Цикл насилия

      Сердцебиение.       Быстрое, слабое, приглушенное.       Суперслух Джона особенно обострялся после оргазма. Ему требовалось время, чтобы собраться и загасить все импульсы от мира вокруг, ударявшие по обнаженным нервам. И в этот момент уязвимости он замер, прислушиваясь. Рядом с ним лежала Мэйв, смотря на потолок расфокусированными глазами, и он знал, что ее разум тоже окутывал туман. Еще минуты назад он был в ней и не думал ни о чем, кроме того, как ее тело великолепно принимало его, его чистую и несдержанную силу. Мэйв было невозможно сломать и даже прогнуть под свои желания, но ему и не пришлось. Она затащила его в свои апартаменты в Башне и набросилась на него, раздевая на ходу, а потом позволила втрахивать себя в стол, пока у того не подкосились ножки. И то, как она стонала… черт, как же развратно и ужасающе правдоподобно она стонала.       В голове проносились их грязные разговорчики, делавшие и без того несдержанное совокупление совершенно безумным. Джон пробовал многое в жизни, но несколько часов такой близости с Мэйв были похожи на домашнее видео двух пропитанных наркотиками порноактеров, за которым его здравый смысл наблюдал из-за замутненной линзы камеры.       Ее апартаменты скрипели, разваливаясь. Сломанная постель. Крошащаяся со стен штукатурка. Разлетевшаяся кухонная столешница. Осыпавшаяся плитка в ванной. Перевернутый стол без ножек.       Они оба прекрасно знали это и все равно, возвращаясь домой после муторного дня с Семеркой, продолжали разрушать все вокруг вместе с собой, забывая о сне, забывая обо всей остальной жизни. Это было безумие. Чистое, животное безумие, которое настигало их подозрительно часто. Джон не мог припомнить подобного, даже когда они были куда моложе и безрассуднее.       Мэйв выпрямилась и, аккуратно перебравшись через провал в постели, села на ее край спиной к Джону. Ее обнаженную спину укрывал каскад спутанных каштановых волос. Маленькая пульсация, обгоняющая ритм сердца Мэйв, никуда не ушла, хотя Джон надеялся, что это была лишь иллюзия. Мэйв задумалась, и невысказанный вопрос тяжело осел в страдальческом изгибе губ и бровей.       Джон с замиранием сердца ждал от нее признания, что она тоже что-то слышит, ощущает изменения и весь вес надвигающегося на них пиздеца. Но Мэйв молчала, не разделяя знание Джона. Он отвел взгляд, не понимая, как поступить.       Он закрыл глаза. Тук, тук, тук… удары неизменно раздавались в висках.       — Это не нормально, Джон, — голос Мэйв все еще звучал хрипло после всех ее стонов и криков. Он не ответил, молча признавая ее правоту. — Меня словно изнасиловало собственное тело.       Ее слова подлили топливо в медленно разгоравшееся пламя гнева и ненависти. Во рту встал ком; на языке горчил привкус чего-то искусственного, словно сам дух поработившей их корпорации превратили в чистейшую эссенцию мерзости.       Джон усмехнулся, едва сдержав взрыв сардонического смеха. И почему он не подумал раньше? Кто еще мог найти такой способ поиздеваться над ними?       — Кажется, нас обоих опять трахнул Воут.                     

