросил Чифую приглядывать за тобой, – выдыхает Манджиро ему в губы и отдаляется на шаг. Такемичи, частично оставшийся где-то секундами ранее, не сразу понимает смысл сказанного. И когда это происходит, глаза расширяются от удивления. — После того, как мы встретились на кладбище, – добавляет Манджиро.       — Так вот почему он... – пазл сложился с поразительной скоростью.        — У вас с Эйдзи умение попадать в неприятности в крови, да? – Сано улыбается лукаво и Такемичи заставляет себя отвести взгляд, потому что Манджиро непозволительно красив и у Ханагаки точно скоро поедет крыша со всем его очарованием.        — Может быть, – глухо отвечает Такемичи, поджимая губы и все же возвращая взгляд к Манджиро, чтобы тихо спросить. — Тебя совсем не тронуло то, что я решил уйти так неожиданно?        — Подозреваю, я первый и единственный, кому ты сообщил об этом, так что мне приятно, – он пожимает плечами и совсем не выглядит расстроенным. — Мы ведь еще встретимся, Мираж? Ты обещал мне свой небольшой секрет.       — Я помню, – Такемичи подтвердил свои слова слабым наклоном головы. — И свое обещание я намерен сдержать.       — Чу́дно, – снова улыбается Манджиро через чур уж тепло. Эта улыбка была слишком, ведь предназначалась человеку, который осознанно решил его бросить.                                           ***       Переминаясь с ноги на ногу, Такемичи все же нажал на дверной звонок. Короткая трель не продлилась долго – Такемичи быстро убрал палец с кнопки. На то, чтобы дверь открылась, понадобилось всего несколько секунд. Улыбнувшись встретившему его Харучие, Такемичи протянул ему алую, как кровь, форму.       — Ты под дверью ждал? – шутливо поинтересовался Ханагаки глядя на то, как Харучие отходит недалеко и всего на мгновение, возвращаясь уже с пустыми руками.        — Да.        Такемичи усмехнулся. Было в этом что-то родное и теплое, но он никак не мог за это что-то ухватиться, потому что оно постоянно ускользало, когда пальцы вот-вот должны были победно сжаться. Смотря в льдистые глаза напротив, он вдруг сделался совсем серьезным.       — Я уезжаю в Йокогаму и буду там до последнего столкновения, – «финального» прозвучало бы слишком пафосно и жутко лично для Такемичи, так что он решил ограничиться словом «последнего». Это звучало менее драматично, пусть и успокаивало не сильно.       Кивнув, Харучие вскользь улыбнулся и Такемичи с любопытством смотрел на то, как слабо растягиваются шрамы. Одернул он себя почти тут же.       — Извини... Не нужно было... – виновато пробормотал Такемичи, на что получил усталый вздох.        — Не извиняйся. Это не что-то интимное, так что зря переживаешь.        Такемичи должен был бы смутиться от такой формулировки, но по какой-то причине эти слова не вызвали у него ничего, кроме облегчения. Сдавливающий грудную клетку спазм прошел, будто его и не было.        — Спасибо.       Лишь короткая благодарность с заложенной в нее огромным смыслом, прежде чем Такемичи исчезнет в темноте лестничных пролетов и отправится на станцию, чтобы запрыгнуть в отбывающий вагон. Уже через час он будет в Йокогаме и что-то подсказывало, что больше никогда не вернется в Токио.