Завоевать ветер

Джералд нервозно усмехнулся, тряхнув косматой головой: — «Собирайся»? Ха! Мистер Батлер, я проиграл рабыню, а не её одежду. Если она Вам нужна — забирайте её прямо так. Порк! Открывай двери. Ретт дёрнулся было купить вещи Скарлетт и пару слуг вместе с ней, но тут же понял, что дело вовсе не в деньгах. Девушка, оглушённая, не предприняла попыток бежать, даже когда потеряла опору в виде двери и завалилась на одну из рук в коридор, к ногам заплаканного негра. Он не смотрел на неё. — Простите, мисс Скарлетт… Бога ради, простите… — Лестер, будь добр, подай мой сюртук со спинки стула, — проговорил Ретт и получил желаемое так быстро, словно обращался не к другу, а к рабу. Он укутал Скарлетт велюровой тканью и поднял на руки. Та как будто бы и не весила ничего. Оказавшись у тёплой и твёрдой мужской груди, под которой размеренно и сильно стучало сердце, Скарлетт встрепенулась, отчаянно посмотрела вверх и встретилась взглядом с таинственными чёрными глазами. — Отпустите меня, — зашептала она. — Дайте мне уйти. — Вы хотите идти сама? — несмотря на ровность речи, его дыхание пахло виски. — Нет. Я хочу остаться здесь. — Кэти-Скарлетт… — Не называйте меня так! — вздрогнула она, вцепившись пальцами в предплечье под белоснежной рубашкой, и всё её тело напряглось. — Я Скарлетт. Просто Скарлетт О’Хара. Ретт внимательно взглянул на неё, прежде чем сосредоточить внимание на спуске по полукруглой лестнице, и кивнул: — Хорошо. Скарлетт, если Вы останетесь здесь сегодня, с Вами случится беда. Вам лучше уехать со мной. — Плевать, — её грудь мелко затряслась от раздирающих душу слёз. — Здесь моя мама. И сёстры. Он будет отыгрываться на них за то, что не добрался до меня! Пожалуйста, я должна остаться здесь! — Невозможно, — мягко ответил он, и его взгляд скользнул по сходящимся в шов бортам сюртука на её нагом теле так, что она похолодела от намёка. — Эту ночь они переживут. Вы — нет. Ночь была безучастно-тиха и спокойна. Быстрые шаги Ретта по ступеням вниз отсчитали приглушённую чечётку, ритм которой Скарлетт знала наизусть, но всё же слышала впервые. Он перехватил её одной рукой, снова не встретившись ни с какими затруднениями, забрался в седло большого вороного коня и усадил девушку спереди, всё так же прижимая её к груди. — Куда мы едем? — обеспокоенно спросила она, когда щелчком языка мужчина тронул жеребца с места. — В Атланту. Два часа пути отсюда. Вы не испугаетесь галопа? — Незнакомый мужчина увозит меня без одежды чёрт знает как далеко от дома и спрашивает, не испугаюсь ли я галопа, — выпалила Скарлетт, не подумав, и ахнула, прикусив язык, но Ретта это лишь от души рассмешило. — Действительно, мисс О’Хара, глупый вопрос! — и его жеребец рванул с места в карьер. Скарлетт старалась примечать дорогу, чтобы потом сбежать и вернуться, но, как только все знакомые ориентиры закончились — страх и беспомощность захлестнули и пленили её не хуже этого дорогого сюртука. Лихорадочно всматриваясь во тьму, она видела лишь какое-то мелькание кустов, размытые точки огней домов на горизонте да вышвырнутые за пределы дороги булыжники, и всё это было настолько неважным и обобщённым, так напрасно тратило её время и внимание, не давая взамен никакой наводки, что к концу поездки Скарлетт вся онемела от отчаяния и безысходности. Из её глаз немо катились слёзы, она дрожала и беззвучно всхлипывала. Ретт Батлер плавно остановил коня. Скарлетт безучастно скользнула взглядом по отштукатуренной стене, по которой тихо и лениво шуршал сухим вьюном лёгкий ветерок, и обессиленно закрыла глаза, приваливаясь щекой к жёсткой горячей ключице. Она слышала фырканье жеребца и стук его копыт по древесине, пока Ретт одной рукой заводил его в конюшню — и на что ему только негры? — и чувствовала, как он поднимается по лестницам, почти