Как приручить оборотня

Волшебники обычно посмеивались над маглами, их суевериями, изобретениями и расовыми стереотипами. Хотя на деле весь волшебный мир пропитан стереотипами и предвзятостью. Начиная от чистоты крови и заканчивая всем, что отличалось от волшебников. Они не меньше маглов пытаются подсчитать, классифицировать и держать в реестре всех, кто разумен, но отличается от человека. В Министерстве был целый отдел регулирования магических популяций и контроля над ними, имевший больше девяти дополнительных подразделений, каждое из которых занималось контролем разных существ. Кентавры не вызывали много проблем, предпочитали свою территорию не покидать, сами на контакт с волшебниками шли неохотно, волшебными палочками не пользовались. С гоблинами за многие века установился мир, и волшебниками были признаны их таланты в работе со всяческими металлами, да и в банковском деле им равных не было. Вейлы держались гордо, жили обособленно и в свои тайны предпочитали не посвящать лишних, если не избирали людей себе в спутники, но Министерство почему-то не видело в них большой проблемы. Вампиры – впрочем, как и вейлы – были горделивы и уже умудрились оставить настолько огромный след в историях маглов, что отныне и сами предпочитали скрываться, и о численных изменениях обычно сами охотно всем сообщали. Дабы Министерство не отправило к ним очередного Ван-Хельсинга.  Только с оборотнями дела обстояли несколько иначе. Долгое время Министерство не могло решить, как их классифицировать: относить ли их к безумным зверям или всё-таки к человекоподобным созданиям. Они обладали магией и больше многих были склонны к тёмным проявлениям, несколько войн показали это достаточно явно, чтобы Министерство беспокоилось из-за них сильнее, чем из-за других существ. Оборотней и презирали больше остальных. Они были магами, но никак не вписывались среди волшебников, в основном стараясь жить в общинах лишь среди себе подобных. В стаях и поддержка волка в полнолуние была лучше, и был меньше риск попасться кому-то из мракоборцев. Там же они учились своей примитивной животной магии.  После второй магической войны между оборотнями и Министерством был заключен мир, классификация наконец-то остановилась на человекообразных существах, и это давало какую-то надежду. Первичные представления, что все оборотни без исключения в полнолуние полностью утрачивали контроль и становились свирепыми, не помня ни друзей, ни родственников, не подтверждались. Общество оборотней было достаточно закрытым и не доверяло волшебникам так же, как и они им. После заключенного мира и сами оборотни были обязаны следить за своими сородичами, вызывающими подозрения. В стаях учили контролю, помогали справляться со своим зверем, найти гармонию и стать полноценным.  Оборотни-одиночки, не вступавшие в стаи и сами не создававшие новые, вызывали зуд и у Министерства, и у более крупных стай. Потому что они всем создавали мороку. За такими особями всегда старались присматривать, причём с обеих сторон. Другие оборотни, как никто другой, знали, как тяжело справиться со зверем в одиночку, поэтому такое решение казалось им глупым и потенциально травмоопасным. И они всячески старались склонить одиночек ко вступлению в стаю: так они создавали меньше проблем для всех. Большинство в итоге соглашались и присоединялись к общине, за исключением уж совсем малого количества, тех, что обрели достаточно сильный контроль над зверем. В последнее время в одном из районов города маглы стали жаловаться на появление волка на улицах, и подозрение тут же пало на проживавшего там одиночку. Для расследования и слежки отправили мракоборца – Сириуса Блэка. Он не работал в подразделении поддержки оборотней, да и вообще в отделе, который следил за популяцией, но это была личная просьба министра, без возможности отказаться. Отправляться в пригород рядом с лесом, в котором видели волка, что могло быть лучше? Только знание, что тут же неподалеку устроилась стая оборотней, а в самом городе жил одиночка. Сириус был в восторге, а так как миссия должна была пройти тихо, без лишних свидетелей, ему посетовали не выделяться среди маглов. Также ему деликатно намекнули, что если виновным окажется одиночка – это всех более чем устроит. Сам Блэк был скептически настроен к этой версии, особенно после того, как ему выдали информацию об этом самом волке. Очень скупую, но при этом совсем не демонстрирующую его как кровожадного монстра. «Римус Люпин.  