Завоевать ветер

Вёрджилу Меритту стоило появиться в городе всего один раз, чтобы всё стремительно покатилось наперекосяк. Атланта больше не устраивала мероприятий, где люди столь разных полномочий могли пересечься, но Скарлетт не могла не вспоминать эту ненавистную высушенную рожу при каждой странности, ход которых отныне не думал замедляться и лишь набирал обороты. Начало легло на следующее же утро после их с Вёрджилом встречи на балу в поддержку раненых конфедератов. Шаника побеспокоила Скарлетт за завтраком, извиняясь, и тихо сообщила, что какой-то незнакомый мужчина приставал к неграм во дворе. — Разговаривал через забор с Иешуа, пока он чистил ковёр, странный какой-то, — доложила вполголоса она, зачем-то проверяя, чтобы никто не подслушивал. — Я подошла спросить, не позвать ли госпожу, и только заметила, как он сунул ему монетку и был таков. Меня не видел — видимо, просто закончил разговор в тот момент, когда я подоспела. Я спросила у Иешуа, что мистеру было угодно — он заявил, что просто подсказал дорогу, но кто же у домашних нигеров спрашивает про городские улицы? — Угу. Зачем ты мне это рассказываешь? — пожала плечами Скарлетт и сразу торопливо сунула в рот идеально приготовленную куриную грудку с подушки из дикого риса. Голод стал неукротимым с того момента, как в её жизни появилось существо, которое нужно было кормить из собственного тела, а неправильно сросшаяся нога ныла по поводу и без. Дурное настроение госпожи по утрам стало привычным для слуг, и Шаника не обиделась на резкость. К тому же, вечерами после танцев, слегка захмелевшая от шампанского и не вышедшая из роли всеобщей любимицы, Скарлетт становилась самим очарованием, искупавшим утренние вспышки то лаской, то небольшими чаевыми. — Иешуа не передавал Вам никакое послание? — подчёркнуто вежливо поинтересовалась служанка. — Или, может, Вы ждали кого-то в гости? — Нет, — промокнула губы салфеткой Скарлетт, чтобы сок из грудки не потёк по подбородку. — Что за допрос? Шаника покорно склонила голову, не отрывая, тем не менее, спокойного и выдержанного взгляда от недовольных глаз госпожи: — Мистер Батлер велел мне оберегать Вас. Я предупреждаю обо всём подозрительном, что вижу. — Замечательно, — рыкнула Скарлетт, толчком руками в край стола шумно отодвигаясь от него на стуле, перехватила качнувшуюся от ножки трость и встала. — Моя ближайшая прислуга из толковейших — на самом деле шпионка от моего мужа, которая докладывает ему о каждом моём шаге. У меня даже аппетит пропал. — Мистер Батлер велел мне не присматривать за Вами, — гипнотически замедлившийся тон голоса негритянки чуть было не остудил пыл девушки, но та усилием воли сдвинула вскинувшиеся было брови обратно, — а оберегать. Он не приказал мне контролировать, чем Вы занимаетесь в его отсутствие. Он приказал мне контролировать, чтобы Вы были при этом в порядке. Скарлетт несколько секунд смотрела в невозмутимые карие радужки посреди ослепительных на фоне шоколадной кожи белков. Шаника знала о её грехах. Если она и брала с собой служанку на мероприятия, то туповатую и нерасторопную Присси, которую легко одурачить и сослать подальше в нужный момент, но Шаника тоже была чёрной. А чёрные каким-то образом знают всё. Недобрая мысль о том, думал ли таким же образом тот странный мужчина, отблагодаривший Иешуа монеткой за некий совет, заставила Скарлетт нервно сглотнуть. Но проглотить свою гордость она уже не могла, а потому, сохранив надменный вид, вскинула подбородок, оставила Шанику без ответа или наказания и вышла из столовой, раздражённо отстукивая тростью. Негритянка посмотрела на остатки еды, громко вздохнула и пробормотала себе под нос: — Что же поделаешь, надо сходить за девчонкой, чтобы убрала со стола. Она неторопливо прошла за дверь для слуг, медленно, но отчётливо захлопнула её за собой и остановилась. Стоя спиной, она без тени превосходства чёрных уловок над высокомерным белым умом прислушалась к тому, как воровато и торопливо возвращается чечётка трости, слегка звенит вилка о край забираемой с собой тарелки, а затем трёхтактная дробь шагов ещё стремительнее удаляется туда, откуда вернулась. Не существует таких вещей, которые заставили бы аппетит Скарлетт Батлер пропасть.

***

Скарлетт подошла к возвращению в свет со всей ответственностью, какой требовало от неё самолюбие. Она могла часами сидеть перед зеркалом, репетируя одну лишь улыбку, чтобы безупречно очаровывать что мужчин, что женщин. Она вслушивалась в переливы своего смеха и контролировала, чтобы он всегда звучал как серебряный колокольчик — впрочем, здесь её опасения оказались напрасными, ибо никто в Атланте не мог рассмешить её так, чтобы хохот утратил всякое сходство с человеческим, а из носа полился коньяк. Перед каждым мероприятием она продумывала темы для разговоров, размышляла, кого из негласных соперниц сегодня уколоть шпилькой, а кого одарить внезапной благосклонностью, поражая поклонников кротостью сердца и великодушием. Скарлетт знала, что ей вслед сворачивают шеи все мужчины моложе девяноста лет и была в этом абсолютно права. После лет изоляции в качестве калечного гадкого утёнка она пила человеческое внимание бочками, пока что не разбираясь в природе его происхождения и потому не привередничая, и не могла остановиться, пьянея, как опиумная наркоманка, и с новым разом требуя всё больших доз. И вдруг впервые за всю историю социальной активности все подготовки пошли в молоко. Скарлетт впорхнула в празднично украшенную ратушу признанной королевой бала и успела лишь обменяться заготовленными щебечущими приветствиями с только и ждавшими её кавалерами, прежде чем авторитетные и деловитые матроны перехватили её на полуслове и разухабисто-ласково, но непреклонно утянули к своим скучным торговым палаткам и сонно квохчущим беседкам. — Посиди с нами сегодня, золотко, — раздражающе похлопала Скарлетт по тыльной стороне ладони миссис Элсинг, и трость от длиннейшего и мучительного «сегодня» с такой силой оттолкнулась от пола, что едва не расколола плитку. — Нам так давно не удавалось просто перемолвиться с тобой с глазу на глаз. — Миссис Элсинг, — похвально переплавила злобу в обеспокоенность девушка, — но я ещё на прошлой ярмарке пообещала господам… — Ах, они, конечно же, поймут, — заверила миссис Элсинг, заводя ту в тоскливую изоляцию принесённого специально для мероприятия навеса. Скарлетт задержала дыхание, действительно боясь, что сейчас ей в нос ударит застоялый запах старух и попусту загубленных надежд. — У такой деятельной юной леди, как ты, милая, в наши дни всегда будет дел невпроворот. Две тучные дамы с улыбками раздвинулись, трамбуя свои тела по сторонам, чтобы дать Скарлетт клочок места на плоской подушке дивана между ними. Та выдала самую любезную улыбку, опускаясь туда так медленно и неохотно, что не хватало только сопротивляющегося скрипа суставов. Мелани уже была там, оказавшись сидящей напротив неё; она с улыбкой протянула подруге крохотную подушечку под расшитие: — Держи свои иглу и нить, дорогая. Фэнни придумала делать флаг Конфедерации из стекляруса, получается очень красиво! «Действительно, впечатляющее достижение для Фэнни, которая только и умеет, что разговаривать о материи на платья и о том, какими возмужавшими и красивыми вернутся с войны их мужчины», — кипела Скарлетт. Она удерживала на лице отточенное благодушное выражение, но игла её так и мелькала по ночному колпаку, несмотря на то, что глаза жадно косились на оставшихся вдалеке на свободном от торговых палаток пространстве кавалеров. Они не озирались в поисках её. Они совершенно спокойно и, казалось, с тем же