не шатаясь. Сквозь душевную боль и отупение Скарлетт с вялым удивлением отметила, что ей не должно быть так спокойно во власти пьяного человека, чтобы даже не следить за тем, куда он идёт. Но когда Ретт аккуратно опустил её на постель, и голова коснулась подушки — она мгновенно отключилась, словно кто-то задул свечу в сознании. Проснулась Скарлетт такой выспавшейся и отдохнувшей, что не сразу вспомнила о произошедшем этой ночью. Лишь недовольно щурясь от извечной утренней боли в голеностопе, она безмятежно и бессмысленно осматривала камин со стоящими на полке свечами и висящей над ним картиной, тонкий простой ковёр и уютное кресло-качалку до тех пор, пока не осознала, что не узнаёт ни один из этих предметов. Моргнув, Скарлетт приподнялась на локте… и чуть не умерла от ужаса, когда чья-то сильная и властная рука, с присутствием которой на своей талии она уже, по-видимому, успела примириться за время сна, притянула её обратно и прижала к жаркой сухой коже. Скарлетт широко раскрыла глаза. Она сама была даже без нижней рубахи и прижималась к такому же обнажённому человеку; судя по развитой мускулатуре и густым волосам на покоящемся у самой её груди предплечье — мужчине. Её лицо вспыхнуло, она задышала так часто, что одеяло — их общее одеяло, чёрт побери — начало сползать. А когда за её спиной раздался глубокий вздох, развеявший волоски на затылке и за ухом и обдавший шею сзади приятным теплом, она разом перестала дышать, потому что её сердце чуть не остановилось. Рука убралась от груди, перешла на плечо и пальцами неспешно повела к талии… — Если Вы прикоснётесь ко мне, я закричу. Ретт замер и мягко усмехнулся: — Непременно — причём от удовольствия. Вы вся дрожите и покрылись гусиной кожей. Я подумал, что Вас нужно согреть. — Не трогайте меня. Пожалуйста, — события прошлой ночи повалились на её память чудовищными валунами. — Прошу, не надо! — она подтянула округлые колени к груди, пытаясь сжаться в комок и защититься хоть как-то. Развитие событий было непривычным для Ретта. Ему пришлось отстраниться, сесть в кровати и вспоминать в течение минуты. Скарлетт похолодела, когда буквально почувствовала взгляд, скользящий по её дрожащей спине снизу вверх. — Боже правый, — тягуче пробормотал он и бесшумно задвигался по комнате, одеваясь. Через несколько секунд рядом с головой девушки приземлилась чистая белая рубашка: — Накиньте это. Ничего женского тут в помине не было, если кто-нибудь, конечно, случайно не оставил. Скарлетт быстро спрятала одежду под одеяло, кое-как утонула в ней, скрывая свою наготу, и повернулась к Ретту по-прежнему пылающим лицом. Он смотрел на неё с не меньшим замешательством, причину которого и решил озвучить: — Вчера я выиграл Вас в карты в Джонсборо. Она медленно, опасливо кивнула и поёжилась. Его взгляд был прикован к её губам, но не с эротическим подтекстом — Скарлетт чувствовала на нижней запекшуюся свежую ранку. Ретт кивнул на неё: — И это сделал не я. — Мой отец. — Господи, — простонал Ретт, накрыв лицо рукой, свёз её к подбородку и снова посмотрел на Скарлетт… явно развлекаясь. — То есть, Ваш батюшка поставил Вас на кон в покере и проиграл. А я-то считал, что мне не повезло с отцом. Как Вы дошли до такой жизни? — Это от меня не зависело. — Нет, я к тому, что напиваться, как чёрт — это одно из немногих развлечений, которые ещё могут тронуть мою душу, и я всякое вытворял, но чтобы проигрывать в карты живых белых людей — к такому нужны видные способности, дарование или завидный стаж возлияний. Смысл саркастичного монолога не достигал сознания Скарлетт, и Ретт, выдохнув, спросил проще: — Давно Ваш отец так пьёт? — Да какая разница? — рассердилась она и обхватила себя руками. — Вы… мы… — она уронила испуганный взгляд на постель и снова умоляюще воззрилась на мужчину. — Вы