10 марта. 28 лет.  Единственный оборотень, которому в свое время разрешили учиться в Хогвартсе, за ребенка поручился сам Альбус Дамблдор. Отличник, имевший высший балл за все экзамены».  С такими баллами ему была бы открыта дорога в любой отдел в Министерстве, но клеймо оборотня тут же закрывало все эти дороги. Родители его не были оборотнями, и их имена в досье были намерено вымараны, и вряд ли от большой любви к ребенку-монстру. Он жил в доме с небольшим задним двориком, работал в магловской библиотеке, и за последние несколько лет никаких происшествий с его участием попросту не было. Римус Люпин был самым скучным, непримечательным человеком из всех, кого Сириус только встречал. Он ходил на работу, где не особо общался с коллегами, а чаще всего предпочитал работать один на смене. С посетителями он обменивался лишь парой фраз, вежливо улыбался и прятался за русыми вихрами волос, потому что его лицо изобиловало шрамами, и если и привлекало к себе внимание, то посетители оставались достаточно интеллигентны, чтобы не задавать лишние вопросы.  Вечера он проводил дома, в магазин выходил редко, чаще заказывая доставку. Временами ездил в приют для бездомных животных, отвозил туда корм и проводил время с тамошними постояльцами, после чего возвращался к своему скромному существованию.  – Джеймс, это са-а-амое скучное задание, которое у меня когда-либо было. – Сириус в очередной раз проводил свой объект до дома и вернулся в свою «оперативную квартиру». – Прошло только полмесяца, ещё не было полнолуния. – Джеймс на том конце хмыкнул. – Он ходит на работу, приходит домой и не выходит. Я словно слежу за столетним дедом, а не за молодым оборотнем.  – Он же вроде наш ровесник? – Старше, на два года. – Ого. Получается, мы учились с ним примерно в одно время? Ты упоминал, что он учился в Хогвартсе. – Ну, получается, так. – Сириус задумался, отправляя в урну обертку от печенья. – Я вообще не помню никого на него похожего в Хогвартсе.  – Значит, он офигеть как прятался, мы ведь практически всех знали. И даже старшекурсники то и дело светились на вечеринках или как-то ещё.  – Признай, что ты тоже не помнишь никого такого. Наверняка он не вылезал из библиотеки, судя по высшим баллам за все экзамены. А то, что он оборотень, скрывали во время обучения. Всякие зубрилы и ботаны нас мало интересовали, и они не появлялись на вечеринках. Особенно, если он не был на Слизерине. В досье не указан факультет,  – Сириус потер глаза пальцами. – Во всяком случае, какая разница теперь.  – Ну, зубрилы тоже скрывают всякие тайны… – Джеймс многозначительно понизил голос. – О, нет! Замолчи! Очередного рассуждения о том, какая ЛИЛИ ВОСХИТИТЕЛЬНАЯ, я не вынесу! – Ну, как знаешь. – Джеймс ехидно захихикал. – Ты не пробовал подобраться к нему ближе? – Каким образом? Я могу прийти в библиотеку, но этим по-любому привлеку внимание, здесь все кругом маглы. – Ты ноешь, потому что твоя аристократическая задница не обеспечена всеми удобствами, и тебе надо быть скрытным, а из-за этого никаких кожаных курток с шипами.  Сириус скалится, словно собеседник может его увидеть, и снова трет глаза. Конечно, его бесит, что приходится сливаться с толпой и таскать бесформенные вещи, чтобы оборотень не почувствовал неладное. Он даже волосы почти каждый день собирает в хвост. И да, его это уже начинает раздражать. Джеймс хохочет из-за затянувшегося молчания, но продолжает как ни в чём не бывало: – Обратись собакой, что, зря мы на спор стали анимагами в школе?! Если твой здоровяк неравнодушен к домашним животным, то очередной Бродяга не вызовет у него подозрений. И ты сможешь подойти к нему ближе – посмотреть, послушать. Ликантропией ведь нельзя заразиться, если он вдруг укусит тебя в анимагической форме. – Словно бы я не догадался об этом без тебя. – Сириус обиженно фыркнул, он думал об этом, правда, только для полнолуния.  – Куда ты без великого меня! Я ведь гений! – Джеймс снова хихикает. – Ладно, мне пора, не скучай. Может, после этого полнолуния все встанет на свои места, и ты сможешь вернуться домой, к своему дорогому виски и  персидскому ковру. Пока, пока. Люблю тебя, дружище.  – И я тебя.  