удовольствием сосредоточились на других молодых чаровницах, зубами и ногтями вцепившихся в долгожданное отсутствие конкуренции со Скарлетт! Она смотрела, будто умея читать по губам на расстоянии, как все её комплименты уходят этим бестолковым курицам, так же, как голодный смотрел бы на драку едой, и едва не начинала кусать губы от лихорадочного высчитывания: либо поскорее закончить с помощью старым кошкам, либо выдумать что-нибудь, что заставит их самих с радостью её отпустить, вот только что… — Как здоровье малютки Чарльза? — Скарлетт инстинктивно поняла, что обращаются к ней, как всегда ловила любое внимание, и перевела взгляд на доброе лицо одной из матрон. В первую секунду она озадаченно сморщила лоб, недоумевая: «Что, Чарльз? Он же умер ещё до начала войны, причём тут… ах, Господи, она про моего сына!». Чарльзу Гамильтону вполне подошёл бы эпитет «малютка, о здоровье которого стоит беспокоиться»; Скарлетт не виновата в этой путанице. — Замечательно, — скомкано ответила она и добавила подвернувшееся из памяти: — Я понимаю, что для каждой женщины именно её ребёнок — самый лучший и умный, но Чарли развивается на диво быстро. — Ах, какая прелесть! — восторженно схлопнула ладони и пальцы у плоской груди миссис Элсинг. — Неужели уже переворачивается? «А чего бы ему не переворачиваться?» — рассудила Скарлетт после безуспешной попытки вспомнить хотя бы возраст своего ребёнка быстрее, чем за пару секунд, и радостно улыбнулась: — Да, он у меня такой ловкий! Мелани же, счастливо возившаяся с Чарльзом при любой возможности, удивлённо посмотрела на подругу со сконфуженно замершими в полуулыбке губами, но ничего не сказала, а потому и сама Скарлетт не поняла, что это значило. «Пять месяцев, — наконец вспомнила она с облегчением, будто дотянувшись до зудевшей лопатки. — Чарльзу пять месяцев. Слава Богу, скоро должен вернуться Ретт… — она коротко недовольно прищурилась и придала лицу более холодное выражение. — Придётся снова засесть дома и сделать вид примерной жёнушки. И ему, как пить дать, не понравится, что я с трудом вспоминаю, как зовут нашего ребёнка. Он выест мне мозг. Надо бы выделить время и убедиться, что это маленькое недоразумение узнаёт меня хотя бы как свою еду». Вновь неохотно сосредоточившись на происходящем, Скарлетт с лёгким прикосновением стыда поняла, что Мелани, похоже, всё время, пока она витала в облаках, отстаивала её честь, и завершалась её нежная восторженная речь так: — Я бы ни за что не справилась, как моя любимая Скарлетт, и ухаживать за младенцем, и вести такое большое хозяйство, и собирать средства для наших героев в серых мундирах. Мне страшно представить, как мало она спит, заботясь обо всех, за кого несёт ответственность. Щёки и кончики ушей запылали практически до боли. Знала бы Мелани, что та, кого она сейчас так защищает и отстаивает, тайно остаётся до утра на всех балах и танцах, легальных или подпольных, а затем бегло проверяет сыроварню и винодельню и бежит отсыпаться на протяжении всего дня, если нет необходимости прервать сон на помощь в госпитале! Скарлетт едва не уколола себе палец иглой в задрожавшей руке, сбивчиво возразив: — Ты меня переоцениваешь, Мелли. С тех пор, как уехал мистер Батлер, я решительно с ног валюсь. Скарлетт редко правильно понимала людей. Можно сказать, она практически не умела читать их истинные помыслы и рвения. Однако этот момент оказался настолько оглушительно-очевиден, что даже такая нечувствительная к чужим душевным движениям особа не смогла пропустить его смысл. Момент, когда все дамы синхронно сдвинулись немного вперёд на своих местах, затаив дыхание и жадно, как когтями по добыче, перебрав пальцами по рукоделию. Даже Мелани сбилась с ритма дыхания резким крохотным вдохом и взволнованно вдохнула. Не ожидая, Скарлетт затронула ровно ту тему, какой они ждали полвечера, и тем самым сделала им лучший подарок на сегодня. Стрельнув взглядом по сторонам, она вся внутренне подобралась, инстинктивно готовясь обороняться. — Ты его перехваливаешь, малышка, — авторитетно пробасила миссис Мэрриуэзер. — Тебе кажется, будто он снимал с тебя часть забот, но до того, как он уехал, на тебе не лежало столько обязанностей, сколько теперь. Жизнь была легче не потому, что твой муж находился рядом, а потому, что ты ещё не отдавала себя Правому Делу. — Вы ошибаетесь, — та тщательно спрятала злорадство. Она не могла разобрать, вступает в конфронтацию ради защиты Ретта или всего лишь в пику захватившей власть старухе. — Мистер Батлер неоценимо помогал мне с Чарльзом. Он практически не спускал его с рук. Дамы, не скрываясь, ошарашенно переглянулись. Кто-то сконфуженно прочистил горло. Лишь Мелани улыбалась, ласково щуря уголки глаз. — Это обычное дело для мужчин, — невозмутимо отмахнулась миссис Мэрриуэзер. — Они разум теряют со своими первенцами-мальчишками, но только дай Бог в первый месяц. Не удивляйся и не расстраивайся, если по возвращении мистер Батлер и взглядом не удостоит вашего сынишку и сразу сосредоточит всё внимание на тебе. «Да я бы Бога постом отблагодарила, если бы он так сделал, — несдержанно подумала Скарлетт. — Просто… зачем его внимание бесформенной стопке складок, которая даже не может понять, что происходит?». Вместо этого она беззаботно улыбнулась и, ловким движением завязав узел на изнанке строчки, не без гордости парировала: — Я бы не отнесла своего мужа к обычным мужчинам, миссис Мэрриуэзер. — И что же, — подняла брови миссис Фонтейн, — ты довольна этим? Скарлетт замялась, судорожно блуждая взглядом по лицам — выжидающим, внимающим, судящим. Она окончательно смешалась и уткнулась в ночной колпак, растягивая его и проверяя ряды стекляруса на ровность. «Они что-то подозревают, только что? Я в любом случае не могу потерять их расположение. Я потеряю всего один вечер на то, чтобы умаслить этих длинноносых гарпий, но зато во все последующие они будут брать меня под своё крылышко и ничего не рассказывать ни маме, ни Ретту», — решила она и вскинула на кумушек по-оленьи кроткий из-за пушистых ресниц взгляд зелёных глаз: — Разве смеет жена судить своего мужа? Он выполняет всё, что ожидается от главы семейства и отца своего наследника, наш дом полон слуг и благ, и всё это — благодаря его отваге и героизму, когда он прорывает блокаду и связывает Юг с остальным торговым миром. Он… может казаться грубым и бесцеремонным, но всё же… если бы вы узнали его получше, вы бы поняли, что у него золотое сердце для каждого, кто сумеет его разглядеть. Кровь остановила ток в теле Скарлетт, пока та вместе со всеми всматривалась в лицо миссис Мэрриуэзер, раздумывавшей над краткой речью. Она спрятала торжество внутри и сдержала облегчённый вздох, когда уважаемая матрона кивнула, расплывшись в выражении щемящего сочувствия, и на лицах переглядывавшихся друг с друга на неё дам отразилось то же самое, но маска смирения и затаённой грусти едва не треснула раздражением, когда она увидела, что лицо Мелани, на удивление, совсем другое. Подруга смотрела ей в глаза, недоумевая на грани осуждения. Скарлетт практически злилась из-за того, что не могла понять причины этого, но облегчение от успешности манёвра было сильнее. Остаток вечера прошёл в отвлечённой болтовне на разные темы. Но каждый раз, когда ей не приходилось старательно сдерживать зевоту, девушка ощущала мерзкое прикосновение любопытных взглядов, подозрительно похожих на те, что пытались забраться ей под платье от некоторых мужчин. Когда все начали расходиться, Скарлетт одна из первых выбралась из духоты старушечьего рукодельного навеса и тоскливо оглядела зал. Торговля утратила бойкость, прилавки