Завоевать ветер

Эллин поставила точку, молча достала распятие из ящика стола обратно и перекрестилась. Ретт взял исписанную неровным почерком Джералда бумагу за уголок и рассмотрел на свету. — И это подействует? — спросила Эллин, издалека рассматривая поддельную подпись покойного мужа. — В достаточной мере, — кивнул Ретт и зажёг свечу своими спичками. Он принялся водить дополнительным завещанием над огоньком, искусственно добавляя ему немного возраста. — Этой бумаги будет достаточно, чтобы отвадить Меритта, а выше он не пойдёт. Уверен, в войну ему достаточно мороки и без копания в хладной груди трупа. — А что надлежит сделать с телом? — Перезахороните в другом месте или сожгите, только тайно. Вам очень хочется держать в доме прах такого мужа? Эллин обвела стены и потолок подрагивающим взглядом, озираясь много дальше уютного кабинета. — Тара была его детищем. Её одну он любил всегда, несмотря на на что. Его душа не упокоится разлучённой с ней. — Воля Ваша, и спокойствие — тоже. Главное, чтобы Меритт не потряс как-нибудь его погребальную урну и не обнаружил, что её можно использовать вместо маракаса. Вы понимаете, о чём я? Женщина мрачно кивнула. — Это действительно поможет? — Время выиграет точно. Я направлю к вам нового юриста. В услугах старого вы по понятным причинам нуждаться не будете. — Что будет со Скарлетт, если всё вдруг вскроется? — дрогнул голос Эллин. Ретт медленно приспустил плечи, положил искусственно состаренное завещание на безопасное от горящей свечи расстояние и оперся бедром о стену. — Смотря что подразумевать под «всё». Рассказывать правду о том, как Джералд обращался с ней, после версии о том, что он умер самостоятельно, будет слишком странно, даже если обосновывать это заботой о чести семьи о’Хара. Вам следовало немедленно принять меры — не просто пока всё не зашло настолько далеко, но и пока оно только начиналось. — Я не могла, — покачала она головой, скорбно поджав губы. — Это был мой крест, и мне надлежало его нести. Ретт одними губами презрительно прошептал в сторону: «Католики». — Предположим, — вслух сказал он. — А что Вы можете рассказать мне о Вёрджиле Меритте? Что это за человек? — Мой давний знакомый, — Эллин разгладила складки на подоле, чуть потянув его кулаками к коленям. — Пока янки прятали своё истинное лицо, наши семьи общались, ещё когда я была не замужем. — Неужели он сватался к Вам? — не удержался от улыбки Ретт, но женщина осталась серьёзной. — Разумеется, нет. Моя семья никогда не одобрила бы такой союз, так что о нём не могло быть и речи — даже в безобидных шпильках от подружек. Хотя мистер Вёрджил запомнился мне обходительным человеком, удивительно воспитанным для северянина, хоть и… несколько излишне погружённым в свои мысли. По её остановившемуся и остекленевшему на мгновение взгляду он прочёл, что прямо сейчас Эллин раздумывает, как сложилась бы её жизнь, выйди она за другого мужчину. Она ведь не знает, что тюремный срок за убийство — меньшее, что грозит от него её старшей дочери. Ретт слегка склонил голову и нахмурился, тоже вспоминая моложавое лицо адвоката с неестественно-чётким разлётом скул, располагающей улыбкой с острой кромкой ровных верхних зубов и перерезавшими лоб натрое мимическими морщинами. Блестел ли в его глазах огонёк безумия, как у Джералда? Ретт не мог прокопаться сквозь память до столь мелкой детали. — Словом, мистер Вёрджил предложил Джералду свои услуги в знак продолжения доброй дружбы между нашими семьями, и он согласился, — неожиданно продолжила Эллин мягким, приглушённым голосом. — Был частым гостем в нашем доме, пока девочки были маленькими. Но… то ли чем больше Джералд увлекался алкоголем — тем реже мистер Вёрджил заезжал к нам по делам и ограничивался корреспонденцией, то ли мистер Вёрджил переставал так часто заезжать, и Джералда ничто не останавливало от того, чтобы выпить вечером лишний стакан виски… Словом, я не разговаривала с ним напрямую уже несколько лет. — Тем не менее, когда-то вы с ним были друзьями? — плечи Ретта опустились, когда он немного расслабился. — Вы сможете просто убедить его, что Джералд умер по естественным причинам? Эллин поджала губы и горестно заломила брови. — Разумеется, я сделаю всё возможное. Но мистер Вёрджил, несмотря на хорошие манеры, никогда не был простым в общении человеком и вряд ли хоть кого-то за жизнь подпустил близко к сердцу. Он — не военный, но его отношение к людям иначе, чем уставным, не назовёшь. Если Вы общаетесь с ним, у Вас возникает впечатление, будто мистер Вёрджил в своей голове составляет о Вас досье или даже список дел и действует согласно ему, не обращая внимания на Ваши попытки направить разговор в другое русло или дать понять, что Вам такое не подходит. «Довольно точно, — с неприязнью вспомним собственный диалог с Мериттом, мысленно согласился Ретт. — Тем не менее, у Скарлетт получилось. Значит, всегда есть что-то важнее досье и приоритетнее списка дел. Одна такая вещь мне известна». — Вот что, — мягким движением корпуса оттолкнувшись от стены, произнёс Ретт. — Если он заявится, он должен увидеть, что негры работают на благо Конфедерации, не щадя себя, потому что это — именно то, за что радел покойный больше всего на свете. А каждый вечер, закончив ударный труд, все надсмотрщики и несколько лучших рабов отправляются на его могилу и с почтением и слезами докладывают, что день разгрома северян стал ещё немного ближе, его последняя воля совсем скоро будет выполнена, и его дух увидит новый рассвет Правого Дела, завоёванный кровью белых и по́том чёрных. Ретт чуть было не улыбнулся над своим экспромтом, но зрелище засверкавших в одухотворённых глазах слёз моментально расцветшей и воспрявшей духом Эллин удержало его. — Отлично. Вам даже притворяться не придётся. В общем, Вы поняли, что я имею в виду? — Притворяться? — встрепенулась Эллин, но Ретт уже учтиво кланялся ей на прощание. — Нам нужно отбывать. Поезд подъезжает. Женщина без мелкой суеты, но быстро поднялась и вышла из-за стола, чтобы проводить дочь и зятя. Прощание перед грядущей разлукой припорошило в её внимании оброненную им странную фразу.

