Корни Яблони

Мантия-невидимка. Воскрешающий камень. Бузинная палочка. Грани чёрного камня поблескивали в дрожащих мальчишечьих руках. Том, затаив дыхание, не мог оторвать взгляда от только что добытого сокровища. Одного прикосновения оказалось достаточно, что почувствовать мощь, исходящую от артефакта. Второй дар смерти. Легенда, считавшаяся глупым вымыслом прямо сейчас лежала в его грязных, ободранных руках. Тому не верилось… Однако, когда парень вновь бросил взгляд на место, где прежде стояла баньши, кольцо едва не покатилось по земле. На земле перед Томом стояла женщина. Низенькая, худая, нескладная. Поношенное платье, фасона прошлого столетия, было хаотично расшито цветочками и листьями, явно скрывающими следы починки. На тонких, крючковатых пальцах отчётливо виднелись мозоли, а под ногтями сероватый слой грязи. Волосы, ещё несколько минут назад свисавшие спутанными клоками, были собраны в нетугую косу. Глаза-омуты, полные нежности и печали, приковывали всё внимание, словно пряча за своей яркостью практически слившиеся с кожей губы, замершие в лёгкой, ласковой улыбке. Они были похожи. Настолько, что Том снова спутал их на мгновение, однако незнакомке отчётливо не хватало чего-то важного, непременно присущего настоящей маме мальчика. Женщина, стоявшая под старой яблоней была хрупкой. Слабой. Опустошённой. Ласка в её глазах источала горечь отчаянья. Несказанные слова. Невыплаканные слёзы. — Кто Вы? — Наконец спросил Том, однако ответом ему стала лишь более горькая, полная сожалений улыбка. Парень замешкался. Он обещал себе больше не лезть в головы к тонущих в собственных эмоциях людям. Никогда. А призраки явно испытывали ни с чем несравнимый вихрь эмоций перед смертью. Но с другой стороны, это был кратчайший путь к ответам на все догадки, что точно осы вмиг зажужжали в голове. Так похожа на маму. Ведьма. У дома Мраксов. Может ли быть призрак перед Томом тенью, оставшейся от его бабушки? И если да, то почему… нет. Слишком уж много вопросов почему было у подростка. Сосредоточив взгляд на чёрных глазах призрака, Том глубоко вздохнул и, наконец, потянулся женщине своим разумом. Словно по щелчку, ясная ночь сменилась хмурым утром в предрассветный час. Туман. Густой и белый, его было так много, что Том даже растерялся. Запах скошенной травы, росы, мокрой земли и рыбы. Запах цветов. Яблоневых цветов. Стрекот кузнечиков, жужжание комаров. Эти чувства шквалом обрушились все разом, наполнив яркими красками монохромный пейзаж. Силуэт яблони проступал впереди. Холодно. Зябко. Всё было иначе, чем обычно. Воспоминания и чувства, ранее заключённые в одном-единственном мозге, теперь словно одновременно и разбрелись, и заключили Тома в огромный кокон. — Так вот, значит, каково это, использовать легилименцию на призраке… — Дура! Лови её, лови! — послышался за деревом раззадоренный детский голос и Том пошёл к нему, раздвигая руками поросшую траву. Под деревом стояли пятеро деревенских босоногих детей. В глазах их горел азарт жестокой, но такой весёлой игры: погони за «другим». Высоко на дереве, сжавшись в клубок, сидела тёмненькая, чумазая девчушка, такая же босоногая, как и все дети жарким июлем. Рукав её платьица почти оторвался, а на голове, при ближайшем рассмотрении не хватало практически целой левой косички. По опухшему, пунцово-розовому лицу ручьями текли слёзы и сопли, однако, к удивлению Тома, девочка не издавала никакого иного звука, кроме всхлипов. Один из мальчишек нагнулся к земле, а спустя несколько секунд, выпрямился, прицелился и швырнул со всей силы ком грязи в сидящую на дереве девочку. Снаряд попал правее, чем полагалось, прямо в ствол, разлетевшись комками и брызгами. — Дождь, видимо, недавно был, — пробубнил под нос Том. — Сбивай ведьмово отродье! — крикнул кто-то из детей, и в следующую минуту в девочку со всех сторон полетели комья грязи. Вцепившись ручонками в ствол яблони, девочка пыталась спрятать лицо, однако вскоре, прямо в губу ей прилетел увесистый ком. Девочка дёрнулась, покачнулась, но удержалась на дереве. Присмотревшись к подозрительно целому после падения кому грязи, Том понял, что это был облепленный грязью камень. Внутри подростка мигом закипела злость. Промелькнула даже мысль попробовать найти этих гадёнышей и наслать на них парочку проклятий, но злой голос из-за спины прервал размышления. — А ну пошли прочь, маггловское отребье! — крикнул паренёк чуть постарше крохи на дереве. — А то по утру все на жаб станете похожи! — О! Ты гля! Ведьмово