сворачивались, патриотизм засыпал, и люди оставались в ратуше поговорить, потанцевать и пофлиртовать украдкой. Широкий сонм её законных кавалеров стервятниками растащили по углам другие барышни, только и ждавшие одного вечера без чрезмерно кокетливого и бесстыжего зеленоглазого суккуба, и у Скарлетт даже не получилось мысленно соединить поклонников одной линией — настолько они рассредоточились и увлеклись кем-нибудь ещё. Она была практически уверена: стоило ей подать голос, засмеяться и начать приветливо расточать комплименты, как её серые завистливые эрзацы оказались бы тут же забыты, а вокруг неё шмелями закружились бы пылкие, деловитые, важные и забавные мальчики… Но ей вдруг перестало этого хотеться даже при том, что она не была, в общем-то, обижена на них за предательство. Скарлетт поражённо нашла в своей душе невесть откуда взявшееся безразличие к так крепко полюбившимся забавам. «Поеду домой», — опустошённо подумала она и лишь мягко придержала Мелани за локоть у дороги, когда они собрались расходиться по своим экипажам. Подруга тут же отзывчиво накрыла её ладонь своими, любяще заглядывая в глаза. — Что это было сегодня? — зашептала Скарлетт, склонившись на уровень её росточка. — Почему все вдруг захотели узнать поближе мою семью? — Ты — наша соратница, Скарлетт, и капитан Батлер тоже… — Нет, Мелс, — слегка тряхнула та её ладони своей рукой. — Это всё мне наплетёт любая из них. Мне нужна правда. Что происходит на самом деле? К жадному удовольствию Скарлетт, щёки Мелани заалели, и она спотыкливо опустила взгляд. — Ну же? — Про мистера Батлера ходят… разные слухи, — пролепетала она едва слышно. — Про мистера Батлера и… и тебя. — Что за слухи? Мне так и вытягивать из тебя по слову? Румянец Мелани превратился из акварельных мазков в буйно пылающий малинник. Она замотала головой, потянув руки на себя так, словно пыталась вырвать их из ладони Скарлетт, но её никто и не держал: — Ох, нет, я не могу этого произнести! Это… это вообще никто не может произнести, всё рассказывается полунамёками, но тогда, у церкви… я знаю, что это правда! И у меня не хватает духу тебя защитить, когда это правда! Но… Скарлетт, почему ты сама себя не защитила? — наполненные слезами наивные глаза поднялись на неё с укором, достигшим сердца, вопреки ощетиненному настрою. — От чего? — Все считают, что Ретт Батлер… — Мелани зажмурилась до треска в голове и прошептала по слогам: — Пользуется тобой… Скарлетт опечаленно опустила уголки губ вниз, и её рука бессильно выскользнула из ладоней Мелани. Та запоздало перебрала пальцами в воздухе, словно пытаясь ухватить и удержать. — Возможно, они и правы, Мелли, — приглушённо рассудила Скарлетт, отводя взгляд в сторону ожидавшей её двуколки. — Возможно, они и правы. Мелани покраснела в очередной раз, прижав кулачок в плотной перчатке ко рту: — О… Скарлетт… Если… если ты больше не сможешь держаться… Обратись ко мне! Мы обязательно тебя защитим! Скарлетт скомкано и непонятно улыбнулась подруге, позволила робко поцеловать себя в обе щеки и с помощью чернокожего кучера взобралась на повозку.

***

Ни один из последующих дней не прошёл без того, чтобы кто-нибудь из кумушек окольными путями не подвёл разговор к чему-то загадочному и ужасающему, что может происходить между ней и Реттом. Однажды Скарлетт вышла из себя и потребовала прямо назвать вещь, которая так всех интересует; её ровесница, которую она всегда почитала за разумнейшую из остальных благодаря северному происхождению (наделявшему девушку вопиющей нечувствительностью к этикету по мнению всех и избавлявшему от тягомотной обязанности исполнять бессмысленные социальные пляски по мнению Скарлетт), тут же покраснела, как какая-нибудь Мелани, и спешно покинула дом. Это оказалось достаточной странностью, чтобы начать внимательнее осматриваться по сторонам, и вскоре после этого она своими глазами убедилась в том, что Шаника беспокоила её не понапрасну. Стоя около окна и пытаясь взбодриться перед волонтёрством в госпитале чашкой сладкого кофе с молоком, Скарлетт замерла с прижатым к губам фарфором и смотрела, как неизвестный немолодой человек с редкими прядями чёрных волос растягивает свои упрямые жёсткие губы в доброжелательной улыбке, ласково расспрашивая о чём-то негритянку в длинном сером переднике с прижатым к широкому бедру пустым тазом. Он говорил с ней пару минут, погрузивших Скарлетт в состояние зачарованного ступора, а затем протянул руку через забор, и между кое-как согнувшихся пальцев блеснула монетка. «Тридцать серебряников», — обожгла мозг суеверно-пророческая мысль. Скарлетт почти бросила чашку с блюдцем на подоконник, чудом не разбив, но расплескав остатки кофе, и всеми словами прокляла свою сломанную ногу, не позволявшую ей быстро выйти из комнаты, пробежать через коридор и преодолеть лестницы и повороты в пути к пристройке для рабов. Она ворвалась на кухню и полубезумным взглядом охватила широконосые толстогубые лица — совершенно одинаковые, что у мужчин, что у женщин, как если бы пыталась на морду отличить одну чёрную собаку от другой. — Кто сейчас разговаривал с незнакомцем у забора? — требовательно и грозно спросила Скарлетт, но негры только испугались, поджав локти ближе к телу и крепче впившись в предметы в руках, словно были готовы пустить их в ход, стоило хозяйке броситься на них с побоями в её странном состоянии. — Кто из девушек говорил с белым господином на улице? Одинаковые серые передники взволнованно колыхались от дыхания и переминания с босой ноги на ногу. Глаза со слепящими белками уставились в доски на полу. — Никто из вас не смотрел в окна? — презрительно осведомилась Скарлетт, кривя рот. — Никто не следит за тем, что происходит в вашем доме? Она моргнула, более трезвым взглядом снова охватив замершие перед ней фигуры. Этот дом был им домом так же, как ей. Их пригнали сюда незадолго до неё и велели работать так же, как ей — жить. Скарлетт поджала нижнюю губу от того, как мучительно и пронзительно ей захотелось в Тару в ту самую минуту, когда она осознала, что никого знакомого, родного и верного здесь нет. — Мы — кухонные слуги, госпожа, — робко подала низкий голос одна из старших негритянок с повязанными платком волосами. — Мы смотрим за тем, как бы не убежала похлёбка и как бы не пригорело мясо на решётке. В окна нам глазеть некогда. — Но это вы отправляли кого-нибудь на улицу с тазом? — спокойнее спросила Скарлетт, стараясь не пугать рабов. — Коли с тазом, так это может быть кто-нибудь из прачек. Иль с сыроварни… А то и… Скарлетт тяжело вздохнула и приложила ладонь ко лбу. Нисколько не помогло — та ещё не успела остыть после чашки с кофе. — Хорошо, — устало произнесла Скарлетт. — Продолжайте работать, вы молодцы. Подниматься по лестнице было особенно тяжело из-за ноющего сосущего чувства под ложечкой. «Чтоб у меня вторая нога сломалась, если те сплетни, о которых говорила Мелани, пошли не отсюда, — широко раскрыв глаза, беспокоилась она. — Но что именно он вызнаёт? Кому это нужно, зачем? Я поняла, если бы это делала Элла. Или Энн. Или даже Натали! Но к чему эта ерунда мужчине, которого я даже не знаю? Ещё и эти негодные негры! Зачем им вообще деньги? Как будто я плохо кормлю их или не одеваю, а то и луплю за провинности!». Сегодня вечером должен был состояться бал в гарнизоне, которым завершилась бы череда ярмарок по случаю переправки армии Конфедерации через Атланту. Скарлетт готовилась к нему без энтузиазма, вымотавшись в больнице, изнывая от тревоги и предчувствуя, что сегодня произойдёт нечто из ряда вон выходящее. Макияж не ложился, щипцы для волос заклинило с прядью внутри, а в