***

— Оказывается, ты знала Вёрджила, — играя с пальцами Скарлетт, произнёс Ретт. — Он был частым гостем в Таре, пока ты была маленькой. Поезд мчал их в Атланту, медитативно качаясь на рельсах и ритмично постукивая колёсами. Закрывшись от других пассажиров в купе, они моментально оставили приличия, и каждый уселся поудобнее: Ретт скинул ботинки и залез на кушетку, уперевшись затылком в прохладное стекло окна, а Скарлетт устроилась между его длинных согнувшихся в коленях ног, как в кресле, и откинулась ему на грудь. — Да? — запрокинула она голову, чтобы заглянуть мужу в лицо вверх ногами. — Может быть. Я совсем не помню. — Должно быть, не придавала значения. Ты вообще хорошо помнишь своё детство? — Что-то помню, что-то — нет, — пожала плечами Скарлетт. — Как у всех, наверное. Зачем ты спрашиваешь? — Интересно. С твоего детства прошло не так уж много лет. Я бы сказал, что ты кое в чём до сих пор ребёнок. Чего стоит тот факт, что Вёрджил Меритт мог бы свататься к твоей матери, если бы не был янки. — Ты тоже, — фыркнула Скарлетт, прикрыв глаза, сползя обратно и повозившись. На её спрятавшемся от глаз Ретта появилась ехидная улыбка, которую он услышал по голосу. — Ты на целый год старше, чем она. Ты мог бы быть моим отцом так же, как и он. — Я готов поблагодарить Бога за то, что это не так. Подобный моральный выбор меня бы сломал. — Серьёзно? — Боже, Скарлетт, нет, разумеется. Я сластолюбец, а не извращенец. Признаться честно, я даже тебя не собирался трогать ещё несколько лет. — Почему? — почти возмутилась та, перевернувшись, и подползла ближе к его лицу. Ретт несколько секунд изучал взглядом её требовательную гримасу. — Потому что это не то, что тебе было нужно, как бы ты ни бравировала. Скарлетт ухмыльнулась, слабо покраснев, но не отведя взгляд. Ретт залюбовался ею и медленно огладил ладонями маленькие плечи. Она проползла пальцами вверх по его груди к ключицами, пощекотала шею и мягко обхватила гладкие скулы, шепнув: — Зато теперь я определённо хочу этого, и сильно. — Не сейчас, — низко предупредил он, но его слегка затуманившиеся чёрные глаза не моргали, а гипнотизировали. — Мы тихо, — всё ещё шёпотом пообещала Скарлетт, подбираясь ближе к нему и притираясь к паху под светло-шоколадными брюками. Ретт внезапно перехватил её за рёбра, приподнял и неровно рассмеялся: — Я серьёзно, Скарлетт, не сейчас. Это ты к вечеру будешь как после недельного целибата, а мне в моём возрасте нужно рассчитывать силы. — В твоём чём? — насмешливо скривилась она, дотянувшись до пуговиц на шёлковой голубой рубашке, но Ретт и здесь остановил её. — Да в чём дело? — В том, что мы в поезде, — тон мужа заставил её разом присмиреть и стать меньше, оставив все озорные попытки. — Если он резко повернёт, остановится или даже подскочит, я не смогу быстро поймать или не упасть на тебя, пока мы занимаемся любовью. И да, когда ты всю жизнь пьёшь, грешишь и спишь по четыре часа в сутки, к середине жизни за это приходится чем-нибудь расплачиваться. — Пулей в сердце, например, — согласилась Скарлетт с остекленевшими глазами. Ретт поймал пальцами её блуждающий подбородок и тихо попросил: — Прекрати думать об этом. Я всё улажу. Просто не беспокойся и забудь. Скарлетт скованно из-за его руки покивала. Он притворился, будто не распознаёт панически-горькую ложь в зелёных глазах.

