Только никому

      Кажется, Гермиона впервые обрадовалась своему наказанию. Обычно её отправляли выполнять нудную работу: отмывать кубки, разбирать кладовку для мётел или убираться в совятне. Только уборка в совятне ей нравилась, потому что ей нравились совы, особенно маленькие совята, которые были похожи на пушистые клубки.              Но в этот раз, когда Драко передал ей решение Макгонагалл, она подумала: «Годрик! Это же замечательно!».              Библиотека была местом, где ей нравилось прятаться от мира, который, как ей казалось, не принимал её. Здесь её никто не трогал, никто не обращал на неё внимания, а правила были строгими — даже если бы кому-то пришла мысль о том, чтобы придраться к ней, он бы не стал этого делать, чтобы не быть изгнанным из библиотеки. Здесь все посвящали время себе и книгам, здесь всегда было тихо.              Следующие пять часов Гермионе предстояло привести в порядок несколько стеллажей, проверить все книги на наличие повреждений и просмотреть формуляры. Она не знала, сколько времени это займёт, но её это не беспокоило, ведь она могла провести здесь столько времени, сколько захочет.              Единственное, что её смущало — это присутствие Драко. Он сказал, что Макгонагалл велела ему следить за ней, чтобы она не ушла. Конечно, он не сказал, что именно он придумал для неё наказание в библиотеке. Он стоял, прислонившись к стеллажу, листал какую-то книгу и иногда наблюдал за ней из-под лба.              Она постоянно находила что-то интересное: вздыхала, охала, хмыкала, делала пометки, переставляла книги после того, как заботливо очистила их от пыли.              — Тебе обязательно на меня смотреть? — спросила она тихо, когда в очередной раз поймала его взгляд.       — Я просто слежу за тем, чтобы ты ничего лишнего не выкинула, — ответил он также тихо.       — Я бы тебя с удовольствием отсюда выкинула, — буркнула она себе под нос и полезла на стремянку.              Во время наказания магией пользоваться было запрещено. Гермиону это не беспокоило, но она забыла одну маленькую деталь.              В последнее время она краснела рядом с Драко, а в этот раз ещё и стала ужасно неуклюжей. То, что она упадёт с этой стремянки, было так же очевидно, как и восход солнца.              Когда она пошатнулась и едва не упала, Малфой успел удержать её, обхватив руками за талию. На девушке была кожаная юбка, которая выглядела довольно вызывающе. За эту юбку стоило назначить отдельное наказание.              — Если ты отпустишь меня, я упаду, — сказала Гермиона, надеясь, что она всё ещё может сохранять равновесие. Она убеждала себя, что Малфой не играет никакой роли в её устойчивости.              — Знаю, — ответил он.       — Тогда, может быть, ты что-то сделаешь?       — Может быть, что-то сделаю.       — Малфой.       — У тебя волосы приятно пахнут. Это магловский шампунь?              Волосы Гермионы были совсем близко и почти касались лица Драко. Приятный аромат. Он не мог понять, что это, но ему точно нравилось.              — Спусти меня…              Драко послушно снял её со стремянки и поставил на ноги перед собой. Она стояла лицом к пыльным книгам на полках. За её спиной был Малфой. Он всё ещё держал руки на её талии.              — Отпусти. Иначе я тебе…       — У тебя должок, не забыла?       — Не забыла, — она, хоть и с трудом, но достаточно резко повернулась к Малфою лицом и посмотрела на него снизу вверх. Лучше выглядеть глупой сейчас, когда свидетелями её безрассудства будут лишь книги.       — И я собираюсь вернуть долг прямо сейчас.              Она уверенно потянулась к нему, чтобы поцеловать, рефлекторно закрыв глаза. Но наткнулась на пустоту.              И услышала смешок.              — Этого мало, Грейнджер. Ты поцелуями расплачиваешься даже с Уизли.              Отстраняться Гермиона не стала, а лишь открыла глаза. Она чувствовала горячие выдохи Малфоя и краснела.              —И что ты хочешь?       — Я ещё раздумываю над этим.              Гермиона всегда была девушкой со здоровой наглостью. Она ухватилась за пряжку его ремня обеими руками и будто бы прижала его к себе ближе.              — Ты всего лишь похотливый богатенький паршивец, Малфой.              Драко улыбнулся, понимая, какие она предпринимает слабые попытки реабилитироваться.              — И как давно? — спросила Гермиона.       — Давно что?       — Ты записал меня в список однокурсниц, которых тебе непременно нужно трахнуть до выпускного? И как давно?       — Поверь, тебя бы в этом списке не было, если бы он существовал.              И тут ей стало даже как-то обидно.              Зачем он всё это делает? — подумала она, отстраняясь от него.              «Ты всего лишь предмет спора» — сказал бы он, если бы сам так думал. Но он уже не был в этом уверен.       — Обиделась? — спросил он.       — Что? — не поняла она.       — Тебе было неприятно услышать это.       — Мне? — Гермиона сглотнула. — Малфой, это ведь комплимент, так? Не быть обманутым. Только вот вопрос: зачем ты меня защищаешь?              Он хотел сократить расстояние между ними, прижать её к себе, тихо ответить и поцеловать. Но он подумал про себя: «Малфой, да у тебя не хватит духу на это!» Хотя он и сам не знал ответа на этот вопрос.              — Я ведь и правда решил тебя трахнуть до выпускного, — сказал он. — А потом больше никогда не видеть. Возможно, даже посмеяться над тем, какая ты глупая и наивная.       — Только я не глупая и не наивная, Малфой, — ответила она.       — Верно. Ты всегда меня доставала, и мне хотелось попрощаться с тобой так, чтобы ты запомнила на всю жизнь. Но в процессе я понял, что…              Она оказалась слишком близко. Она не хотела слышать от него ничего подобного.              Слишком неожиданно, когда тебя резко притягивают к себе и целуют, закрывая рот. И сначала ты ошарашен, а потом совсем не понимаешь, что происходит, не помнишь, что вообще говорил.              Её тёмная помада была кофейной на вкус. А губы — очень мягкими и горячими.              Руки Гермионы, которые сжимали воротник его рубашки, расслабились и скользнули по его шее к волосам и на спину, когда он обнял её за талию.              Когда оба открыли глаза, Драко увидел, что её щёки румяные, а Гермиона заметила в его взгляде явную растерянность, которую он пытался скрыть.              — Только никому… — начала она.       — Никому об этом не говори, Грейнджер, — закончил он за неё.              Оба надеялись, что кто-то из них точно отпрянет от другого, но они жаждали нового поцелуя.              Малфой вернулся в подземелья позже обычного. Он сразу заметил недовольство Блейза Забини, который обычно в это время уже спал. Но сейчас он сидел на кровати и смотрел на друга с недовольным видом, словно ревнивая жена.              — Что? — спросил Малфой, переодевшись в пижаму и упав на свою постель.       — Где ты был? — поинтересовался Забини.       — В библиотеке. Я же говорил, что Грейнджер будет там отрабатывать наказание.              Забини сразу же переменился. Теперь он был полон любопытства и придвинулся к Малфою поближе.              — И что?       — И?       — Ты сделал то, что хотел?       — Нет. Мы просто… целовались.              Сначала Блейз ничего не понял, но потом резко упал лицом на подушку и завизжал, как девчонка.              — Забини, тебе нужно в больничное крыло, — устало вздохнул Драко. — Ты больной.       — Нет! — парень резко сел на постели. — Это моя личная победа! Как тебе удалось её уговорить?       — Никак. Она сама меня поцеловала.       — Я просто гуру. Я должен быть причислен к лику святых. За мной должны идти люди! Я проповедник!       — Забини… Ты не проповедник, а всего лишь ебанутый.              Блейз даже изменился в лице, когда Малфой сказал это.              — Она отвратительно на тебя влияет. А где приличный парень Драко Малфой? Разве ты материшься? У нас же только Грейнджер позволяет себе подобные высказывания…       — Если я так не разговариваю, это не значит, что мой словарный запас ограничен. Спи уже, святой. Я устал от твоего любопытства. Только никому, слышишь? Не разноси свои познания по всей школе.       — Если вы сосались в библиотеке, то об этом и без меня знает уже вся школа.       — Сосались… Какой же ты всё же кретин. Спокойной ночи, придурок.       — Сам ты придурок.