Сириус валится на диван, который под ним жалобно скрипит, и в который раз думает, что нужно было самому искать для себя квартиру, а не доверяться Министерству. Они наверняка поскупились, и, как выразился Джеймс, «его аристократическая задница» страдала самым настоящим образом. И не только из-за того, что диван пытался пронзить его пружинами, но и из-за общей серости в этом городе. Словно с этим скучным оборотнем и сам Сириус старел на глазах. Но, надо отдать Поттеру должное, он подал отличную идею, собакой он мог разнюхать больше, мог забраться на его задний двор, а если повезет, то и в дом. Теперь Сириус надеялся, что это задание вот-вот разрешится, и неважно, кто там окажется виноват в пугании маглов, это уже будет не его забота.  Частенько во время своего обеденного перерыва, когда Римус работал в библиотеке не один и посетителей было не особо много, он устраивался на крыльце у запасного выхода, подкармливал голубей, курил и выглядел умиротворенно задумчивым, словно для восстановления после общения с людьми ему просто нужно было побыть в одиночестве.  Сириус трусцой перебежал улицу, вызвав у стайки детей удивленные и напуганные перешептывания. Ещё бы, ведь в образе собаки он был далеко не маленькой болонкой, да ещё и полностью чёрным. Когда-то они пытались с Джеймсом определить его породу, но довольно быстро сдались, просто называя его медведеподобным чудищем. Он остановился так, чтобы попасть в поле зрение оборотня, повел носом, улавливая запах сэндвичей с ветчиной, и сразу вспомнил, что не завтракал. Римус поднял на него взгляд и замер с поднесенной ко  рту сигаретой, так и не сделав затяжки. Выждав с секунду, он затушил почти целую сигарету в импровизированной пепельнице из-под банки энергетика и осторожно поднялся. – Привет… – Римус взял свой контейнер с сэндвичами, которые сам ещё даже не успел надкусить. Он осторожно спустился по ступенькам, медленно сократил расстояние и присел на корточки, все ещё держа дистанцию. Сириус даже на секунду растерялся, Люпин действовал так, словно точно знал, где должен остановиться и как себя вести. – Откуда здесь такой здоровяк? Наверное голодный? Прости, не могу предложить тебе много. Римус достал из своего контейнера один из сэндвичей с обжаренным хлебом, добротным куском ветчины, сыром, помидором и небольшим листом салата, и Сириус почувствовал, как в животе потянуло, и голод, который он не чувствовал до этого, снова подступил. Оборотень тем временем протянул ладонь с лакомством вперед, не пытаясь приблизиться, и, склонив голову на бок, ждал реакции. Пес повел головой, а после сделал пару шагов навстречу, обнюхал протянутую ладонь и без капли сомнений забрал сэндвич. – Надеюсь, хоть немного я утолю твой голод. Римус отдал ему и второй, совершенно не заботясь о том, что сам при таком раскладе остался без обеда. Сириусу даже стало слегка совестно, но он жадно проглотил и второй сэндвич, лишь слегка жалея о содеянном. Люпин устроил голову на собственных коленях и молча наблюдал, не пытаясь приблизиться или коснуться. Сириус повел носом после того, как расправился с непослушным хлебом, и тоже уставился на него. Какое-то время они просидели почти не двигаясь, привыкая к обществу друг друга, пока из двери не выглянула его напарница. Сегодня её волосы были ярко-розового цвета, хотя ещё недавно они были фиолетовыми; девушка была явно моложе, чем Римус, и, скорее всего, работа в библиотеке была для неё лишь подработкой, потому что она часто скидывала свои обязанности на оборотня. – Римус! Там снова эта припадочная, она только с тобой разговаривает! Боже, опять собака, надеюсь она не бешеная! – девушка смешно наморщила нос. – Он вполне воспитанный. –  Римус нехотя поднялся на ноги, забрал пустой контейнер и улыбнулся Сириусу. – Прости её, она не со зла, а мне нужно работать. Надеюсь, ты не будешь пугать посетителей.  По пути он забрал стаканчик с кофе, что так и остался на ступеньках, и скрылся за черной дверью запасного выхода. Сириус ещё какое-то время просидел на том же месте, пялясь на дверь, словно Римус должен был выйти снова. Если кто-то из оборотней и пакостил, наводя на маглов ужас, то Блэк в очередной раз засомневался, что это Люпин. Человек, который не задумываясь отдал свой обед бродячей собаке, априори не мог быть чудовищем. Он впервые посмотрел на него так близко, и что-то было в этих зелено-голубых глазах, в лице, изрезанном шрамами, русых вихрах волос. Что-то такое, что издали Сириус не замечал.  