***

Ретт поднялся с кресла, как только услышал чеканные гулкие шаги. Доктор Мид спустился к нему в холл, на ходу застёгивая потрёпанный строгий саквояж из чёрной кожи. — Всё в порядке, доктор? — мягко осведомился Ретт. Мистер Мид беззвучно ухмыльнулся в седые усы, пытаясь скрыть удовольствие, с каким засветились лучи морщин вокруг его глаз за очками, сурово прочистил горло и ответил: — Да, да, с ребёнком всё в порядке. У Вас будет здоровый настоящий конфедерат, которому удаётся хорошо развиваться только в заботах его матери о Правом Деле, таких плотных и самоотверженных, что она лишь на середине срока нашла время позвать врача. Вам досталась в жёны удивительно сильная женщина, — доброжелательная улыбка Ретта стоически не дрогнула, когда он по изменившемуся на йоту тону прочёл опущенную приставку «и как только именно Вам досталась». — Однако… Он похолодел, руки в карманах дрогнули на мгновение. Доктор стянул с носа очки и начал сосредоточенно протирать круглые стёклышки, словно справляясь таким образом со смущением: — Меня беспокоит её голеностоп. Что случилось с правой ногой Вашей жены? — Перелом. Довольно старый. Насколько я знаю, заживал он очень тяжело и в итоге сросся неправильно. — Да, да, это я и сам видел, — тяжело вздохнул доктор Мид и закинул очки обратно на переносицу. Проморгался, проверяя качество очистки, убрал носовой платок во внутренний карман поношенного рабочего пиджака и снова вперил в Ретта придирчивый взгляд. — У меня есть небезосновательные опасения, что скоро нагрузка на её больную ногу непропорционально возрастёт. Плод крупный — вероятно, мальчик, хотя и в медицине на всё воля Божья. Это положение испытывает на прочность скелет и здоровых женщин, что уж говорить о миссис Скарлетт. Спасибо, что обратились хотя бы на втором триместре — я прописал питательную диету из рыбы и молочных продуктов, но она лишь сгладит внутренний урон организму без шансов на смещение нагрузки с больной ноги. Скоро миссис Скарлетт придётся перейти на тотальный постельный режим, иначе о том, чтобы хоть немного опираться на ту ступню, ей придётся только мечтать. И, мистер Батлер, — в мутноватых от возраста глазах зажёгся воинственный огонёк, — я рассчитываю на Ваше благоразумие и хладнокровие, когда говорю, что этот ребёнок должен стать для миссис Скарлетт последним. Она может совсем лишиться ноги, если та слишком ослабнет или воспалится. — Я понимаю, — глухо ответил Ретт. — Одного ребёнка нам обоим вполне достаточно. — Тогда я спокоен, — неискренне похлопал его по плечу доктор, проходя мимо в сторону выхода. — Помните: обеспечьте миссис Скарлетт покой и неподвижность где-нибудь через месяц, это чрезвычайно важно. — Спасибо, доктор. — Не нужно чаевых, я не трактирный мальчик. Пожертвуйте лучше Конфедерации. — Вы же хорошо знакомы с гробовщиком — вот и передадите. Он беззвучно засмеялся, проследив, как оскорблённо ускоривший шаг после этих слов врач выхватывает шляпу из рук почтительно подающего ту чёрного слуги в расшитой ливрее и вылетает за дверь. Выдохнув и покачав головой, Ретт отправился наверх. Скарлетт уже привела себя в порядок после осмотра и опиралась на трость, поднимаясь с кровати. Она встретила забывшего постучаться мужа сперва резко вскинувшимся настороженным взглядом, затем — нервической усмешкой. — Моя нога заинтересовала его больше, чем мой живот. — Твоя нога, можно сказать, обеспечила тебе этот живот. Как тебе грядущая диета из рыбы и сыра? — Это же не включает в себя никаких кляров и пикантных соусов? — скисла Скарлетт. — Тогда — никакого восторга. Я буду скучать по свиным рёбрышкам. — Никто не запрещает тебе наслаждаться ими и дальше, — Ретт тепло обнял её и поцеловал в макушку, — если у тебя внутри останется для них место после того, что прописал доктор. Скарлетт издала ворчаще-мяукающий недовольный звук, закатив глаза, и закинула кисти ему на плечи. Трость мягко плюхнулась к боковине кровати, укрытой примятым одеялом. — Доктор Мид сказал, что ребёнок родится где-то к февралю. — Я обязательно буду с тобой, обещаю. Зелёные глаза настороженно блеснули, а руки медленно поползли прочь с широких плеч. — Зачем? — На случай, если тебе будет страшно, больно или просто одиноко. — Одиноко? — фальшиво фыркнула Скарлетт, торопливо подхватывая трость, разворачиваясь и с её помощью обходя мужа на пути к двери. Ретт повернулся вслед за ней, въедчиво и с тревогой наблюдая, как именно она передвигается и прикидывая, как скоро даже это станет запрещено. — Из меня полезет целый человек. Тут при всём желании не почувствуешь себя одиноко. — Тем не менее, ты сможешь позвать меня, если захочешь, и я… — Ретт, — сдвинула брови Скарлетт, остановившись и обернувшись на него. — Даже со мной не говорят прямо о том, что происходит, и это выглядит глупее некуда, учитывая, что речь о моём же теле. А уж тебя ко мне просто не пустят, буду я там звать или нет, а я не буду. — И кто же сумеет мне помешать? — не сдержал улыбки Ретт, но перестал, увидев, что маленькая шутка не вызвала отклика, а лишь ещё больше тревоги. — Я не хочу, чтобы ты видел меня. Я надеялась, что ты и вовсе уедешь на все последние месяцы, чтобы я могла спокойно дожить этот период, не оглядываясь на каждом углу. Он приоткрыл рот, чуть склонив голову. — Ты видишь во мне угрозу? Скарлетт упёрлась тростью в пол и отпрянула с тихим пристуком, пряча взгляд по очереди в углах комнаты. — Всё ещё? — недоумевающе перебрал пальцами воздух Ретт, коротко сжал их в слабый кулак и резко направился к шкафу. Скарлетт накренилась, чтобы заглянуть за его широкие плечи и попытаться посмотреть, что он там ищет, но искомое было извлечено быстро: пурпурный бархатный шарф, который она ещё ни разу не успела надеть. Ретт столь же порывистыми шагами вернулся к ней; его брови были красноречиво сдвинуты, но