фонарике рукава выбранного платья вовсе оказался какой-то червячок. Изжевав от нервов все щёки, Скарлетт уже устремилась мыслями к недопитой бутылке коньяка, но решительно отказалась от этой идеи. Если она заявится на бал пьяной — совершенно не важно, какие слухи про неё распускают, потому что она в момент перекроет их все собственноручно устроенным скандалом. Мельком возникло элегантное и безопасное решение не идти вообще, но тотчас потонуло и перемололось до неузнаваемости в жерновах возникшей зависимости от развлечений. Последним незаменимым штрихом подхватив идущую к выбранному наряду трость, Скарлетт сделала долгий выдох, вошла в привычное жизнерадостное и холёное состояние и отправилась на праздник. Её радушно встретили прямо с порога несколько знакомых, незамедлительно проводили к столу с закусками и познакомили с бравыми молодцами в серых мундирах. Скарлетт обаятельно улыбалась, смеялась над шутками, невинно заигрывала и флиртовала и всё ждала, когда начнутся между старыми и новыми поклонниками шутливые потасовки за право принести ей десерт, ещё один бокал вина или подержать в руках её веер. Но уже знающие её ухажёры спокойно уступали гостям эту честь, наблюдая за их милым щенячьим рвением со снисхождением и лояльностью, какие поселили в душе девушки первое нехорошее предчувствие. Потому что вечер только начался, а действия развивались уже не как обычно. — Какое несчастье, что Вы не танцуете, Скарлетт! — пылко обронил один из парней. — Я забрал бы все кадрили, а то и все вальсы тоже! Она улыбнулась в ответ той печально-умильной улыбкой, которая превращала каждого мальчика в податливое пресмыкающееся желе, но не удержалась от того, чтобы покоситься на тех, кто прочно прописался в списке претендентов на её сердце. Обычно на этом месте они одёргивали размечтавшегося товарища, рьяно оберегая тонкую душевную организацию всеобщей любимицы, но на сей раз они едва ли не ухмылялись в ладонь, переглядываясь между собой незнакомым образом, и не делали попыток защитить её чувства. Скарлетт так это встревожило и разозлило, что она едва не выпалила, что на самом деле может танцевать, но быстро вспомнила, что возможно это только с Реттом. И, как ни странно, только с Реттом она танцевать бы и захотела, хотя молодые солдаты были так очарованы ей, что всего лишь за возможность получить согласие простили бы даже то, что она весь «танец» простояла бы на одном месте. Леденяще знакомый запах виски коснулся её ноздрей, и Скарлетт едва удержала в узде свой порыв резко, по-звериному повернуть голову на его источник. Самый красивый из постоянных её поклонников, Эван, разговаривая с порхнувшей к нему другой девушкой, со смаком цедил крепкий купаж из низкого ровного бокала. — Не рановато ли для горячительных напитков? — капризно надула губы Скарлетт и тут же сменила гримаску более очаровательным и заигрывающим выражением. — Так можно напиться до… — Нет, Скарлетт, душка, всё прекрасно, — в тон ей ответил парень, отсалютовал бокалом и медленно допил его, глядя прямо в льстивые зелёные глаза. Грудь сковало железом от этого наглого, сального взора. — Маленькая вечеринка ещё никого не убивала, верно? Невыносимо захотелось бежать домой. Когда ей принесли вино, оно оказалось настолько крепким, что в носу защипало, а к глазам подступили слёзы. Проморгавшись, Скарлетт пошутила над недоразумением и попросила другой бокал, и просьба оказалась моментально выполнена, но она всё равно чувствовала, что напиток намного крепче, чем должно быть вино, и тяжелее пьётся. «Что они туда подмешали? Почему они так смотрят на меня? Господи, мне это не нравится, — пальцы сжали ножку бокала так, что та была готова треснуть. — Нужно уйти, но так, чтобы они не связали это с тем, что я и сейчас смогла почувствовать что-то крепкое». Чтобы дождаться этого момента, пришлось выпить ещё почти полтора бокала. А стоило подняться, как алкоголь сию минуту разошёлся по телу и раскрылся настоящей серией взрывов, бомбардирующих мозг — и это при том, что они с Реттом в своё время невольно близко познакомили её организм с состоянием опьянения. Скарлетт пришлось чуть ли не взмахнуть рукой, чтобы вернуть равновесие, и лишь трость удержала её от позорного падения на пол. Трость и бросившийся к накренившейся половине тела услужливейший из мальчиков, но на него мгновенно налетел Эван: молча, без единого звука, но так стремительно и дико, своим телом отделив протянутую руку соперника от девушки и охолонив его собственническим взглядом над гневно раздувшимися ноздрями, что паренёк с первого раза внял древнему, как мир, предупреждению и отступил. Скарлетт захотелось ударить Эвана в лицо набалдашником трости, когда он галантно придержал её железной хваткой за талию и локоть, но она не могла позволить себе этого, пока их видел целый бал. Но когда — на полпути к уборной — бал уже не мог их видеть, Эван мягко прижал её к стене и жарко коснулся губами шеи, исступлённо шепча: — Скарлетт… я люблю Вас, Скарлетт, знали бы Вы, как сильно… — А я Вас — нет, — просипела она, тщетно упирая ладонь ему в грудь, где беспорядочно и сильно билось сердце. — Я люблю своего мужа. — Вы не можете его любить, — пальцы коснулись открытого участка груди и предприняли попытку взяться за край платья сквозь пышность рюшей. — Вы вышли за него или по расчёту, или потому, что Ваши родители боялись, что Вас больше никто не возьмёт. А я готов Вас взять. — Вы отвратительно пьяны, отпустите меня, — прорычала Скарлетт, сильнее отталкивая его от себя, но Эван легко сломил её сопротивление и вжал зубы в шею, лаская её языком. Скарлетт закусила губу, чтобы не застонать. К ней так давно не прикасались таким образом, и сам этот парень нравился ей больше всех именно из-за сходства с Реттом… не хватало лишь роста, матёрости, приходящей к мужчинам лишь с годами, небольшой горбинки на носу и прочих мелких деталей, которые заучиваешь, постоянно соприкасаясь с ними и воспроизводя в памяти. — Я… я буду кричать… Эван же воспользовался её слабостью и уже пробрался рукой под подол платья. — Мне рассказывали, что Вы любите покричать. Скарлетт перехватила его руку своей, и он уже готов был сломать это сопротивление тоже и прижать обе руки девушки к стене над головой, но тут увидел, как томно и жадно она смотрит на него, покусывая розовые губы. — Нет, не так… Я покажу, как мне нравится. Эван ухмыльнулся, облизнувшись, и расслабил пальцы, позволив девичьей руке завладеть ими, прижать его ладонь к сокровенному между её ног… а затем тёплое и многообещающее прикосновение тонких пальцев исчезло с тыльной стороны его ладони, раздался чужеродный, но чертовски знакомый шорох кожи о металл — и ему в лоб упёрлось дуло револьвера, за секунду перехваченного из набедренной кобуры, которую ему не позволили вовремя нащупать. — Назад, — рыкнула Скарлетт, и, безропотно подняв обе руки над плечами, Эван отступил от неё. — Подними трость и дай мне. Без глупостей, иначе я разукрашу стены твоими мозгами. — Ты блефуешь. Он не заряж… Скарлетт резким движением кисти на секунду увела револьвер в сторону, оглушительно пальнула в стену и вернула прицел на лоб Эвана. Судя по широко раскрывшимся глазам и разом сбледнувшей физиономии, теперь он был больше настроен слушаться. — Трость! — гаркнула девушка, устрашающе ткнув револьвером в сторону его лица, и тот повиновался единым слитным движением. Скарлетт выхватила требуемое с его неподвижной мокрой ладони. — Осторожнее, я дико пьяна, палец может дёрнуться невовремя, так что рассчитывай, на что собираешься потратить остаток своей жизни. Какой бес наплёл тебе, что брать меня силой — хорошая