Дракон с горы мертвецов

Возвращаясь после очередной инспекции охранных печатей в свою пещеру, Вэй Усянь неожиданно застал в беседке рядом с ней Лань Ванцзи, который, слегка нахмурившись, читал полученное сегодня письмо от брата. Если бы не сияющие даже в тусклых лучах солнца над Луаньцзан белоснежные одежды, которые тот предпочитал носить, когда не планировал выход в город или работу в огороде, Вэй Усянь мог бы его и не заметить и пройти мимо. — Что-то случилось? — взволнованно спросил он, без приглашения садясь напротив. Два письма назад пришли печальные новости о внезапной кончине Цинхэн-цзюня, которому из-за его выдающихся природных талантов и многолетнего уединения для усердных медитаций пророчили бессмертие, а тот вместо вознесения зачах от тоски и одиночества. Или яда, узнав новости, мрачно подумал Вэй Усянь, который давно привык, и не без причины, видеть во всех несчастьях жестокую руку отнюдь не судьбы, но жадного до власти Вэнь Жоханя. Уверения Вэнь Цин, что целители ордена Лань — одни из лучших и насильственную смерть своего главы обязательно определили бы, подозрения немного ослабили, но не развеяли до конца. Хмурость лица Лань Ванцзи выражалась в крохотной морщинке между бровями, которую почти любой другой человек мог бы и не заметить. Но Вэй Усянь не являлся «любым другим». — Ничего не случилось. В Гусу всё хорошо, — ответил Лань Ванцзи, а затем виновато добавил: — просто я немного злюсь на брата. И на себя, потому что не должен на него злиться. Вэй Усянь удивился: насколько ему было известно, братья Лань, даже живя под одной крышей, никогда не ругались и не сердились друг на друга. А значительное расстояние и обстоятельства, делающие братское общение крайне редким, но оттого ещё более ценным, привнесли покой и гармонию даже в бурные отношения Вэй Усяня и Цзян Чэна. Что уж тут говорить о нежной и безграничной привязанности двух спокойных и тихих Нефритов из Гусу, которая лишь усиливалась с каждым годом. Когда Лань Ванцзи начинал делиться чем-то важным, то его лучше всего было слушать молча. Захочет — преодолеет свою словесную скупость и всё расскажет. Не захочет — остаётся либо смириться, либо начать изо всех сил давить на него, рискуя, разбив скорлупу над секретами Лань Ванцзи, поранить и его самого. Поэтому Вэй Усянь молча ждал продолжения рассказа. И оно последовало. — Сюнчжан написал мне, что вскоре после церемонии передачи ему титула главы Ордена, он тайком воспользовался своим новым жетоном с максимальным уровнем доступа, и спустился в архив с секретными документами. Он хотел прочитать отчёт о матери. И её преступлении. — Ох, — против воли вырвалось у Вэй Усяня. — И что он узнал? Недавно, словно решив отплатить откровенностью за откровенность, узнавший настоящее имя Старейшины Илина Лань Ванцзи поведал тому непростую историю своей семьи. — Ничего. Сюнчжан так и не смог заставить себя развернуть тот свиток. Испугался. Написал, что не уверен, хочет ли он вообще знать, что заставило маму так поступить. — В чём-то могу его понять. Но ты бы на его месте этот свиток развернул. Вэй Усянь не спрашивал. Он утверждал. — Да, — без тени сомнения подтвердил Лань Ванцзи, а затем его уверенный голос вновь стал виноватым. — Брат тоже был ещё совсем ребёнком, когда мамы не стало, но… у него с ней было на четыре года больше, чем у меня. И все её вещи остались с ним, там в Гусу. Возможно, поэтому он может себе позволить быть расчётливым в том, какие знания и воспоминания о ней хранить в своём сердце, а я… у меня так мало от неё осталось. Даже путь к её домику с горечавками, и тот для меня закрыт. Его