спрашиваете, обесчестил ли я Вас? — взгляд опытного развратника вобрал угадывающуюся под широкой мужской рубашкой фигуру. — Нет. Я вчера допился до такой степени, что это не имело бы никакого смысла. А что, Вы беспокоитесь, что Вас после такого никто не возьмёт замуж? Я бы ответил, что рабское клеймо отпугнёт жениха вернее. Скарлетт уязвлённо отвернула голову, и Ретт перестал склабиться. — Меня бы… — глухо сказала она, — и так никто не взял замуж, но оно и к лучшему. Я калека. — Из-за Вашего отца? — Да. Я сломала из-за него лодыжку. — Позвольте посмотреть. Скарлетт вся ощетинилась, глядя на него огромными напуганными глазами. Ретт закатил глаза и сел на край кровати, терпеливо объясняя: — Мне нужно увидеть, насколько серьёзны повреждения. — Вы держите меня за дуру, которая впервые в жизни видит мужчин? — грубо огрызнулась она, и взгляд проницательных чёрных глаз встревоженно вонзился в неё по-новому, с тревогой и сочувствием в них. — Не то, чтобы за дуру, но мужчин вы и вправду до этого не видели. Я спал с Вами в одной постели, как супруг, но оставил нетронутой. Я не возбужусь и не наброшусь на Вас, как зверь, от одного вида Вашей ступни, что бы вы ни воображали на этот счёт. Девушка продолжала немигающе осуждать его, но что-то в его чуть сгорбленной фигуре и внимательных, ещё сонных глазах вынудило расслабиться и робко выпростать из-под одеяла правую ногу. Ретту сразу бросилась в глаза характерная припухлость возле вывернутой щиколотки, и он взял её ступню осторожно, избегая этого места, чтобы не причинить боли. Скарлетт снова покраснела, увидев, насколько маленькая у неё ножка на фоне его чуть шершавых, но очень ласковых ладоней. — Болит? — Когда я долго остаюсь на месте, во сне и если неаккуратно наступить, — тихо призналась Скарлетт и подняла на Ретта глаза. — Вы врач? — Нет, — он мягко, но сильно провёл по голеностопу пальцами, заставив девушку прерывисто вдохнуть, и убрал руку. Она не собиралась признаваться, что это было не от боли. — Я капитан, у меня своя флотилия. Меня зовут Ретт Батлер, я из Чарльстона, но моя семья отреклась от меня, и редко какой приличный южный дом пригласит меня под свою крышу. — Почему? — В этом моя вина, — он едко улыбнулся. — Я плевать не хотел на то, чтобы им нравиться. Скарлетт робко улыбнулась в ответ, но её плечи тут же опустились. Она тихо спросила: — Что со мной будет? Вы отпустите меня? — Нет. — Что? Но почему? Ретт ответил не сразу, положив подбородок на замок из пальцев и задумчиво рассматривая её лицо. — Куда Вы пойдёте? — Домой. К маме и сёстрам. Я нужна им там, без меня отец… совсем их затиранит. — А если Ваш отец в очередном запое лишит Вас глаза или изнасилует? Скарлетт отдёрнулась в ужасе: — Он не сделает этого. — Неужели? — Ретт мрачно указал взглядом на её искалеченную ногу. — Он записал родную дочь как рабыню, хотя я ещё посмотрю, что с этим можно сделать. И Вам, разумеется, вчера было не до этого, но я видел его взгляд, когда он срывал с Вас пеньюар. Дочь он в Вас больше не видит, будьте уверены. Я готов что угодно поставить, что если Вы попадётесь ему в ближайшем его опьянении — чести, о которой Вы так печётесь, конец. Ваша матушка и сёстры не настрадаются от него так, как Вы. Успокойтесь. — Это только потому, что я принимала удар на себя! — вскричала Скарлетт, дрожа. — Я боюсь за них. Пожалуйста, отпустите меня, верните меня обратно! — Почему Ваша мать не уйдёт от него? — спросил Ретт и встретил в её глазах непонимание на грани обвинения в глупости. — Ах, да. Точно. О чём я. Послушайте, Скарлетт, — он взял её ледяные ладони в свои, — я просто не могу отпустить Вас туда, и если мне придётся воспользоваться правом рабовладельца и Вашего хозяина, чтобы Вас удержать — я это сделаю. Вы погибнете у него. И погибнете страшно. — А Вам-то какое