Завоевать ветер

Большой вороной жеребец, подвластный руке холёного всадника, замедлил свою рысь едва ли не элементом из выездки, чтобы чёрный мужчина и его юный помощник с восторгом в карих глазах сумели поймать поводья и остановить великолепное животное. Ретт Батлер спешился, хлопнув сапогами о плоскую красную землю, и сразу пошёл к объятому зеленью белоснежному поместью. Тара не ждала гостей, поэтому дворецкий заметил его по всем меркам приличий непозволительно поздно. — Мистер о’Хара отсутствует, господин, — с почтительным поклоном извинился слуга. — Миссис о’Хара дома? — в своей тягучей манере спросил Ретт, и проступившее гипнотическое доверие смягчило и выправило чересчур раболепные черты дворецкого. — Да, сэр. Велите доложить о Вас? — Да. Передайте, что дело касается Скарлетт о’Хара. Чёрные глаза расширились, и слуга, лишь успев по регламенту покорно кивнуть и указав, куда можно присесть, расшевелился так, что убежал за хозяйкой едва ли не бегом. Ретт Батлер, отвергший предложенное кресло, нисколько не удивился, когда торопливый шелест юбок возвестил издалека о её приходе с не меньшей быстротой. В холл практически влетела женщина, ни капли не похожая на Скарлетт. Это была чистокровная француженка в безупречном убранстве, вкусно и тонко пахнущая лимонной вербеной, чья голова поднималась гордо и высоко, несмотря на выражение загнанного смятения на лице, которое та даже не пыталась скрыть. Будучи на год младше своего сегодняшнего гостя, Эллин выглядела на полжизни старше, чем он, и глаза у неё потускнели от усталости и вылитых слёз. — Миссис о’Хара, — почтительно поклонился мужчина в ответ на её глубокий реверанс. — Меня зовут Ретт Батлер. Мы с Вашим мужем познакомились в Двенадцати Дубах пару дней назад. — Можете звать меня Эллин, — поставленным голосом радушной хозяйки и истинной леди позволила она и, не совладав с собой, заломила руки от волнения. — Ах, мне передали, что Вы знаете что-то о моей дочери! Прошу, скажите правду, какой бы горькой она ни была: что со Скарлетт? Где моя девочка? — С мисс Скарлетт всё хорошо, — мягко ответил Ретт, жестом предложив присесть. Женщина с тихим всхлипом опустилась в одно из кресел, вцепляясь пальцами в его подлокотники, но не прислоняясь спиной к спинке. Гость расслабленно занял место напротив неё. — Приношу извинения за то, что по моей вине Вам пришлось прожить столько часов в неведении и страхе за своё дитя. По своей воле я сам бы не попал в такое положение, но этот инцидент и для меня тоже стал полной неожиданностью. Мисс Эллин, — взглянул он ей в глаза, — я заочно знаю Вас, как одну из немногих настоящих леди, и наша встреча только усилила моё почтение к Вам. Однако ради блага Скарлетт… не оскорбитесь ли Вы, если я позволю себе говорить прямо? Эллин, мерцая испуганными глазами, мелко замотала головой. — Ни в коем случае. Прошу, говорите. Ретт упёрся локтями в колени и положил подбородок на скрещенные пальцы: — В эту ночь Джералд позволил мне увезти Скарлетт с собой. Я видел всё, что предшествовало этому решению. Он часто напивается до такой степени? Она опустила голову: — Впервые в жизни. Он никогда прежде не позволял себе втягивать дочерей в свои развлечения. Кажется, он сам так устыдился этого наутро, что уехал по делам в превеликой спешке, едва мы пересеклись за завтраком. Скажите, известно ли ещё кому-нибудь…? Эллин осеклась, нервно переплетя пальцы. Ретт тяжело вздохнул и мягко ответил: — Нет, больше никто не знает о том, что произошло. Джентльмены, с которыми мы вчера отдыхали, уже сегодня утром разъехались по делам и наверняка даже не вспомнят о том, чему стали свидетелями — слишком пьяны мы все вчера были, уж извините за прямоту. — Боже милостивый. Прошу, скажите, Скарлетт… здорова? Мастерски скрывая веселье, он успокаивающе кивнул: — Ни единый волосок не упал с её головы, не беспокойтесь. Устраняя ещё один повод для волнений, я скажу, что забрал её вчера исключительно чтобы защитить от мистера Джералда и ни для чего более. Слово джентльмена. Однако, — заметно нахлынувшее на Эллин облегчение схватилось на её лице корочкой, как от