руки, лежавшие на столе, слегка подрагивали, и Вэй Усянь нежно накрыл одну из них своей. Золотистые глаза изумлённо расширились, а всё тело под белым ханьфу напряглось и застыло. Заметив это, Вэй Усянь решил, что прикосновению не рады и хотел было его прекратить, но ему не дали: Лань Ванцзи молниеносно схватил его ладонь и крепко сжал, не позволяя чужому теплу себя покинуть. — Возможно, дело не в годах, — задумчиво произнёс он, почти не мигая глядя на Вэй Усяня. — Видимо, я просто сам по себе жадный. Голос Лань Ванцзи был низким и глубоким, а сияние золота глаз усилилось, отражая пылающий глубоко внутри огонь. — Лань Чжань? — тихо позвал его смущённый Вэй Усянь, когда молчание затянулось. — Когда речь идёт о любимых мною людях, мне всегда будет мало. Сколько бы я ни имел. По какой-то причине Вэй Усянь почувствовал, как у него вспыхнули щёки и кожа руки в тех местах, где её касались длинные пальцы Лань Ванцзи. Пушистые ресницы опустились, скрывая в своей тени расплавленное золото с хищным вертикальным зрачком в центре каждого глаза. — Быть жадным запрещено, — едва слышно цитировал Лань Ванцзи, — непочтение к старшим запрещено, вести себя дерзко и бесцеремонно запрещено, надлежит контролировать свои желания… — Лань Чжань, ты что… — растерялся Вэй Усянь, — пытаешься контролировать свои чувства, повторяя правила Гусу? Лань Ванцзи медленно разжал хватку на руке Вэй Усяня. Затем, глубоко вздохнув, открыл глаза: светлые, спокойные, с круглыми зрачками. — Надо же, сработало, — с удивлением заметил Вэй Усянь и улыбнулся, — может мне тогда тоже стоит выучить пару десятков правил. Хотя… мне можно иногда позволить себе побыть немного жадным и непочтительным. Я ведь, к счастью для всех, не член твоего ордена. Спокойное выражение лица тут же сменилось недовольным. — Что такое, Лань Чжань? Представляешь, какой из меня получился бы Лань? — решил подразнить его Вэй Усянь. Лань Ванцзи молча вытянул из-за спины кончик своей длинной ленты. Взяв белый, украшенный облаками шёлк обеими руками, он выставил их перед собой и пристально посмотрел на Вэй Усяня. Тот сначала растерялся от этого странного жеста, но быстро сообразил, что с точки зрения Лань Ванцзи его налобная лента теперь словно бы пересекает лоб Вэй Усяня. Улыбка порочного повелителя мёртвых, на которого внезапно примерили образ праведника, стала ещё шире. — Ну и как я тебе? — игриво поинтересовался он, часто хлопая длинными ресницами. — Хороший Лань? Вместо того чтобы ужаснуться представшему перед его глазами возмутительному зрелищу, Лань Ванцзи заворожённо ответил: — Идеальный. Вэй Усянь едва не задохнулся от этих слов. Его богатое воображение тут же нарисовало ему уважаемого Лань Цижэня, идеальнейшего из Ланей, который медленно переводит строгий взгляд с печально известного Старейшины Илина на огромную Стену Послушания, где указано всё то, чем не является и никогда не будет являться Вэй Усянь, а затем грациозно выхватывает меч и торопливо им высекает на свободном месте «В Облачных Глубинах запрещён Вэй Ин». Так, на всякий случай. — Идеальный? Лань? Я? — недоверчиво переспросил Вэй Усянь. — Разве я похож на твоих брата или дядю? Вот теперь и Лань Ванцзи наконец вздрогнул. — Нет, — с едва заметным ужасом сказал он. — К счастью. Вэй Ин хорош таким, какой он есть. Вэй Усянь не понимал, как с разговора о семье Лань Чжаня они перешли к разговору о самом Вэй Усяне, но, несмотря на непривычное для столь признанного бесстыдника чувство смущения, он был рад: хмурая складка между бровей его прекрасного дракончика разгладилась, а настроение заметно улучшилось. А значит всё было не зря.