идея? — Я не насильник, — сдавленно поклялся Эван. — Ты была согласна сама. — Я сказала «нет»! — проорала Скарлетт и действительно едва не застрелила его. Судя по помутившемуся от страха на секунду взгляду, тот тоже это почувствовал. — И сказала, что люблю своего мужа! «Чёрт возьми, — немного остыла она сразу после этих слов, — а почему я это сказала? Ещё и дважды». — Я с-слышал другое. Я слышал, что ты вошла с одним джентльменом аж в дом терпимости Уотлинг, чтобы вкусить запретный плод! — Что? — оторопела та, и рука с револьвером слабо просела. Эван, несмотря на то, что выглядел до смерти перепуганным, сейчас же воспользовался этим и выбил оружие - девушка аж увидела лишь то, как оно звонко отскакивает от стены и затем крутится на полу, наконец замирая дулом в сторону уборной. Скарлетт поражённо отшатнулась обратно к стене, перехватив трость обеими руками и приготовившись отбиваться. Эван не нападал — ему требовалась минута, чтобы перевести дух после близости к смерти, и всю эту минуту он смотрел на девушку, опершись руками на свои колени. Наконец он выпрямился, и вместо вожделения, страха или удивления в его взгляде остался лишь холод. — Я же сказал, что не насильник, — убрал он руки в карманы брюк. — А вот ты — форменная дура с кольцом на пальце. Ретт Батлер - сущее посмешище, впрочем, никто от спекулянта иной спутницы и не ожидал! Развернувшись на каблуках и всей фигурой от чеканящих шаги ступней до окаменевших плеч выражая презрения, вернулся в зал. Скарлетт несколько секунд стояла неподвижно, инстинктивно тронув безымянный палец. «Кольцо на пальце» было фигурой речи — она всегда снимала его перед подобными мероприятиями, чтобы не смущать поклонников. Да и… причём тут Ретт? Разве она не просто навёрстывала то, что было ей недоступно в течение стольких лет?.. Скарлетт неловко подобрала револьвер, непослушными пальцами заправила его в кобуру под юбками и сквозь алкогольный туман в глазах пошла к одному из выходов. Ей пришлось обойти корпус кругом и преодолеть арку, чтобы выйти к своей двуколке с задремавшим кучером, но он незамедлительно пришёл в себя и бодро покатил её домой. «Доминик выдал меня? — гадала она всю дорогу. — Чёрт побери, он же казался джентльменом, а я не ссорилась с ним! Он уехал из Атланты, и мог уехать тихо, но вместо этого он зачем-то решил напоследок уничтожить мою репутацию. Отомстил за отказ? Чёрт бы тебя подрал, гадёныш. Ещё и оклеветал! Я только спрашивала о борделе, а не ходила туда с ним». Поездка до дома слегка проветрила голову, но Скарлетт всё ещё была заметно пьяна. «Господи, — зажимая рот рукой то ли от тошноты, то ли от стыда, переменила конфессию она. — Как хорошо, что мама меня не видит, я бы лучше умерла, чем предстала перед ней такой». Она зажгла свечи на туалетном столике, сняла с мочек ушей тяжёлые клипсы, сбросила браслеты и, вылив из узкого кларета немного воды на ладонь, освежила шею и грудь. Скарлетт запрокинула голову, чуть вздёрнув верхнюю губу от отвращения, когда заметила на тонкой белоснежной коже ярко-вишнёвый след от засоса, и помертвела, когда через зеркало увидела, что не она одна рассматривает эту отметину. Красная точка сигары пластично передвинулась чуть ниже в темноте, а затем поднялась на уровень роста Ретта одновременно с его металлическим: — Я увидел достаточно. — Ретт… — резко развернулась к нему Скарлетт, и зеркало на ночном столике тихонько звякнуло, когда она шатнула всю конструкцию. Не обращая на неё внимания, мужчина прошёл по комнате, зажигая канделябры и бра, а когда вся спальня наполнилась ясным светом свечей — с силой метнул сигару горящим концом прямо в ковёр. — Да-да, я рано, — скучающе предрёк её удивление Ретт. — Хотел сделать сюрприз, чтобы мы проснулись с тобой в одной постели. Я, право, лишь посмеялся, когда в кабаке до меня дошли новости о твоих потехах… — Ретт, дай мне объяс… — жалко мяукнула Скарлетт, и муж, словно порыв беспощадного урагана, в мгновение ока оказался к ней лицом к лицу. Он наверняка ударил бы её вместе с этим рывком, но его руки покоились в замке за спиной. Пока ещё. — Что ты мне объяснишь? — ласково спросил Ретт, и от расхождения тона со взглядом у Скарлетт встали дыбом волосы на руках. — Что ты, получив свободу, красоту и богатство, захотела попробовать всё, что упускала все годы в заточении, а заодно — узнать, все ли мужчины таковы, как я, или дело в тебе самой? Так я всё это знаю, кошечка. Скарлетт замерла с широко распахнутыми глазами, просев в ногах и прижавшись поясницей к краю узкой столешницы. Рассказать свои чувства и мотивы короче и точнее у неё самой бы не вышло. Ретт, убийственно-спокойный в ярости, проницательный, терпеливый и безжалостный, ощущался настоящим дьяволом. Скарлетт не могла вспомнить, кого в этой жизни боялась сильнее и трепетнее, чем его — сейчас. — Я всё это знаю, — спокойно и нежно повторил Ретт. — И я бы ни капли на тебя за это не злился. Более того — такой уж я извращенец, что мне доставляла удовольствие мысль, как все будут любоваться моей красавицей-женой, маленькой, хрупкой и похожей на сломанную куклу. Я считал преступлением держать тебя под замком и оставлять увядать — бесславно и скучно, как десятки других женщин. Я понимал с самого начала, что ты сыта по горло сидением дома, глажкой мужских рубашек и воспитанием негров. Был готов и к тому, что даже кошка будет лучшей матерью, чем ты, потому что ты сама была ребёнком совсем недавно, и ждать от тебя проявлений материнского инстинкта — всё равно, что наблюдать, как Сизиф катит наверх свой камень. Он положил большой палец под чужую отметину на похолодевшей шее, словно брезгуя прикасаться к ней, обводить её контуры. — Но мне было интересно, как далеко ты зайдёшь. Хватит ли у тебя ума вовремя остановиться или ты поймёшь, что тебе всё ещё мало. Моё любопытство удовлетворено. — Ретт, меня… Хлопок. Скарлетт воззрилась на мужа удивлённо и обиженно, как ребёнок, на несколько секунд забыв про страх и растворившись в чистейшем недоверии, произошло ли это на самом деле. Ей не было больно, но она почувствовала, что Ретт хотел сделать ей больно. Он посмотрел на свою руку так, словно впервые по-настоящему увидел. — Никогда в жизни не бил леди, — поделился он искренним тоном любопытствующего первооткрывателя и пошевелил пальцами, то ли пробуя ощущения, то ли пытаясь стряхнуть с них призрачный силуэт высокой девичьей скулы. — Считаю, что до сих пор не ударил. — Пожалуйста… Ретт всего один раз взглянул на неё, чтобы она сразу замолчала. — Хорошо, — едва двигая губами, процедил он. — Не могу сказать, что мне понравилось, поэтому хорошо, что ты замолчала сама. Тебе совершенно нечего мне сказать, не провоцируй меня своими смехотворными попытками оправдаться. Скарлетт стиснула зубы, собирая всё своё негодование, чтобы не заплакать, но выяснилось, что она физически не может выносить звук его голоса, в котором нет любви, и взгляд, в котором нет радушия. Она зажмурилась и задрожала всем телом. Лишающим равновесия напором хлынули воспоминания, одно похожее на другое, но такие разные, как она каждое утро или вечер ластилась щекой к подушке и крепко оборачивала плечо одеялом в мечтах о возвращении Ретта. Засыпая, Скарлетт надеялась, что хотя бы тогда сумеет обнять его так крепко, чтобы он засмеялся; впиться в его губы поцелуем не страстным, грубым и противоборствующим, а ласковым и долгим, прикрываясь тактильным голодом после долгой разлуки. Она даже в кошмарах не видела того, чтобы по возвращении Ретт отвешивал ей пощёчины, обвиняя — пусть и не так уж безосновательно — в грязных вещах, несовместимых с бродящей в ней