дело? — огрызнулась Скарлетт, вырвав у него свои руки и отодвинувшись. — Вы видите меня второй раз в жизни. Через неделю снова пойдёте пить и забудете обо мне раз и навсегда. Вы человека в карты выиграли, не задумавшись! — Я сделал это в порыве пьяного благородства, увидев, как он с Вами обращается! — твёрдо перебил Ретт, повысив голос. — Он поднял на Вас руку при всех гостях, пусть это и было отребье общества. Он замахнулся на Ваше достоинство. Он записал Вас в рабыни, хотя Вы — его родная дочь, в конце концов, чёрт побери! Чтобы Вы знали, мне выпали отвратительные карты, но я должен был выиграть хотя бы ему назло. Я не позволю Вам погубить себя по глупости! — А что во мне осталось губить? — мрачно осведомилась Скарлетт, и он замер, не ожидав услышать от кого-то столь юного такую глубокую обречённость. Она дёрнула своей ногой, прежде чем утянуть её под одеяло. — Я не могу ездить верхом и танцевать, а хожу безобразно и смешно. Меня давно не берут на охоту, балы и приёмы. Я нужна только в одном качестве: уберечь от такой судьбы своих сестёр. До тех пор… до тех пор, пока отец вымещает всё зло на мне, они остаются невредимы. У них есть шансы найти себе мужей и уйти из этого дома. Пожалуйста, — она закусила раненую губу, стараясь не заплакать, — верните меня в Тару хотя бы до того момента. Мои сёстры выйдут замуж — и я Ваша, клянусь! В-вы можете сделать со мной всё, что захот-тите, но только позвольте мне их спасти. Ретт постучал ногтями по своему колену. — О Боже. Дорогая. Вы в неведении. Скарлетт встревоженно округлила рот. — Совсем скоро начнётся война, — мягко произнёс Ретт. — Если Ваши сёстры не выйдут замуж в ближайшие пару недель — им вряд ли выдастся такая возможность вообще, а Ваш батюшка не военнообязанный. Нет, я ни за что не отпущу Вас. Вы попадёте в воплощённый ад, если я это сделаю. Её маленькие плечи задрожали, и она спрятала лицо в ладонях. Ретт прижал её к себе и обнял, не встречая сопротивления: — Поплачьте, Скарлетт, Вам станет легче. Вот так. Вы принесли достаточно жертв. Вы не обязаны класть на алтарь ещё и свою жизнь, — он успокаивающе гладил крупно вздрагивающую спину. Она несколько минут тихо и горько давала волю слезам, цепляясь за него пальцами так отчаянно и крепко, что у Ретта перехватывало дыхание. Он смотрел в пустоту, придерживая её красивую голову и шепча успокаивающие слова, и вспоминал, каково было спать с ней — без интимных поползновений, без приставаний, без страсти. …Скучно, конечно, но у него даже голова совершенно не болела, а нервы оставались спокойными и прочными, как канаты, словно места чудотворнее, чем её объятия, не существовало на свете. Скарлетт вытерла рукавами его рубашки на себе заплаканные глаза, посмотрела ему в лицо и почти спокойно спросила: — Вы хотите меня? Ретт ответил ей столь же выверенным взглядом: — А Вы что-то хотите за это предложить? Скарлетт выпрямилась, и в его взгляде мелькнуло восхищение. — Я стану Вашей, если Вы поможете моей матери и сёстрам. — Вы и так моя, — ухмыльнулся Ретт и неуловимо опрокинул её на спину, нависая сверху. Скарлетт ахнула. Он рассматривал её похотливым взглядом, удерживая обе её руки над головой. Рубашка, больше не удерживаемая ими, почти сползла по бокам, открыв обзору тугую ключичную впадину, полоску тонкой беззащитной кожи между высокими грудями и впалый живот. Девушка попыталась не отводить взгляд, несмотря на слёзы в нём. — Я могу взять тебя прямо сейчас, если захочу. — Пожалуйста, — прошептала Скарлетт. — Помогите моей семье. Я не буду сопротивляться, только дайте слово, что спасёте их. — Невыгодная сделка, — отпустил руки Ретт и поднялся на колени над её пахом. — Разумеется, Вы не будете сопротивляться — у Вас не хватит духу. Но я предпочитаю опытных женщин, а не перепуганных до полусмерти девственниц. Красивое