***

В ту ночь капризный сон упорно отказывался посетить покои Цзян Чэна, хотя тот отчаянно жаждал встречи, нетерпеливо и раздражённо ворочаясь на дорогих простынях и тщетно сражаясь с заполнившими беспокойную голову тревожными мыслями. Никто ничего ему, всё ещё чужаку, не смотря на годы проведённые здесь и дружбу с их вторым молодым господином, не говорил. Хотя Цзян Чэн, пусть и не очень настойчиво, пытался расспрашивать. Официально в Нечистой Юдоли было спокойно, но чувствительный нос однажды потерявшего всё человека улавливал слабый, но стойкий запах беды, который и не позволял погрузиться усталому после ночной охоты телу в блаженный покой. Осознание того, что он находится в самом сердце одного из могущественнейших орденов в цзянху, ничуть не успокаивало сердце самого Цзян Чэна: Юньмэн Цзян тоже называли Великим, а он сгорел быстрее, чем палящее солнце успело в тот день полностью завершить свой путь на небе и передать власть холодной луне. Цзян Чэн снова беспокойно заворочался. Скорее бы увидеться с Хуайсаном: тот наверняка в курсе всего происходящего в родном доме, а Цзян Чэн являлся одним из тех немногих людей, которым второй молодой господин Не почти никогда не говорил своё лживое «Я не знаю». Вот только друг недавно уехал и неизвестно было, когда он вернётся. Смотреть в потолок быстро наскучило, как и в стену до этого. Постаравшись выровнять дыхание и замедлить сердцебиение, Цзян Чэн решил, что нужно подумать о чём-то приятном, что успокоит его и поможет наконец заснуть. Вот только о чём думать? Все его самые счастливые воспоминания были связаны с Пристанью Лотоса, когда вокруг были родные стены, за спиной надёжные фигуры родителей, а по бокам старшие сестра и брат. Но из-за Вэней эти драгоценные воспоминания навеки пропитались болью и тоской, а потому совершенно не приносили успокоения истерзанному сердцу. А других действительно хороших воспоминаний у Цзян Чэна и не было. Разве что… Оно, правда, тоже было не лишено лёгкой горечи, но сладость всё же преобладала. Цзян Чэн улёгся поудобней, расслабил напряжённые мышцы и закрыл глаза, вызывая в памяти приятную картину.

***

Когда стайка изящных танцовщиц упорхнула из зала, провожаемая жадными взглядами множества ленивых и пьяных «охотников», гости охотно подставили свои опустевшие бокалы слугам, чтобы те наполнили их самым дорогим в Поднебесной вином, которое единственное годилось для столь пышной свадебной церемонии. Цзян Чэн пригубил ароматную прозрачную жидкость и остался доволен: вполне достойно. Вэй Усянь же отреагировал куда эмоциональнее: его восторженный голос, звучавший куда громче обычного, почти оглушил Цзян Чэна, вызвав у того моментальную головную боль. Раздражённое «К чему столько эмоций? Ты что, никогда раньше не пробовал приличного вина?» едва не сорвалось с его губ, но он вовремя успел прикусить свой язык. Конечно же его брат, прославленный первый ученик богатого Великого ордена и любимчик его щедрого главы, когда-то мог позволить себе почти любые удовольствия, которые можно было купить за деньги. «Пурпурный лотос», «Улыбка императора», «Взгляд красавицы»… Все эти вина мало уступали тому, что плескалось в их в бокалах, и каждое из них было выпито и по достоинству оценено Вэй Усянем. Поэтому он так эмоционально и отреагировал сейчас: Вэй Усянь знал толк в хорошем вине, любил его и… вот уже несколько лет не мог себе его позволить. На самом деле после падения Пристани Лотоса у самого Цзян Чэна тоже было туго с деньгами. В эти дни братья были почти одинаково бедны. Вот только Вэй Усянь жил в пещере на горе мертвецов и питался каждый день редькой. А по праздникам — картофелем. А вот Цзян Чэна приютил богатый друг. И пусть гордость не позволяла ему обращать эту дружбу в золото, но от крыши над головой, сытной еды и совместных посиделок за чашей хорошего вина Цзян Чэн всё же не отказывался. Поэтому он не стал привычно ворчать на излишнюю громкость шисюна, а лишь беззлобно усмехнулся: «Я и подумать не мог, что во время тостов