Он стал каждый день приходить в обеденный перерыв, и после того, как Римус трижды остался без перекуса, он стал приносить порции для двоих. И это было странно: обычно люди боялись Блэка в его анимагической форме, потому что псом он был и вправду внушительным; любой бы испугался, но только не этот неожиданно мягкий оборотень. Он все ещё не стремился погладить его, просто спрашивал, как прошел день, словно и правда надеялся, что ему могли ответить. Сириусу даже в какой-то момент показалось, что он обо всем знает, но паника прошла довольно быстро: Римус вел себя так со всеми собаками и кошками, которых подкармливал, будто видя в них что-то большее, чем просто питомцев.  День на четвёртый Сириус заметил, как Люпин в той же манере разговаривал с кошкой, что, оказывается, жила в библиотеке и иногда выходила на задний двор гулять. Сириус не был уверен, была ли виновата в том ликантропия и собственный зверь, что в нём прятался, или же это отношение воспитали в нем родители. Хотя, припомнив вымаранные строки с именами родителей в досье Римуса, Блэк сомневался, что он поддерживал с ними отношения.  К концу недели Сириус решил, что они уже достаточно привыкли друг к другу, поэтому ждал Римуса возле библиотеки к концу его рабочего дня. Как только тот вышел, заперев дверь, Сириус радостно его облаял, от чего оборотень едва не выронил связку ключей, которая изобиловала различными брелоками и псевдооберегами.  – Ты напугал меня, приятель! – Римус улыбнулся, осмотревшись по сторонам. – Давно меня тут караулишь? – Сириус в ответ лишь прищурил глаза и замахал хвостом. –  Л-ладно, составишь мне компанию? Чудесно.  Римус пошел вперёд, а Сириус засеменил рядом, почему-то чудовищно довольный тем, что придумал (практически сам) идеальный способ, чтобы приблизиться к оборотню на расстояние вытянутой руки. Они вошли в его дом с заднего двора, у которого не было сплошного забора, как у всех соседей вокруг. Уже ступив на задний двор, Сириус почувствовал магию, домик укутывали защитные чары, и он разве что не заскулил, потому что все предыдущие дни слежки почти сводились на нет: было абсолютно бесполезно следить за оборотнем издали. И как он не догадался о магической защите? Наставительный голос Лили в голове пожурил его за то, что он безответственно подошёл к делу и хотел закончить его быстрее. Джеймс в его голове, к слову, с женой не спорил, а только согласно кивал, предатель. – Эй, приятель, подождёшь немного? Я придумаю, чем бы нам поужинать. – Римус остановился у открытой двери, словно ждал, что пес ему ответит, и лишь только отметив что-то для себя, вошел в дом.  Сириус же обошёл задний дворик. Запах выдавал, что он был тут не первой собакой: Римус помогал потеряшкам, и, скорее всего, многим из них уже нашли новый дом. Тропинки, вымощенные камнем, который местами потрескался, а местами рассыпался, забором по большей части служила живая изгородь. Кусты были подстрижены, но, впрочем, как и сам оборотень, скорее небрежно, и если у них когда-то и была идеальная форма, то они её уже давно потеряли. Возле стены дома, почти под самым окном, была скамейка и столик. В дальнем же углу обнаружилась клумба с аконитом и пара горшков с другими полезными для зелий травами. Довольно удобно, если ты живешь среди маглов, самому выращивать необходимые и не кусачие растения. – Лучше тебе не пробовать эти цветочки на вкус. – Римус вышел на улицу практически беззвучно, и Сириус вздрогнул: его, кажется, впервые застали врасплох в образе собаки. – Что ж, отдаю тебе остатки супа, на самом деле я планировал есть его ещё и завтра, но тебе он больше понравится, чем салат. Римус поставил большую миску с супом и чудесными кусками мяса недалеко от стола. Для себя же он вынес салат и большую кружку с чаем, после чего устроился на лавочке, внимательно наблюдая, как пес тут же сунул морду в миску. – Как же мне тебя называть, приятель. – Римус прикурил сигарету, затягиваясь, после чего вдруг выдал: – Бродяга?  