затаённой нежностью. Не желая мириться ни с чем из происходящего, она практически выкрикнула: — Вёрджил Меритт в городе! — и резко соскользнула на ковёр к его ногам, чтобы на всякий случай увернуться от новой оплеухи. Её не последовало, Ретт даже не стал заносить руку. Он лишь опустил голову и молча смотрел на жену. — Он здесь, — тише повторила Скарлетт, пробуя на вкус безмолвное разрешение продолжать. — И я подозреваю, что он распространяет какие-то слухи, чтобы нас рассорить. — Да ну? — усмехнулся Ретт, схватил её рукой за горло, поднял обратно и жёстко усадил на туалетный столик, неудобно устроив прямо на зубьях массажной расчёски. — А это он, значит, оставил тебе лично, чтобы слухи звучали убедительнее, хм? — Нет. Меня попытались изнасиловать. — Что, прямо несколько сразу? И как тебе удалось спастись? — Мне хватило одного, — Скарлетт порывистыми движениями достала револьвер и плашмя шлёпнула его Ретту на грудь. — Вот как. — Ясно, — он, всё ещё удерживая её за отмеченное другим мужчиной горло, второй рукой громко брякнул оружие на уголок столешницы. — Что заставило тебя передумать? — Я изначально не хотела этого! — Ты пьяна, как чёрт. Стоп, ты пьяна, как чёрт, — Ретт посмотрел в сторону, что-то вспоминая, и его рука сначала нерешительно разжалась, а затем вовсе убралась от тонкой шеи. Скарлетт демонстративно растёрла кожу ладонью. — Хорошо, у тебя только что появился шанс. Рассказывай, как весело и здорово ты проводила время, пока морской дьявол у меня под бортом спал и видел, как бы полакомиться моими костями. Скарлетт нахмурила брови и непримиримо выпрямилась, несмотря на то, что её самые уязвимые места кололо сквозь слои платья. Во взгляде Ретта снова появился прежний интерес, сопровождавший прежде каждое её движение. — Ретт Батлер, я не застрелила тебя, хотя у меня в руках был револьвер. Ты думаешь, после того, как я сама тебе его отдала, я стала бояться тебя хоть немного больше, и ты теперь имеешь право диктовать мне условия? Ты первым ответишь на мои вопросы, и их у меня накопилось не меньше, чем у тебя! — Ты не застрелила меня, потому что чувствовала, что я сейчас имею столько прав, как никогда до этого, Скарлетт о’Хара Батлер, — ткнул ей указательным пальцем в центр лба он, заставив упруго пошатнуться на туалетном столике. — Вряд ли ты отшугнула того идиота так же, как меня, а не выцеливала его голову в упор — вот где ты чувствовала свою правоту и не стеснялась тыкать дулом в живого человека. Кстати, он всё ещё жив? — Даже здоров. Я что-то поздно догадалась, что можно было отстрелить ему что-нибудь для профилактики. — Отлично, меньше возни, мне хватило твоего батюшки. — Первый вопрос: какого чёрта ты до сих пор не продал бордель? — Чтобы тебе было где уединиться с твоей новой любовью, конечно же. Скарлетт воинственно прищурилась: — Похоже, допрос будет перекрёстным. Я не была в твоём борделе, Ретт. — Н-да? — Н-да. Я даже не представляю, как он выглядит и где находится. Я просила одного своего знакомого отвести меня туда, потому что мне было очень любопытно, но буквально через несколько минут передумала и отменила сделку. — Сделку? Какую сделку? Она замялась, комкая подол платья, а затем неохотно пробурчала: — Он приводит меня внутрь и всё показывает, а я ему отдаюсь. — Ты смотри-ка! И как тебя жаба не задушила отказываться от такого выгодного предложения? — Потому что я его не любила! — Не помню, чтобы любовь занимала важное место в твоих предпочтениях в постели, — колко зыркнул на неё Ретт. — Сейчас говори честно, потому что я пойму, если ты врёшь. Скольким ты не отказала? — Я не была ни с кем, кроме тебя! — оттолкнула его Скарлетт, разозлённо шипя. — С тех самых пор, как родился Чарльз! И если ты, недоверчивый самодовольный ублюдок, спросишь, чем докажу — врач же запретил мне иметь детей! Чтоб ты знал, мне плевать на твои математические способности в подсчёте момента зачатия, но я не такая дура, чтобы добровольно лишаться второй ноги, да ещё и таким тупым образом! — Убедительно, — сухо кивнул он. — Даже слишком. И намного обиднее моей собственной версии. — Ты так и не ответил, почему не продал бордель. — Потому что он не мой. Он принадлежит моей хорошей знакомой. Мы начинали вместе, и я изредка ссужаю её деньгами, но теперь все решения принимает именно она, не спрашивая моего мнения. Это её дом, её девочки и её бизнес. Если кому-то из джентльменов спокойнее думать, что он принадлежит мужчине, а не женщине — я не смею препятствовать рекламе и рушить то, что когда-то меня тоже увлекало и забавляло. — А сейчас, значит, тебя ничто не увлекает и не забавляет? — с вызовом вскинула подбородок Скарлетт, и её здоровая нога нервозно брыкнула, ударив пяткой по дверце столика. Ретт тихо хохотнул. — Ты меня увлекаешь и забавляешь, Скарлетт. Настолько, что должен перестать уважать себя за то, что тебя до сих пор слушаю, но вот настолько мне интересно. Она тяжело вздохнула, пряча улыбку. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, то ли любуясь после разлуки, то ли выискивая, в какое место будет больнее ударить дальше. — Тот самый мужчина, — пробормотала нерешительно Скарлетт, первой приняв решение, — которого я просила показать мне, что внутри твоего борделя, предложил изменить тебе в отместку. Чтобы ты тоже почувствовал, каково это. Для ироничности — в твоём собственном борделе, чтобы отомстить ещё и за мою боль, когда я узнала об этом. — Это причинило тебе боль? — тихо произнёс Ретт, удивившись. — Не то, чтобы сильную; это было больше удивление твоей наглости, — фыркнула Скарлетт, покраснев и дёргано заправив несуществующую прядь волос за ухо, — такое удивление, от которого впадаешь в ступор, некоторое время вспоминаешь, как дышать, а потом несколько часов гадаешь, насколько ты сама грязная и сколько у тебя общего с шлюхами твоего мужа. — Боже, Скарлетт… — он осёкся и замолчал, пересекшись с её уязвимым взглядом, и рот его скривился. — Нет. Блять, нет. Не вздумай. — Что? — Не вздумай говорить эти слова, когда ты сидишь передо мной пьяная и с засосом чужого мужчины. Я, чёрт возьми, просто сверну тебе шею за это. Скарлетт потерянно вжала голову в плечи. — Когда же мне сказать? — Я предпочту умереть, никогда этого не услышав, чем услышав… вот так. Она окинула Ретта взглядом, отыскивая признаки застенчивости, стыда или слабости, но он говорил честно и твёрдо. То, что для самой Скарлетт было актом открытости и незащищённости, для него было обыкновенным возведением границ и установкой своего комфорта. Ей пришлось кивнуть. — Но как ты так быстро узнал о том, что я якобы тебе изменяю? — «Так быстро», — язвительно передразнил Ретт. — Зашёл в кабак по пути домой. Это у мужчин всё равно, что ваши швейные кружки: хочешь быстро узнать все самые горячие новости — отправляйся пропустить стаканчик. Скарлетт едва не хватил удар: — Ты хочешь сказать, что весь город… — Насчёт всего города не знаю, но и уважаемые джентльмены, и неприметные забулдыги говорили одно и то же и подтверждали это, не сговариваясь. — Что, что, что «это»?! Он перенёс кресло ближе к туалетному столику, уселся в него и достал новую сигару. Скарлетт наконец-то вытащила расчёску из-под платья и облегчённо выдохнула. Зашипела спичка, разгораясь, Ретт прикурил, выпустил колечко дыма и ответил: — Ты лично убеждалась в боеспособности межножных ружей как минимум у парочки солдат из каждого полка, что переправляли через Атланту. Доказательства ушли вместе с теми полками, но ты и над опровержениями не слишком работала. Ещё и оставила кучу улик, потому что твои привычки в постели обсасывались... слишком уж похоже на правду. — Бред