_______

                    Когда их вызвали на медицинский этаж Башни, Мэйв уже ощущала, что с ней что-то не так. За всю свою жизнь она испытывала слабости обычного человеческого здоровья столько раз, что для пересчета хватило бы пальцев одной руки. И вдруг на нее навалилась усталость, и тошнота и головокружение стали извечными спутниками. Мэйв была уверена, что все это — побочка того инфернального препарата, который Воут решил на них протестировать.        Врачи с довольными улыбками пояснили, что в последние несколько месяцев во всю еду, что поступала в их апартаменты в Башне, подмешивали сильнодействующие наркотики с такой дозой гормонов, которая бы превратила любых других людей в ходячую опухоль. Они провели пару тестов и радостно сообщили, что она была беременна. Все это время Джон стоически наблюдал, не отходя от Мэйв ни на шаг. Она считывала его злость, видя, как ходила ходуном его челюсть, а скрип зубов звучал словно скрежет железа. Он сказал ей про сердцебиение, но она отказывалась верить. В невротическом порыве она обвинила его в том, что он просто разучился пользоваться своими силами.       Оказалось, что из них двоих все же ошиблась именно она.       Ей выдали памятку, в которой было расписано все необходимое для «матери следующего поколения супергероев». Мэйв не могла стряхнуть оцепенение, выслушивая лекцию от докторов, просто светившихся своим чувством важности от осознания успеха.       Не просто лабораторный супергерой вроде Джона. Не случайно удавшийся ребенок со сверхспособностями, которого выносит обычная женщина. Это продолжение двух самых сильных супергероев Воут, даже не успех евгеники, а… идеальный корпоративный продукт.       Тем вечером Мэйв выкурила целую пачку сигарет вместо ужина, сидя в своем убежище: на балконе, прислонившись к стене и укрывшись от ночного холода пледом. Джон наблюдал за ней и за безумными гонками машин далеко внизу, опустошая уже вторую бутылку виски. Он практически не выпускал ее из рук весь вечер — не Мэйв, а бутылку. Они не сказали друг другу ни слова, просто делили общее молчание, слушая далекий звон сирен и пульсацию двигателей на автостраде.       Мэйв решила, что больше никогда не вернется в апартаменты в Башне, чтобы не пришлось пробовать на себе все то, что они захотят подмешать ей в еду. Она не хотела вынашивать монстра, который сломает ее.       — Ты можешь избавиться от него, — тихо заметил Джон, словно прочитав ее мысли. Его голос звучал тихо, шероховато от долгого молчания.       Мэйв сжалась, обхватив себя руками. Между ними простиралось холодное, недружелюбное пространство, которое они пересекали только ради секса. Она не была уверена, что ей хотелось ощутить его поддержку. Не сейчас.       — Какой в этом смысл? Рано или поздно они провернут это снова. У них есть рычаги давления.       — Их рычаги — просто иллюзия. Мы — самые сильные люди в мире, Мэйв, — жестко ответил он.       — Твой отец тоже, — огрызнулась она. — Был.       Джон замер, словно она влепила ему пощечину. Это была правда, хотя и жестокая.       — Я найду контакты врачей, которые бы взялись за это. Просто подумай, — ответил Джон и выхватил у Мэйв одну сигарету, возвращаясь в ненавязчивую тьму апартаментов. Она выдохнула.       Убить ребенка, чтобы вернуть жизнь себе — такая мысль ужаснула бы не только рьяного католика. Этот цикл насилия давно вызывал в ней лишь омерзение. Но, возможно, это был единственный выход.              На работе Мэйв старалась придерживаться обычного хода вещей. Она не отказывалась от постановочных миссий и пыталась найти настоящий повод спасти людей, но не преуспевала, как и всегда, поэтому жизнь следовала своей колее. Только внимание руководства к ее самочувствию было слишком нарочитым, преувеличенным. Джон тоже не изменял себе и своей отстраненности, и лишь иногда она ловила на себе его взгляд, который он тут же направлял на ее айфон. Телефоны врачей уже записаны в контакты, только она ждала чего-то: ждала подходящего часа, подходящего дня. Времени было хоть отбавляй. Возможно, если она подождет еще больше, то аборт совершенно подорвет ее здоровье. Тогда Воут перестанет видеть в ней породистую сучку. План был заманчивым.       Она все же позвонила, когда ее окончательно достало прилипшее к внутренностям ощущение тошноты, такое, словно органы были не на своих местах.       Первая попытка закончилась провалом. Препарат просто не подействовал.       Вторая попытка, уже у другого специалиста — тоже.       Третий врач утратил уверенность, как только узнал ее анамнез, и этот ребенок окончательно разрушил его профессиональное эго. Но благодаря его УЗИ Мэйв узнала, что это была девочка.       Королева Мэйв прошла через все возможные круги ада, чтобы узнать, что ребенок, которого она так хотела изгнать из себя, был абсолютно неуязвим и к препаратам, и к хирургическому вмешательству.       