отродье защитничка себе нашло! Вот умора так умора! — Загоготал главарь шайки. — Проваливай, придурок! — Чё?! Ты кого придурком назвал, пугало огородное?! — Чего?! Драка долго себя ждать не заставила, однако результат был очевиден. Дети крайне плохо контролируют магию, которая, на сей раз, подвела в самый ответственный момент. Тем не менее, пока пятеро хулиганов били мальчишку, девчушка тихо-тихо слезла с дерева и побежала прочь. — Гля! Гля! Отродье сбежать хочет! — крикнул, тыча пальцем, тот, что почти не участвовал в драке. — За ней! — победно крикнул главарь, и, напоследок, ударив ногой посильнее, быстро повёл свою стаю в погоню. Побитый мальчишка, темноволосый и коренастый, остался лежать у дерева. Скривив и без того начавшую заплывать рожу, мальчишка сплюнул на землю два выбитых зуба. Весь рот был в густой, ярко-красной крови, что стекала вместе со слюной по рассечённой отвисшей губе на подбородок и землю. Тяжело дыша, он попытался сразу встать, но, пошатнувшись, едва не рухнул лицом в грязь, удержавшись на локтях и коленях. В глазах его клокотала бессильная ярость унижения. — Ссссволочччи, — вдруг на парселтанге зашипел мальчик. — Всссеххх пррррокккляну. Маттттеррррии ррродные не уззззззнают! По ночччччам дорожжжжжать от ссссстрахххха будддддеттттте, маггггловвсссские тттттттварррри! От взгляда ребёнка, у Тома по спине пробежал холодок. Мальчишка тем временем дополз до дерева, и, оперевшись спиной на ствол, запрокинул голову, тяжело дыша и продолжая шипеть проклятья с угрозами. Через несколько минут трава вновь зашуршала. Мальчишка дёрнулся, но из зарослей бурьяна вышла девчушка, по-видимому таки сумевшая убежать от преследователей. Мальчишка нахмурился. — Ну и какого хера ты с дерева слезла?! Что, и правда дура?! — рявкнул он, но девочка, хоть и вжала голову в плечи, всё равно подошла и присела рядом. — Какого чёрта ты вообще к этим маггловским тварям подошла?! Хотела, чтобы тебя отлупили?! Девочка замотала головой, потупив взгляд. — А зачем тогда?! — Ещё больше разозлился мальчик, но тут же, как и Том, заметил дрожащие губы девчушки и скатывающиеся по грязным щекам слёзы. Фыркнув, он недовольно пробубнил: — Дура ты, самая настоящая дура. Не лезь в следующий раз. поняла? Спрячься на дереве и сиди тихо, раз колдовать не умеешь. Побьют-то тебя, а от тётки влетит мне, и кто в этом виноват?! Тут девочка подняла глаза и, также беззвучно расплакавшись пуще прежнего, начала показывать руками какой-то жест. «Прости меня, прости, пожалуйста, Марволо! Прости! Прости! Я больше не буду пытаться подружиться с ними! Прости! Прости!» — Услышал Том в собственной голове детский голос. — Тц! Ну и чего ты разревелась?! Да понял я, что ты извиняешься, понял! Прекращай! — Безмозглый мальчишка! — раздалось из-за спины Тома, и парень, обернувшись, увидел как уже немолодая женщина ударила всё того же, но чуть более взрослого мальчишку своей сандалей. — Будь ты на год старше, тебя бы тотчас вышвырнули из школы за подобные выходки! Молись всему что знаешь, чтобы слухи не доползли до аврората и министерских надзорных служб! Она не была высокой. Серо-чёрные сухие волосы, стянутые в тугую косу, напоминали солому, торчащую из стога сена. Рука, в которой женщина держала снятую с левой ноги обувь, издали казалась похожей на мрамор. Лишь присмотревшись внимательнее Том понял, что и отсвет, и извилистый хаотичный рисунок вен, оттенками лишь немного темнее и светлее остальной кожи — сморщенная кожа со следами старого ожога. Пусть Том и не видел лица, но ухо и шея женщины выглядели такими же «мраморными», как и её рука, на большом пальце которой был надет тот же самый перстень с воскрешающим камнем, что в своих руках держал юный Долохов. — Я поступил так, как должен был! — Огрызнулся мальчишка, но тот же час снова был бит сандалей. — Ты поступил как конченый недоумок, Марволо Мракс! — Не помнила себя от бешенства женщина, и тут, за нею, Том разглядел всю сжавшуюся девочку, обнимающую тряпичную куклу. Волосы она, видимо, подстригла, но они уже равномерно отросли чуть ниже плеч, а дом за её спиной выглядел ухоженным, не в пример той хибаре, что издали видел Том спустя годы. — Поступил как должен был, говоришь?! — С каждой новой фразой женщина обрушивала на мальчишку всё новый удар. — Украл мою палочку! Наслал на Билли Коула бородавочное проклятье! Чуть не утопил Эмму, Дороти и Дикона Мак-Смиттов, наслав на них Таранталегру, пока те купались в речке! Приказал гадюкам покусать Джона Вудхилла на глазах