тело — это ещё не всё. Я могу купить пачку красивых женщин задешево и без особых хлопот. А здесь за один сомнительный раз мне придётся влезть в чужую семью, причём довольно авторитетную в округе, и объявить: «Я конфискую всех женщин из этого дома». Так Вы это себе представляете? — он смеялся. — Или что, по-Вашему, чтобы овладеть Вами, я должен убить Вашего отца? — Нет. Убью я его своими руками. Ретт замер. Медленно склонился над Скарлетт, не обнаруживая в ней ни единого признака сожаления об этих словах. — Ваша ценность стремительно повышается, — интимным тихим голосом сообщил он ей. — Я ждал, что Вы будете защищать своего отца, как часто делают жертвы в подобных случаях, говорить, что в трезвости он просто золотой человек и что к алкоголю его толкают жизненные тяготы и непреодолимые обстоятельства. Но, несмотря на Вашу самоубийственную склонность к самопожертвованию, у Вас есть мозги. Вы настоящая. Вы понимаете, что таких людей исправит только могила. — И я хочу уложить его туда лично. — Вы сядете в тюрьму. — Нет, если я рабыня. — Правильно, в таком случае Вас застрелят. — Пусть сначала докажут. Ретт Батлер не без удовольствия обласкал её взглядом со сложенных ног до решительно сияющих глаз и почти промурлыкал: — Ваша судьба трагична, но увлекательна. Знаете, что я заметил? Даже стоя на коленях, Вы держали свою спину прямой, а когда плакали — глаза, подобные Вашим, я видел только у противника на дуэлях. Окажись Ваш отец напротив Вас, безоружной, с пистолетом в руке — я не поставил бы на него и цента. Я не встречал девушек, которые осмеливались говорить такие вещи или имели хоть какую-нибудь смелость вообще. Пожалуй, я посмотрю, чем можно помочь Вам. Слишком уж увлекательная история мне попалась. Скарлетт не улыбнулась. Пальцы её левой руки медленно крутили верхнюю пуговицу на рубашке, не решаясь вытолкнуть ту из прорези. — Значит, Вы всё же согласны? — глухо прошептала она. Придержав маленький твёрдый подбородок, Ретт почти соприкоснулся с ней губами. Он замер, всем телом вбирая лихорадочный трепет девичьего тела, и хрипло произнёс, впечатывая слова в её сознание: — Я люблю женщин и потому мне противно насилие над ними. Я не прикоснусь к тебе, пока ты сама не попросишь меня, причём искренне. Ретт легко и непринуждённо поднялся, пряча удивление от грозового недовольства во взгляде Скарлетт. — Вы дурно воспитаны, — гневно дёргая уголками рта, выплюнула она, — а ещё — неприкрытый садист, если считаете, будто у меня хватит бесстыдства умолять Вас взять меня! У Вас ещё и хватает наглости думать, будто Вы — такое сокровище, что я сама не устою перед Вами! Что я ещё ожидала от мужчин? Ваше любимое дело — все свои пороки поставить в вину женщинам! — Я всё искал момент спросить, почему Вы ждёте замужества сестёр, но не выходите замуж сами, — весело расхохотался Ретт, удобнее устраиваясь на краю кровати. — Потому что я ненавижу мужчин и рада, что моя травма ограждает меня от их сватовства. — Вот как — ненавидите? — посмеивался он. — Вас не смущает, что перед Вами сидит один из представителей их порочного рода, готовый Вам помочь, но способный обидеться в силу своего, опять же, порочно-хрупкого эго? Скарлетт засопела, застигнутая врасплох, и нервно лизнула ранку на нижней губе. — Этот представитель вёл себя неподобающе джентльмену и делал непристойные предложения слишком открыто, чтобы сохранить право обижаться на такого рода обвинения. Ретт запрокинул голову, смеясь. — Непристойными предложениями начали разбрасываться Вы, и я молчу о выражениях, способных посрамить портового грузчика, которые служили им прелюдией, леди! Саркастичное «леди» обожгло её, словно плевком. Она сжала одеяло в кулаках так, что побелели костяшки. — Да, я не леди, — в нос прошипела Скарлетт, заставив Ретта умолкнуть и прислушаться