у тебя найдётся столько тёплых слов для Цзинь Цзысюаня. Ты точно Вэй Усянь? Или тебя подменили там, на Луаньцзан». Вэй Усянь фыркнул: «Я всё тот же старый злобный Вэй Усянь. Изменился не я, а Павлин. С сегодняшнего дня счастье Шицзе и её ребёнка неразрывно связано с ним, а потому я не буду жалеть воздух в своих лёгких на громкие и искренние пожелания здоровья и долголетия для него». Цзян Чэн согласно хмыкнул и с мысленным тостом «долгих тебе лет жизни, засранец, но при этом не вздумай жалеть свою куриную задницу и павлиньи перья, защищая племянника и старшую сестру от всех бед на свете» под довольное братское хихиканье одним решительным глотком осушил чашу. «Я совсем не вижу отсюда Шицзе!» — чуть позже заныл Вэй Усянь, когда еда на столе закончилась, вино было выпито, а рот оказался свободен для болтовни. Цзян Чэн и Вэй Усянь были ближайшими родственниками невесты, а потому их место по праву должно было быть поблизости от неё. Вот только они, оба официально считавшиеся покойниками, давно лишились всех своих прав. «Она подойдёт к нашему столу позже, когда будет принимать поздравления от гостей. И, возможно, нам удастся после этого уединиться с ней и её мужем в одной из комнат, чтобы поговорить. Ради этого Павлин благородно согласился немного отложить свою встречу с женой на брачном ложе». Цзян Чэн присутствовал на празднике, привычно скрывая свою личность с помощью придуманного Вэй Усянем артефакта, изменяющего внешность. И как чужаку ему выделили одно из самых дальних мест на банкете. А вот сам изобретатель, который так и не придумал, как заставить работать своё детище при помощи тёмной, а не светлой энергии, не рискнул показать в Башне Золотого Карпа свою приметную физиономию, и сейчас пил вино и ел закуски в комнате в одном из постоялых дворов Ланьлина, а на праздник смотрел глазами Цзян Чэна. Цзян Яньли ужасно скучала по младшим братьям, особенно по Вэй Усяню, который исчез из её жизни первым, и при этом не имел никакой возможности навестить её, в отличие от Цзян Чэна, который изредка приезжал в Ланьлин с делегацией ордена Не. Но она никогда не жаловалась, никогда ни о чём не просила, кроме редких писем с подробностями их жизни вдали от неё. И тем не менее свадьба — это особый случай. Они втроём в детстве так часто представляли себе её! И в этих фантазиях они всегда были вместе. Впервые за годы разлуки Цзян Яньли не выдержала. «А-Сянь, А-Чэн, пожалуйста, давайте встретимся где-нибудь. Я не могу войти в эту новую жизнь без ваших поддержки и благословения! Ведь вы — это всё, что осталось от моей семьи и родительского дома». Она готова была рискнуть и тайком покинуть ненадолго башню Золотого Карпа. Но вот её братья на это пойти не могли, ведь только высокие золотые стены надежно защищали их сестру от злых глаз и длинных рук Вэнь Жоханя. Официального женского аналога списка самых выдающихся молодых заклинателей не существовало, так как большинство талантов незамужних девиц предназначалось для демонстрации лишь в узком семейном кругу. Но среди бесстыдных сплетников, к которым относилась внушительная часть жителей цзянху, рейтинг невест, разумеется, был в ходу. Оценивали их по трём критериям: происхождение, богатство отца и, конечно же, внешность. Очаровательное, но не слишком выразительное личико Цзян Яньли по мнению многих (слепцов, если верить её братьям) заметно уступало лицам признанных главных красавиц Поднебесной, но вот по первым двум пунктам деве Цзян не было равных, так как из всех глав самых уважаемых и богатых орденов заклинтателей только у Цзян Фэнмяня была дочь от законной жены, а не наложницы или любовницы. И пусть когда-то глупый высокомерный Павлин задирал недовольно клюв перед своей наречённой, Цзян Яньли по своей ценности на брачном рынке ничуть не уступала ему. Поэтому её и оставили в живых после падения Пристани Лотоса: некогда прекрасный и нежный цветок теперь, пахнущий кровью и дымом, должен был служить предостережением другим кланам. Смотрите, как быстро можно лишиться