Сириус поднял голову и тут же был готов себя ударить. Он слишком увлекся супом и притворством, что ничего не слышит, потому что еда в анимагической форме ощущалась совсем иначе, а мысль о том, что оборотень снова отдаёт ему свою единственную еду, слегка скребла совесть. Конечно, он отозвался на свою кличку, конечно. Нервные мурашки поднялись куда-то по хребту, но он понимал, что это беспочвенное волнение, оборотень просто не мог его знать, скорее ткнул пальцем наугад и случайно попал. С другой стороны, не придется откликаться на какую-то другую, более глупую кличку. – О, тебе нравится! Может, не слишком изысканно, но тебе подходит. Сириус поворчал и отвернул морду. Римус выглядел слишком довольным собой, словно только что получил рождественский подарок. Как кого-то могла обрадовать такая мелочь? Сириусу не хотелось об этом задумываться, но мысли, словно рой пчел, уже жужжали в голове. Об этом хотелось спросить, заговорить, обсудить. Ему впервые так сильно хотелось понять, что чувствует человек, и пробраться ему куда-то под кожу. Это было странно, но Сириусу даже не хотелось противиться этому желанию.  После ужина Римус вынес для Бродяги воды, а для себя книгу и подушку, после чего расположился на скамейке более удобно и, пока не стемнело, читал вслух. Сириус слушал его слегка хриплый голос, устроившись чуть поодаль, все ещё сохраняя дистанцию, словно ему не хотелось уложить голову на чужие колени. Когда совсем стемнело и Римус уже не мог разобрать букв, даже поднеся книгу слишком близко к лицу, он разочарованно фыркнул и заложил закладку между страниц, потягиваясь и разминая плечи. После чего устало потер глаза и выудил из слегка помятой пачки сигарету. – Хэй, Бродяга… у тебя есть семья? – он щёлкнул зажигалкой, освещая собственное лицо ярким всполохом, так, что Сириус невольно задержал на нём слишком уж долгий взгляд. – Наверняка такого красавчика станут искать, когда обнаружат пропажу… Сириус недовольно зарычал. Да, семья у него, конечно, была, только вот он сам ни за какие деньги не вернется в отчий дом. Его мать после смерти мужа окончательно свихнулась и считала, что старший сын заперт в Азкабане, а младший давно утонул; все речи её были наполнены желчью и ненавистью ко всему сущему. Поэтому Сириус узнавал о её состоянии у домовика, который оставался ей предан, но в дом попасть больше не пытался.  – Видимо, твоя семья была с тобой не очень ласкова. – Римус сжал пальцами переносицу. – Знакомое чувство… ты можешь остаться здесь, если захочешь. В дом не зову, знаешь, я пока не готов принимать гостей. – Какое-то время он смотрел на небо, усеянное звездами с растущим боком луны, которая все больше угрожала ему своим полным ликом. – Спокойной ночи, Бродяга.  Он затушил сигарету и, забрав подушку и книгу, ушёл в дом. А Сириуса не покидало чувство, словно он едва-едва смог заглянуть во что-то личное. Неуловимо тяжелое и до сих пор доставляющее оборотню боль.  Выходные Сириус провел с Люпином, почти не покидая его территорию; он даже сунул морду в приоткрытую дверь, но толком ничего не рассмотрел, кроме крошечного коридора, который выходил сразу на кухню. Римус читал ему книги или рассказывал свои истории. Его шутки были остры, а временами саркастичны, и Сириус думал, что они совершенно совпадали в вещах, которые считали смешными. Сколько раз Сириусу хотелось вернуть ему шутку или поддержать начатые. Римус раскрывался совсем с другой стороны: он не был скучным, не был заурядным ботаном, которым всегда хотел казаться и виделся издалека. И Блэк искренне не понимал, почему у этого человека ещё не тысяча друзей и нет толпы поклонников. Временами выражение лица Римуса становилось нечитаемым, он смотрел в одну точку, медленно потягивал сигарету, и в эти моменты Сириусу хотелось заключить его в объятия, прижать его голову к груди и просто держать так в особенной близости. В один из таких моментов он боднул его колено головой, впервые позволяя запустить пальцы в густую шерсть. Пальцы Римуса пахли табаком, шоколадом, книгами и слегка вишней. Он гладил нежно, осторожно перебирал шерсть и почесывал за ухом, словно боялся причинить вред неправильным движением. Сириус не считал себя особо сентиментальным, но рядом с оборотнем в нем что-то надламывалось. Чем ближе было полнолуние, тем тише становился Римус. Он реже читал, а если и брался за книгу, то часто отвлекался, вслушивался в далекий шум, разминал плечи и морщился от боли. Сириус знал, что полнолуние для оборотней – это не одна лишь ночь с полным ликом луны, а ещё и пара дней после, потому что телу нужно восстановиться, но не думал, что и дни перед полнолунием также доставляют им дискомфорт.  – Мой дом все ещё не слишком готов принимать гостей, но у меня совсем нет сил находиться на улице, – Римус приглашающе открыл дверь, впуская пса внутрь, он почти болезненно дернулся от далекого гула сирен. – Если ты, конечно, не против погостить в моём доме, Бродяга.  