к ней. — Моя сестра Сьюлин — леди, моя сестра Кэррин — леди, моя мать — леди, которая учила быть леди нас всех, но что бы с нами стало, если бы я послушалась? Если бы я была кроткой, богобоязненной и изнеженной — сколько бы я протянула под одной крышей с моим отцом? Если бы я не научилась провоцировать его и вымещать гнев только на мне одной, были ли бы у моих сестёр шансы продолжать искать себе женихов? Моя сломанная нога, слава Богу, отвадила от меня всех желающих. Она вообще отгородила меня от общества и от всего, что я знала. Я теперь сама по себе, а значит, и жить могу по собственным порядкам! Что толку считаться с общепринятыми, если я никогда не получу должного признания, потому что я — калека? Я надеюсь и жду, что Кэррин и Сьюлин выйдут замуж, потому что никакой другой мужчина не может быть хуже нашего отца. А что касается меня самой — мне никакого не надо, я насмотрелась, я не хочу. Одной спокойнее. Ретт стиснул зубы, удерживая себя от порыва снова обнять её и успокоить, пока она рукавами стирала не пролившиеся из век слёзы. — Но мужчины, должно быть, штабелями перед Вами выкладывались, — негромко рассудил Ретт. — Так и было, — шмыгнув носом, мрачно усмехнулась Скарлетт. — Но львиная доля моего очарования раскрывалась в движении — пока я гуляла по саду, танцевала на балах или бегала от поклонников между деревьями. Сперва меня перестали звать на приёмы, ведь сначала моей ноге нужно было восстановиться, а потом она не восстановилась, и ни к чему тревожить меня дальней дорогой. Затем ко мне перестали приезжать старые друзья, ещё державшиеся и пытавшиеся подбодрить. Я была им благодарна, но… жизнь там, за стенами Тары, продолжалась, и у них появлялись избранницы, для которых поездки ко мне выглядели как измена. Никто не хотел рисковать личным счастьем ради минутной радости хорошенькой, но бесполезной девицы. — Хоть кто-нибудь из них знает, что произошло на самом деле? — Из них? — иронично протянула Скарлетт, подняв брови. — Вряд ли они не удовлетворились объяснением про падение с лошади и развернули расследование. Мужчины слишком поверхностны и черствы. Единственная, кто знает все тайны моего дома — Мелани Гамильтон, но она до того скромная, трусливая и… настоящая леди, что толку от её знания не слишком много. — Мелани Гамильтон, — воскликнул он, и его глаза заискрились. — Мы встретились вчера в Двенадцати Дубах. Чудесная девушка. У них с Эшли Уилксом состоялась помолвка. — О, я рада, — слабо улыбнулась Скарлетт, прижав руку к груди. — Эшли Уилкс… намного лучше, чем другие мужчины. — Опущу очередное проявление Вашей мизандрии и соглашусь, что из них получится прекрасная пара, — кивнул Ретт и поднялся. — Мне нужно отлучиться на весь день. Служанка, миссис Брианна, уже здесь. Она приготовит Вам поесть, а затем купит всё необходимое из одежды и туалета на первое время. Денег на это я оставлю ей предостаточно, можете не скромничать, если Вам понадобится что-то ещё — например, лечебная мазь, бинты и прочее. И, разумеется, она будет уведомлена, что в этот список не входят билеты до Джонсборо. Чувствуйте себя как дома, а что нам делать дальше — обсудим вечером. Миссис Брианна, к удивлению, оказалась белой женщиной. Она увидела Скарлетт в постели хозяина, и та густо покраснела, уже приготовившись оправдываться, но служанка отнеслась к этому так буднично и задала необходимые вопросы столь отработанным тоном, что это оскорбило только сильнее. Не удивила её даже необходимость купить новую одежду — она лишь уточнила предпочитаемый фасон и расцветку и немедленно утекла в город. Вернулась через час с простым на вид, но очаровательным платьем, умело затянула корсет и похвалила талию Скарлетт, такую тонкую, какой никогда прежде не видела. Против воли девушка зарделась — прекрасно зная о своём