говорил он мягко, хоть и невольно обрубая концы слов: — Держи, — после того, как Скарлетт растерянно приняла пальцами шарф, он прижал свои кисти друг к другу и протянул ей: — Оберни мои руки снизу вверх и перекинь один конец через другой. — Что ты делаешь? — округлила глаза девушка. — Просто делай, что говорю. Дальше… Растерянная, Скарлетт не нашла ничего лучше, чем подчиниться, хоть это и выглядело чрезвычайно странно, будто у Ретта случился приступ безумия. Когда последняя петля затянулась вокруг смуглых кистей под задранными рукавами рубашки, он гораздо спокойнее объявил: — Это называется морской узел. Удержит даже боевой корабль, — и в подтверждение попытался с силой развести руки в стороны, что не принесло никаких результатов — переплетения бархата даже не разболтались. — Всё, можешь делать со мной, что хочешь. Скарлетт посмотрела на него, как на идиота. — А если я не хочу ничего с тобой делать? — Значит, я буду весь день ходить со связанными руками по собственному дому, как дурак, и пытаться заниматься своими делами, требующими всей моей мелкой моторики. Короче, хоть посмеюсь и поупражняюсь в фокусах. — Сначала ты позволил тебя задушить, теперь разрешаешь связывать. Что дальше, предложишь мне практиковаться в стрельбе, держа на макушке яблоко? — Скорее предложу никогда не расставаться с револьвером даже дома на случай, если что-то в моём поведении покажется тебе угрожающим — тут куда больше шансов умереть. На самом деле это крайняя мера, но я могу придумать много чего ещё, лишь бы доказать, что я не собираюсь тебе вредить. И хочу быть с тобой в тот момент, когда ты будешь крайне уязвимой и беспомощной, не чтобы добивать тебя, а чтобы поддержать, — он поднял руки и медленно покрутил ими, осматривая узел со всех сторон. — Но, что бы я ни сказал, ты всё равно этому не поверишь, так что приходится искать альтернативные методы донесения… А неплохо для новичка, действительно надёжно. Скарлетт скрестила руки на груди. — И что же, я действительно могу сделать с тобой, что угодно? — Ретт кивнул. Она несколько секунд стояла перед ним неподвижно, а затем плавным движением, насколько позволяла трость, приблизилась. Этот тип медлительности с пристальным немигающим взглядом в глаза годился хоть для убийства, но Ретт остался расслабленным, лишь держал на весу связанные бархатным шарфом руки. Взгляд Скарлетт блуждал по всей его фигуре и лицу с таким нехорошим огоньком в зрачках, что от него у иного человека вполне могли сдать нервы. — Какой смысл вязать тебе руки, если ты можешь от меня просто убежать? — добила она и, взяв мужа за узел над запястьями, толкнула его на кровать. Он поёрзал бёдрами, перебираясь выше к подушкам с неконтролируемой ухмылкой. Она оставила трость у витой деревянной колонны, забралась следом и оседлала его. Протянула связанные руки над его головой, завела их шарфом в крупный завиток резьбы в спинке, вполне надёжно фиксируя. Ретт из любопытства потянул, но получилось лишь развести локти, а руки остались в прежнем положении. Скарлетт ухмыльнулась и наклонилась ниже к нему: — Неплохо для новичка? — Ты быстро схватываешь. Она выпрямилась на нём и триумфально осмотрела от беспомощно растянутых рук до ремня на брюках. Ей пришла в голову небезосновательная и волнующая мысль, что вряд ли хоть один человек на свете видел Ретта Батлера в таком уязвимом и распахнутом положении. Её взгляд поплыл, а во рту собралась слюна. Он всё ещё мог усилием пресса вскинуть таз, обхватить её коленями, швырнуть на пол и, возможно, разломать резьбу кровати, пока она дотягивается до трости и поднимается, но для Скарлетт это была возможность из того же разряда, где Иисус Христос восстаёт из мёртвых на ближайшую Пасху. Может, но маловероятно, что сделает. Без малейших сомнений она начала выталкивать пуговицы из прорезей рубашки, открывая мерно вздымающееся и опадающее от дыхания смуглое тело и делая мужа ещё слабее без защитного слоя одежды. Он максимально запрокинул голову, выставляя кадык и пряча беззвучный смех. — Что смешного? — без агрессии спросила Скарлетт, улыбаясь с полуприкрытыми глазами и запуская руки под расстёгнутую рубашку. — Ты могла сделать что угодно: побрить меня налысо, прижечь об меня сигары или порезать, — выпрямил шею Ретт, посмеиваясь едва ли не счастливо. — Но ты выбрала…? — Зачем мне брить тебя налысо или вредить тебе, если есть вещи поинтереснее, которые можно с тобой сделать? — прикусила нижнюю губу Скарлетт. — Боже, я необратимо тебя испортил. Я так горд. — Если ты будешь много болтать, я завяжу тебе рот, — пустила она в голос суровости. Немного подумав, добавила не так уверенно: — И глаза. — Ты можешь делать со мной что угодно, — напомнил подбадривающе Ретт. Скарлетт, помедлив, дотянулась до трости, направилась к шкафу и вернулась с атласным шарфиком. Она села мужу на грудь и долго возилась, бинтуя его голову на все лады. Атлас скользил и не хотел завязываться, использовать его и как повязку на глаза, и как кляп оказалось нелепо и довело её до громкого смеха, потому что Ретт стал похож на гламурную мумию, и это очевидно сбило бы настрой в самый ответственный момент. Он не помогал, отпуская ехидные комментарии и издавая звуки, будто уже умирает от желания или эротизма происходящего, когда происходило, напротив, самое нелепое и тупиковое. — Заткнись, или я просто затолкаю его тебе в рот! — хохотала Скарлетт, закрывая своё краснеющее лицо шарфиком. — Я всё думал, как бы помягче сказать тебе, что кляп именно так и рабл-бл, — неожиданно она выполнила угрозу, но Ретт сделал такую тупую рожу с комком зелёного атласа во рту, что Скарлетт попросту повалилась набок в приступе неконтролируемого смеха, а он легко вытолкнул шарф языком и смеялся вместе с ней. — В-всё, ладно, — переведя дыхание и вытерев слёзы, сбивчиво