резко ударившего мороза, — я бы не сказал, что она попала ко мне… полностью здоровой. Как вышло, что она хромает? Имейте в виду: я знаю, что это точно не было падением с лошади. Губы Эллин, стиснувшись, превратились в бледную нить на несколько секунд. — Скарлетт подвернула ногу, когда преградила дорогу Джералду пару лет назад. — Миссис Эллин, — бархатно произнёс Ретт, меряя женщину серьёзными чёрными глазами, — я видел слишком много для того, чтобы поверить этим размытым формулировкам, не слишком отличающимся от всего, что Вы уже говорили свету. Я видел больше, чем Вы можете себе представить. Пожалуйста, будьте со мной честны. Возможно, я — единственный человек, который может помочь Скарлетт. — Вы собираетесь вернуть её домой? — слабо спросила Эллин дрожащим голосом, откуда-то выуживая надушенный платочек. Ретт откинулся на спинку кресла и закинул ногу на ногу. — Известно ли Вам, на каких правах Скарлетт жила в Таре всё это время? Женщина слегка повернула голову: — Какой странный вопрос. На правах старшей дочери и наследницы имения, разумеется, — её голос дрогнул при следующих словах, которые она озвучивала кому-то кроме себя и доверенных слуг впервые. — Её несчастьем были лишь два обстоятельства — отец, которому ей приходилось противостоять, и невозможность выйти замуж, несмотря на высокое положение и завидные данные. Мужчина помедлил, неуловимо и внимательно оглядывая её. Она не притворялась. Она действительно пребывала в неведении и считала свою семью настолько прозрачной и простой, насколько она должна таковой быть с мужем-пьяницей во главе. Разумеется, у неё в голове не уложился бы его коронный фортель. Ретт коротко сжал зубы. Эллин же приняла его тяжёлую работу мысли за намекающую паузу и робко предположила, прижав платочек к груди: — Вы хотите попросить её руки? Ретт едва не расхохотался, а затем его молнией пронзило осознание. Он весь день ломал голову над загадкой закрепощающих человека бумаг, пытаясь отыскать ответ в хитросплетениях законов, когда смотреть нужно было глубже — в дремучие традиции веков, законы чести и принципы домостроительства, определявшие жизнь Юга превыше писаных статей. И сейчас уклад жизни идиотов, которых он презирал за способность и готовность пустить друг в друга по пуле всего лишь из-за столкновения плечами, наконец-то играл ему на руку безо всяких хитроумно-ироничных уловок с его стороны, а просто потому, что существовал сам по себе. — Да, — легко и почти радостно улыбнулся Ретт, забавляясь возможностью переиграть систему, пришедшей откуда не ждали. — Да, миссис Эллин, я прошу у Вас руки Скарлетт о’Хара.

***

Скарлетт показалось, что она всего лишь заснула. Именно звук и передающиеся по земле толчки от шагов разбудили её. Над ней склонился Ретт с залегшей между бровей тревожной складкой. Но, стоило ей открыть глаза — он чуть слышно выдохнул… и процедил сквозь сжатые зубы: — Если бы ты не очнулась, то у тебя хотя бы было оправдание. Не дав отойти от шока, он схватил с земли тонкое белое запястье и рванул на себя. У Скарлетт перехватило дух от резкой смены положения на вертикальное, в мозг тупо и широко ударило откуда-то из-под низа, наслав темень в глаза, но по-настоящему заорать от боли её заставило другое: — Нога! Нога! — Надо же, как удобно, — прорычал сквозь саркастичную улыбку Ретт, бесцеремонно таща пострадавшую за собой. — Она наверняка ни капли тебя не беспокоила, когда ты крала мою любимую лошадь и загоняла её до смерти. — Она болела всё время, но ты так меня дёрнул, что… — смешанное с болезненным шипением причитание прервалось, когда Скарлетт споткнулась, её голова нелепо мотнулась в сторону, и она наконец увидела возвышающийся над плешивой придорожной травой огромный серый бок. Совершенно неподвижный, уже начинающий привлекать надоедливых шумных мух, которые больше не в силах были причинить этому телу никакого неудобства. Скарлетт подавленно выдохнула, разом растеряв всё возмущение и осознав в этот момент брошенное ей обвинение. Жалость к несчастному животному стиснула её горло колючей рукой. — Я загнала её до смерти? — упавшим голосом