достоинстве, она давно не слышала комплиментов, потому что отпускать их до этого момента было некому. «Кроме…» — мрачно подумала она и тревожно сцепила пальцы, беспокоясь об оставшихся в Таре матери и сёстрах. Отец к этому моменту уже протрезвел, и хорошо, если её семья в безопасности. Но когда он решит напиться в следующий раз — что с ними будет? А с ней? Она кругами хромала по комнате, потому что ходьба отвлекала от боли и помогала упорядочить мысли, а думать логически ей сейчас было необходимо как никогда. «Знает ли кто-нибудь из наших друзей, кто я на самом деле? — хмурилась Скарлетт. — Нет, вряд ли, потому что и Тарлтоны, и Фонтейны, приезжая к нам погостить, обращались со мной как с равной им, а не как с одной из негров, только белой. К тому же, отец требовал от Порка держать те бумаги в тайне… ах, что в них написано, интересно? Легко ли обратить белого человека в рабство?». Похолодев, она вспомнила, что вчера в руках у Ретта были всего две вещи — сюртук и она сама. «Он забыл их там! — закрыла она рот рукой, остановившись на четверти очередного круга по дощатому полу. — Что, если моим хозяином считается тот, кто владеет этими бумагами? — она отдёрнула руку от рта и вскинула подбородок. — Значит, я должна завладеть ими сама. Но что, если не всё так просто? Что, если… требуется что-то значительнее, чтобы меня освободить? Ах, в тех книгах, которые я читала, нет ничего об этом! Но… что, если Мелли может помочь?». Решение обдумывалось тяжело, но было принято быстро. Она прислушалась к звону посуды и плеску воды внизу, подобрала юбки и похромала к лестнице, когда служанка уносила корыто с кастрюлями и тарелками во двор. Скарлетт отслеживала её перемещения через стены, как старый индеец, и уверенно кралась к конюшням. Боль в ноге помимо коротких морщинистых гримас вызывала теперь ещё и мученическую улыбку. Если её саму за книги загнали обстоятельства, дикая скука и отсутствие альтернатив, то Мелани была гораздо прилежнее в учёбе и порой хватала больше, чем требовало воспитание. Только бы в конюшне нашлась лошадь! Вороного жеребца Ретта в стойле не оказалось. Ещё одно пустовало, а в двух других фырчали и хрустели сеном целых две: гнедая и серая. Скарлетт потянулась было к щеколде на стойле гнедой, как вдруг вспомнила старинное ковбойское поверье, что гнедых лошадей не бывает без норова, и решительно направилась к серой. Дамского седла нигде ожидаемо не лежало. Ни на секунду не заколебавшись, Скарлетт положила мужское на широкую конскую спину, затянула подпруги, на ходу вспоминая, как это делается, сунула в мягкий рот трензель уздечки и без особых усилий забралась в седло. Трудности начались, когда потребовалось вдеть больную ногу в стремя. «Мои шенкеля уже никуда не годятся, — с сожалением подумала Скарлетт, подтыкая мешающийся подол платья под ляжки на манер штанов. — Управлять смогу только левой ногой, а что делать с правой? Здесь есть хлыст где-нибудь?». Она осмотрелась с закушенной губой, но с первого взгляда ничего подходящего не обнаружила, а потому прижалась к серой шее, выехала из конюшни и сразу пустила лошадь рысью. Вокзал и тянущиеся к перелескам рельсы помогли ей выйти на знакомую дорогу. До Двенадцати Дубов от перекрёстка оставалось всего несколько миль, и Скарлетт, прикрикнув от радости, сорвала лошадь в галоп. От боли в сотрясаемой и дёргаемой лодыжке из глаз у неё потекли слёзы, но она лишь запрокинула голову на ходу, чтобы тряска аллюра сбивала их с лица и растворяла в воздухе позади. Пытающаяся не сосредотачиваться на своих мучениях, та не замечала страшных хрипов в дыхании серой кобылы, пока не стало слишком поздно. Галопирующие ноги её подломились, и Скарлетт с криком вылетела из седла, а лошадь с размаху врезалась грудью в дорогу и перевернулась мешком, чтобы больше не подняться.