потребовала Скарлетт, забралась обратно ему на бёдра и заново расправила шарф, потянув его в стороны. — Перестань паясничать и дай мне тебя изнасиловать. — Пожалуйста, не надо. — Отлично, — отреагировала Скарлетт и снова упала ему лицом в грудь, беззвучно смеясь. Ретт дотянулся и нежно поцеловал её в макушку. Она тепло выдохнула ему в грудь, прочистила горло и поднялась. Ретт навеселился вдоволь и больше не пытался выбить жену из колеи, обнимая её тёплым и искрящимся взором немного уставших и всё ещё влажных после долгого смеха глаз. Скарлетт невольно полюбовалась его взглядом перед тем, как мягко закрыть его шарфом. Ретт послушно приподнял голову, позволяя пропустить над затылком концы и завязать их парой простых узелков. — Удобно? — неожиданно поинтересовалась Скарлетт. — Не очень. Лучше сдвинь набок, мешается под головой. Она выполнила его просьбу. — Скарлетт? Ты уверена, что это хорошая идея? Твоя нога… — Ну-ка тихо, — закрыла его губы пальцем Скарлетт и через паузу щекотно обвела по контуру, заставив прерывисто вдохнуть. — Ты сказал, что я могу делать с тобой, что угодно. Ты никогда не дал бы мне попробовать сверху в другой раз. Моя нога чувствует себя лучше, чем ты думаешь. — Доктор Мид сказал, что сейчас она особенно хрупкая, — торопливо вставил Ретт, и шарф чуть заметно шевельнулся от встревоженного движения его бровей. — Я хотел, чтобы ты освободила одну мою руку, чтобы держаться за неё. Вторая останется здесь. Как только ты поймёшь, как двигаться так, чтобы не падать и не делать себе больно — свяжешь снова. Он ждал её ответа, пытаясь рассмотреть хоть какой-нибудь силуэт сквозь режущую глаза яркость атласа, и больше почувствовал, чем увидел, как Скарлетт гордо выпрямляется на нём. — Твои желания сейчас не имеют значения. Ретт придержал дыхание, когда она расстегнула его брюки и обхватила ладонью каменную пульсирующую плоть. Ему нестерпимо хотелось с силой проехаться головой по подушке, чтобы свезти с глаз мешающий шарф и увидеть это воочию, но он сдержал себя. Связанные руки напряглись до дрожи и очертившихся рельефов, когда Скарлетт неуверенно и осторожно опустилась на него, ощущаясь как никогда прежде тесной и горячей. — Ох, чёрт… — прошептала она сквозь тяжёлое дыхание, чувствуя это ещё ярче. Ретт закусил губу, чтобы ничего не сказать в ответ, но всё равно выругался сквозь зубы, когда спустя практически минуту давления и лёгкой раскачки Скарлетт приняла его до конца и замерла, чтобы освоиться с ощущениями и передохнуть. Одно из бёдер Ретта вибрировало от тремора в перенапрягаемой здоровой ноге, чтобы не страдала больная. Скарлетт медленно поёрзала вперёд и назад, приноравливаясь, прежде чем попробовала двинуться вверх. — Это… тяжелее, чем я думала, — неловко усмехнулась Скарлетт. — Тебе не больно? — Главное — не делай резких движений, — уклончиво ответил он. — Руку? — …Ладно, давай.

***

Мелани переехала в Атланту практически сразу после свадьбы. Здесь, в большом доме, она жила с своей тётушкой со смешным прозвищем Питтипет и вела благочестивое, со всех сторон одобрительное существование, участвуя в тыловых военных мероприятиях и ухаживая за первыми ранеными в госпитале. Появиться на пороге Скарлетт она осмелилась лишь когда скандальный капитан Батлер отбыл в очередное плавание. — Дорогая, как я рада тебя видеть, — защебетала Мелани, нежно беря подругу детства за обе руки в знак приветствия. — Выглядишь волшебно. — Скажешь ещё, — фыркнула Скарлетт и, упирая трость в ковёр, повела гостью к диванам возле столика с приготовленным чаем и сладостями. — Надеюсь, Ретт не вернётся до тех пор, пока моя талия снова не будет выглядеть нормально. Мелани улыбнулась, решив, что она шутит и скромничает. Неудивительно, в её лучистых серых глазах беременность была лучшим украшением и величайшим счастьем любой женщины. Она понизила голос и заговорщически прищурила глаза: — Я так горжусь тобой. — А? — Я всегда верила, что ты — ангел, такая сильная и великодушная. Прости меня за то, что я прислушалась к сплетням, но миссис Мид была в таком впечатлении после рассказа мистера Мида, что это не могло остаться в тайне. Так самоотверженно с твоей стороны — сначала убедиться, что Конфедерации достанет хлопка, и лишь потом позаботиться о своём здоровье! Ах, дорогая, это больше, чем ты могла бы сделать, но, пожалуйста, не рискуй так дальше. Мы с дамами с удовольствием подождём, когда ты оправишься и будешь готова прийти помогать к нам в госпиталь. И, конечно же, мы не дождёмся встречи с твоим малюткой. Ты бы знала, сколько желающих стать ему крёстной! — по-доброму засмеялась Мелани и взяла наполненную Шаникой чашку. Скарлетт слушала с заготовленной для таких случаев вежливо-скромной улыбкой и кричащим непониманием в глазах, пока не сообразила: «О. Так это она о моей отмазке, почему я так долго не обращалась к врачу по поводу беременности. Боже правый. Ну я ведь не виновата, что все сошли с ума с этой войной, и ею теперь можно оправдать всё, даже убийство. Господи, да что могло произойти, если я списала на неё и свою трусость?». Однако с незримым расположением и покровительством Мелани произошло столько всего, на что Скарлетт в жизни не могла рассчитывать. Проведшая последние годы практически в изоляции, привязанная к дому травмой голеностопа крепче, чем каторжник — своими цепями, она уже привыкла к тягучему тоскливому уединению, и раздувающийся живот сулил лишь очередной его этап, сдобренный на сей раз ещё и необходимостью переживать и транслировать качественно новый уровень стыда за физиологию, с которой она не в силах ничего сделать. Каково же было её удивление, когда визит Мелани открыл целую череду посетительниц, желавших познакомиться с новой соседкой, выразить поздравления и пригласить поучаствовать в той или иной акции в поддержку воюющих