Остров Пяти Божеств

      После отъезда сэра Джейка и Уиллу, и Майку стало словно бы легче дышать, хотя принцип «с глаз долой — из сердца вон» едва ли мог решить созданную им проблему.       Пока Светероль занимался своими делами на службе Богов, его гость тоже нашел занятие: обучал желающих бою на мечах. Для детворы это была хорошая альтернатива скучной зарядке, а паладин заимел хорошую репутацию среди островитян, часть из которых в скором времени могла стать подданными и его родной страны, и той, где он вот-вот станет принцем консортом.       Уилл не упоминал об этом, но он частенько наблюдал за этими уроками издалека. Его завораживала грация воина, поражала плавность и выверенность каждого шага, каждого взмаха руки. Майк словно не бился, а танцевал, и теперь, когда его движения не сковывали тяжелые латные доспехи, можно было вечность следить за тем, как перекатывались мышцы под свободной льняной рубахой, как обхватывали руки палку, заменяющую меч, как быстро реагировал он на несмелые выпады мальчишек.       Светеролю нравилось видеть своего нового друга таким сосредоточенным, таким увлеченным. Даже с его места, скрытого и от участников урока, и от остальных зрителей, просматривался блеск глаз, схожий с тем, какой загорался в те страшные — поистине страшные персонально для Уилла — минуты, когда он выкидывал что-то дерзкое, но волнующее.       Кажется, демонстрируя основные стойки боя на мечах, Майк дышал полной грудью и жил в мгновени, в отличии от боев того же турнира.       Видя его после вот таких уроков, — с влажными от пота прядями, в прилипающей к телу рубахе, раскрасневшегося и запыхавшегося — Уиллу хотелось рассказать о том, как радовалось его сердце, как наслаждались его глаза, но он то ли не мог подобрать слов, то ли смущался и не считал такие речи уместными.       Майк же так привык к нему и его обществу, что совершенно позабыл все приличия. Нет, он не переступил ту грань, нахождение за которой Уилл счел бы непозволительным, но теперь постоянно врывался в личное пространство, то и дело трогал за плечо или локоть, и даже сквозь длинные рукава сутаны эти касания ощущались как укус насекомого — больными и прицельными. В порыве странного настроения оставалось жалеть, засыпая, что он не мог оставить себе на память подтверждения в виде пчелиного жала или зудящей шишки.       Приятнее всего в их общении было то, что они могли сохранить тот же тон, ту же дружбу и после свадьбы. Майк то ли образумился, то ли избавился от наваждения, но при всей его тактильности и открытости, больше не делал ничего, что Уилл мог истолковать превратно. Запястья помнили его губы, тыльная сторона правой ладони была всегда к ним готова, но ни один другой лоскут кожи не успел их узнать, и то было к лучшему.       Только в вечер накануне приезда леди Максин что-то между ними снова переменилось.       Звезды уже рассыпались по небосводу, напоминая Уиллу зернышки рисовой крупы, когда он вошел в Храм после долгого разговора с Бенни — добродушным мужчиной, отвечающим за переправу на остров сирот из Церполя. Сегодня он привез троих ребятишек — совсем еще крох, старший из которых только-только научился держать ложку. Весь день Светероль провел за обустройством сироток, не прикоснувшись ни к письмам, ни к камню Божественных статуй, и потому торопился воздать Богам свои молитвы, хотя обычно в такое время их не беспокоил.       Майк ждал его, сидя на ступеньках в такой расслабленной позе, что сперва Уилл подумал, что он задремал. Вечерами теперь становилось холоднее, поэтому рядом с ним лежал суконный плащ — он явно хотел прогуляться.       Невольно Уилл им залюбовался, осознавая с каким-то особенным удовольствием, что все его черты стали хорошо ему знакомы. Он с легкостью мог представить его веснушчатое лицо с острыми скулами и пухлыми губами, а кисти его рук с узловатыми пальцами легко узнал бы среди десятков чужих рук. Чьи лица он вообще знал так хорошо? Джойс разве что! Когда-то и Джейн, но она выросла и изменилась, а теперь они виделись нечасто, да и не разглядывал он ее с таким интересом. Даже собственное лицо, кажется, не отпечаталось в его сознании так четко.       — Давно ждешь меня? — осторожно спросил он. — Поднялся бы ко мне в кабинет, скамья явно удобней ступеней.       — Я не решился без спроса заходить туда, — не меняя позы, ответил Майк. — Тем более мне ли жаловаться на неудобства здесь — в солнечных землях, сидя под крышей свамого святого места? В походах я, бывало, спал на сырой земле или привалившись спиной к дереву. А уж если где-нибудь под доспехами зачешется нога!..       — Скоро тебе снова носить все эти латы на себе, — вместо того, чтобы протянуть руку и помочь другу подняться, Уилл сел рядом с ним. — Они, наверное, тяжелы и неудобны.       — Я ношу их куда чаще, чем любую другую одежду. К тому же, в них я выгляжу внушительнее. В отрочестве, когда я стал вытягиваться, наставники говорили, что моя фигура не подходит для рыцаря, хотя я тренировался с детских лет и навыками превосходил большую часть двора.       — То, что я видел на турнирах, это подтверждает. К тому же, — порывисто начал Уилл, желая сказать Майку, как он хорош и без рыцарского туалета, но прикусил язык, сочтя это неуместным, — впрочем ничего. Если желание прогуляться никуда не делось, я с удовольствием пройдусь.       — Пока я сидел здесь — совсем разленился, — ответил Майк, не предпринимая попытки встать.       Уилл же уже поднялся на ноги и думал, что друг последовал за ним.       — И что ты предлагаешь?       — Не знаю.       — Тогда, может быть, я прогуляюсь один?       Этот вопрос подействовал молниеносно — Майк подскочил, накинул плащ и спустился вниз быстрее Уилла.       На улице и впрямь было прохладно, время Смирения приближалось неумолимо. Хоть на острове всегда светило солнце, а, значит, не бывало ни дождей, ни снегов, холода добирались и сюда. Уилл любил хруст заиндевелой травы под ногами и то, как клубился пар, вырываясь изо рта, и успел соскучиться по этому за теплые времена. Майк, наверное, никогда не бывал на острове ни во время Смирения, ни в Семейное время, чтобы увидеть все это.       — О чем задумался? — спросил Майк.       Они уже отошли от Храма и двинулись проторенной тропой через деревню к лесу. Мало кто встречался им, все уже разошлись по избам, грели воду, читали и отдыхали. И в одиночестве в это время Светероль любил пройтись, но даже слышать уже привычную поступь Майка рядом нравилось ему совершенно неописуемо.       — О холодах.       — Ты сегодня в интересном настроении.       — Привезли трех сироток из Церполя, — рассказал Уилл. — Каждый раз, когда это происходит, на меня находит задумчивость. Но не буду портить нам вечер своими заботами.       — Вот знаешь, Уилл, — имя, произнесенное голосом Майка, сделало что-то странное с внутренностями Уилла, хотя он обращался так к нему не впервые, — ты кажешься сначала таким мягким и уступчивым, а на деле упрямец, каких поискать. Я же сказал тебе, что я здесь для любых твоих дум, тоскливых и весёлых, что ты можешь поделиться со мной и самым радостным, и самым темным, что в тебе есть, а я буду слушать с удовольствием, потому что для меня честь быть сосудом, в который ты отважишься влить все это.       — Это все слова, Майк.       — Почему ты не хочешь мне довериться?       «Потому что скоро ты покинешь меня», — вертелось на языке, но Уилл не мог позволить себе такую эгоистичность. А поделиться мог. Хотел, но все равно не отваживался, и, кажется, Майк заметил то, как он мялся, и остановился.       Они бездумно пошли не той тропой, что обычно во время их ежевечерних прогулок, и оказались на той лужайке, где проходил их урок верховой езды. Как и всегда, вспоминая тот день, Уилл одернул полу сутаны, чтобы лишний раз убедиться, что его ноги не на виду. — Я просто не привык ни с кем делиться.       — Ну так привыкай! Когда буду жить в Озвиле, каждый день Свободы буду приплывать, только бы тебя послушать! Поспособствую строительству моста!       — Это ты сейчас так говоришь, — улыбнулся Уилл прежде чем отвернуться к низкой ветви дерева. — Тебе нужно будет изучить законы Озвиля, а там и наследники пойдут, а роль отца куда занимательней, чем роль моего друга.       Нижние листы уже тронула желтизна, их когда-то сочная и упругая текстура совсем иссохла, хотя верхушки еще зеленели, обласканные солнцем. Если верить приметам, холода ждали их запоздалые, поздние. Интересно, они ли наступят быстрее, или Майково венчание? Наверное, все же морозы одолеют первыми, иначе дата свадьбы была бы уже назначена.       Того же желтого листа коснулись пальцы Майка — он внезапно оказался вплотную за спиной, как дни назад в конюшне. Он не торопился сделать что-то глупое: ни касался ни пальцев рядом, не охватывал второй рукой, а лишь задышал чуть быстрее, но, казалось, полностью сконцентрировавшись на желтом кленовом листе.       — Расскажи же, что тебя гложет, — почти взмолился Майк.       — Отчего же и не рассказать, — скорее для себя произнес Уилл. — Каждый раз, когда на остров привозят сирот, особенно таких крох, как сегодня, меня заботит сразу множество вещей. Кем были их родители, и что с ними сталось? Сами ли они отказались от детей или то вышло по роковому случаю? Верны ли были Богам? Если сами отдали детей — из любви или из ненависти? Глупо?       — Ничуть не глупо. Любой бы спрашивал о том же. Но чудится мне, что дело не только в этом.       — Ты прав. Каждый раз, снимая очередное дитя с лодки, я понимаю, что однажды и меня так же снял светероль Мюррей, и, возможно, задавал себе и Богам те же вопросы обо мне. Я даже не знаю, с которой из стран меня привезли! И понимаю, что не знаю, да и не узнаю ни одного ответа.       Повинуясь бездумному импульсу, Уилл чуть откинулся назад, прижимаясь спиной к груди в поисках поддержки, и тут же сам испугался этого жеста, но Майк, на счастье, сделал вид, что не заметил этого шага.       — С твоей нынешней властью ты мог бы узнать, — начал Майк, — но я знаю, что не станешь. И я не стану без твоего ведома, хотя получить доступ к кленнистеррскому архиву для меня не проблема.       — Спасибо, что понимаешь мои принципы.       — Они-то и делают тебя тобой. И я ни за что не хотел бы перемениться к тебе, даже когда мой статус изменится, — он заговорил чуть громче шепота прямо в ухо. — В день Смирения я буду молиться, в день Созидания — учиться, в день Силы — тренироваться, день Семейности проводить с женой и детьми, а день Свободы там, где мне хочется больше всего — с тобой.       — Ты все предусмотрел, — выдохнул Уилл. Жар сковал не только его щеки и уши, но и все тело.       — Ну, ты же никуда не денешься, — сказал Майк, невесомо касаясь губами его мочки.       Эти слова подействовали лучше ушата холодной воды, лучше удара. Светероль отшатнулся так резко, что едва не запутался в полах сутаны и повернулся к паладину лицом, чтобы увидеть его глаза.       — Как удобно это ты придумал! — громче, чем требовалось возмутился он. — Ты и королевскую волю исполнишь, и продолжишь свой род, и в жены возьмешь лучшую из всех существующих, и я от тебя никуда не денусь, потому что не могу! Что еще делать на этом острове! Только ждать распрекрасного тебя!       — Я не это име…       — Конечно не это! Конечно не это! — Уилл только сильнее заводился, не в силах сделать паузу, чтобы выслушать Майка, потому что его задело за самое больное. — То, что я всегда буду здесь, совсем не значит, что я всегда буду ждать тебя! Я намерен прожить долгую жизнь, и то, что сейчас я не думаю о браке, не значит, что через год, два или десяток у меня не будет мужа или жены!       — Я не хотел говорить что-то подобное серьезно! Это просто кокетство, флирт, — пытался оправдаться Майк.       — То есть, со мной ты никогда не был серьезен?       В повисшем молчании хорошо слышались песни цикад, а ветер доносил до них запахи поздних цветов. Ночная темнота сгущалась, и Уилл радовался, что скоро в ней скроется и лицо напротив. Его одолела обида, да так крепко, что припекло в носу, и захотел уйти, убежать прочь куда-нибудь так далеко, чтобы никто не смог его найти, даже Боги. Часть его порадовалась, что они не пошли в сторону водопада и не осквернили этой сценой то место, полное приятных воспоминаний.       — Я был! Был! Что мне сделать, чтобы ты понял, что я не хотел сказать ничего такого?       Незнакомая, истеричная и эгоистичная часть в Уилле готова была завопить: «Отмени свадьбу!», но он, конечно же, не мог такого сказать. Да и не хотел — не хотел быть причиной расстройства Джейн, причиной разлада между ней и Майком, причиной гнева королевы Сью.       Одно только это желание и прибило его, и отрезвило мигом. Кто он такой, чтобы вообще что-то требовать от Майка? По большому счету, они мало друг друга знали, а это его кокетство пусть никогда, сколько Уилл помнил, не направлялось ни на кого, кроме него, вполне могло быть для рыцаря в порядке вещей.       Обида на слова, впрочем, никуда не делась, а виноватый вид паладина лишь чуть-чуть подтопил лед огорчения, от чего только сильнее раздосадовал.       В этом споре, в этой горечи не было никакого смысла. Пустые, бесполезные эмоции, глупые игры и ворованное у Богов время — вот что представляла собой их дружба. Не больше, не меньше.       — Это бессмысленно, сэр Майкл, — сказал Уилл, чувствуя предательскую дрожь голоса и рук. — Мы заигрались, и это было совершенно зря, но в том нет вашей вины — это я спровоцировал вас.       — Я вас понял, Светероль, — тут же согласился на новые правила Майк. — Простите мне мои вольности, и не вините себя. Происходящее — целиком моя ответственность. Как бы я хотел переменить положение дел!       — Этого не нужно.       — Вы же не прогоните меня с острова?       Тяжелый вздох вырвался из груди, и Уилл отчаянно подумал, что ждал от Майка другой реакции — протеста, увещеваний. Однако эта покорность меткой стрелой прошила его сердце, и ему захотелось взять слова назад. Конечно, он не собирался его прогонять.       — Ну что вы, сэр! — проговорил он мягко. — Я и не могу запретить вам быть здесь. И я не против вашего общества, просто нам нужна дистанция. Вы согласны?       — Не согласен, — буркнул Майк куда-то в сторону, — но я сделаю, как вы хотите, Светероль.       — Завтра приедет леди Максин, и мы проведем урок богословия. Вы, конечно, теперь более подкованы, чем в начале нашего знакомства, но, полагаю, теперь ваши знания будет более системными. Король Джеймс останется доволен вами.       — Не останется. Он не испытывает восторгов по поводу моей персоны, и никакие знания о Богах этого не поправят.       Стоять в тишине и темноте лесной опушки теперь, после возвращения к официозам, было неловко, но Уилл не отваживался предложить разойтись. Ему казалось, что если об этом заговорит он, то для Майка то будет окончательное отвержение. Наверное, поступить так следовало, но глупое, очарованное сердце хотело оставить хоть какую-то лазейку, иметь возможность говорить и слушать, пусть и без всех тех касаний, слов и жестов, вроде букета гардений.       — Пойдемте помолимся, — предложил он, не рассчитывая на согласие.       — Пойдемте, — кивнул Майк поспешно, словно согласен был на все, что бы Уилл ему ни предложил.       Всю дорогу они молчали, и молчание это не было приятным, но и не тяготило так, как могло бы. Поражало, как быстро они пришли сюда ранее, и как несравнимо долго тянулась дорога теперь, словно остров за время их разговора увеличился вдвое, а то и втрое.       Храм зловещей твердыней возвышался впереди, и чтобы не думать о том, что только что произошло между ними, Уилл мысленно планировал, как зажжет в темном молельном зале свечи, как полечит неспокойную душу о запах ладана и пачули.       — А это вообще дозволено, — начал Майк несмело, когда они уже свернули на тропу, что вела ко входу в Храм, — молиться не в уединении?       — Конечно, дозволено. Столько человек приходит в Храм выказать Богам свое почтение — расточительством времени было бы настаивать на одиночестве.       — Да, но молитесь ли вы при посторонних, Светероль?       Звезды на вечно ясном небе светили сегодня особенно ярко, и Уилл застыл, вглядываясь в них. Может быть, откуда-то с их стороны Пятеро смотрели сейчас на них двоих, четко зная, что выбранный ими Светероль и ждал, и боялся этого вопроса.       Богиня Силы сейчас глядела бы на него сочувственно, изогнув свои тонкие брови, Бог Свободы бы над ним посмеялся, а Бог Семейности и Богиня Созидания толкнули бы на пару подбадривающую речь. Наверное, сегодня ночью они придут к нему во сне. Уилл не просто ждал этого — жаждал. Всех этих участливых подбадриваний, а главное — теплых, братских объятий Бога Смирения, чтобы это самое смирение вшили ему в вены, отрезая путь любому искушению.       — Мне тоже дозволено, — ответил он тихо и вошел в Храм, надеясь, что Майк последовал за ним.       Правила, запрещающего делать это, на самом деле не существовало, но Уилл знал, что к молитве со Светеролем Мюрреем допускался только его супруг, даже Джойс он в этом отказывал. Также знал Уилл, что верх нечестности вот так вот, ничего не объясняя, позволять Майку помолиться с ним после того, как сам же жестко перечеркнул их зарождающуюся близость.       Его сердце грело, что он один будет знать об этом, что для него одного это будет что-то значить. Только Боги остануться единственными свидетелями этой позорной слабости, и даже Майк будет считать такой интимный жест обыденностью.       Новые свечи озарили своим причудливым танцем теней молельный зал. Пока паладин мялся у входа, Уилл чувствовал себя вором в своей же вотчине, а переливы огоньков казались ему светом факелов, что спешили поджечь его, уничтожить за неверность совести.       — Есть тот, к кому вы бы хотели обратиться первым, сэр? — спросил он у Майка, поворачиваясь к нему от канона.       — Н-нет.       — Тогда я, с вашего позволения начну с Бога Свободы, — почему-то шепотом сказал Уилл и двинулся к самому правому коридору.       От него не укрылось, что Майк пошел в прямо противоположный — к Богине Созидания. Ступал он тихо, почти бесшумно, что было необычно в привыкших к эху стенах.       Кажется, Светероль за всю свою жизнь не молился так поздно вечером. Молитва всегда лучше давалась ему утром или во время солнечного зенита, но никак не под покровом тьмы при звездах-свидетелях.       Каменная рука обожгла кожу, едва Уилл коснулся ее, чтобы собраться с мыслями. Боги и правда были рядом. Что бы сказал ему Бог Свободы? Что он глупец? Или что сделал все верно, чтобы не привязываться, не становиться заложником своих чувств?       Если с первым из Богов он говорил в полном раздрае, слыша и дыхание Майка в противоположном коридоре, и его шаги, то к Богу Семейности пришел уже куда более собранным и уверившимся в своем решении. Он молился за будущую монаршую семью Озвиля, молился о большом потомстве, молился о рождении большой любви Майка к леди Джейн, такой большой, какую она заслуживала.       Ладонь статуи осталась не просто холодной — ледяной, но Уилл не отчаивался.       Когда они с Майков одновременно оказались в коридоре Богини Силы, Светероль не сдержал легкую дрожь — стены словно сжимались.       — Я могу вернуться к ней позже, — прошептал рыцарь.       — Не нужно.       Узость прохода не позволила бы им остаться вдвоем, и Уилл, пропустив Богиню, двинулся к Богу Смирения.       Время в молитве пролетело быстро. Удивительно, но Майк закончил даже позже него, задержавшись у Бога Свободы так долго, что на улице даже цикады смолкли — природа уснула. Они оба выглядели и чувствовали себя вымотанным, выжатыми до капли, поэтому Уилл, ни слова не проронив, повел их в кухню. Паладин покорно следовал за ним, смурной и молчаливый.       Уилл зажег лампаду, заварил чай, поставил на столик у окна миску с абрикосами, но сам задерживаться не собирался — ему не терпелось скрыться в келье.       — Ты даже не посидишь со мной? — прошептал паладин куда-то в свою чашку.       — Это ни к чему. — проигнорировал фамильярность Светероль.       — Ты уверен, что это так уж необходимо? — послышалось совсем уж отчаянно.       — Да, мне так спокойнее.       С этим Майк спорить не стал, снова приложился к чашке, и на том Уилл предпочел его оставить, чтобы не заговорить о чем-нибудь еще, не провалиться в глубину своих переживаний, не поделиться ими. Ох, как легко бы все было, если бы не эта помолвка! Впрочем, тратить мысли на это было расточительным. Все пустое, исход един.       