десятка детей! — Да! И сделал бы это снова! Они все трусливые магглы, ничем не отличаются от безмозглых зверей! — Ты-то чем их лучше, придурошный?! Думаешь, раз родился волшебником, то тебе всё позволено? Кто тебе эту брехню внушил, а?! Мой троюродный племянничек так сына с малолетства воспитывал?! Или всё же дед твой, мозгов лишённый от рождения?! Дай-ка угадаю, «великий род, от самого Салазара Слизерина получивший завет неусыпно блюсти чистоту крови», да? Такие сказочки тебе рассказывали «лучшие и чистокровнейшие волшебники», по чистому недоразумению носящие со мной одну фамилию! — Уж явно они были достойны этой фамилии больше предавшей чистоту крови шлюхи, — прошипел мальчишка, не поднимая головы. Женщина молниеносно схватила его за чёлку, подняв вверх испуганное лицо. — Сейчас, Марволо Мракс, ты куда больше похож на испуганную тварь, чем те магглы, которым ты решил «мстить». — Женщина стала говорить гораздо тише, крик её обратился тихо дрожащей сталью. — Когда оскорбляешь человека имей смелость смотреть ему в глаза и будь готов принять последствия собственных действий. Ты назвал меня шлюхой. Как глупо. По твоим же собственным словам, от сиротского приюта, где из тебя мигом выбили бы всю дурь, тебя спасла шлюха. Ты живёшь в доме шлюхи, ешь еду и пьёшь воду из рук шлюхи, одеваешься в одежду, сшитую шлюхой. Твою шкуру час назад спасла шлюха. А где же твои великие, ненаглядные, чистокровные отец, дед и дяди с тётками? М? Ах, да, они в Азкабане. Приговорены к поцелую дементора за убийство с особым цинизмом и особой жестокостью ещё одного твоего дяди и его семьи с четырьмя малолетними детьми и беременной женой. Почему же они это сделали? Не напомнишь? Не потому ли, что посчитали жену твоего дяди Оминиса грязнокровкой, а их детей позором на фамилии Мракс? Жду не дождусь когда из Азкабана придёт повестка и мне придётся платить из собственного кармана ещё и за одиннадцать гробов. Именно чистокровным маразматикам ты должен быть благодарен за клеймо на всю оставшуюся жизнь и пристальное внимание надзорных органов. Не забывай этого, Марволо Мракс, никогда не смей забывать, иначе очень пожалеешь, когда мне придётся тебе это напомнить. Том смотрел на женщину, не смея шелохнуться. В словах её чувствовалась сила, чувствовался опыт человека, повидавшего на своём веку достаточно страшного и отвратительного, чувствовался вес каждой угрозы. Но вместе с тем не виднелось и толики того мягкого, ласкового и нежного, что было и в девчушке за её спиной, и в маме. И Том, даже не пересекаясь с ней взглядом, прекрасно понимал, от чего дрожал Марволо Мракс. — … сами какие-то полукровки, зато гонору-то сколько! — фыркнул у дерева уже знакомый, начавший ломаться голос, и Том снова развернулся. В этом воспоминании Марволо было где-то столько же, сколько и Тому, но ростом и физическими данными дед всё же уступал. — Лезут везде где надо и не надо, совсем никакого уважения к чистокровным! И это на Слизерине! В остальные факультеты даже грязнокровок с распростёртыми объятьями принимают, представляешь, до чего докатилась школа?! «Услышала бы тебя мама, точно отлупила бы! Ты ведь поэтому не кричишь, да? Ты всё такой же трусишка, Марволо!» — улыбнулась девочка, сидевшая рядом под яблоней. Волосы её были собраны в длинную чёрную косу, такого же цвета, что и глаза. — Хоть я и не понимаю, почему тётка тебя не отпустила в Хогвартс, я от части даже рад этому. Ты хотя бы не видишь этот балаган. Девочка замахала руками, пытаясь жестами объяснить свои мысли. «Я не смогу быстро освоить невербальную магию, поэтому в школе мне будет слишком трудно. Но мама сама меня учит. Сейчас ничего не получается, но однажды я точно буду колдовать не хуже тебя!» — А? Что? Тацита, я нихрена не разобрал, — нахмурился парень и Том едва не прошиб лоб ладонью. — Вы же с детства знакомы, росли под одной крышей, так неужели ты так и не удосужился научиться понимать её?! — Негодовал Том, задней мыслью радуясь, что не только внешностью, но и умственным развитием явно пошёл в другого своего деда. Оказалось, даже в папаше имелись свои плюсы. — Тебя никто не задирал, пока меня не было? Девочка помотала головой. «Мама их так запугала в последний раз, что они десятой дорогой наш дом обходят!» — Если прицепятся, говори мне, сама не лезь, поняла? — Брови его были по-прежнему нахмурены, а тон словно обвинял. Девочка вытянулась стрункой, нахмурилась, надула губы и, схватив парня за запястье, прижала его ладонь к земле. «Ну нет! Чтобы ты снова