какой-то, — возмутилась Скарлетт, упершись ладонями в столик и вывернув локти. — И что, прямо все в это верят? Да ещё и с подробностями? — Не знаю, верят ли, но говорят все. — Чушь! Дамы бы уже давным-давно перестали со мной общаться, как с падшей женщиной. Ретт тихо засмеялся сквозь зажатую в зубах сигару. — В нормальном браке приличных людей муж никогда не делится с женой ничем, что хоть на йоту считается недостойным и грязным. Все мужские сплетни остаются у мужчин так же, как женские — у женщин. Мы обоюдно считаем, что ни к чему волновать хрупкое сознание друг друга такими страхами или такими мелочами, поэтому новостное поле женщин может поразительно отличаться от новостного поля мужчин. Надо сказать, теперь кое-что становится на свои места. Излюбленная тактика Вёрджила Меритта — дискредитация. — Что? — Это когда разворачивают кампанию по подрыву авторитета и достоинств оппонента, моя прелестная незнайка. — Как ты сейчас? — Нет, сейчас я отношусь к тебе с оскорбительным снисхождением. Если бы я захотел тебя дискредитировать, я бы… — он надолго замолчал, обводя Скарлетт взглядом сверху вниз и обратно. — Вот чёрт, ты сама с этим отлично справилась. Бросила своего ребёнка, чтобы окунуться в хождение по краю измен, пьянство и прочие пороки. Остаётся только обесценить твою красоту, но я ставил перед собой цель уничтожить твою репутацию, а не здравый смысл. Скарлетт невольно хихикнула. Ретт обладал чертой, которую она не должна была находить очаровательной: он умел оскорбить комплиментом и сделать комплимент оскорблением. Она же, выросшая по уши во всём этом, не задумывалась, что в глубине души попросту не считает предъявленное грехами. — Итак, учитывая любимый способ Вёрджила Меритта выигрывать суды, если он действительно в городе, то он вряд ли поработал лишь с одной половиной общества. Что по этому поводу говорят женщины? — Ничего. Я же сказала — если бы они услышали то, что говорят мужчины, они бы попытались хотя бы задать мне вопрос! Подожди-ка… Рука с сигарой действительно замерла недалеко от рта. Скарлетт, чуть нахмурив брови, беззвучно шевелила губами, пока перебирала и упорядочивала воспоминания. Наконец она нерешительно подняла на мужа взгляд: — В последнее время они расспрашивали, м, всё ли у нас с тобой хорошо. Настойчиво расспрашивали, уточняли, не обижаешь ли ты меня и что ты делаешь, когда мы ссоримся - прикрывались твоим мерзким характером, их можно понять. А Мелани вообще в открытую сказала, что я могу обратиться к ним — и они меня спасут. От чего? — От меня, очевидно. Неплохо. Одну часть города убедить в том, что жена — гулёна, другую — в том, что муж — тиран. Рассорить их через общественное мнение и… что дальше? Она растерянно пожала плечами. — И, самое главное, как он это делает? — Ретт выпустил дым через уголок губ. — С мужчинами всё просто: они говорят напрямик и самую суть, можно за пару минут отследить все нити и найти, из какого клубка они тянутся. Женщины же с их намёками и клинической неспособностью назвать вещи своими именами запутают расследование так, как ни один интриган по изначальному плану бы не смог. Сердце Скарлетт забилось быстрее, она облизала губы. — Шаника рассказывала мне о странном мужчине, который приставал к неграм и что-то у них выспрашивал. — Что выспрашивал? — подтянулся на подлокотниках к краю кресла Ретт. — Не знаю, я так и не смогла найти даже… — А она почему тоже не смогла? — рявкнул он. — Это её чёртовы обязанности! Скарлетт потупила взгляд, обхватывая себя руками. Ретт рывком поднялся на ноги и раздражённо прошёлся по спальне. — Всегда знал, что на негров ни в чём нельзя положиться. — Неправда, — подняла голову Скарлетт. — Мамушка, Большой Сэм, Порк и вообще все чёрные в Таре — самые верные и старательные негры, каких только можно отыскать! — Да, я по Присси вижу. — Везде встречаются исключения, и… — Скарлетт, я не собираюсь обсуждать с тобой рабов, — он сделал паузу, словно удержавшись от гнусной шутки в тему, и примирительно выдохнул. — Я и так прождал тебя после дороги слишком долго, поиграл в обманутого и оскорблённого мужа — мне было очень весело, но негры не стоят того, чтобы ещё хоть на немного откладывать сон. — По… поиграл? Ретт дотянулся до пепельницы на комоде и сильным тычком с поворотом затушил сигару. Усмехаясь, подошёл к Скарлетт и знакомым образом запер её на туалетном столике между своих рук: — Конечно. Я взбесился, когда увидел засос у тебя на шее, но даже в гневе я осознавал, что ты не настолько неразумная, чтобы разрушать свою репутацию целой изменой. Ты можешь много шуметь, но ты слишком малодушная для реальных действий. — Вдобавок ты бы меня убил. — За твоё тело? Нет, — он провёл по её щеке обратной стороной пальцев. — Но если ты отдашь кому-нибудь свою душу, тогда в живых из нас останется только один. Скарлетт беззвучно вдохнула, широко распахнув глаза. Ретт мягко взял её за горло, накрыв большим пальцем потемневший след на коже. — Кто это сделал? — Эван Даньелс, — прошептала Скарлетт, — комендант форта. Я думаю, именно он подливал мне что-то крепкое в вино, хотел споить и… — И ты думаешь, что я сейчас пойду и пристрелю его? — зло улыбнулся краем рта Ретт, растягивая слова. Пальцы сомкнулись на шее девушки плавно, но до хруста. Скарлетт коротко захрипела, глаза наполнились слезами, и она тщетно схватилась за смуглое запястье обеими руками, пытаясь оторвать. — Дорогая, запомни кое-что, и запомни хорошо: я всегда буду на твоей стороне. Особенно на людях, даже если ты не права. Я убью любого, кто посягнёт причинить тебе вред, я отведу от тебя любые беды, какие будет отвести в моих силах. Он душил её. По-настоящему, не в знак демонстрации своей власти и уверенности, не ради остроты любовных ощущений. Любви здесь не ощущалось вообще. Ретт был страстным и артистичным, мог нагнать страха или опасности для полноты атмосферы той или иной их игры, но каждый раз Скарлетт внутренне была спокойна и чувствовала себя в безопасности, зная, что всё происходит понарошку и ей ничего не грозит по-настоящему. Теперь же она узнала, что её муж может быть по-настоящему пугающим. Его рука ни разу не дрогнула, плавно, как отлаженный механизм, сминая хрящи, косточки и кольца пищевода, перекрывая кислород, откачивая жизнь, убивая, а Ретт продолжал лить в слабеющий и заполняющийся отчаянным зовом крови слух бальзамную тягучесть чарльстонского акцента, глядел с нежным, как и положено после долгой разлуки, выражением лица, а в глазах его тлело то самое ужасающее детское любопытство вперемешку с притаившимся ожиданием последнего вздоха, жадным, как стервятничий голод. Ближе, чем на расстоянии вытянутой руки, возле Скарлетт лежал револьвер, но она не могла заставить свои пальцы отцепиться от губящей её руки. — Но больше глупых женщин, — мягко продолжал он, — я не люблю только глупых женщин, которые считают, что им и необязательно учиться. Что их невежество, наглость и безответственность окажутся спущены с рук только по праву того, что они — якобы леди. И тебе необязательно действительно полностью соответствовать званию леди, чтобы понимать, что дразнить ходячие взрывные смеси гормонов, кататься с ними верхом ночи напролёт, флиртовать со всеми, кто рискнёт бросить на тебя взгляд и одаривать особенных поцелуями — это плохая идея. Для того, чтобы предугадать последствия, хватит быть всего лишь разумным, адекватным человеком. В комнате горели все свечи, но Скарлетт уже видела непроницаемо-доброе лицо Ретта так, словно его освещал один-единственный луч, падающий из окна. Её руки, дрогнув, упали с пульсирующего от усердия запястья, и вместе