Увядающая лилия.

      Как и ожидалось. Свое следующее обещание Руи тоже выполнил.       За витражными окнами огромного поместья весело щебетали гнездившиеся на деревьях пташки. Высокие молодые дубы упирались в разноцветные стекла ветками, но не были в состоянии разломать хрупкий сваренный песок. Я робко огляделся, держа в руках потрепанный чемодан, пока амбассадор души моей приказывал слугам истопить баню, изрядно повелительным тоном.       Все обещание Руи заключалось в том, что он с момента моего восемнадцатилетия и до самого последнего дня забирает меня жить к себе. В нерешительности, я сиротливо мялся у самых дверей, пока Камиширо не взял меня за руку. Его прикосновение, излишне осторожное и бережливое, помогло мне чуть снять напряжение.       Усадьба была действительно большая. В ней было столько несчетных комнат, которые вились во все стороны, и, казалось, года будет мало, чтобы обойти все и все посмотреть.       Мое внимание привлек огромный портрет, черной тенью висевший в самом холле. На полотне стоял хмурый старый человек, а его руки лежали на плечах мальчика, лет восьми. Я думаю, что вы уже прекрасно догадались, кто стоял перед мужчиной. Тут Руи был совсем маленьким, а на выражении лица его застыло восхищение. Позже он расскажет мне, что после запечатления старшего внука с дедом, ему, за покорнейшую стойку в течение целого часа, отдали в наследство все это поместье.        Извитая лестница привела нас в бесконечный коридор. Камиширо помешкался, а после свернул в одну из комнат. Едва я увидел внутреннее убранство этой спальни, у меня в глазах потемнело. Доселе я ни разу не видел подобных комнат. Начинать можно было только с моей детской мечты — двуспальной кровати с изящнейшим голубоватым балдахином. Вышитые золотой нитью подушки создавали особый контраст с белоснежными, выстиранными и выглаженными простынями. Огромный платиновый шкаф занимал также много места, как и в моей крохотной комнатке, но здесь это занятое место было нечем. Возможно, объема давал пушистый ковер, постеленный перед софой, приставленной к изножью кровати. Широкий стол настолько очаровал меня, что я уже машинально представлял, как комфортно будет сидеть с огарком темной ночью за работой. Руи же смотрел на кровать, и думал о чем-то таком, от чего у него темнели глаза.       Горячее дыхание обожгло мою мочку уха, заставив меня непривычно вздрогнуть. — Тебе нравится? Я поспешно проглотил неровный вздох, а потом бегло кивнул. — Более чем.       Теплая вода приятно меня взбодрила. Да и само окружение истопленной бани было приятным на глаз. Чего уж мелочиться, мой новый дом весь был приятен глазу. Все в моей жизни сейчас было особенно приятным глазу.       Махровый халат прилегал к телу так, словно он был специально на меня сшит. Большое голубое одеяло скромно укрывало ноги. Я сидел за книгой какого-то русского классика, увлеченно впитывая каждую строчку написанного. Сегодня мысли мои были очень распорядочными. Словно я весь этот день распланировал и точно знал, что и когда произойдёт. И все же, случилось сегодня кое-что такое, к чему жизнь меня не готовила.       Устало зевая, Руи материализовался в дверном проеме, поглядывая на меня как-то очень лукаво. Было у него в мыслях что-то особенно шаловливое. Что-то, от чего бы он ни за что не отказался. Камиширо игриво плюхнулся на постель рядом со мной, занимая себе уютное местечко у меня на груди. Он пробежал глазами по тексту в книге, а после обратил свои ясные очи на меня, прежде чем подтянуться к моему лицу. — Тебе в гляделки не с кем играть? — шутливо спросил я, откладывая книгу на прикроватную тумбочку. Ответа не последовало. Руи настойчиво прильнул к моим губам. Ну а я, подумав, что это привычные для меня нежные поцелуи легко поддался. Дурак же я. Но понял, что дурак, только после того, как почувствовал что-то инородное во рту. Ладно, сейчас я со стыдом признаю, что тогда от испуга вообще его несильно, да отпихнул. Хорошо, да, до восемнадцати я ни разу не целовался «по-французски». Прекрасно, признаю, меня в принципе пугала такая «взрослая» любовь. Пугало и то, что Руи точно знал, что делает. Вот так, к моему восемнадцатилетию, спустя пять лет после нашего знакомства, мой любимый ослик захотел меня. Он напирал, а я не знал, как ему сопротивляться. Мои руки настойчиво застучали по его груди, как бы прося и подначивая так не давить. Но на мои упадки сил он не поддавался. Я испуганно и прерывисто вздохнул, забыв, как надо правильно дышать от таких ощущений. Только когда я начал потихоньку задыхаться от испуга, он отпустил, бережливо заглядывая в мои глаза, цвета пожухлой осенней листвы. Легко можно было бы поспорить с ним, у кого в темноте очи горели ярче.       