набедокурил? Мама их просто запугает, а ты сразу колдовать полезешь! Тогда тебя выгонят из школы или вообще в Азкабан посадят! Не смей!» — Ты чего это? — недоумённо спросил парень и девочка медленно, не разрывая зрительный контакт, помотала головой. — Что «нет»? — Что значит «нет»? — раззадорено вопрошал грубый и пьяный мужской голос с другой стороны дева. — Я не знаю такого слова. Образы парня и девочки перед глазами Тома стремительно потускнели, обратившись в сотканные из дымки силуэты, медленно растворяющиеся в тумане. «Марволо! Хватит! Отойди на три шага! От тебя просто ужасно несёт!» — недовольно восклицал женский голос, относительно похожий на мамин. Идти к следующему воспоминанию не хотелось. Том словно прирос к месту, на котором стоял, когда в следующий миг что-то с силой врезалось в ствол яблони с обратной стороны. «Что… Какого… А ну убери свою руку, не перегораживай мне выход! И прекрати нависать надо мной и тем более прижиматься! Была бы мама жива, она бы тебя уже убила за такое поведение!» — Знаешь, у тебя невероятные глаза. «ФУ! Да знаю я! Каждый встречный-поперечный говорит по десять раз! Не дыши лучше на меня!» — Чего я опять не так тебе сказал? — Прозвучало почти обиженно. — Эээхх… и почему ты всегда так? Я же от чистого сердца… «Да как «так» — то? Протрезвеешь, тогда и поговорим!» — А ты в ответ рожу кривишь так, будто я тролль болотный. «И вовсе ты не тролль…» — Да, мордой я правда не вышел, в школе только пять лет отучился, а работы, да и денег, тоже нет. Но, Тацита, мы с тобой последние Мраксы, больше никого не осталось, понимаешь? Чёртово министерство, полное магглолюбов и грязнокровок вырубило почти под корень величайшую из чистокровных семей! «Опять ты… Какая вообще разница, сколько Мраксов осталось? Ты ведь жив.» — И вот ты снова… дура, думаешь ты хоть кому-то кроме меня нужна в этом мире? «Что?» — Посмотри на себя, думаешь, много чистокровок посмотрят на такую «красавицу»-сквибку? Даже будь у тебя приданное, как Малфоев или Лестрейнджей… «Почему… почему ты так говоришь? Я ведь тебя знаю, ты ведь на самом деле хороший, просто кажешься колючим… так почему?» — Или ты уже положила глаз на какого-то маггла здесь?! Да они же все тебя ненавидят, неужели ты забыла?! Я! Я единственный всегда был на твоей стороне, всегда тебя защищал! «Ты… так боишься остаться один? Во что же ты превратишь себя, если меня не будет рядом?» — Вот уж и правда, — сквозь зубы процедил Том. — Дура. «Дура» У колодца стояла женщина. Низенькая, худая, нескладная. Поношенное платье её было хаотично расшито цветочками и листьями, явно скрывающими следы починки. На тонких, крючковатых пальцах, вцепившихся в бортики деревянного ведра, отчётливо виднелись мозоли, а под ногтями сероватый слой грязи. «Какая же я безвольная дура» На дрожащих ногах Том подошел к ней. По изнеможённому, серому лицу, не отражающему ни эмоции, текли слёзы. Завораживающие с детства глаза Тациты потеряли последние искорки жизни, полностью опустев. Душа её онемела, отмерла. Сквозь Тома к женщине подбежали двое детей, пихающих друг друга. — МАМА! Меропа мне гадюку за шиворот закинула! — Негодовал косоглазый, изрядно растрепанный мальчишка, крайне похожий на Марволо. — А Морфин мне ужа в косичку заплел! — Тут же не осталась в долгу девчушка, которую Том не мог не узнать. — Дура, он ж не ядовитый! А гадюка — да! — МАААМ! «Это безнадёжно. Они пока не понимают, но не знаю, хорошо ли это. У них нет будущего. Ни у кого из нас его нет. Это даже не пародия на жизнь — пародия на существование.» С пустой, абсолютно машинальной улыбкой, женщина присела поправлять одежду сына. Дети, заметив лицо Тациты, заметно притихли. — Мама, почему ты плачешь? — полепетала Меропа, чьи глаза, казалось, сами скоро наполнятся слезами. — Мама, тебя что-то расстроило? — Морфин немного нахмурился, но взгляд его оставался всё таким же растерянным. Тацита лишь помотала головой. Движение это было таким же искренним, как улыбка. «Не имеет смысла, что произойдёт завра, через неделю, год. Всё, что я делала, не имело никакого смысла, я… думала, что он, хотя бы где-то внутри, добрый и хороший человек. Я думала, что все заблуждались, не видя настоящего Марволо. В итоге, я оказалась единственной кто ошибся.» Выпрямившись, она зачерпнула горсть воды из ведра, на миг, задержавшись взглядом на его дне. «Зачем я вообще живу?» Умыв Меропу и отряхнув важными руками её одежду, Тацита ласково поцеловала девочку в макушку. «Пожалуйста, не становись такой, как