всего, если вздумаешь тягаться с самим Солнцем! Никто не ожидал, что хрупкий Лотос внезапно обернётся ослепительным фениксом, воскресшим из пепла родного клана, и вознесётся к самой вершине Башни Золотого Карпа. Пылающие глаза Вэнь Жоханя были согласны не замечать одинокую Цзян Яньли в выцветшем и изношенном пурпуре. А вот изысканный золотой шёлк на её плечах и редчайший золотой павлин в её руках уже совершенно не устраивали тирана. Поэтому, ради своей же безопасности, фениксу пока не следовало покидать своё новое гнездо. Цзян Чэн подозревал, что Цзян Яньли согласилась на переезд к госпоже Цзинь исключительно ради их с Вэй Усянем спокойствия: сама бы она предпочла жизнь где-нибудь в другом месте. Скромный быт вдали от чужого повышенного внимания её бы вполне устроил. Тогда бы она смогла хоть изредка видеться со своими А-Чэном и А-Сянем, и при этом вообще не встречаться с Цзинь Цзысюанем, чьи забота и поддержка, вызванные не ответной влюблённостью, а жалостью и чувством вины (как ей тогда казалось), лишь сильнее ранили и без того измученное сердце. Но братья, один из которых поселился на печально известной горе мертвецов, а другой ещё не переехал в клан Не и вообще не имел постоянной крыши над головой, пришли в восторг от новости, что их сестра может продолжить жить в достатке и безопасности, окружённая роскошью и заботой неравнодушных людей. И вот один из этих людей оказался настолько неравнодушным, что сегодня они празднуют их свадьбу, а оба взволнованных брата при помощи одной пары глаз на двоих тщетно пытаются как следует разглядеть счастливых невесту и жениха. Сначала Цзян Чэна охватил ужас при мысли о том, чтобы впустить в свою голову Вэй Усяня. Не то что бы там было что-то такое, чего его брат о нём не знал, но… Не хотелось лишний раз показывать тому, как больно его ранило в детстве расставание с любимыми собаками, или как сильно он ревновал родителей, причём не только отца, но и мать, которая хоть и ни разу не проявила нежности к Вэй Усяню, но при этом не уставала со смесью горечи и лёгкой, почти ни для кого незаметной гордости за своего ученика повторять, как тот невероятно талантлив. Страшно было вновь напомнить ему про золотое ядро, хотя это, конечно, смешно. Как будто бы Вэй Усянь, даже при всём своём благородстве, был способен забыть об этой своей жертве. Но ради сестры Цзян Чэн проглотил все свои возражения и, едва не подавившись ими, ответил «Я согласен» на план Вэй Усяня. Тот понимающе улыбнулся. «Не бойся, Цзян Чэн, это заклинание не позволит мне увидеть или услышать что-то помимо того, что ты сам захочешь мне показать». Как же всё-таки хорошо этот засранец его знает! Заклинание, как вскоре выяснилось, не работает на больших расстояниях, так что Вэй Усянь всё же был вынужден покинуть Илин и приехать в Ланьлин. Здесь его ждали комната на постоялом дворе и старая служанка, которая служила ещё бабушке Цзян Яньли в Мэйшане. Женщина накрыла стол теми же самыми блюдами, что приготовили для гостей на банкете, и периодически меняла их по сигналам на кольце-талимане, которые тайком отправлял ей Цзян Чэн, чтобы у них с братом на тарелках всегда была одинаковая еда. Глаза пришлось завязать, а в уши вставить затычки, чтобы не смущать мозг информацией полученной сразу от двух разных пар органов чувств. Из-за этого служанке приходилось ещё и постоянно следить за охранными заклинаниями, чтобы в случае опасности быстро вернуть беззащитного Старейшину с банкета в гостиницу, стянув с его глаз повязку. Из-за чужого золотого ядра в его дяньтяне Цзян Чэну часто казалось, что его брат всегда рядом с ним. Поэтому привыкнуть к Вэй Усяню в своей голове оказалось гораздо проще, чем он опасался. А ещё внезапо подумалось, что не так уж это и страшно, если Вэй Усянь узнает парочку его секретов. Наоборот было бы гораздо хуже, ведь тогда… «А-Чэн, я сжёг все свои меридианы, когда перестарался с тёмной энергией, сражаясь с армией Вэнь Чао. Их не восстановить. Что толку в золотом ядре, если я всё равно