Бродяга был совсем не против: он протиснулся в приоткрытую дверь и по-хозяйски прошёл сразу на кухню, принюхиваясь и прислушиваясь. Как только задняя дверь закрылась, он вдруг напрягся, сильнее навострил уши. В доме практически не было слышно звуков с улицы: ни завывания сирен, ни проезжающих машин. Римус точно наложил на дом чары; неудивительно, что ему было тяжело снаружи. Сириус уже догадался, что все его чувства сейчас были обострены до предела. Поэтому в доме были задернуты шторы и свет горел очень тускло, и то лишь в коридоре. Римус приглашающе обвел гостиную рукой, но так и не нашел, что сказать, а после и вовсе завалился на диван, сворачиваясь калачиком, обнимая собственные колени.  Сириус осмотрел гостиную: совсем крошечная, она была заставлена стопками книг. Небольшой столик был отодвинут от дивана, на нем было собрание кружек, пепельница, смятая пачка сигарет и закрытый ноутбук. Спальня наверняка располагалась на втором этаже, но обследовать её сейчас он посчитал невежливым, поэтому улегся возле дивана, уложив голову на свободное место, почти утыкаясь  носом в чужую макушку. От Римуса пахло аконитом, зельем, назначения которого Сириус не знал, и уж слишком остро – болью. Его хотелось обнять и убаюкивать, как ребенка, чтобы вся боль отступила; в этот момент он жалел, что собаки совсем не умеют мурлыкать. Впрочем, Римуса, видимо, успокаивало и наличие чужого дыхания рядом, потому что он довольно быстро уснул. Сириус слышал, что оборотням проще переживать всё это в стае, они поддерживали друг друга, убаюкивали зверя, помогали друг другу пережить боли; также он точно знал, что Римуса звали в стаю, но тот каждый раз отказывался. И при виде его бледной, почти серой кожи с выступившими венами и залёгшими под глазами синяками у Сириуса сердце обливалось кровью, а в голове роились вопросы о том, почему Люпин наказывал себя ещё и одиночеством.  Римус скулил во сне, но позы практически не менял. Дни до полнолуния потянулись до безобразия одинаково, и Сириус делал всё, чтобы Римус не оставался в это время один. Он ходил за ним по пятам, позволял себя гладить и обнимать. Люпин часто засыпал с ним прямо на полу, зарывался носом в густую шерсть, и в эти моменты, кажется, почти не издавал никаких звуков. Он вообще почти перестал говорить, а его взгляд временами становился абсолютно нечитаемым, словно на Сириуса откуда-то из глубины смотрел кто-то другой. Зверь теснил человека в его собственном теле.  В тот день Римус, как и всегда, выпустил Бродягу на улицу, а сам остался внутри и закрыл дверь на замок. Все дни до этого он выползал за ним следом, болезненно сжимался на лавочке и пялился в одну точку, пока они не возвращались обратно в тишину дома. Но в этот вечер, сколько Сириус ни скрёб дверь, она так и не отворилась.  Бродяга провел всю ночь нарезая круги вокруг дома, надеясь что-то услышать или увидеть, но чары защищали дом не только от внешних звуков, но и не выпускали ничего изнутри. Кто бы ни пугал маглов в этом городе, это точно был другой оборотень. Римус не сбегал в полнолуние в лес. Он запирался в собственном доме и проводил это время один на один со зверем. Сириусу всё больше хотелось стать частью его жизни, и отнюдь не как собака.  На следующий день Римус из дома тоже не вышел, и к вечеру Сириус сдался. Он вернулся в свою квартиру, ему очень хотелось помыться и выпить кофе; по пути он купил пачку сигарет, таких же, какие курил Римус. Они были специфичные, скрученные из коричневой бумаги, с легким кофейным ароматом. Он выкурил одну, и это не дало должного эффекта и успокоения тоже не принесло. В Люпина этот аромат давно вплёлся, стал его частью и неотделимо с ним ассоциировался. Если прикрыть глаза, то можно было представить, как он шуршит оберткой от шоколада, как присаживается на корточки и путает свои пальцы в его волосах. Сириус вздрогнул всем телом, отгоняя наваждение и образ Римуса, который гладил его – человека – по волосам. Он пробыл дома пару часов и ринулся к дому оборотня, надеясь, что к вечеру тот пришел в себя.  Римус сидел на ступеньке, дверь за его спиной была распахнута, как и окно. Сам он был помятый, в какой-то абсолютно безразмерной фланелевой рубашке и домашних серых штанах; он поджимал пальцы на босых ногах, но, кажется, не чувствовал холода. Рубашка не была до конца застегнута, и не составляло труда увидеть старые белесые шрамы и множество новых кровоподтеков, что разлились под его кожей, как чернила какого-то спрута.  