я. Я хотела изменить вашего папу к лучшему. Я сама убедила себя, что точно смогу. Я бросила практиковаться в магии, потому что поверила его словам о том, что это бесполезно. Я стала жить с ним как жена, ведь он говорил, что сама судьба нас предопределила друг другу. Я родила двоих детей, ведь он на самом деле боится одиночества. Я отдала ему всю себя, и всё же…» Подняв с земли веточку, женщина быстро стала писать на земле. — Папа… скоро… при-дёт, — прочитал Морфин из-за её спины. — Встреть-те его у до-ро-ги. А? А! Хорошо! — обрадовался Морфин и, потянув сестру за собой, бегом побежал к едва заметной вдалеке дороге к деревне. «И всё же, ничего не изменилось. Марволо не сделал ничего для нашего общего счастья, и я… тоже. Я лишь бросила в эту никак не прекращающуюся агонию ещё две жизни.» Меропа, растерянно обернулась на маму, словно чуя какой-то подвох, однако Тацита лишь улыбнулась шире и помахала ей рукой. Девочка едва не споткнулась о крупный камень, после чего, получив очередной нагоняй от брата, отвернулась, начав-таки смотреть под ноги. «Морфин, Меропа. Когда вы вырастите, умоляю, проклинайте своих безответственных родителей, за то, что вам пришлось самим прокладывать дорогу в этой и без того безжалостной жизни. Иначе… вы останетесь такими же отбросами, как и мы.» Тацита смотрела на них, пока силуэты не скрылись в густом тумане. Чем дальше убегали дети, тем более безжизненным становилось всё вокруг Тома. Мир словно разом начал терять звуки, запахи и краски. Вместе с тем, сердце парня колотилось всё сильнее и всё громче. Мысли, пожелания, поведение — бабушка словно прощалась с единственными дорогими ей людьми. Посмотрев на единственное потёртое кольцо, Тацита продолжала улыбаться. И всё же теперь, улыбка стала искренней. Печальной. Отчаянной. «Я не буду извиняться, Марволо. Я поступаю правильно. Интересно, во что же ты превратишься, когда поймёшь, что я покинула тебя? Хватит ли твоей «любви», чтобы последовать за мной в ад?» Лёгкой, почти летящей походкой Тацита направилась в дом. Том, видя, что в отличие от прошлых воспоминаний, это растворяться не спешило, ринулся следом. Собственные ноги казались слизеринцу чугунными, а трава куда более высокой и густой, чем была перед глазами, однако это было неважно. Тацита двигалась куда быстрее него. Когда Том вошёл в небольшой, но чистый и ухоженный дом, то немного растерялся: куда именно пошла бабушка? Осторожно пройдя к спальне, Том замер почти у самого входа. Тацита на носочках вытянулась на краю кровати. Через одну из балок на потолке уже была перекинута петля. «Что же на свете более горькое, чем желчь?» Том не успел закрыть глаза. Или он их закрывал, но воспоминание всё равно не развеялось? Не способный хоть что-то сделать, подросток смотрел на агонию немой ведьмы. Грудную клетку и глотку сдавило от вставшей во рту горечи. К моменту, когда жизнь окончательно покинула Тациту, в голове Тома давно уже звенела тишина, сквозь которую проклёвывалось точно цыплёнок сквозь скорлупу, эхо последних напетых женщиной строк. — М-мама… — раздался тихий, дрожащий голос из-за спины, и Том обернулся едва ли не через силу. — Не… не надо, не смотри… — Том не узнал собственный голос. Конечно, он понимал, что Меропа, в почему-то так и не кончающемся воспоминании, его не слышит, но… это было уже слишком для него самого. Полные ужаса, отрицания, непонимания карие глаза девочки не отрывались от покачивающейся в петле Тациты. Слёз не было. Не было криков.

Лишь тишина, пожравшая одним укусом весь этот дом.

***

Говорят, в глазах человека отражается его душа. Обладая даром провидца, Геллерт Гриндевальд, в целом, был с этим утверждением согласен. Магглы, волшебники, даже Альбус — все они становились одинаково просты и предсказуемы, стоит лишь однажды посмотреть в глаза. По крайней мере, так было до того момента, когда Геллерт увидел глаза мадам Долоховой четырнадцать лет назад. Он без проблем использовал на ней легилименцию, её мысли и воспоминания были для волшебника открытой книгой. Но не её будущее. Всё, что видел Геллерт, пытаясь предсказать будущее Майи Долоховой — глухая темнота. В первую их встречу это можно было счесть случайностью, стечением обстоятельств. Сейчас Геллерт отчётливо чувствовал — это закономерность. И, учитывая его непонятного происхождения и вида проклятье, закономерность весьма давящая. У Геллерта было много полезных волшебников, чьим талантам он всегда находил самое подходящее применение. В конце концов, умереть в