с этим то разжало хватку. Она инстинктивно моментально сделала самый глубокий, самый длинный вдох в своей жизни, и не сумела остановиться. Урывками, наслаивающимися друг на друга, хаотично сталкивающимися и путающимися, ослепшая от ужаса и смешавшаяся удушья Скарлетт чувствовала, как Ретт с треском рвёт на ней платье и раздирает шнуровку корсета, по-настоящему больно хлещет по щеке и встряхивает, как тряпичную куклу. Она услышала изнутри своего тела какой-то щелчок, прервала вдох, закашлялась, приоткрыла веки, бессмысленно пошарив влево и вправо невидящим взглядом помутневших, как у рыбы, почти слившихся со зрачками глаз, и наконец начала дышать нормально — с надсадным хрипом, но сладко, как никогда прежде. Она всем существом, пусть ослабевшим и беспорядочно содрогающимся, нуждалась в том, чтобы Ретт обнял её. Скарлетт всё ещё чувствовала морозные когти смерти, впивавшиеся ей в грудь и смыкавшиеся на шее, она замерзала, она жаждала сочувствия, раскаяния, неслышного шёпота в повлажневшие у корней волосы. Вместо этого Ретт бесцеремонно перехватил её рукой поперёк рёбер, измучил головокружением, пока проделывал путь до середины спальни, и едва ли не ненавидяще впечатал её в кровать лицом вниз, лишь завернув голову набок, чтобы она могла дышать. — Какая же ты идиотка, — рычал он, разрывая остатки одежды и белья и оставляя клочки болтаться на её безвольном теле. Скарлетт, потрясённая и напуганная, пока и подумать не могла о том, чтобы попытаться вернуть над ним контроль. — Дьявол, я просто ненавижу то, что люблю тебя, в этот момент! Он вошёл в неё без предупреждения и жалости и сразу начал резко, жестоко двигаться. Её лёгкие расправились окончательно от крика, который мгновенно оказался зажат беспощадной твёрдой рукой. Скарлетт не была готова, она не ожидала этого, и теперь ей казалось, что с каждым рывком вперёд и назад Ретт живьём выдирает из неё куски и утягивает за своим членом, как гарпуном, а сами ткани трескаются и рвутся, не выдерживая напора и темпа. Крича в его ладонь, она вцепилась ногтями в простыню и сделала тщетную, заранее обречённую попытку отползти. Она захныкала, когда Ретт замедлился практически втрое и отодвинул от неё корпус, чтобы посмотреть на место их соединения. Это не облегчило боли. Лишь дало больше времени на осмысление всех цепких скольжений и раскочегарило её ещё сильнее. — Что ж, похоже, ты не лгала, когда говорила, что никому не отдавалась после меня, — с трудом двигаясь и преодолевая сопротивление суховато-липких стенок, насмешливо заметил Ретт, и Скарлетт затопило омерзение от того, как сдавленно и гнусаво прозвучал его голос. — Или не знала никого представительнее. Возможно, я им льщу? — он забил себя внутрь до конца одним резким, безжалостным толчком, заставив Скарлетт возненавидеть его до надрывного рёва, до попыток вонзить зубы в сильную ладонь, чтобы отплатить ему болью хоть как-нибудь. Ретт садистски ухмыльнулся, прижимаясь к её спине животом и ведя носом по плечу к шее и уху. Скарлетт некрасиво завизжала с прорывающимся рыком, забившись под ним, как рыба: именно когда ей было отвратительнее всего даже знать его, когда она сходила с ума от боли и теряла человеческий облик на его члене, он вздумал проявить нежность. И чётко осознавал, как именно она к этому отнесётся. Скарлетт рычала и выла, потому что не хотела плакать, ни за что не хотела ещё и плакать. Гнев — это борьба, но слёзы — это поражение, а сейчас она скорее умерла бы от потери крови — интересно, она там есть? в первый раз было совсем немного, а сейчас, должно быть, хлещет липким горячим ручьём; — чем позволила этому чудовищу насладиться её слабостью напоследок. Ах, если бы он сразу показал это своё нутро! Если бы она с самого начала знала, по кому изнывает ночами, сходит с ума, кому отдаёт на растерзание свою душу! «Ты говорил, что не берёшь женщину силой! — не имея возможности говорить, Скарлетт вопила у себя в мыслях. — Ты с самого начала лгал, что ты не…» — и тут она поперхнулась своей пенящейся слюной, потому что не прошло и секунды, как в памяти эхом прозвучали слова Эвана: «Я не насильник». — Просто представь, что это кто-то, кого ты не знаешь, — пригвоздил её к месту голос Ретта. Он двигался в ней практически беспорядочно, пробуя разную глубину, скорость, углы проникновения. Скарлетт зажмурила закатывающиеся от дискомфорта глаза, понимая, что он всего лишь перебирает варианты, способные доставить ему удовольствие. Поняла она и то, что сегодня не будет ни чуткости, ни нежности, ни пощады. — Ты говорила «нет», дралась и даже попробовала пустить в ход револьвер, но его просто отняли, потому что сильнее и ловчее, а у тебя нет боевого опыта. И тебя будут иметь не дома в комфортной постели, а на любом пыльном ящике, который окажется поблизости, или вообще нагнув к дереву, а затем бросят с проломленной головой, чтобы лишить не только чести, но и здорового ума и памяти, которые помогли бы их опознать. Их может быть несколько, они могут сменять друг друга или пользовать тебя одновременно. Никто не будет успокаивать тебя, подготавливать и ждать, когда ты позволишь войти. Тебя трахнут против твоей воли, изуродуют и бросят в лучшем случае там же, где нашли. А ты не сможешь даже убежать. Ретт ворвался до самого корня, громко застонав в закушенное одновременно с этим плечико и сжав страдающий рот Скарлетт так, что едва не погнул ей зубы. Затем укусил ещё раз, ещё и ещё, заставляя жену дёргаться и жалко вжиматься в постель. Из чужой отметины выступили капли крови, когда он яростно перекрыл её собственной, словно животное. — Я скучал по тебе, — Скарлетт сквозь клейкую муку распахнула глаза от горечи в изменившемся голосе. Чтоб ей провалиться, если Ретт едва ли не плакал, вбиваясь в неё, маскируя дрожь под срывы в дыхании от ожесточённых фрикций. — Я, сука, спал и видел тебя, а затем просыпался и лежал несколько минут без движения, как контуженный, потому что тебя не было рядом. Хотел ли я обнять тебя? О, боже, я боялся переломать тебе рёбра, потому что забудусь от счастья. Я никогда уже не рассчитывал почувствовать себя подростком, но я мечтал о том, как мы с тобой встретимся и как останемся наедине, и у меня всё подламывало внутри, но я был, блять, счастлив только оттого, что думаю об этом, и что это обязательно будет нашей реальностью. Как, скажи мне, как мне прикасаться к тебе с той нежностью, ради которой я летел сюда, как от своры демонов, когда я мог потерять тебя в руках какого-нибудь мужлана из-за твоей дури?! Он вдруг вышел из неё одним махом — так резко и под странным, неудобным углом, что причинил боль, обновления палитры которой Скарлетт уже не ждала. Ретт перевернул её на спину, прокатив животом и боком по сбившейся простыне, захлестнул тонкие белые запястья каким-то длинным чёрным лоскутом — кажется, судя по шёлку, это был её чулок или то, что от него осталось — и наполовину подвесил, мастерским движением привязав её к самому верху кроватной спинки. Больная нога запуталась в одеяле и ощутила на себе всю мощь рывка, потребовавшегося для этого манёвра, но Скарлетт и пикнуть не смела от страха и смятения. Эта жуткая ночь только начиналась, она ещё успеет натерпеться и намучиться. Ретт навис над ней обезумевшим хищником. Дикий, всклоченный, обвитый измятой и перекрученной в брошенной попытке снять одежде, он пронзал её взглядом до сокровенных глубин души, и в глазах его не было слёз — они пробирали до дрожи сами по себе, суженными зрачками и лихорадочным блеском. Это непроглядно-чёрное сияние было самым страшным и диссонансным. Будучи палачом, Ретт буквально молил взглядом о пощаде.