На счет снов Уилл оказался прав — утешительные объятия Бога Смирения помогли ему хоть немного отдохнуть, а из-за позднего отхода в постель поднялся он тоже позже обычного. Такое случалось редко, но он все равно чувствовал вину перед островитянами за то, что им приходилось подниматься ни свет, ни заря для сборов урожая, пока он отсыпался.       Утренняя молитва Богине Силы — покровительнице этого дня — далась ему тяжело, и он боялся показаться скупым в своих выражениях почтений ей.       Позавтракав, когда в пору было уже обедать, Уилл двинулся к дальнему причалу, куда приплывали обычно Озвильские гости, пусть до оговоренного времени приезда леди Максин еще оставалось время. Он боялся наткнуться на лесных тропах на Майка, потому пошел по берегу, хотя дорога там не подходила для прогулок — корни деревьев, острые камни пришлось преодолеть, чтобы оказаться на месте.       Берег Озвиля хорошо просматривался с этого места, а речка измельчала, потому казалось, что ее легко можно одолеть вплавь. Светеролю разрешалось заходить в воду у берегов острова, но насколько далеко можно отдалиться от земли, а главное, каковы будут последствия, если он подплывает к противоположному берегу, но не коснется земли короля Джеймса — он не знал.       Сказывали, что раньше остров и Озвиль соединял мост. Неужели Светеролю, что главенствовал над верой тогда, ни разу не захотелось поддаться искушению и пройтись по нему? Не потому ли моста больше не существовало?       Ему было хорошо видно, что в лодку на противоположном берегу загрузились двое: девушка в платье и девушка в костюме для верховой езды. Сначала он подумал, что это леди Максин со служанкой или дочкой какого-нибудь вассала, но едва они отплыли без помощи весел, он понял, что это Джейн со своей подругой-фрейлиной, возлюбленной Лукаса.       Видеть свою названную сестру ему сейчас было горько и стыдно, но не успели они проплыть половину пути, он решил, что ее появление к лучшему — это сослужит хорошую службу их с Майком дистанции.       Доплыли быстро — а как иначе, если вела их настоящая магия, и, причалив, обе сошли на землю. Леди Максин, оглянувшись на подругу, потянулась пять раз поцеловать тыльную сторону ладони Уилла.       — Пять солнца лучей для ваших очей, Светероль, — проговорила она традиционное приветствие.       — Света и веры вам, леди Максин.       — Пожалуйста, зовите меня просто Макс, — запротестовала она и отошла в сторону.       Уиллу редко доводилось видеть девушек, не наряженных в платье, а то как трико облегали ее ноги, напомнило ему, как он сам выхаживал в бриджах, и это заставило неуместно смутиться.       Они с Джейн поприветствовали друг друга, как подобает, но едва завершив церемонии, она сжала его в объятиях, а затем зачем-то стала трогать лицо и едва ли не трепать его за щеки.       — Страсть, как соскучилась по тебе! Страсть, как соскучилась?       — Мы не виделись лишь дни, с чего такая пылкость? — ворчал он, не сдерживая улыбки. — Я вообще не ждал тебя сегодня.       — Дошли слухи, что Майк здесь!       — Так ты по его душу здесь?       — Конечно, по его, — подтвердила леди Макс. — Не могу дождаться своей свадьбы, чтобы только перестать слушать ежечасно об этом несносном солдатике.       — Он не просто солдат, он рыцарь! Из благородной семьи! Иначе папенька не дал бы согласия на наш брак.       — Он будет присутствовать на нашем уроке, сообщил Уилл, жестом приглашая дам пройти к лесу. Можешь присоединиться, если желаешь.       — Слушать твои занудные учения? — фыркнула Джейн весело. — Нет, я лучше помолюсь хорошенько за то, чтобы и моя свадьба не заставила себя ждать.       В тени леса прохлада приятно остудила и ноги, и голову. Дамы щебетали о каких-то своих делах, шествуя рука об руку, а он поспевал за ними, с любопытством разглядывая новую знакомицу. И Лукас, и Дастин не преувеличивали, повествуя о ее красоте, но что удивило Уилла, так эта ее неженственная поступь. Она шла, как воин, а не как фрейлина. Таким в доспехах дышалось свободнее, чем в корсетах и кринолинах, и до сего момента он не имел чести познакомиться с подобной девушкой.       Дошли до деревни быстро. Жители были заняты в огородах или за науками, оставив улочки пустеть, поэтому диковинка — женщина не в юбках — не вызвала удивленные возгласы и неподобающие вопросы невыученной этикету ребятни.       — Ты поведешь урок в Храме или в одной из классных комнат? — спросила Джейн, чтобы понимать, разойдутся ли их пути у следующей развилки.       — Ни там, ни там. В Пятом Дворце Дженнифер подготовила комнату для урока, чтобы скрыться от любопытных.       — Она так старается для тебя, и не собирается выбирать страну, хотя на турнире я лично звала ее в Озвиль.       — Она незаменима, мое счастье, что она остается здесь, — кивнул Уилл. — Такого работника поискать!       — Я же говорила! — зашептала Джейн своей подруге.       — Мужчины, — закатила глаза та, но Светеролю было не до их девичьих разговоров.       Он немного волновался. Одно дело обучать богословию детей да делиться историями с друзьями, и совсем другое — давать азы той, кто вырос в другой религии.       — А вы знакомы с сэром Майклом? — спросил Уилл, когда они остались с леди Макс наедине.       — Да, мы встречались на многих балах и празднествах.       — Почему вы никогда не бывали на островных турнирах? Мне жаль, что мы с вами знакомимся только сейчас.       — Я считаю крайней степенью несправедливости то, — возмущение звенело в ее голосе, — что в ваших странах в турнирах участвовать могут только мужчины, при том, что в Церполе женщин посвящают в рыцари!       — Я этого не знал, — честно признался Уилл. — Но я во многом невежественен, поскольку с острова не выезжаю. А у вас на родине как?       — Я из патриархальной страны, Светероль. Мужчины женятся на женщинах, чтобы те стряпали, убирали и рожали потомство, пока они решают важные государственные дела, воюют и набивают брюхо.       — Но брак — союз меж двух душ, а душа не имеет пола! — настала его очередь возмущаться. — А женщины должны иметь те же права, что и мужчины!       — Это в вашей религии оно так, но у нас в Костдале бог один, един, и он — мужчина, и в его глазах мужеложство и женоложство — грех.       — Какие ужасные и неприятные слова, — повел плечом Уилл. — И что такое грех?       — У вас в религии нет концепции греха? — оживилась Макс. — Как интересно! Грех — это нарушение заповедей божьих, отступление от праведной жизни.       — Понимаю, — закивал Уилл, заинтересованный. — У Пятерых заповедей нет, но есть, так сказать, рекомендации. Понятие же праведной жизни мне куда яснее. Мужчина, что бросил женщину, которая от него понесла — совершил грех?       — Ну здесь, как вам сказать, Светероль. Наш Бог не наказывал мужчин за такое, здесь виновата была бы женщина, что не сберегла своей чести. Грешница она, а не он.       