нужное время и в нужном месте, умереть вместо более весомой фигуры в этой партии — тоже крайне важная миссия. Антонин Долохов, не смотря на возраст, всё же относился к фигурам, которые стоило поберечь, в силу имеющихся перспектив применения: превосходная ищейка, не раз и не два находившей Гриндевальду именно то и именно тех, кто был нужен тёмному волшебнику. Без лишних вопросов, без требований, без необходимости отряжать помощников или контролировать. Гриндевальд даже немного сожалел, что в тот год прибыл в Лондон на две недели позже, чем мать Антонина убила-таки того маггла. Сейчас у него были бы три безусловно преданные фигуры. Антонин пропал во время поиска следов оставшихся даров смерти, и в последнюю их встречу сказал что нашёл сведенья, что возможно выведут на хоть какие-то зацепки. Тогда же Гриндевальду было видение: равнина, развороченное поле, мальчишка, отчаянно трясущий Антонина. И в конце свист. Конечно, Геллерт просил его быть осторожнее и по возможности избежать мест, похожих на то, что было в ведении, но эффекта предостережение, по-видимому не возымело. В таком случае, кончина его была весьма обидной. Или. Он, узнав нечто важное, решился предать Гриндевальда, несмотря на всё своё презрение и обиду на магглов и всех за них рьяно переживающих. Тогда, вполне возможно, что так совпавшие по времени события на самом деле не случайны и имеют прямую взаимосвязь. Всё началось с дурного предчувствия, фоном маячившего в подсознании с самого вечера на прошлой неделе. Тем не менее, не увидев ничего сулящего неприятности в будущем, Геллерт не придал беспочвенной тревоге значения. Той же ночью, ближе к рассвету, тёмного волшебника сморило в сон. Хотя, пожалуй, правильнее будет сказать в кошмар. В сумерках Геллерт брёл по улицам Сегеда, не различая ни лиц прохожих, ни дороги по которой он шёл, и лишь уперевшись носками сапог в нижнюю ступеньку невысокого крыльца волшебник понял, что ноги принесли его к отчему дому. Ступенька, другая, третья. Тяжёлая дверь из соснового массива по-прежнему хранила едва заметные глазу царапины, сделанные от скуки. Стоило Гриндевальду сделать шаг через высокий порог, как доски обернулись травой, стены — бесконечными рядами деревьев, а потолок, тщательно выбеленный и разрисованный детскими руками Джанни, Имруса, Леско, Норы и Гельмута, уступил место густым, почти полностью скрывающим небо кронам, в каждой из которых можно было разглядеть ведьмино гнездо. Словно не заметив перемены, Геллерт продолжил идти, доверившись ногам. Сумерки уже обращались ночью. Между деревьями всё чаще стали виднеться кресты и могильные камни, да только вот имена на каком ни посмотри потёрты: где-то практически нечитаемы, а где-то всё ещё узнаваемы. Скользя почти лишённым интереса взглядом по надписям, Геллерт чувствовал лишь то, как плотнее смыкается вокруг него душный жаркий воздух болотистой местности. Довольно скоро захотелось пить, а могилы, словно выложенные вдоль незримой дороги, всё не кончались и имена на них всё чаще откликались в памяти тёмного волшебника. Х#йке ###c × Ми#а Ха##рих × ##на Вай# × Зол##н Бат## × И##ак Юнг# × Мил# #ккер × Но## Кр##зе × Зиг###д Ге####р × Ла#р Б#хма##р × К#рл Лак#ер × Г#нте# Ма#ч × Лю##иг #анч × Исид#р Ю##е × Ид# Ф##йшер × С#ен Ак##р × Й#хан #е##не# × С#баст#ян Кн##лер × Гил###т Б#ум####нер × М##та А#кер × #дм##д Ф####е# × Ге#ри Бэг##т × Х##сль Бек#ер × Ав##ам Ку###цевич × Г#етта Ш##льман × Ч##льз ###ер × К#рл А#лер × Уль#их Б###ер × Юрг#н Эберх###т × #е###ер Г###бе# × Ма##я Дре#днер × В#льф##нг Б#рг#р × ##тильда Эм##р -Л#к### × Ар##на Д####дор × Леон## Гри####альд × Тил# Штей##ан × ##ольф Хоф##йс### × #ил##п Ку##ман × Эм## ##ум Ге##ор × В##ес#а Г#инд#####д × Ха#ко ###ман × Ю##ус Ха#дрих × Гилбе#т ###нд###льд … Шелест ветвей всё больше напоминал перешёптывания. Испуганные. Радостные. Осуждающие. Предостерегающие. Но если бы только Геллерту было до них дело. Что ещё важного ему могли сказать мёртвые? Однако, среди шёпота всё отчётливее стал слышаться зацикленный напев.

«Нарцисс, гиацинт и лилия с розой. Рябчик, ирис, тюльпан, колокольчик. Василёк, розмарин, лаванда с душицей, фиалка, вероника… ну где же ты, мой цветочек?»

Секундный, малодушный страх тут же был подавлен воодушевлением, предавшим сил. Пусть с каждым шагом ноги словно тонули в земле. Пусть с каждым вздохом жажда крепче сжимала горло. Если был хоть малейший шанс на встречу с той, чьи дары он стремился заполучить, Геллерту не важны никакие препятствия на пути.