южан, когда выйдет отмеренный приличиями срок затворничества, и Скарлетт вновь получит разрешение выходить в свет. Столпы женского светского общества Атланты, матроны, простые замужние дамы, незамужние девчушки — представительницы каждой здешней касты, наносили Скарлетт визит, оставляли символические подарки для неё или будущего ребёнка и на прощание сообщали, что через годик ждут на благотворительном базаре, в швейном кружке, на пикнике или балу. Некоторые лица она могла припомнить со своей свадьбы, со многими же знакомилась впервые. И каждый раз рядом была Мелани, светящаяся от счастья при мысли о том, сколько теперь подруг и соратниц появится у её вечно одинокой, угрюмой подруги, которая ещё не успела осознать свою новую роль и теряется от внимания. Скарлетт действительно терялась, но не от благочестивого смущения, а потому, что её разум метался от одной новой связи к другой, не понимая сходу, как можно извлечь из этих знакомств выгоду. Её подвиг хоть и не приравнял её к мессии, как это могло показаться с непривычки в первые недели наплыва посетительниц, но пришёлся по душе всем женщинам Атланты, а ещё они хотели познакомиться с новой соседкой, но избегали наносить визиты, пока её муж был дома. Скарлетт начала догадываться, что по той же причине и Мелани не заходила к ней до последнего. Но та была просто трусишкой и побаивалась Ретта Батлера как такового. Других же дам страшила именно его репутация. Некоторые, посчитав в какой-то момент, что уже достаточно близки со Скарлетт или благодаря своему социальному положению могут проявить интерес, тихонько и одинаково стреляя по сторонам глазами в поисках подслушивающих слуг, спрашивали, как так вышло, что такая самоотверженная и преданная Правому Делу девушка из хорошей семьи связалась с паршивой овцой. — Мой муж прорывает блокаду и рискует собой так же, как наши мальчики на полях сражений, — недоумевала Скарлетт и добавляла, не в силах перестать наслаждаться восхищением и вниманием: — или как я, помогавшая маме управлять хлопковой плантацией. — Да, — протянула миссис Элсинг своим изысканно-певучим голоском, сидя рядом с монументальной и невозмутимой миссис Мэрриуэзер, — однако ты, Скарлетт — молодая хрупкая девушка с горящим сердцем, которую никакие недуги, начиная сломанной ногой и заканчивая деликатнейшим положением, не остановят от выполнения её гражданского долга. Мистер Батлер же, напротив, делает это не вопреки своим слабостям и ради победы Правого Дела, а от избытка дурной энергии и во имя наживы, что даже не трудится скрывать! Он лично признавался, что делал бы то же самое, что делает для Юга, ещё и для Севера, если бы Север предложил большие деньги, а некоторые мужчины считают, что он и действительно не гнушается торговать с Севером… и того и гляди открыто займётся спекуляцией! — Ох, — выдохнула Скарлетт, пытаясь не порадоваться вслух предприимчивости и дальновидности мужа, — я не знала об этом. Её ответы на все обвинения Ретта были столь размытыми, что очарованная отзывами Мелани о Скарлетт общественность приняла их за чистое неведение, в котором расчётливый и ужасный Батлер держит свою несчастную наивную жену, надеясь использовать её доброе имя, чтобы удержаться на плаву и дальше дурачить и насмехаться над честными людьми Атланты. Скарлетт, впервые за годы получившая столько внимания и сочувствия, что у неё закружилась голова от взыгравшего тщеславия, не нашла в себе смелости опровергнуть это мнение и обелить честь Ретта. «К тому же, — успокаивала она остатки своей и без того пластичной совести, — я же не знаю: вдруг он действительно так говорил. С него станется, а я выставлю себя полной дурой, если начну отрицать то, о чём впервые услышала». Ретт вернулся, когда поток знакомящихся несколько недель как схлынул. Живот Скарлетт уже не могли скрыть никакие кринолины, натягивай ты их повыше или нет, и закрытие отмеренного приличиями периода гостеприимства обозначилось естественным образом. Ни одна трость, ни две больше не помогали в передвижении: центр тяжести невероятно сместился, и передвигаться теперь получалось только с помощью слуг, поддерживающих с двух сторон, чтобы не дай Бог не наступить на сломанную ногу и не упасть на пол, корчась от боли. Это было ужасное время. Скарлетт была бы рада не показываться в таком беспомощном состоянии вообще никому и злилась на глупое, ненужное обещание Ретта. Приняв подарки за пропущенное в прорыве блокады Рождество и без повода — ничего для будущего ребёнка и только то, что предназначалось лично ей, не могло не порадовать Скарлетт, подуставшей от моментов, когда внимание гостей перетягивалось с неё на плод, который ещё даже не осознаёт происходящее, — она едва дождалась подходящего момента в беседе, чтобы рассказать о том, как прошло время без Ретта и сколько нового она узнала о нём из чужих уст. Он выслушал её, позабавленно приподняв брови и неприкрыто веселясь, и затем просто ответил: — Да, это правда. — Ты действительно так сказал? — выкатила глаза Скарлетт. — Что поставлял бы кринолины северянкам, если бы те тоже готовы были платить за них немалые деньги? — Это самое безобидное из того, в чём я признавался, но да, всё верно. — Ретт, это немыслимая глупость, — всплеснула она руками в кресле, волнуясь. — Ты можешь думать так, но почему нельзя промолчать?! — Зачем? — Чтобы тебя полюбили и приняли, конечно же. Это очень просто, они же тупеют, как куры, с этой войной. Я сказала доктору Миду первую чушь, которая пришла мне в голову, а он раструбил её по всему городу, и теперь меня все готовы носить на руках просто потому, что им нравится в неё верить. Ты можешь буквально из ничего вырастить себе безупречную репутацию и популярность! — Но вместо этого я буквально из ничего выращиваю себе капитал, — сдержанно улыбнулся Ретт, глядя на неё