Бродяга подошёл к нему вплотную и уложил голову ему на плечо, забив хвостом по земле; он был искренне рад снова увидеть его. Римус обнял его, ласково и почти привычным движением уткнулся носом в его бок.  – Я думал, ты убежал. Волк обычно распугивает всех, с кем я успеваю подружиться до полнолуния. – Римус потягивает носом, слабо поглаживая его. – Ты слишком хорошо пахнешь для бродячей собаки.  У Сириуса сердце гулко ухает куда-то в район желудка. Приходится приложить усилие, чтобы оставаться собакой и не поддаться поднимающейся по позвоночнику панике. Вряд ли Римус имел в виду что-то плохое, вряд ли он о чём-то догадался. Просто его обоняние всё ещё слишком чувствительно, и он не до конца пришел в себя. Бродяга успокаивает себя этим. Он выворачивается из объятий и валит Римуса на спину, почти укладываясь сверху и гавкая ему в лицо. Римус хрипло смеётся, закрывая лицо от чужой пасти. – Плохой мальчик! Ты меня раздавишь! – Римус все ещё хихикает и хлопает пса по бокам. – Бродяга! Сириус поднимается на лапы, но всё ещё стоит над ним, не планируя отходить. Кожа Римуса всё ещё с этим неестественным сероватым оттенком, словно старая бумага: надави лишний раз – и порвётся. Он пытается проследить узор вен, но они больше не так ярко подсвечены. Римус под ним снова закрывает лицо руками и какое-то время лежит без движения, пока его не начинает трясти. Он сначала не может разобрать эмоций, но вскоре понимает, что оборотень беззвучно плачет. Сириус устраивается рядом, укладывая голову на его груди, и жалобно скулит. Сложно представить, какой спектр эмоций переживает оборотень после полнолуния, наверняка это плохо поддается контролю, и он его совершенно не винит. Он все ещё хочет обнимать его и убаюкивать на собственных коленях. Они проводят на улице долгие часы, пока Римус не начинает стучать зубами от холода, но даже тогда он не сразу уходит в дом. Тихая истерика его слишком опустошила, а взгляд пса кажется слишком осмысленным. И мысли в мозгу ворочаются все ещё слишком медленно, чтобы сделать какие-то выводы. Зверю нравится тепло под боком, и ему плевать, кому принадлежит это тепло, к тому же от Бродяги и вправду пахнет слишком приятно.  – Приходи завтра… – Римус нехотя поднимается на ноги и тут же поджимает пальцы. А Сириус убеждает себя, что надежду в его голосе он не просто придумал. – Ну, или когда твои собачьи дела не будут такими важными. Он в очередной раз треплет Бродягу по голове, после чего уходит в дом, обнимая себя за плечи, и закрывает дверь, а потом и окно, оставляя Сириуса на улице с ворохом мыслей и неопределенностей. В этот вечер Сириус отправляет запоздалый отчёт в Министерство, где сухо отмечает только важные для отдела детали: «Следовал закону об оборотнях. Заперся в доме, из которого так и не выходил несколько дней. Вряд ли он является нарушителем спокойствия маглов». И Сириусу абсолютно плевать на те сраные намёки, которые ему сделали в самом начале. От Римуса нужно было отвести все подозрения, и он готов был положить за это собственные кости.  – Что-то случилось, Блэк? – голос Джеймса сонный, он зевает и трёт глаза, стараясь хоть как-то привести себя в чувства. – О, ты такой догадливый Поттер, – Сириус несколько раз открывает и закрывает рот: после нескольких дней молчания собственный голос кажется грубее, словно в него всё ещё вплетается лай.  – Сейчас три часа ночи, – напоминает Джеймс и водружает очки на переносицу, после чего уже более дружелюбно продолжает: – Что стряслось, Бродяга?  И Сириус молчит. Он вдруг понимает, что не знает, что хочет сказать своему лучшему другу. Пожаловаться на Министерство? Рассказать о том, насколько Римус Люпин восхитительный, несмотря на то, что он оборотень? Рассказать о бушующих в груди чувствах? Всё это словно не заслуживает того, чтобы быть озвученным в три часа ночи лучшему другу. Он вдруг вспоминает, как Джеймс скривился, когда он рассказал ему, что в первый раз поцеловался с парнем, и вдруг кривится сам от себя.  – Бродяга? – Джеймс зовет его, кажется, не в первый раз, в голосе слишком явно слышны встревоженные нотки.  – Просто… я просто задумался. – Сириус зарывается пальцами в собственные волосы. – Сохатый… чёрт… я просто не знаю. – Не знаешь, о чём хочешь поговорить со мной в три часа ночи? – в голосе друга сквозит веселье, хотя они оба знают, что это один из способов замаскировать встревоженность. – Я, конечно, знаю, что бесподобен, но мне казалось, что я не в твоём вкусе.  – Фу. – Сириус высунул язык. – Это то же самое, как если бы я попытался поцеловать Рега. Фу. Ты мне как брат.  – Ладно, ладно. Расскажу завтра Лили, что моя гетеросексуальность не тронута и мой друг не питает ко мне страсти. С этим разобрались. То, что печалит тебя, связано с заданием? Сириус закрыл глаза. Связано ли это с его заданием? О, ещё как связано, это буквально всё, о чём он может думать последний месяц. – Ла-а-душки. Значит, всё дело в объекте этого задания? Как там звали этого оборотня? Рем…Ромул… – Римус. – Сириус закусывает большой палец и разочарованно мычит из-за того, что остроты человеческих зубов не хватает, чтобы прокусить кожу.  – Даже несмотря на то, что ты всячески пытаешься отвернуться, я почти уверен, что ты краснеешь. – Блэки не умеют краснеть, это фамильная особенность. – Да хоть зеленеешь. Факт в том, что ты напоминаешь мне тех девчонок с пятого курса, что бегали за тобой, а тебе было плевать. Потому что... «Ну, ты видел того старшекурсника», – Джеймс хмыкнул в кулак и не получил ничем по лицу только потому, что был далеко. – Ты влюбился или как минимум очень близок к этому. Так что ещё не так?  – Не только это меня беспокоит. Мне кажется, что мое задание целиком фикция, и Министерству плевать, кто будет виноват. Мой ли Римус или кто-то ещё. Главное, чтобы оборотень. – МОЙ РИМУС? – голос Поттера сочился ехидством: будь у него возможность, он бы ещё обязательно тыкал Сириуса в бок.  – Да, мой. Подопечный, объект слежки и задания, – Сириус потёр лоб, стараясь не выглядеть чересчур смущённым, надеясь, что друг спишет это на раздражение. – Но главное не это. А то, что в этом регионе одна из самых больших стай, и я пока не понимаю, теряет ли Министерство над ней контроль… или это наоборот договорённость, чтобы достать одиночек. Я не понимаю. – Я бы сказал, что тебе тогда точно нужно сблизиться со СВОИМ оборотнем. Так ты быстрее сможешь заметить изменения вокруг. Неужели где-то поблизости есть ещё куча одиночек, что решили жить среди маглов?  – Н-нет… вроде, нет. По крайней мере, я не знаю о таких.  – Неужели ты не заметишь, что что-то вокруг меняется? Волки могут долго выслеживать добычу, но оборотнями всё ещё руководит человеческий мозг, а люди склонны творить херню.  – Видимо, ты прав, – Сириус сложил ладони вместе, постукивая пальцами друг о друга. – Есть только другая проблема. – И какая? – Римус. Джеймс молчит достаточно долго, чтобы Сириусу показалось, что он уснул, или не может найти слов, или связь и вовсе оборвалась. Но он понимает по шороху и движению, что это не так. И приходится пояснять свои слова, без наводящих вопросов.  – У него нет друзей, он не общается с семьёй, и если есть возможность не контактировать с людьми, он ей воспользуется. Римус – крепость, я не знаю, есть ли хоть кто-то, кто видел его настоящего, кроме животных, которым он помогает. – Оу… – Джеймс на какое-то время замолчал, задумчиво глядя на взволнованного друга. – У меня был десятилетний план по завоеванию сердца Лили. И знаешь, один умный человек сказал мне: «Просто не будь идиотом», – и ты посмотри, она моя жена.  – Это я тебе сказал, – Сириус подпер ладонью щеку, совершенно не впечатленный. – Так воспользуйся собственным советом и не будь идиотом. Твоего собачьего обаяния хватает и на человеческую форму. Ты никогда не боялся знакомиться.  – Я и сейчас не боюсь!  – Вот и возьми себя в руки! – Джеймс зевнул, несмотря на пламенную речь. – Эй, Бродяга, я думаю, все будет хорошо, если тебе нужно будет ещё поговорить, то давай уже утром.  – Ладно, Сохатый. Спокойной ночи. Передавай привет Эванс. – Поттер, она все ещё носит мою фамилию, – Джеймс хохотнул. – Поспи, Бродяга, тебе не помешает. Сириус умолчал о том, что боялся: вдруг оборотень запомнил его запах. Он ведь совершенно не знал, пахнет ли он по разному в разных формах. Так же как и не знал, всегда ли его обоняние такое острое или только в полнолуние и предшествующие ему дни. Он так себя накрутил, что уснул только с рассветом и, естественно, в этот день не пошёл к Римусу, как и в следующий. Из Министерства вестей тоже не было, а значит, его задание не отменялось, и он должен был продолжать слежку.