Волна протеста поднялась в нем от услышенного, потому что история, котроую он упоминул была совсем не гипотетической. Недостойный рыцарь хоть и не получил расплаты конкретно за то деяние, за предательство Джойс, но все же понес кару за свою недостойную жизнь и не сносил головы. А произойди это в Костдале, стало быть, кара ждала несчастную Джойс, обманутую, оставленную и поплатившуюся смертью своего дитя.       — Это же несправедливо! Но почему же так? Вы сами сказали, что женщины в зависимом положении, и, стало быть, во всем полагаются на мужчин. Как-то может быть ее вина, коль решение по нормам вашей страны в первую очередь на мужчине?       — У меня нет ответа на этот вопрос, — покачала головой Макс. — Я просто радуюсь, что родители решили пересечь Гиблое море и начать жизнь здесь, пусть у моего отчима и остались костдальские замашки.       — И вы еще укоряете нас за то, что женщины не выступают на турнирах, — покачал головой Уилл, все еще в шоковом состоянии от костельских нравов.       — Ну, знаете, нет предела прогрессивности. Мы, кажется, пришли?       Они вошли в Храм, и Макс остановилась в великолепном холле, но не из неловкости или желания рассмотреть убранство, а потому, что не знала, куда идти дальше. Уилл повел ее по первому этаже в просторную комнату, в которой его и остальных кандидатов обучал Светероль Мюррей.       Их шаги глушил ковер, который после турнира не стали убирать как раз потому что скоро должна была состояться свадьба и Пятый Дворец снова готовился принять в своих сенях множество гостей.       Майк уже ждал их и поднялся, чтобы поприветствовать даму, хотя Уилл в первые же секунды понял, что эти двое недолюбливали друг друга и не понял, почему: ему новая знакомая показалась интересной, а главное — любознательной. Это качество он ценил выше многих прочих в людях. Их же с рыцарем обмен любезностями выдался нарочито вежливым, с заметной дистанцией.       В комнате уютно пахло старым деревом и книжной пылью. Сколько часов провел здесь Уилл, еще не будучи Светеролем — не счесть, и вся здешняя обстановка заставляла его ностальгировать и досадовать, что Мюррей скончался так рано. Сидеть бы ему сейчас в королевском замке Церполя, спорить с Дастином за вином, заводить новые знакомства с его подачи, а не рассказывать по сотому кругу одно и тоже про Богов, но в этот раз не детям, а взрослым людям.       Макс демонстративно села за парту подальше от Майка, хотя на выбор у нее было около десятка стоящих в два ряда полукругом. Уилл, чтобы не выглядеть учителем для своих ровесников, тоже сел за одну из парт так, чтобы меж ними образовался треугольник и всем было хорошо видно и слышно каждого.       — Леди Макс, я попрошу вас поведать о Боге вашей родной страны, — начал Уилл, потирая руки в странном волнении. — Думаю, для вас будет куда занимательнее, если это будет не лекция, а диалог. Вы расскажете про Бога, а я пойду, так сказать, от противного.       — Даже не знаю, что можно о нем сказать, — поморщилась Макс, — он на редкость неприятный тип, как мне видится. На иконах его изображают как обворожительного красавца, юного и прекрасного, но мне его глаза с детства казались жесткими. Он не ведет пощады. Ему нужны молитвы, подати, жертвоприношения.       — Жертвоприношения? — одновременно переспросили и Уилл, и Майк, не ожидавшие такого.       — Да, два раза в год.       — Пожалуйста, скажи, что в жертву приносят только животных.       — Животных тоже, да, — кивнула Макс, — но два раза в год король лично приносит в жертву одного человека. Чаще всего это либо фанатично верующие, считающие, что им такой смертью даруется великая честь и благословение на весь род, либо язычники, неверные.       — Язычники? — переспросил Майк, услышав незнакомое слово.       — Ну, вы — язычники. Те, кто верит в несколько Богов, а не одного.       Уилл же переваривал все, что леди Макс им поведала. Он никогда не задумывался, как живут люди за пределами их трех привычных государств. Конечно ограниченность его суждений вытекала из ограниченности передвижений, но все же его поразило то, что по краткому рассказу Макс выходило, что Бог их жесток без причины.       Он тут же решил задаться целью во что бы то ни стало раздобыть книги о дальних землях и через монархов созвать всех рожденных за Гиблым морем, чтобы они тоже поведали о жизни на родине и о тех, в кого верели там. Пробел в знаниях о других религиях видился Уилл попросту стыдном, пусть и Светероль Мюррей никогда даже всколзь не затрагивал чужие верования, обучая его.       — А догматика?       — Моя семья никогда не отличалась набожностью, поэтому не судите мои знания строго, Светероль, — она чуть задумалась, видимо, припоминая, а Уилл бросил беглый взгляд на Майка, который тоже заинтересовался и ждал рассказа о чужеземной религии. — Основная идея, как я ее понимаю, в послушании, которая награждается после смерти безбедной жизнью в Нендим — загробном мире. Мужчине заслужить место там проще, женщине — сложнее. Если ты не выносила ни одного дитя, то путь туда тебе заказан, а те, кто не допускаются туда, погибают безвозвратно, и, проклинают весь род. Хотя откуда живые могут узнать, попал ли их мертвый в Нендим — я не понимаю. Никто не знает, каковы критерии проклятья.       — Почему женщинам сложнее заслужить эту загробную жизнь? — спросил Майк, нахмуренный.       — Потому что прообразом мужчины служил сам Бог, а женщина — это дополнение, инструмент для деторождения, красивая картинка, если угодно, — ее видимо передернуло. — Можно я перестану говорить обо всем этом? Пожив в Озвиле, и поверхностно познакомившись с Пятерыми, даже для меня все это гадостно.       — Прошу меня простить за любопытство, — почтенно склонил голову Уилл. — Я только хотел бы узнать, как по вашим верованиям зародилась жизнь, и клянусь, больше не буду ничего спрашивать о вашем Боге.       — Слава вашим Богам, что он больше не мой, и не имеет ко мне никакого отношения, — скривилась Макс. — Понимаете, я росла сорванцом, и нянечки вечно твердили, что Он меня покарает, и я во снах видела его красивое лицо, кожей ощущала угрозу. Таким, как я, в Нендим путь заказан, — она немного замолчала, и никто не стал ее торопить. — По легенде, жизнь возникла, когда наш Бог принял человеческий облик и спустился на землю, оросил ее своим семенем, и она за то одарила его десятком его детей — мужчин. Они хоть и были сыновьями Божьими, от их семени земля плодами не разродилась, потому они пошли молиться, чтобы Бог не дал им безвозвратно сгинуть, а позволил размножаться тоже. Чтобы показать свою преданность, один из десятка предложил сделать из него сосуд, способный зачать и выносить дитя, но Бог разгневался на него, и приказал убить. За то, что дети его не ослушались, из земли он создал им женщин.       — То есть женщина — не человек?       — Майк! — от возмущения этим тезисом Уилл даже забыл о том, что они условились обращаться друг к другу официально.       — А так оно и есть, Светероль, — подтвердила Макс. — Женщина в тех краях создана для мужчины, и никак иначе.       — Мне хочется закрыть уши самому, и сделать так, чтобы Пятеро такого тоже не слышали!       — Я рада, что теперь живу в стране, где среди Богов есть женщины. А если переложить мою дату рождения на ваш календарь, то мне еще и покровительствуют обе Богини.       — Когда вы родились?       — В пятьдесят седьмой день Созидания, Сильный.       Ненадолго все трое замолчали, переваривая. Уилл даже подумать не мог, что за милями воды люди жили так отлично от их уклада. Да, возможно, и в их обиход имел множество несовершенств — взять хотя бы его заточение на острове, но по отношению к кажому отдельному человеку их Боги все же являли собой образцы милосердия.       — Вы сказали, что ваш Бог создал людей, но на наших землях люди уже были, когда Боги снизошли, — задумчиво протянул Майк. — Разве не так, Светероль?       — Все верно, когда Пятеро пришли в наши земли, жизнь уже была, — начал он, удивляясь брошенному на него внимательному взгляду леди Макс. — Они, измученные тяжелой жизнью-боем, решили во всем помогать людям, что тогда жили разрозненными племенами. Они обосновались сначала в Озвиле — потому столица и называется Первозданной — и двинулись на восток вдоль бухты. Тогда территории всех союзных государств были единым материком, óстрова и вовсе не существовало, — он выдержал паузу, с удовольствием замечая, как внимательно его слушали. — На обратном пути из нынешнего Церполя, на берегу их застала страшная непогода. По легенде, так в мир пришла магия: ударом молнии отделся кусок земли от материка, а все Пятеро оказались на нем без возможности отплыть дальше нескольких метров. Рельеф менялся прямо на глазах. С берега было видно, что на материке шел дождь, но над островом всегда сияло солнце, как это есть и ныне.       — Пока они путешествовали, до того, как остров откололся, — Майк вклинился в возникшую паузу, чтобы похвастаться совими знаниями, — они проповедовали мир, надежду, любовь к ближнему и всепрощение. Люди, что до их прихода были, по сути, дикарями, обретали свет в лице тех, кто отнесся к ним с теплом и пониманием.       — Удивлен вашим познаниям, — не удержался Уилл. — Королева будет довольна. Но, с вашего позволения, я продолжу? Возить больных, новорожденных и желающих венчаться на остров было накладно, да и не каждый житьель мог позволить себе такую дорогу, потому Пятеро позвали к себе всех желающих и выбрали трех самых достойных наместников в три земли: северную, восточную и южную, чтобы исполнять их добрую волю. От них, по легенде, и берут начало роды королей. Пятеро же продолжали творить чудеса: колдовали, исцеляли, а затем и стали принимать сирот к себе в ученики.       — Это все звучит как сказка, — перебила его Макс. — При чем детская-детская. Что будет, если не молиться? Что будет после смерти с грешниками?       — С грешниками? — услышал Майк незнакомое слово. — Это еще кто?       Уилл бросил на него взгляд, в котором, как он надеялся, ясно читалось, что он объяснит ему позже, и повернулся к скептичной леди Макс. В чем-то она была права: все их религиозное учение напоминало легендариум о пятерых добряках, скачущих вприпрыжку по солнечному острову, чтобы прокатиться на радуге. Особенно на контрасте с жестоким заморским Богом. Однако, потому любовь его к Богам и горела так ярко и горячо — от веры, что они справедливы, благожелательны и отзывчивы. Отстаивать их он мог денно и нощно.       — Это не иллюзия, здесь нет подводных камней. Они такие, какими кажутся — сочувствующие и располагающие. Я уже говорил вам, что у нас нет такого понятия, как грех.       — То есть вы хотите сказать, что Божественного правосудия нет? — почти возмутилась Макс.       — Если я правильно понимаю — поправьте меня, Светероль, в случае ошибки, — подал голос Майк. — Правосудие — дело королей. Боги же могут наслать неудачи на неверных и наградить удачей набожных, — и словно ученик, отвечал урок перед учителем, он повернулся к Уиллу, ожидая оценки.       — Сэр Майкл прав. Те, кто регулярно молятся, носит на груди знак одного или всех Пятерых, посещает святые места: не только остров, но и святилища, вроде Светлой башни в Церполе или озера Божьей Любви в Озвиле.       — О, мы с Джейн как-то ездили к ним на лошадях! По легенде именно из этой воды вышли Пятеро, впервые попав в этот мир?       — Так и есть, — кивнул Уилл. — И это подводит нас к ответу на вопрос о том, что случается с человеком после смерти. Пятеро проводят его душу через воды в тот мир, из которого они пришли, и позволяют ей родиться там. То, кем родиться душа, зависит от праведности жизни.       — Но перерождения достойны даже недостойные люди?       — Да. Они перерождаются в насекомых, зверей и птиц, тогда как достойные вновь принимают на себя человеческую долю.       — И все равно это все звучит, как идолопоклонство. Разве Бог не должен внушать страх, трепет?       — Вы говорите так, потому что в детстве не знали иного, — уверенно заявил Уилл. — И вы можете использовать какие угодно слова, чтобы описать нашу религию для себя, но просто знайте, что существуют другие инструменты и рычаги. Пятеро тоже внушают трепет, но совсем иной. Благодарность, свет, любовь, если угодно.       — Вы меня не убедили!       — Это ж надо быть такой упрямой! — фыркнул Майк. — Считать того, кем пугают детишек, более достойным звания Божества, чем тех, кто дарит надежду!       — Надежду на что?       — На что угодно, о чем вы осмелитесь молить!       Дверь с тонким скрипом отворилась, и Джейн влетела в класс, словно птичка. За рассказами и спорами они не замети, что комнату залил золотистый свет, знаменующий скорый закат. Майк при выде будущей жены весь подобрался, выпрямил сутулую от долго сидения спину и с минуты ее появления перестал смотреть на Уилла даже украдкой, но не поднялся, словно забывшись.       Манеры леди Макс явно не портились от продолжительных разговоров, она не смущаясь того, что в брюках, а не в платье, сделала неглубокий реверанс, а Уилл склонил голову, приветствуя Джейн, которая отмохнулась от их церемоний.       — Не могу поверить, что вы все еще здесь! — возмутилась она, по хозяйски прохаживаясь между рядами парт. — За окном настоящая благодать, а вы сидите в духоте. Майк, подойти сюда!       С несвоейственной ему послушностью, Майк подошел к ней и к окну, у которого она остановилась. Один взмах ее изящной кисти, и створки распахнулись настежь, впуская свежий, чуть прохладный воздух и терпкий запах осенних цветов. Она указала ему на что-то вдалеке, но Уиллу с его места не было видно, на что.       — У нас выдался занимательный спор, — поделился Уилл.       — Вы бы до самой ночи тут спорить могли, я вас знаю, — фыркнула она. — Давайте, пойдем к остальным!       — К остальным? — переспросила Макс, направляясь ко второму окну. — О, иланы!       — Иланы? — переспросил Уилл, поддавшись любопытству и вставая за спиной леди Макс. Ее низкий рост позволял ему хорошо все видеть.       Детишки на кургане вместе со взрослыми запускали трех огромных воздушных змеев. Эти яркие тряпочно-бумажные полотнища плыли по нему на манер огромных парусных фрегатов — величественно, целенаправленно, словно где-то за облаками их ждала долгожданная цель — земля. Против воли Уилл заулыбался этому зрелищу. Шум и гам радостных голосов и детских восторгов до них почти не долетал, но даже взгляда хватало, чтобы заразиться этим бешеным энтузиазмом тех, кому для счастья нужно так немного.       — Пойдемте к ним! — скомандовала Джейн и едва ли не вприпрыжку бросилась к двери и дальше по коридору.       Снова преисполненный покорности, Майк быстрым шагом двинулся за ней, а Уилл и Макс переглянулись так, словно оба не ожидали от него такого послушания и тоже последовали на выход.       Принцессу детвора любила, а кое-кто из старших помнил такой же, как они сироткой, потому ее появление на взгорье только добавило им радостных криков, Майк тоже снискал за последние дни детскую любовь, потому они включились в игру быстрее, чем Светероль и незнакомка, одетая в мужское.       Впрочем, леди Макс была явно не робкого десятка, и совсем не смущалась перед незнакомцами. Ветер усилился, и один кроха едва не выпустил край катушки, за которую крепилась одна из нить из конского волоса, что держали змея, и она подхватила и катушку, и мальчишку, который запнулся то ли за камушек, то ли корешок, то ли за кротовую норку.       Отсюда, снизу, змеи, или иланы, как назвала их Макс, напоминали уже не бриги, а огромных птиц, размах крыльев которых превосходил человеческий рост, а их тень почти зловеще скользила по всему холму. Их величие поразило Уилла, и он засмотрелся на них, стараясь отогнать мысль о том, что он все равно не участник этого спонтанного празднества, а скорее наблюдатель.       Все разделяли веселье с островитянами, даже Макс, которая сегодня впервые ступила на священную землю, лишь он один мог только лишь помолиться за них всех, потому что все мирское его касалось в меньшей мере. Ребятня не звала его, потому что уважала до такой степени, что немного побаивалась, старшие избегали, потому что устали от занудства и назиданий, а немногочисленные взрослые, включая троих гостей, так отдались моменту, что легко позабыли о нем, полностью отдавались забаве, силе ветра, утягивающего игрушку из рук, и просто моменту.       К Богине Созидания обратился Светероль, глядя на все это, чтобы она вместе с ним порадовалась чужому веселью, и помогла сохранить этот восторженный энтузиазм на время холодов. К Богу Свободы обратиться он не успел — его с силой, что не было ни у одного из островных сироток, притянули в гущу небольшой толпы и вложили в руки катушку.       — Держите крепче, Светероль, — сказал Майк, наклонившись близко, чтобы он точно расслышал его слова за детскими визгами. — Ветер очень порывистый, может унести.       — Уж змея я удержать в состоянии, — фыркнул Уилл, не оборачиваясь.       Всего через секунду порыв воздуха так сильно понес, что все четверых, что держали катушки от этого змея, чуть не снесло с ног. И снова Майк оказался рядом, его руки обхватили его поперек туловища, фиксируя, помогая устоять.       — Пусть вы и выстраиваете между нами стену, пусть и заставляете меня обращаться к вам со всем официозом, Светероль, я все равно буду делать все, чтобы оставаться вам другом и дальше. Буду делать все, чтобы вы крепко стояли на ногах, даже если вас сбивает ветер.       Уилл не успел отреагировать на этот шепот у самого уха — секунда, и Майк уже придерживал за плечи Джейн, хотя она и могла магией тут же вернуть всех троих змеев на землю.       Солнце уже село, когда более дисциплинированные старшие ребята утянули младших обратно в деревню укладываться спать. Леди Макс от бега и смеха раскраснелась так ярко, как умеют только рыжие, и даже в густеющих сумерках это хорошо просматривалось, и добавляло ей живости.       За этот день Уилл по достоинству оценил и выбор Лукаса, и припомнил фиаско Дастина — леди Макс хоть и не походила ни на одну из девушек, что он знал, имела какой-то особое обаяние. Возможно, детство под гнетом жестокого Бога наложило свой отпечаток, а, может быть, просто врожденные черты характера выделяли и отличали ее.       Вчетвером они отправились к дальнему причалу, хотя Уилл предпочел бы провожать гостей один, чтобы не возвращаться с Майком наедине в почти полной темноте. Пока они шли на юг, Джейн вцепилась в руку своего жениха (или, как они недавно вспомнили — невесты), но и Светероль, и фрейлина принцессы, не сговариваясь, отстали от них на несколько шагов, и шли в молчании, которое ничуть их не тяготило.       Масляной фонарь в руках Майка хорошо освещал путь только идущим впереди, Уиллу же с леди Макс приходилось хорошенько всматриваться себе под ноги, потому что взять второй такой же или хотя бы факел никто из них не подумал.       — Давайте я предложу вам свою руку, чтобы вы не отступились, — произнес он, после того, как сам чуть не запнулся о камень. — До свадьбы всего ничего, ссадины вам ни к чему.       — Я не дама в беде, Светероль, — фыркнула Макс, но взялась за предложенный локоть.       — А я ничего подобного и не предполагал, — с улыбкой оправдался он. — Еще с того дня, как Лукас впервые поведал мне о вас, я мечтал познакомиться с той, что так легко украла его сердце.       — Право, Светероль, вы хотите меня смутить, но у вас не выйдет! Но я готова попытаться ответить вам тем же!       — О чем это вы?       — Не берите в голову! — хитрый прищур ее глаз не предвещал ничего хорошего. — Лукас говорил, что вы с сэром Майклом близко сдружились, но я вижу, что он преувеличил. Или между вами пробежала кошка?       — Кошка? На острове живет парочка, но я давненько их не видел. Думаю, попрятались к холодам.       — Не воспринимайте это буквально. В Костдале так говорили, когда двое поссорились или просто что-то не поделили.       — Вы прямо-таки кладезь заморских выражений, — Уилл попытался свернуть с разговора о Майке. — Очень рад, что познакомился с вами. Вы составите моего другу достойную пару.       — Я рада, что вы не считаете меня охотницей за престолом, — она не стала продолжать тему, которую только что поднимала, и, кажется, намеренно. — Но почему вы ничего не говорите об обряде пятисвятия?       — Как хорошо вы подкованы. Я ведь сегодня ни разу о нем не упомянул.       — Джейн рассказала мне, да и Лукас говорил, что королева выставила условие, чтобы я была обращена в веру.       — Думаю, накануне свадьбы мы проведем этот обряд, чтобы женой и принцессой консортом вы стали уже пред лицом Пятерых.       