«Нарцисс, гиацинт и лилия с розой. Рябчик, ирис, тюльпан, колокольчик… Ах, вот ты где, мой цветочек»

На высоком надгробном камне, с выцарапанным почти во всю плиту символом даров Смерти, сидела женщина с чашей в руках, одетая в одно только ночное платье. Вокруг неё медленно кружили в самых замысловатых фигурах десятки маленьких синих огней. Длинные чёрные кудри, почти растворившиеся на фоне леса, обрамляли неестественно бледное в холодном синем свете лицо с горбатым носом, а маленькие зелёные глаза отсвечивали, подобно кошачьим. И на мгновение показалось Геллерту, что эти глаза он уже где-то видел… — Выпей, — протянула она одной рукой чашу. — И обретёшь то, в чём нуждаешься, но чего не ожидаешь. Откажись, и останься подле меня навеки самым могущественным чародеем, незабвенным символом собственной идеи. Тернистый путь, борьба за собственную идею или смерть на пике могущества. Выбор был очевиден. Геллерт, подойдя, принял чашу обеими руками, не сводя взгляда с её золотого сияния. В нос почти сразу ударил пряный запах перца и крепкого алкоголя. Волшебник прикрыл глаза и, в считанные секунды собравшись с духом, поднёс чашу к губам. Что бы это ни было, Геллерт выпьет. Ради общего блага. Первый же глоток заставил волшебника опустить чашу. Нужно дышать, но даже вздох сделать больно. Жгло. То, что было в чаше нещадно жгло и рот, и губы, и горло, едва ли не до рвотного рефлекса. Из глаз покатились сами собой слёзы, а нос мгновенно заложило. Перец. Проклятый жгучий перец. Сколько же его было в настойке?! — Сначала это называлось «долгих лет жизни, за здравие», а вот конец уже звучал, как похоронное пение, — ехидно рассмеялась женщина, сверкая зелёными глазами. Лишь на миг подняв взгляд, Геллерт не заметил, как из глубины чаши показалась змеиная голова. В следующую же секунду гадюка бросилась вперёд, намертво вцепившись в горло тёмного волшебника и… Гриндевальд проснулся в холодном поту. Он сразу понял — то был далеко не обычный сон. Отдышавшись и приведя мысли в порядок, волшебник уже было хотел позвать, с помощью заклинания, Гельмута с докладом о нынешнем положении, однако за взмахом бузинной палочки последовало лишь сиплое: — Бее-е-е! С того самого дня он не мог сказать буквально ничего — каждый раз вместо слов вырывалось лишь противное козлиное блеянье! По-началу, Гриндевальд пребывал в шоке. Затем разозлился и попробовал снять проклятье, однако, когда десяток лучших ритуалистов Европы провалились перед совершенно непонятным колдовством, Геллерт впервые за долгие годы, пусть и на минуту, но испытал ужас. Это было сродни смерти. Огромный пласт заклинаний, годы ораторской практики… всё псу под хвост за одну ночь. Геллерт остался едва ли не беспомощным в самый разгар развязанной собственными руками войны. Он, как лидер уже давно не маленького волшебного движения просто не мог молчать всю оставшуюся жизнь! И уж тем более блеять! Тут на ум приходил единственный человек, способный ТАК подгадить величайшему тёмному волшебнику. Альбус. Сволочь. Дамблдор. Изначально, Геллерт хотел лишь убедиться, что Антонин Долохов мёртв и уже не выдаст заклятому другу никаких сведений. Он даже не планировал входить в дом, однако, признаться, удивился, когда Гельмут передал слова этой женщины. Так пригласить его на разговор было… весьма смело. Безрассудно, но смело. А ещё означало, что люди Гельмута так ничего и не нашли. Подбирая наиболее правдоподобную в нынешней ситуации версию, Гриндевальд, проходя по гостинной, невольно зацепился взглядом за камин, над которым висели три весьма занятного вида маски, источавшие едва уловимую могильную ауру. Не азиатские. Не африканские. На маски индейцев тоже не похожи, скорее… В эту самую секунду последняя деталь пазла с щелчком встала на своё место. Геллерт Гриндевальд уже видел такие маски. На острове Гаити, у вершины горы Дуарте, жил печально известный клан колдунов, обращающийся с магией через посредничество лоа. Министерство магии США ещё в начале прошлого века объявило награду за их поимку и передачу в руки «правосудия». Гриндевальд был убеждён, что их всех уже истребили, ведь десяток таких масок хранился в архивах министерства, очевидно, как трофеи. Только вот и Антонин бывал на том самом острове. Маски над камином определённо созданы рукой волшебника, и судя по могильной ауре олицетворяют Барона Самеди, Маман Бриджит и Геде Нибо, лоа, напрямую связанных со смертью. Из них троих, лишь супруга барона связана с козлами, а если вспомнить насколько жёг алкоголь в чаше… Могла ли убитая горем мать прибегнуть с договору с лоа, что держит в своих руках ключи от каждого кладбища? И мог бы Альбус подать столь безжалостную идею? После смерти Криденса… Геллерт уже не был столь уверен в непоколебимости принципов бывшего возлюбленного. — Герр Гриндевальд, давно не виделись, — нарочито вежливо улыбнулась миссис Долохова. — Слышала, в дом в Ислингтоне угадила бомба во время налёта, надеюсь, вы не пострадали? Он смотрел в карие глаза словно надсмехающейся ведьмы, едва ли не закипая от вновь накатившего гнева. Да тут ни провидцем ни легилиментом быть не нужно, всё же очевидно! Она даже не пыталась скрыть свои воспоминания, едва ли не издевательски надсмехаясь. Это раздражало. Невероятно раздражало. Карманная собачка, тявкающая в чаще леса на волка. Даже не смешно. — Мельница трещит, а муки не видно, да? — Вдруг спросила, совершенно не меняясь ни в лице, ни в тоне. Геллерт мгновенно насторожился. Не могла же она настолько освоить легилименцию, и колдовать-то толком не умея? Или… снова дело рук Альбуса? Но тогда как, откуда ему известно, что Геллерт не видит её будущее? Он не может этого знать, даже учитывая его природный талант. — О, извините. Вы напомнили мне сыновей. — Мгновение. Всего на мгновение в мыслях женщины промелькнули два неподвижно лежащих в гостинной тела. — У них тоже всё на лицах раньше написано было, стоило лишь научиться правильно читать. Карие глаза горели тихим синем пламенем. Гриндевальд на мгновение сжал кулак, снимая лишнее напряжение. Теряет он хватку, нещадно теряет. Это проклятье всего за какую-то неделю выпило из него немалую долю нервов. Насколько же страшную цену согласилась заплатить эта женщина?