не смогу им пользоваться?! Так что не терзайся, шиди, широкий светлый путь для меня закрыл отнюдь не ты…» … тогда был бы шанс узнать, что Вэй Усянь ему солгал. «Цзян Чэн, — прервал эту горькую мысль Вэй Усянь, — раз мы отсюда всё равно не можем толком наблюдать за Шицзе, то может понаблюдаем за Ланями?» «Зачем нам за ними наблюдать?» — недоумённо спросил Цзян Чэн, тем не менее поворачиваясь в сторону скопления голубых ханьфу. «Потому что они — второе по красоте зрелище в этом зале!» — хихикнув, ответил Вэй Усянь. Покрасневший Цзян Чэн поспешил отвернуться. «Что толку в их красоте, если там одни мужчины?» «Но красота есть красота! — возразил Вэй Усянь. — Разве имеет значение мужская она или женская?» Для Цзян Чэна это определённо имело значение. «У тебя дома живёт своя ланьская красота, ей и любуйся, раз так нравится, а меня не вмешивай!» «Так я ради Лань Чжаня и прошу тебя понаблюдать за его кланом, — уже серьезным голосом подумал для Цзян Чэна Вэй Усянь. — Хоть он постоянно и переписывается с братом, но увидеться им со времён его переезда на Луаньцзан так и не удалось. Думаю, Лань Чжаню будет приятно, если я смогу рассказать ему что-то новенькое про Лань Сичэня. Может я даже смогу нарисовать для него портрет. Всё же столько лет прошло. Малыш А-Хуань наверняка сильно изменился». Цзян Чэн раздражённо вздохнул, но послушно вновь повернулся в сторону Ланей. Кто, как не он, способен понять человека, скучающего по своему брату. Наблюдать оказалось удобно: Ланей посадили совсем недалеко от клана Не из-за недавно начавшейся дружбы их наследников, которой совсем не мешала заметная разница в возрасте. Лань Сичэнь, Цзэу-цзюнь, как его недавно стали называть, выделялся красотой даже среди соклановцев. И малышом, разумеется, больше не был. Высокий и стройный молодой человек молча, согласно правилам своего клана, пил чай. Его осанка была идеальна, жесты грациозны, из прически не выбивался ни один волосок, а на светлой одежде не было ни единой мятой складочки. Столь совершенен, что аж пугает. «А твой домашний Лань такой же?» — содрогнувшись спросил Цзян Чэн, который толком не присматривался к Лань Ванцзи в их единственную встречу. «Ещё лучше!» — гордо заявил Вэй Усянь. Цзян Чэн закатил глаза, и из-за этого не сразу обратил внимание, что его слежку заметили, и теперь Лань Сичэнь смотрит на него в ответ с лёгкой улыбкой на губах и немым вопросом в глазах. Мысленно ругнувшись, он поспешил отвернуться. «Тебя здесь даже нет, а ты всё равно умудряешься меня позорить!» Негодяй и худший брат на свете в его голове расхохотался. «Ты сам себя позоришь, шиди! Почему ты, вместо того чтобы просто вежливо кивнуть ему, так резко отвернулся? Он наследник Великого ордена и один из красивейших людей в Поднебесной! Много любопытных людей на него смотрят! Он бы наверняка забыл о тебе через пару мгновений, не поведи ты себя так грубо!» Румянец обжёг щеки Цзян Чэна. «Ненавижу тебя!» «Не правда! — заметил Вэй Усянь. — Ты пустил меня к себе в голову, ты меня любишь!» Губы уже раскрылись, чтобы оспорить это правдивое, но возмутительное заявление, как внезапный громкий стук в дверь его спальни выдернул Цзян Чэна из сна. Не Хуайсан вернулся.

***

Вэй Усянь растерянно посмотрел сначала на недовольно надутого А-Юаня, а затем на свою флейту, недоверчиво провёл большим пальцем по её чёрной поверхности, тактильно убеждаясь, что зрение его не обманывает, и следы маленьких зубов теперь действительно соседствуют с аккуратно вырезанными магическими знаками. — Как? — спросил он у не менее удивлённого Вэнь Нина. — Я не знаю, — чуть виновато ответил тот. Хотя вины Вэнь Нина в случившемся уж точно не было: Вэй Усянь сам вызвался побыть нянькой и сам же вручил А-Юаню флейту в качестве игрушки, чтобы тот не сильно отвлекал их от очередного важного эксперимента, так как внезапно накатило вдохновение. Чэньцин — красавица с причудливыми узорами, яркой алой кисточкой и издающая забавные звуки, если заткнуть пальчиками нужные дырочки и достаточно сильно