За разговором путь прошел легче и приятнее, а темная гладь воды, блестящая в свете фонаря манила своей неизведанной глубиной. Может быть, Уилл мог бы просто броситься в воду, когда лодка отплывает, и поплыть вдоль берега до пирса? Каким же сильным было его желание не оставаться с Майком наедине! Впрочем, его навыки пловца оставляли желать лучшего, и одно дело — плескаться в пруду с водопадом, и совсем другое — в неспокойных водах своевольной реки.       Джейн, пользуясь тем, что она в кругу друзей, расцеловала Майка в обе щеки, и явно мечтала о том, чтобы он позволил себе с ней еще большую вольность — это Уилл ясно увидел в ее глазах. Ему страсть как понравилось, что Макс закатила на все это глаза, и сама по-джентельменски подала подруге руку, чтобы помочь ступить на судно.       Миг — и они с Майком остались одни в темноте — фонарь отдали девушкам, чтобы те спокойно добрались от берега до дворца.       Брошенный украдкой взгляд на острый профиль — единственное, что Уилл позволил себе, но тут же попал в ловушку — Майк словно почувствовав, что на него смотрят, резко повернулся и вопросительно выгнул бровь.       — Надеюсь, вы хорошо знаете дорогу, Светероль. Звезд в лесу будет не видно, а тропинок много, как бы не заблудиться.       Интересно, места, где Джейн его только что целовала, горели еще на его коже или он отнесся к этому, как писку назойливого комара над ухом? Невольно левая рука метнулась к запястью правой, хотя с того вечера у водопада прошли дни и дни, они даже бывали там после несколько раз.       — Я бегаю по этим лесам почти двадцать лет, сэр Майкл, — ответил он, резко отворачиваясь. — Уж вывести нас сумею.       Тишина, густая и плотная, глушила даже шелест редкой опавшей листвы под ногами. Они шли не рядом, а друг за другом, словно тьма могла искусить их обоих на что-то, о чем потом ни один не обмолвится ни словом, ни взглядом, словно ветви деревьев не только скрывали от них звезды, но и их прятали от небес, от Богов и даже от них самих тоже.       — Не думай, что я не понимаю, что ты делаешь, — шепотом, таким же шелестящим, что и листва, заговорил Майк.       Уилл не вздрогнул, не удивился. Он как будто бы ждал, что его голос прорвется сквозь тишину и проникнет в уши да под кожу. Шаги его не замедлились, не сбились с чеканного ритма, а глаза продолжали смотреть вперед и только вперед, но язык подвел, дал слабину и выдал:       — О чем ты?       У него были мысли, подозрения, но ему хотелось — и одновременно не хотелось — услышать, что именно имел в виду Майк. Тропа свернула под ногами и повела чуть вверх.       — Ты отталкиваешь меня, потому что боишься того, что между нами зарождается, — без обиняков сказал паладин уже громче.       Не задохнуться от возмущения Уиллу помогло только то, что дыхание немного сбилось от подъема и от того, как он торопился быстрее оказаться хотя бы на деревенской площади.       Где-то вдалеке ухнула сова, заставив вздрогнуть. Тут же на плече оказалась теплая даже сквозь ткань сутаны ладонь. Майк что, испугался, что он оступится?       — Я отталкиваю тебя, потому что скоро у тебя свадьба с моей названной сестрой, — не прошептал — прошипел Уилл, решив обойтись без иносказательности, чтобы не оставлять двузначных толкований. — Я думал, что ничего плохого не произойдет, если я позволю нам немного насладиться обществом друг друга, но…       — Но ничего и не произошло! Я правда не хотел сказать, что ты обязан ждать меня в каждый пятый день года. Это было о том, что я надеюсь сохранить нашу близость. Сохранить на всю жизнь.       — Да дело вообще не в этих твоих словах, — он развернулся, чтобы говорить лицом к лицу, хотя темнота и лесные тени почти не оставляли шанса видеть выражение глаз. — Забудь, это прошлое. Сказал бы ты их или нет — сути дела то не меняет. Это все — влияние момента.       — Да нет же! — упрямился Майк.       — Не буду учить тебя, со мной это все впервые, — уже тише сказал Уилл, отворачиваясь в сторону. — Но у тебя-то такое уже было! Скажешь, с сэром Джейком все начиналось иначе?       — При чем здесь он вообще?       — Расскажи мне, что развело вас по разные стороны? — слова снова лились почти против его воли.       — То не было близостью душ, только тел. Уж я научился отличать такое. К тебе же меня тянет так, что я не могу противиться, тянет болезненно и неконтролируемо. А когда ты улыбаешься, клянусь, мне воздух слаще дыни.       — Ничего нет, что слаще дыни, — прошептал Уилл, чтобы скрыть свою неловкость и, сделав усилие, пошел дальше. — Ну зачем ты мне все это говоришь? Я попытался сделать все, чтобы этого не слышать!       — И разве твое сердце не бьется сильнее от моих слов? — Майк поспевал за ним.       — Бьется. Только это все равно ничего не меняет!       — А твои официозы так уж и меняют? Сэр! Сэр! — видно не было, но Уилл мог поклясться, что Майк всплеснул руками. — Мне от этого только ближе хочется к тебе подобраться!       — Да куда уж ближе! Ты и так уже у меня под кожей.       Из груди с этими словами вырвался надрывный всхлип, постыдный и неуместный на этой святой земле. Тут же его заключили в крепкое кольцо рук, сердце забилось где-то в горле от неожиданности и от того, как спину обожгло жаром чужого тела. Ноги подкосились. Холодный ночной воздух жег пылающие щеки, кусал, кусал до боли, словно напоминая, как близко они подошли к невидимой черте запретного.       — Не бойся, — прошелестел голос Майка прямо в ухо, — я не сделаю ничего, что оскорбит тебя, ничего, что хоть как-то тебя дискредитирует. Но постоим вот так, можно? Просто постоим?       Уилл уже ему сдался. Если накануне злость на обидные слова дала ему силы противостоять тому, что давно поселилось в его душе, то сейчас, под покровом ночи, нечему было его питать. Он не просто не вырвался из этих объятий, не просто не поставил распоясавшегося рыцаря на место, он еще и поощрил его — протянул дрожащую руку и накрыл чужую, что лежала аккурат у него на груди, там, где сердце неслось пуще любого тренированного скакуна.       Коль уж быть совсем честным, он сдался задолго до этого мига. Не в тот вечер, когда губы рыцаря рисовали на его запястьях, не во время урока верховой езды, и даже не под аккомпанемент лязга мечей на турнире, когда он волновался до тошноты впервые в жизни, нет. Уилл сдался окончательно, когда его пальцы коснулись нежных цветков гардений, неловко обломанных с кустов министерского двора специально для него. Еще тогда.       Кажется, если бы Майк сейчас попросил его о чем-то непозволительном, вроде поцелуя, Уилл и этому не смог бы противиться, а сам бы повернулся и подставил нецелованные губы. Хорошо, что хоть одному из них хватило здравомыслия не потерять голову.       — Что тебе с этих объятий? — едва слышно спросил Уилл, не владея голосом.       — В них — все.       Даже если у Светероля предательски заблестели глаза — этого во тьме леса никто не увидел.