Его холодная ладонь проехалась по моей разгоряченной щеке, пока я в недоумении уставился на поникшую на моей губе ниточку слюны, прежде чем он снова втянул меня в цепь жадных поцелуев. Руи наступал на меня, как на своего врага, безжалостно и жадно впитывая каждую йоту вкуса моих губ. Ко второму поцелую, я уже более привычно стал дышать. Легкие больше не сдавливал страх, я спокойно дышал, растягивая наши поцелуи. В конце концов, я все же начал отвечать ему недалекой взаимностью. Но Камиширо воспринимал все слишком быстро. Поэтому, едва он почувствовал, что меня отпускает оцепенение, с силой повалил на кровать.       Желтые глаза, словно двумя свечами, горели возбуждением. Этот дикий, почти первобытный взгляд я тоже никогда не забуду. Как и наш первый раз.       Его ладони нашли путь к поясу халата, чуть распахнув пушистый ворот. Оголилась моя бледная, втянутая грудь. Если Саки болела анемией, я был к ней склонен. Поэтому все мое тело было достаточно… впалым. Он оглядел глазами все, до чего мог дотянуться. А чтобы спрятаться от своего позора и не дать ему увидеть выпирающие ключицы, я снова притянул его, не встретив особого сопротивления.       Вы помните вкус губ любимого человека? Я более чем. Рецепторы пробуют один раз, а запоминается на всю жизнь. Вкус любимых и желанных губ не спутаешь не с чем. Губы Руи были чем-то ужасно сладким, что хотелось пробовать и никогда не отпускать. Чем-то, что даже сейчас, несмотря на то, что рядом его нет, мне хотелось вспоминать и ощущать все то же, что было мне подарено в тот день.       К сексу я всегда относился с отвращением. Мол, фу, как кому-то вообще пришло в голову заниматься подобным. Пришло… и, наверное, хорошо, что пришло. Любовь — занятие на любителя. Кому-то может до безумия это нравится, кто-то, возможно, терпеть не может. У меня половые акты вызывали смешанные чувства. Возможно, потому что Руи каждый раз делал как первый.             Каждый раз он с оргазмом превозносил меня на небеса. И каждый раз делал это ужасно мастерски.       Наконец, он отпустил мои губы, а я был готов отпустить его. Камиширо ловко поддел пояс, стягивая его, а заодно обнажая остатки моего тела. Холодный воздух заставил меня прикрыть рот рукой, чтобы не издавать ненужных звуков. Но один короткий выдох, Руи все-таки выбил, когда он от плеча до живота прошелся ладонью. Его взгляд уперся еще чуть ниже, куда я бы надеялся, он никогда не посмотрит. И все же, бесстыдству этого лицедея не было придела. Я тогда очень возмущался, хотел было подать голос, когда почувствовал на горящем, а от того и чувствительном органе холодную, наверное самую ледяную на свете ладонь.       Робкое «Ах» покидало мои губы, как свое постоянное пристанище, заставляя Руи усмехнуться. Дрожащим коленом я пнул его под ребро, куда только мог попасть. Он легко удержал мою ногу свободной рукой, пока второй провел по всей длине моего члена, специально задевая наиболее чувствительную уздечку.       Я стыдливо проскулил, проклиная его взглядом. Было в его движениях что-то отточенное, что-то, от чего я точно знал, что делает он это далеко не в первый раз и далеко не в последний.       Руи специально медлил, заставляя меня прерывисто дышать от его прикосновений. По спине пробежалась дрожь. Это было слишком хорошо…. Я и себя-то раз, наверное, за всю жизнь трогал. Но Руи…. Руи нахально издевался надо мной, списываясь на то, что ему нравятся все мои нервные выдохи и поскуливания.       В конце концов, он все-таки довел меня до потемнения в глазах. По бледным пальцам вязкой жидкостью потек эякулят. Быстро. Слишком быстро. Захотелось его остановить, но все же, Камиширо сам еще не достиг желаемого облегчения.       Заниматься полноценным сексом сейчас — кощунство в чистом его виде. Все же, тогда я не был настолько готов к этой взрослой, грязной и порочной любви. Зато Руи точно знал, что надо делать.       Я уже даже не помню, во что он был тогда одет. Да и это неважно, потому что через короткую минуту любимый мой был полностью раздет. Телосложение его мало отходило от моего. Он все такой же красивый, каким был в нашу первую встречу, только сейчас еще худее.       Пальцы Руи, уже чуть потеплевшие от страстей, легли на мои колени, легко сжав две ноги вместе.       Он так аккуратно примостился у моих ляжек, что я так резко вздохнул, когда его достоинство прошлось между моих бедер в резком и отрывистом движении. Этого хватило, чтобы Камиширо тоже издал прерывистый выдох от ощущений. И я знал, как ему будет хорошо постепенно ускорять темп, как хорошо будет представлять последующие разы, когда он добьется своего. Руи всегда будет хорошо со мной, со мной одним и больше не с кем. Любовь, которая связывала нас, была чем-то таким верным, таким нежным и таким аккуратным, что даже секс не казался мне уже такой порочной и грешной идеей.       Я удовлетворенно что-то мычал, подначивая его дальше получать свое личное удовольствие. В конце концов, ему потребовалось всего каких-то 3 минуты, чтобы кончить.       Но это будет позже. Сейчас наши с ним глаза ссекались в одной точке, а после снова возвращались друг к другу. Теперь я точно знал, что представлял Руи тогда, когда мы впервые зашли в нашу общую спальню.