исподлобья, и ей не понравился этот взгляд. Так смотрят на важничающего ребёнка, поверившего в одарённость на фоне сверстников и кичащегося своим умом, умиляясь его выходкам и снисходительно не желая разочаровывать. — Что мешает тебе выращивать и капитал, и репутацию? — Деньги — полезная вещь. А к чему мне одобрение людей, которых я презираю? Единственный человек в этом городе, чьё уважение мне хотелось бы заслужить — Мелани Уилкс. — Чего там заслуживать? — фыркнула Скарлетт. — Она — мямля, которая пойдёт туда, куда ей укажут, либо от воспитания, либо от страха. Ничего сложного в том, чтобы с ней поладить, нет. — А ты старалась? — пристально посмотрел на неё Ретт. — Или позволяла ей делать всю работу между вами в одиночку, милостиво не артачась и не усложняя ей труд излишними грубостями? — Это превращается в какой-то бред, — поморщилась она. — Ты можешь просто перестать эпатировать публику своими заявлениями? В конце концов, ты практически совершаешь преступление — разве это не повод держать язык за зубами? — Какое же преступление я совершаю? — хмыкнул Ретт, закинув ногу на ногу и расслабленно откинувшись на спинку кресла. — Пользуюсь мозгом? Задаю вопросы, почему я должен был когда-то жениться на дуре всего лишь из-за того, что волей случая не успел доставить её домой вовремя, или почему должен умереть на дуэли от руки какого-то олуха, если стреляю более метко, чем он? Честно обозначаю условия, на которых продолжу предоставлять Югу свои не самые бесполезные услуги? — А что тебе стоит перестать это делать? — То, что мне придётся начать умирать на дуэли от руки какого-то олуха, несмотря на то, что я стреляю более метко, чем он, например. Но зато взамен я смогу аж заходить в гостиную дома, чьи обитатели на протяжении пятидесяти лет убивали лучшие годы своих жизней в скуке и ограничениях, лишь бы угодить правилам, лишённым всякого смысла. Заманчивая сделка, но нет. Скарлетт, это то ли забавно, то ли разочаровывающе: ты с самого начала кичилась тем, как тебе не нужно общество, отказавшееся от тебя, и каким нелепым оно тебе кажется, но вот тебя пару раз погладили по голове — и ты уже готова защищать его. Почему со мной это так не работает? Скарлетт настороженно посмотрела мужу в глаза, но его доброжелательно-подтрунивающее лицо уже закрылось, не пустив её взгляд глубже выставленной напоказ эмоции.

***

Их сына окрестили именем Чарльз Батлер. Мелани, позванная крёстной, едва сумела сдержать слёзы от умиления, когда впервые взяла его на руки и вслух пожалела, что они не являются родственниками по крови. Ретт сочувственно поклонился ей и предложил назвать сына именем её брата, погибшего от кори ещё до первого своего сражения. Его сына от Индии Уилкс, теперь уже Гамильтон, подобало наречь Уэйдом Хэмптоном в честь командира покойного Чарльза. Мелани торопливо извинилась и окончательно расплакалась, растроганная, а Скарлетт не сказала ни слова, вытаращив на них обоих глаза. Она не то, чтобы не имела ничего против предложенного имени — ей, в общем-то, вообще было всё равно на этого ребёнка. Исключая неудобств с больной ногой, беременность она перенесла на диво легко и стойко, роды были стремительными и не слишком шокирующими, а главное облегчение после них составило не безупречное здоровье черноволосого мальчика, а то, что талия у неё снова приблизилась к тончайшей в трёх графствах и, по заверению миссис Мид, могла скоро стать в точности такой же, как до беременности. По лёгкой зависти в голосе жены доктора Скарлетт не без гордости поняла, что такое было редкостью у рожениц, но она всегда отличалась отменным, упрямым здоровьем. Ретт проявил к новорождённому больше внимания и заботы, хотя и не так громогласно-радостно, как это обычно делали мужчины, осчастливленные первенцем мужского пола. Однако для Скарлетт то, что он учёл интересы Мелани, которую даже она сама, выросшая с ней в самый тяжёлый период своей жизни, считала своей близкой лишь номинально, стало откровенным шоком. — Чарльз? Ты правда назовёшь своего сына Чарльзом? — шёпотом удивлялась Скарлетт, без труда поспевая за степенно путешествующим кругами по комнате Реттом. Он покачивал сына на руках, укладывая его спать. — Что в этом такого? — У тебя были Чарльзы в роду? Или что говорят святцы по этому поводу? — Не знаю ни того, ни другого, — нараспев ответил Ретт, не подстраивая мотив под колыбельную, а просто напевая словно от душевного подъёма. — И, кстати, это твой сын тоже. Ты хотела предложить какое-то другое имя? — Нет, мне… кажется, что имя Чарльз — хорошее. Но неужели ты выбрал его только для того, чтобы угодить Мелани?! — Она потеряла брата и во второй раз вынуждена была смотреть на чужих детей, когда неистово хочет собственных. Напоминание о Чарльзе, чтобы он снова был рядом с ней — меньшее, чего она заслужила в этот день. — Ты даже не знаешь, что это был за человек, чтобы называть его именем сына! — Если Мелани за что-то любила его — то явно один из лучших, — посмотрел ей в глаза Ретт. — Да Мелани всех любит! — А ты всех ненавидишь. Но это же не делает твою ненависть менее настоящей. — Не всех, — слабо запротестовала Скарлетт только ради протеста и смолкла, когда Ретт медленно согнулся, чтобы опустить заснувшего ребёнка в кроватку. Он подоткнул одеяло, подошёл к жене и вывел её за талию в другую часть комнаты, отделённую аркой с занавеской. — Врач в тот раз сказал ещё кое-что, но я решил рассказать тебе позже — примерно сейчас, чтобы тебе легче было принять решение, — негромко сказал Ретт. Скарлетт сглотнула, но кивком позволила ему продолжить. — Доктор Мид запретил тебе иметь ещё детей, чтобы не лишиться ноги окончательно. — О, хорошо, — озадаченно моргнула она. — А почему ты начал так, будто это плохая новость? Мы же… мы же не перестанем спать вместе ради этого? — прижав