произнесла Скарлетт. — Но как это возможно? До Двенадцати Дубов было совсем недалеко! Ретт дотащил её до спокойно прядающего ушами вороного жеребца и отшвырнул, прислоняя к седлу. Могучий конь даже не пошатнулся, когда девушка схватилась за стремя, чтобы сохранить равновесие. — Ещё как возможно, — презрительно скрестил руки на груди Ретт, — если когда-то до этого она уже была загнана. Если хотите знать, при каких обстоятельствах, то это случилось, когда я получил ножевое ранение на золотых приисках. Эта лошадь подошла ко мне без команды, чтобы я смог взобраться на неё, а затем сама понеслась к людям так быстро, как могла. Благодаря ей мне оказали помощь вовремя, но она сама отныне всю оставшуюся жизнь могла передвигаться только шагом. Я запретил пускать ей пулю в голову и обеспечил довольствие, потому что мне не чуждо чувство благодарности. Чтобы Вы знали, я настолько нечасто проявляю человечность, что Вы своей сегодняшней выходкой уничтожили восьмое чудо света. Скарлетт сглотнула, вцепляясь в стремя так, что белели костяшки. Она держалась лишь потому, что висела на седле, и одного небрежного шага большого чёрного коня хватило бы, чтобы бросить её обратно на землю, но он стоял спокойно, тихо фырча, пока перемалывал зубами жвачку. Девушка быстро скользнула растерянным взглядом по его мускулистой шее и сказала Ретту: — Я думала, что вот Ваш любимый конь. Вы же постоянно на нём ездите… — Потому что он не загонял себя до полусмерти, чтобы меня спасти — неужели не ясно? — щёлкнул языком тот. — В краю, где всем оказалось наплевать на мою шкуру, кроме одной чёртовой лошади, каждая собака потешалась надо мной за то, что я трачу деньги на совершенно бесполезную теперь скотину. Вы немного напомнили мне тех недоумков в это мгновение. Скарлетт полувисела на седле, оскорблённо уставившись на мужчину, однако стыд, окрасивший её щёки в малиновый, запрещал ей дерзить в ответ. — Простите меня, — заставила она себя сказать, — я возмещу Вам за неё. Ретт, сам того не планируя, выговорился. Он с раздражённым вздохом рукой зачесал назад волосы и, рванув их на затылке, уже без пассивно-агрессивного запала поинтересовался: — Интересно, чем же, если даже всё, что на Вас есть, тоже дал Вам я. Ну да не это важно. Зачем Вы скакали в Двенадцать Дубов? Давайте же, отвечайте! Задобрить меня честностью — это единственное, чем Вы можете улучшить своё положение. Она потупила взгляд. — Я хотела рассказать обо всём Мелани Гамильтон и вместе придумать, что с этим можно сделать. — Гениально, — фыркнул Ретт, вздёрнув подбородок, и Скарлетт обожгло ядрёностью сарказма в его взгляде. — Товарно-денежные отношения в Вашей картине мира становятся любопытнее и любопытнее с каждым словом. И чем бы, по Вашему мнению, она смогла Вам помочь? Пожертвовала бы женихом ради Вашей свободы? — Что? — передёрнуло её, и она поморщилась. — Когда Вы занимались конокрадством, я как раз искал способ Вам помочь, — язвительно развёл руки в стороны Ретт Батлер. — Не знаю, где Ваш батюшка нашёл такого ушлого юриста, но я почти готов испугаться человека, способного составить документ о закрепощении белого с такой неподкупной прочностью. Вы де-юре и де-факто безнадёжно принадлежите своему отцу, и даже то, что он проиграл Вас в карты, и сейчас мы с Вами мило беседуем в столь пикантных обстоятельствах, этого не изменит. И единственная лазейка к свободе для Вас лежит через брак, поскольку в таком случае один мужчина — это Ваш отец — теряет на Вас права в связи с Вашим переходом в другую семью, а другой — это Ваш несчастный будущий муж — не имеет в друзьях того самого ушлого юриста, который мог бы так профессионально закрепостить Вас заново! Так что, если Эшли Уилкс так благороден, как мне о нём рассказывали, то давайте немедленно продолжим путь в Двенадцать дубов. Уверен, он отдельно оценит Ваше подвечное платье, — шутовским взмахом руки Ретт обрисовал вывезенный в грязи и траве жалкий наряд Скарлетт снизу доверху, но та не оценила сарказма. Каждая материя в мире, начиная пылью у ног и кончая протяжённостью до зубчатого частокола деревьев на горизонте, загустела