***

Том сплёвывал на годами не мытый пол горькую слюну, интуитивно немного надавливая на шею и грудную клетку, однако всё равно чувствуя, как глотку словно перекрыло комом желчи. Сальный, плесневелый запах, стоявший в комнате, улучшению ситуации не способствовал, как и вольготно гуляющие по плоскостям тараканы. Глаз невольно зацепился за скрюченную мумию крысы у самой ножки кровати. Ещё немного, и его точно вырвет. Одно дело видеть труп совершенно незнакомого человека. Совершенно другое, пронаблюдав, пусть и всего пять минут, за чьей-то жизнью с самого раннего детства, смотреть на то, как человек этот умирает. Не тихо. Не спокойно. Не в своё время. Стараясь дышать медленно и глубоко, Том выпрямился, прикрыв глаза. Ответы на вопросы больше искать не хотелось. Дверь лачуги, скрытая стеной от взгляда юного волшебника, с грохотом распахнулась. В дом ввалилась едва стоящая на ногах туша, хватавшаяся за всё, что только попадало ему под руку. Грохот из большой комнаты, представлявшей собой помесь кухни столовой и гостинной, был точно ушат холодной воды для Томми. Вот почему трава по дороге к лачуге ощущалась куда более густой…

***

Ветви грушевого дерева качались на ветру, шелестя многочисленными зелёными листьями над головами тех, кто расположился под ними в июньский предрассветный час. Трое мужчин сидели на лавочках за старым деревянным столом, что даже не был накрыт скатертью, и наблюдали друг за другом. Альбус рассматривал сидящего напротив мужчину, чья настороженность в отношении незваного гостя, во внешнем проявлении больше походила на едва скрываемый гнев, а привычка хмуриться во время раздумий лишь утяжеляла и без того неприветливый взгляд. — Я понимаю Ваши опасения и ваши Ваши чувства, но здесь Вы ничем не можете помочь, — спокойно увещевал Альбус. — Страна оккупирована, Министерство Магии вместе с авроратом перешли на сторону Гриндевальда, Ваш дом, не смотря на все приложенные к его защите усилия, лежит в руинах. Вас ищут. Взяв короткую паузу, во время которой так и не услышал возражений, профессор продолжил. — Сколько ещё Вы планируете скрываться в лесах и болотах? Год? Два? Десять? А если эта война, попирающая все мыслимые законы, будет длиться десятилетия? — А Вы, значит, — с усмешкой фыркнул мужчина. — Здесь самый ярый борец за законы, мир и всенародную дружбу, верно понимаю? Позвольте нескромный вопрос, Альбус, где же Вы тогда, мать вашу, были всё это время? Или, хотите сказать, не Вам в Бутане, на глазах тысяч волшебников поклонился цилинь? Хотите сказать, что не знали, какова суть Геллерта Гриндевальда? Не врите хотя бы себе, Альбус, вы сознательно бездействовали. Либо вы клинический идиот, искренне верящий, что погрозив пальцем отпетому террористу вы остановите его от подрыва уже заложенной бомбы, либо — точно такой же преступник, прикрывающий собственную выгоду и собственный интерес ничерта не работающими законами, составленными хер знает кем и хер знает когда! И как по-мне, для идиота вы слишком уж складно чирикаете свои песенки о счастливом и беззаботном «завтра». Думаете, я поверю хоть одному вашему слову? — Вы не обязаны мне верить, — голос его был по-прежнему твёрд и спокоен. — Сомневайтесь в моих мотивах, оспаривайте решения, предлагайте иной взгляд… — Общаетесь на языке реверсивной психологии? Сарказм у Вас и то лучше выходит, ей Богу. — Отнюдь. Майкью, сейчас я искренен. Я не жду, что Вы слепо доверитесь мне и будете беспрекословно выполнять сомнительные поручения. Я… и правда слишком долгое время бездействовал. Преступно долгое время… — Ох, великий Мерлин, держи меня, а то не ровен час расплачусь от радости и умиления! — … но разве Вы не повторяете мою ошибку, прячась от ответственности? — Извините?! — Маман с профессором прокляли Гриндевальда чуть больше недели назад. — Невесело сказал Антонин, а Альбус внимательно наблюдал за ошарашенными зелёными глазами сербского волшебника. — Ебем ти крв… — одними губами выругался Григорович. — В этот же промежуток времени резко возросла активность его прихвостней, произошло порядка сорока нападений, более сотни незаконных арестов, массовые чистки. Геллерт рвёт и мечет в поисках способа снять проклятье. Понимаете, к чему я клоню? Я Пришёл к вам не просить предать свой народ и свою родину, Майкью. Я здесь чтобы предостеречь от ошибки, которую сам совершил много лет назад, и которую не могу исправить по сей день. Достав из кармана сложенный в несколько слоёв листок, Альбус развернул его на столе перед мастером. — Олливандеры рассказали лишь то, что и так известно, однако, думается мне, Вы знаете куда больше об этой вещи, мастер Григорович. Где именно вы её нашли пятнадцать лет назад?