руки к груди, нерешительно отступила на шаг Скарлетт, и Ретт подавил смех, притягивая её к себе и обнимая: — Нет, разумеется, нет. Но теперь нам придётся принимать меры предосторожности. Честно говоря, я с самого начала не планировал опять становиться отцом так быстро, но с тобой тогда всё шло наперекосяк. Маленького Чарльза окружили заботой слуги, а ещё с ним непозволительно долго возился отец. Скарлетт не понимала, как можно столько времени проводить с тупейшим, ничего не понимающим слюнявым комком, и не возражала против того, что видела сына только когда ей приносили его на кормление, но в её душе росло возмущение и ревность при виде того, сколько внимания Ретта, ранее достававшегося ей одной, теперь перекочевало к существу, которое нисколько не может его оценить. Ретт каким-то уму непостижимым образом общался и играл с ребёнком, затем отправлялся в кабинет работать, а ночь они со Скарлетт проводили едва ли не как брат с сестрой, что очень её возмущало: она чувствует себя хорошо, даже пресловутая лодыжка ни капли не тревожит, почему снова нужно терпеть какие-то ограничения? Она не видела противоречий в том, чтобы дожидаться момента выхода в свет и начать выполнять щедро розданные во время соседских визитов обещания. Как только Ретт отбыл в моря, она на следующий же день надела одно из лучших платьев — но не самое лучшее, решив поражать публику изысканностью и лоском постепенно, — взяла трость, инкрустированную в тон к нему, и вместе с Мелани отправилась на первый благотворительный базар. Искалеченная нога больше не была чем-то, чем она намертво зацеплялась при попытке войти в чужой дом или заведение. Люди смотрели на её трость и шептались: «Это та самая миссис Скарлетт, которая обеспечивала поставки хлопка для армии, превозмогая мыслимые и немыслимые недуги». Женщины знакомили её с немногими мужчинами из оставшихся в тылу, офицерами и солдатами, давая именно такую характеристику — и те выражали своё почтение и целовали ей руку, отчего Скарлетт, сохраняя достойный и степенный вид, была готова внутренне воспарить после лет изоляции и небрежения. Живущая здесь и сейчас и нелюбящая углубляться в суть вещей глубже арифметического «сделай то-то и то-то — и получишь то-то», она легко забыла свои обиженные и мстительные рассуждения об общественном отношении к ней, ибо то, что развело её с обществом пути, теперь воссоединило их обратно с таким громом славы, которого Скарлетт ни за что не добилась бы без превозмогания своей травмы. И, раз уж все эти люди так поверили в её преданность Правому Делу и так широко раскрутили её репутацию — что же, разочаровать их и пустить все старания насмарку? Скарлетт несложно поулыбаться и пофлиртовать, чтобы продать наволочку на диванную подушку с флагом Конфедерации или помочь медсёстрам в госпитале, подмигивая молоденьким военным. Жизнь начала напоминать рай. Встряхнутый войной молодой и кипучий город давал столько возможностей для знакомства и активной деятельности, что отказаться от них было невозможно, даже если бы ты захотела — так думала Скарлетт, разделываясь со всеми обязанностями с мыслью о том, что после них обязательно сможет прокатиться верхом с офицерами или посетить развлекательный вечер. Она не могла танцевать, хотя очень хотела, но мужчины всё равно отпускали ей комплименты и отваживались признаваться в любви, и это грело её самолюбие и пускало сердце вскачь не хуже ритма кадрили. Старые матроны видели её похождения и шалости, но не сообщали о них ни матери, ни тётушке Питтипет, ни, разумеется, Ретту Батлеру. Ведь именно он был причиной того, почему на флирт с мужчинами и громкий смех над их шутками со стороны замужней дамы смотрели сквозь пальцы. Во-первых, Скарлетт своей непосредственностью и выпущенной из заточения женственностью зарабатывала для госпиталя немалые деньги. Во-вторых, эти заигрывания, скорее всего, были для несчастной девушки единственной возможностью пообщаться с настоящими джентльменами, не как её муж, и здесь та полностью бы согласилась, если бы эти рассуждения дошли до неё. Чаще всего ухаживающие за ней мужчины несли несусветную чушь, были вдвое глупее неё или откровенно запинались, теряясь наедине перед лицом её красоты, но гордости Скарлетт было так приятно в кои-то веки чувствовать своё превосходство над мужчинами, что она не могла от этого отказаться. Пьянило голову и то, что раньше она непреодолимо скучала по Ретту, искала его внимания и компании и выставляла себя полной идиоткой, выказывая свою зависимость от него. Но теперь, в окружении десятков мужчин, готовых выполнить её капризы и безупречно при этом воспитанных, она более чем легко могла убедить себя, что ничего не чувствует к мужу, и он в её жизни значит не так уж много. Давняя боль неправильной привязанности рассасывалась сама собой, и Скарлетт до того гордилась собой и обретаемой независимостью, что однажды, заново убедив себя в том, что Ретт ничем не ограничивается в плаваниях, позволила одному молодому врачу поцеловать себя в губы из чистого любопытства, будет ли какая-нибудь разница между одним мужчиной и другим. Врач был хорош, и Скарлетт точно знала, что может это оценить, но его поцелуй ощущался отточенно-механическим, не вызывающим никакого отклика в сердце. Пожав про себя плечами, она решила, что всего лишь полностью избавилась от ненужной тяги к мужчинам и отправилась дальше жить свою жизнь — подвижную, размашистую, пьянящую, пёструю, похожую на калейдоскоп событий, лиц и впечатлений. И этот калейдоскоп остановился так резко, что пустил трещины по всем разноцветным стёклам, застопорившись о нежный и почтительный голос Мелани: — Скарлетт, дорогая, этот джентльмен прорывает блокаду для Юга так же, как мистер Батлер, только не в акваториях, а в правовом поле. Познакомься: мистер Вёрджил Меритт.