с низким протяжным гулом, чтобы немыслимой массой терпеливо и нежно сдавить Скарлетт со всех сторон, сужая вселенную до паники у неё в голове. Ретт замолчал, с садистской удовлетворённостью глядя на то, как она пытается не кричать, не плакать, не изрыгать проклятья, как её костяшки белеют, стискивая стремя, чтобы не потерять последнюю опору, и как грудь ходит ходуном, хотя она совершенно не дышит. Он неслышно для неё, оглушённой рёвом взбесившейся в теле крови, хмыкнул, спокойно достал сигару и закурил с прищуренными глазами. Перед ним как будто разворачивалась самая завораживающая театральная постановка, а не всего лишь пыталась устоять на ногах оглушённая безысходностью шестнадцатилетняя девушка. Он замер на середине затяжки, когда Скарлетт вдруг вышла из оцепенения и осмотрелась по сторонам. Никого, кроме них, на полпути от одного поместья до другого не было. Ретт сам до сих пор не знал, почему решил поехать домой тоже через Двенадцать Дубов — должно быть, слишком погрузился в обдумывание вчерашнего происшествия, и руки сами направили коня к главному месту действия. — Нет, это не выход, — сказала она так спокойно и решительно, что Ретт медленно расплылся в восхищённой улыбке. — Мне действительно жаль, что я загубила Вашу лошадь. Я сама всегда любила животных и взяла бы другую, если бы знала, что эта больна. Я отплачу Вам и за неё тоже, как смогу, когда Вы поможете мне спасти мать с сёстрами и расквитаться с отцом. — Список Ваших долгов неуклонно растёт, — весело заметил Ретт, выпуская в сторону горькую струйку дыма. — Вам того и гляди придётся воспользоваться статусом наследницы и отдать мне Тару, когда всё закончится — а дальше Вы что будете делать? Скарлетт распахнула глаза и сглотнула. Её вряд ли ужасала сама перспектива потери земли, но на неё явно не могла не подействовать мысль о том, что в таком случае она лишится средств к существованию. А сколько стоит жизнь, свободная от тирании пьяницы, но совершенно нищая? Ретт позволил ей обдумать это и сочувственно продолжил: — А хитро Вам насолил отец. Он ещё более предопределённой и безвыходной судьбу, которая и так не отличалась в здешних местах разнообразием. Скарлетт, я понимаю, о чём Вы сегодня думали. Мечтать об убийстве своих врагов приятно, но это мужские игры, в которые лично мне лезть не с руки. А единственное, что можете сделать Вы — это выйти замуж, и я говорю абсолютно серьёзно. Последние несколько часов я провёл, специально разбираясь в Вашем вопросе. — И как же мне поможет перейти из рабства у одного мужчины в рабство к другому?! — То, что Вам не станут ломать вторую ногу — недостаточное преимущество в этом предприятии для Вас? — иронично поинтересовался Ретт, приблизился к девушке и придержал её, чтобы ей больше не пришлось висеть, схватившись за седло. — Если бы вся Ваша демонизация брака была правдой, даже в таком случае муж не имел бы над Вами столько власти, сколько сейчас есть у отца. Скарлетт уныло посмотрела на крепкую руку в изысканном чёрном сюртуке вокруг своей талии и пробормотала: — Мне отвратительно то, насколько моя жизнь зависит от прихотей и милостей мужчин. — Ба, смотрите, не выдайте это где-нибудь в приличном обществе, — хохотнул Ретт и позволил сигаре потухнуть, после чего неторопливо убрал её в футляр. — Ещё отвратительнее то, что я даже буквально не могу от этого убежать, — запальчиво продолжила девушка, её глаза блеснули не столько воинственно, сколько загнанно. — И плевать мне на общество, если оно допустило всё, что сейчас происходит! — По справедливости, общество-то здесь как раз не при чём, вся вина лежит на Вашем отце, — спокойно рассудил мужчина. — Но, допустим, да, Ваше положение всё-таки оказалось реальным из-за устоев этого самого общества, и плевать Вы на него действительно можете. Однако на Вашу матушку вам плевать тоже? Скарлетт резко вскинула на него глаза, круглые и недоверчивые, как у ребёнка. — Она всецело верит свету и его законам, — продолжил Ретт, — и не вынесет, если Вы от них отступитесь. Это бросит тень на неё и двух её младших дочерей. Да бросьте, — из глубины его