подуть в одну из оставшихся. Отличное развлечение для трёхлетнего ребёнка, любовно воспитываемого печально известными Старейшиной Илина и Призрачным Генералом. Вэнь Цин бы, конечно, пришла в ужас, увидев племянника с демонической флейтой во рту. Но то, чего Вэнь Цин, занятая в данный момент выращиванием очередного урожая треклятой редиски, не видит, то не может ей повредить. Тем более, что флейта весьма крепкая, закалённая заклинаниями, да ещё и без мелких деталей, которые можно случайно проглотить. А А-Юань слишком маленький, чтобы суметь наполнить свои подобия мелодий тёмной энергией и случайно поднять оказавшийся поблизости скелет. Вэй Усянь — ответственный взрослый и всё предусмотрел. Что могло пойти не так? Теперь Вэй Усянь подозревал, что если бы А-Юань поиграл с Чэньцин немного подольше, то вдобавок к мёртвому дяде смог бы заполучить себе и мёртвого друга. Отныне он не будет недооценивать этого исключительно талантливого ребёнка. — Она выдерживает удары Бичэня, — вновь опустив взгляд на следы зубов, заметил Вэй Усянь. — Да, я знаю, — согласно кивнул Вэнь Нин, не уточняя, что вряд ли Лань Ванцзи во время спаррингов рискует вкладывать всю свою силу в удары мечом в столь непосредственной близости от их наставника. — И удар Саньду её даже не смог поцарапать, — поморщившись вспомнил Вэй Усянь. — Да, я знаю, — вновь подтвердил Вэнь Нин. Плохая была идея — попытаться успокоить узнавшего о пересадке золотого ядра Цзян Чэна возвращением любимого меча. Это лишний раз напомнило тому, что Суйбянь в руках брата отныне бесполезен, и его место теперь навеки займёт проклятая флейта. И в приступе ярости Цзян Чэн тогда ударил по ней со всей мощью незаурядных духовных сил Вэй Усяня. Хорошо, что успокаивающие иглы Вэнь Цин всегда при ней. — И даже клыки сильнейшего в мире лютого мертвеца ей оказались нипочём! — А? — удивился сильнейший в мире лютый мертвец. — Да так, ерунда! Забудь! — проклиная свой длинный язык, воскликнул Вэй Усянь. Это случилось в одно из редких пробуждений Вэнь Нина, когда разум ещё не вернулся к нему. Тогда одна из удерживающих его верёвок не выдержала мощного рывка переполненного тёмной энергией тела и порвалась, позволив оскалившемуся мертвецу вплотную приблизиться к шее прибежавшего на шум Вэй Усяня. Старейшину тогда чудом спасли его отменная реакция и прочность Чэньцин, принявшей укус на себя. Вэнь Нин, не смотря на смутное беспокойство в мёртвой груди, послушно кивнул. Ещё немного покрутив флейту между пальцами, Вэй Усянь внезапно улыбнулся, поднял хитрый взгляд на стоявших перед ним людей и спросил: — А знаете, что всё это значит? Две пары одинаково больших и круглых глаз вопросительно посмотрели на него. — Что отныне Генералом следует называть именно А-Юаня. Прости, А-Нин, но раз такое дело, то ты понижаешься до простого солдата. Армию всё же должен вести за собой самый могучий воин. А-Юань довольно захихикал, а Вэнь Нин растерянно произнёс: — Но… у нас нет армии. — Теперь есть. Из целых двух человек. Отныне Призрачный Солдат поступает под командование Генерала Редиски. Генерал Редиска согласен? А-Юань с готовностью кивнул. Прекрасно осознавая, что его шалость крайне сомнительна с точки зрения воспитательного процесса, Вэй Усянь сделал себе мысленную пометку через пару дней устроить показательный спарринг с Вэнь Нином на глазах у А-Юаня, чтобы после торжественно вернуть другу титул Генерала и слегка пошатнувшийся в детских глазах авторитет. А ещё, чтобы его в целом послушный, но энергичный мальчик чересчур за эти пару дней не разыгрался, его стоит кое о чём предупредить. — Командуй мудро и справедливо, Генерал Редиска, и всегда помни, что над каждым генералом грозно возвышается главнокомандующий армией. Всегда думай, одобрил бы он твои приказы или нет. Ребёнок серьёзно кивнул в ответ на эти слова: — А-Юань никогда не сделает того, что расстроит тётушку Цин, — торжественно пообещал он. — Э! — обиженно воскликнул Вэй Усянь. — Но я имел ввиду себя! Это я главнокомандующий, и