живота вырвался короткий хохот, — даже Ваш отец маскируется в обществе под добропорядочного семьянина, который никогда в жизни не сломает своей дочери ногу за то, что она мешает колотить других женщин в доме. А Вы-то чем хуже? Девушка по-звериному оскалилась в ответ на его веселье: — Да как Вы смеете над этим смеяться?! Моя жизнь рушится на Ваших глазах, а Вы потешаетесь! — Когда Вы доживёте до моих лет и всё поймёте, юношеский эгоизм тоже будет для Вас потехой. — Доживу обязательно, — сжала в кулак свободную руку Скарлетт. — А вот Вы в моей шкуре не жили и потому понять ничего не можете! — Неужели? — колко отозвался Ретт. — А что, если я скажу, что понимаю Вас, как никто другой, потому что мне самому в Вашем возрасте пришлось бежать из дома, и игра в карты стала для меня главным способом выживания? Так же, как и Вы, я родился с кровью, неудобной моему достопочтенному отцу. Вы выросли в боевую ирландку, а я — в лихого пирата, который портил безупречную картину, которую он нарисовал у себя в голове и назвал «Моя семья». Он мог бы строить этот фасад сколько хотел, если бы выполнял обязанности главы семейства должным образом, но нет: под его управлением фамильные предприятия нищали, а вместе с ними нищали и мы. И всё, что сопутствовало нашему обеднению, он допускал с превеликой благосклонностью, потому что каждое из тех событий укрепляло его в глазах людей как бесподобного и безупречного джентльмена, а эта репутация была для него превыше дохода и благополучия его домочадцев. Даже когда мама подошла к порогу смерти от голода, а сестра перештопывала платье по третьему разу… Последние слова Ретт уже выплёвывал, но, встретившись с широкими зрачками Скарлетт, торопливо взял себя в руки и погасил вспыхнувшие огневые угли в собственных глазах. Девушка вернулась к трезвому рассудку вместе с ним и ярко покраснела, отведя приковавшиеся к мужчине глаза в сторону, но он, продолжая рассказ, слава Богу, не заметил её краткой зачарованности им. — …словом, даже тогда он не соглашался отринуть законы гостеприимства, соседства и иже с ними, потому что это подорвало бы его возлюбленные устои старой школы. Я же видел бедственное положение мамы и младших сестры и брата и не гнушался ничем, чтобы сколотить состояние. Однако, сколько бы денег я ни присылал им в помощь — отец отсылал их обратно, потому что они-де нажиты нечистым путём! Единственным способом помогать им стало передавать деньги через брата, но и тут отец высчитывал, что сумма подозрительно велика для его официального заработка — и чёртовы доллары снова возвращались на мои счета. Вот такая ирония: я могу добыть хоть все деньги мира, но моя семья всё равно будет жить на подаяния, потому что лучше бы мой отец пил, как моллюск, чем блюл всестороннюю нравственную чистоту, с холодным рассудком подводил маму к истощению и в трезвом сознании костерил брата за то, что он приносит денег больше, чем положено. Скарлетт моргнула, наклонив голову набок. — Это… звучит как полный абсурд. — Я в этом жил, — пожал плечами Ретт. Он коротко обернулся на труп лошади, выдохнул и снова посмотрел на Скарлетт. Девушка растеряла воинственность к патриархату, неприкрыто проникнувшись его историей и прямо сейчас рассматривая так, словно увидела по-новому. Лёгкий ветер трепал её вымаранное, кое-где разошедшееся по швам при падении платье, но даже такой она вдруг понравилась Ретту, излучающая понимание и готовность принять его сущность, которую он так редко кому-либо демонстрировал. Но здесь, с этой девушкой, ему не нужно было думать о том, что правда о нём может эпатировать. Само её существование представилось бы недавно совершенно немыслимым. — Болит голова? — мягко спросил он, когда молчание затянулось. Скарлетт ответила не сразу, выныривая из размышлений и приходя в себя. — Скорее шея, — повела она ей и потёрла ладонью, заодно стряхнув с ребра прилипшие прошлогодние травинки. — Но она явно не сломана, так что всё хорошо. — Сможете забраться в седло? — кивнул на своего коня Ретт, отпустив девичью талию, и у уголков его глаз появились смешливые морщинки. — Мне интересно, как Вы