это меня нельзя расстраивать, а не тётушку Цин! — и тут же поспешно добавил: — Вэнь Цин, конечно, тоже нужно слушаться, но в первую очередь меня! Я главнее! И вновь две пары одинаково больших и круглых глаз посмотрели на него, но на этот раз с сочувствием, словно среди них троих это именно Вэй Усянь был неразумным ребёнком. А-Юань даже, пользуясь тем, что находясь на руках у Вэнь Нина почти сравнялся с Вэй Усянем в росте, сочувственно погладил своего глупого гэгэ по голове. "Кажется, это мне стоит поработать над пошатнувшейся репутацией, — подумал Вэй Усянь, — устрою спарринг завтра же!" — Каким будет первый приказ, Генерал? — мягко спросил Вэнь Нин, пряча крошечную улыбку за макушкой А-Юаня. Генерал Редиска убрал руку от волос Вэй Усяня, а затем, немного подумав, гордо расправил свои узкие плечики, вздёрнул подбородок, открыл рот и… Почти сразу же грозный Генерал сдулся до маленького смущённого мальчишки, спрятавшего ярко покрасневшее лицо у дядиной шеи. — Отведи меня в туалет, — едва слышно прошептал Генерал Помидорка, — пожалуйста. Вэнь Нин торопливо поспешил исполнить приказ, оставив Вэй Усяня возле его пещеры одного. Одиночество продлилось совсем ненадолго. Вскоре после того как две фигуры, большая и маленькая, скрылись от провожающего их весёлого любящего взгляда, за спиной Вэй Усяня прозвучал низкий красивый голос: — Вэй Ин. Вэй Усянь радостно улыбнулся, поворачиваясь к Лань Ванцзи. — Лань Чжань, ты вернулся! Как прошла прогулка по городу? После трагедии с Вэнь Нином Вэй Усянь крайне неохотно выпускал дорогих людей из-под охраны защитного полога. Будь его воля, он бы навеки запрятал их всех на этом маленьком, но безопасном кусочке земли, где до них не дотянутся чужие жестокие руки. И тем не менее полная изоляция — не выход: благодаря редиске они может от голода и не умрут, но нормальной жизни им в таком случае всё равно не видать. Можно конечно спускаться в город исключительно самому, что Вэй Усянь поначалу и делал, но завистливые взгляды молодых и активных людей со временем пошатнули его решимость максимально ограничить их свободу. Поэтому, скрепя сердце и обвешав родных сигнальными и защитными талисманами, он по очереди отпускал их в Илин за покупками. — Всё прошло хорошо, — терпеливо успокоил его Лань Ванцзи, которому пришлось смириться, что к нему вновь относятся как к требующему постоянного внимания ребёнку. Затем он достал из-за пазухи небольшой свёрток и передал его Вэй Усяню. — Передали вместе с письмом от брата. Вэй Усянь заволновался: писать ему мог только Цзян Чэн, а тот был ещё большим параноиком, чем сам Вэй Усянь, а потому почти никогда этого не делал. Значит, новости важные. В развернутом свитке аккуратным незнакомым почерком рассказывалось о рождении наследника некоей семьи Чан. Вэй Усянь произнёс заклинание и иллюзия спала: иероглифы изменились и теперь, явно выведенные рукой Цзян Чэна, они рассказывали совершенно другую историю. — Что-то случилось? — нахмурившись спросил Лань Ванцзи, когда заметил, что новости достаточно сильно взволновали Вэй Усяня. — Да, но не у нас, — ответил тот, не отрывая напряжённого взгляда от письма. — У моего хорошего друга умер отец. Они с ним не были особо близки, но всё же… Лань Ванцзи прекрасно понимал это «но всё же»: он едва мог вспомнить лицо своего отца, но когда год назад брат написал о его внезапной смерти, сердце Лань Ванцзи всё равно болезненно сжалось. — Пойду сообщу об этом Вэнь Цин, — с тяжким вздохом сказал Вэй Усянь: — в отличие от меня, она была немного знакома с умершим. Ей стоит знать.

***

Знакомство Вэнь Цин с умершим ограничивалось парой коротких встреч во время советов кланов много лет назад, а потому она была встревожена не столько самой новостью, сколько её возможными последствиями. — Что теперь будет? — У Не Минцзюэ темперамент куда горячее, чем у его отца, — с плохо скрываемым волнением ответил Вэй Усянь, — а значит теперь, когда он стал главой ордена… — … будет война, — обречённо закончила за него Вэнь Цин.