провернули это со своей лодыжкой. — Вы когда-нибудь прекратите потешаться над моей судьбой, Ретт Батлер? — гневливо фыркнула Скарлетт, тем не менее, резко развернувшись к седлу лицом и закинув на него руки. — Только тогда, когда Вы научитесь делать это без моей помощи. Ладно, я действительно пошутил, — он легко подсадил бесполезно вытягивающуюся вверх девушку и забрался в седло следом. — Та несчастная лошадка намного ниже этого жеребца. — Вы разве не заберёте с неё седло? — забеспокоилась Скарлетт, вытягивая шею из-за плеча Ретта, когда он поводьями разворачивал коня в нужном направлении. Мужчина рассмеялся. — Вы что, перечитали ковбойских повестей? Всегда можно прислать слуг. Мы и так ютимся вдвоём на одной лошади. Кстати, придётся ехать окольными путями, чтобы никто не увидел этого позора. — Моё платье не такое уж рваное. — Вы начинаете делать успехи! — снова засмеялся он, и Скарлетт невольно усмехнулась тоже. Она осмотрелась по сторонам и спохватилась: — Стойте! Можем, пожалуйста, доехать до Тары? Мама, наверное, с ума сходит от страха! — Вы собираетесь показаться ей в таком виде? — Ах, да кого это волнует? — всплеснула руками Скарлетт и закатила глаза. — В крайнем случае, я знаю тайный ход. Слуги помогут мне привести себя в порядок — никто, кроме них, и не заметит, что я пришла, пока я не стану прилично выглядеть. — Если честно, — медленно произнёс Ретт, остановив коня, — я как раз скакал из Тары, когда нашёл Вас. Она настороженно взглянула ему в лицо, опасливо приподняв брови. — Ваша матушка знает, что Вы находитесь у меня и в добром здравии. А ещё она, сама того не понимая, подсказала мне, как именно я могу спасти Вас от отца. Скарлетт, она дала нам своё родительское благословение на брак. Та несколько секунд смотрела ему в глаза с нечитаемым выражением, и её взгляд до такой степени расплылся за это время, что Ретт уже был готов принять на руки вес её обмякшего тела, когда она упадёт в обморок. — А отец? — вместо этого глухо спросила Скарлетт. — Что? — скривился он. — Что сказал отец по поводу этого? — Он уехал по делам ещё утром, так что не мог этому помешать. — Помешать?! — вскинулась девушка, выпрямляя спину. — Мать пресвятая Богородица, хорошо, что его не было дома, вот только по другой причине! Он выдал бы меня замуж и без священника, лишь бы только ещё раз унизить! — Мы ведь уже обсудили это, — прохладно заметил Ретт. — Спасибо, что пытаетесь мне помочь, но должен же быть другой способ! Вы и сами не хотите жениться! — А Вы не хотите быть замужем, — недовольно ответил он. — Мне кажется, мы можем неплохо сойтись в наших предпочтениях. — И речи быть не может, что за глупости такие, кого Вы пытаетесь обмануть? — зачастила Скарлетт, в смятении прижимая согнутые пальцы к пылающим щекам. — Я не хочу выходить замуж, никогда! — Но Вам придётся! — жёстко надавил Ретт, тряхнув её за плечи и заставляя посмотреть себе в глаза. — Выслушайте меня спокойно, хорошо? Скоро начнётся война. Южной женщине оставаться в войну без мужа — это катастрофа, даже если она владеет двумя ногами, как конкурная лошадь. А Вы в лучшем случае умрёте от голода. В худшем — не сможете спастись бегством, когда в штат придут янки. Вот что я хочу Вам предложить: брак нужен только для того, чтобы вывести Вас из-под юрисдикции отца. Как только Вы возьмёте мою фамилию, те бумаги потеряют силу. И, поскольку я породнюсь с Вами, у меня будут все основания, чтобы начать помогать Вашей семье, а там появятся и пути сдерживать дебоширство Вашего отца. Выиграют все. Это реальный шанс дать Вашему отцу пинка под зад его же сапогом. Как Вы теперь на это смотрите? Скарлетт глубоко дышала, ломая пальцы и кусая губы. Ей оставалось только ужом заизвиваться в терпеливом хвате мужских рук, выдавая муки выбора и нежелание принимать свою судьбу, но тут она увидела оставшийся в отдалении труп серой лошади и застыла. Старое загнанное животное, как печальный и глупый символ её отчаянного противления. Ей не пришлось ничего говорить с этими погасшими глазами, чтобы Ретт крепко прижал её к своей груди, пришпорил коня и поскакал к своему дому.