Плохая новость: она станет матерью девочки, которая была куда сильнее любого живого существа на планете.       Хорошая новость: она все еще могла курить, ведь этому ребенку было абсолютно все равно. Только убедить в этом окружающих оказалось сложно. Мэделин Стилвелл, в чьем кабинете пепельница годами прозябала без дела, смотрела на Мэйв со смесью неодобрения и раздражения.       — Думаю, тебе стоит бросить курить, Маргарет, — теплым и почти искренним голосом обратилась к ней начальница. Она умела создавать доверительный фасад и делать вид, будто каждый ее собеседник был дорог ей, как друг.       Мэйв молча сделала очередную затяжку, осознавая, что она выглядела как ходячая реклама блядского образа жизни. Ее округлившийся живот уже был слегка заметен под свободно лежавшей тканью рубашки, заменившей ее супергеройский костюм, но ее поза и стройная грация тела настойчиво отрицали это странное изменение. Она не касалась этого изъяна, не признавала его наличие. Она даже старалась пореже смотреть в зеркало, словно это могло повлиять на реальность.       — Ты вызвала меня с выходного, чтобы обсудить мои привычки? — резковато ответила она. Мэделин прекрасно знала, что состояние Мэйв не было обусловлено безграничной любовью к Джону и беззаботно забытым презервативом. Она не могла не знать, что двух ее ведущих суперов накачали дурью.       — Нам нужно лично обсудить новую пиар-кампанию. Сама понимаешь, нам придется немного изменить твой бренд, чтобы люди были готовы принять новую Королеву Мэйв.       — То есть, лабораторная крыса вроде меня не заслуживает даже декрета? — Мэйв едва удержалась от того, чтобы промахнуться мимо пепельницы и стряхнуть пепел прямо на кремового цвета кожаный диван. — Я должна сразу засверкать улыбкой и показать зрителям милого щекастого младенца Иисуса, а потом надеть спандекс и сделать вид, что во мне ничего не изменилось?       — Ох, Мэйв, не говори так, словно ты наслушалась лозунгов радикальных феминисток. Взгляни на это иначе: ты будешь представлять в Семерке другую категорию населения. Материнство — это тоже красиво. И инклюзивно.       Мэйв кривовато усмехнулась. «Инклюзивно», как же. Мэделин выдержала легкую снисходительную улыбку на губах, которая заставила внутренности Мэйв скрутиться в тугой узел.       — Для начала тебя ждут на интервью Кэмерон Коулман и Джимми Киммелл. Когда живот будет виден, проведем пару фотосессий. Мы уже договорились с Алисой Ньюболд…       Мэйв сжала руки в кулаки. Она могла прямо сейчас разбить ей лицо, и Мэделин так и не включит человеческие чувства; она будет продолжать смотреть на нее, как помешанный кукловод — на свою марионетку, маниакально улыбаясь. Чувствуя, как сухожилия и мышцы натягиваются, почти резонируя в ее ладонях, она боролась с желанием узнать, с каким хрустом треснут кости ее черепа, как накаченное коллагеном и гиалуроном лицо исказится в принятии реальности.       Мэделин повезло, потому что дверь в кабинет хлопнула, и, обернувшись и увидев Джона, Мэйв смогла выдохнуть.       — Я украду Мэгги на несколько минут? — непринужденно спросил он тем тоном, который не требовал ответа и не допускал возражений.       Мэделин не рискнула бы перечить, пусть даже ее пальцы крепко-крепко сжимали папку с планом пиар-компании, которую она ни за что не пустит на самотек. Она боялась Джона так, словно он был случайно вышедшим из леса волком. Он долго и тщательно выстраивал вокруг себя фасад едва сдерживаемого безумия, который теперь играл ему на руку.       Мэйв встала с дивана, небрежно бросив остаток сигареты в пепельницу, и поспешила прочь из кабинета. Едва она оказалась рядом с Джоном, он взял ее под локоть и повел к лифту, который устремился к крыше Башни.       Когда пальцы Мэйв потянулись к пачке Мальборо, лежавшей в кармане брюк, она ощутила дрожь в пальцах.       — Ты всё слышал, так? — тихо спросила она, вновь закуривая.       Джон кивнул. Скрестив руки на груди, он тревожно наблюдал за ней, и в его чертах она впервые видела столь явное сожаление. Что-то в груди кольнуло от осознания, что они были вместе в этом бредовом видении, которое другие называли зенитом славы. Даже в молчании и отстраненности они понимали друг друга лучше, чем кого бы то ни было на свете.       — Они уже смотрят на нее, как на проект, — его голос звенел злостью настолько сильной, что ее не могли перекрыть даже порывы ветра, огибавшего крыши небоскребов.       Мэйв обернулась к нему. Грудную клетку стиснул болезненный спазм, вызванный вовсе не никотиновым паром. Она видела всю глубину его сожаления, которое не давало ему перешагнуть грань принятия. Они оба застыли в лимбе, возомнив себя свободными, не скованными цепями людьми.       Но это было не так.       Джон лучше прочих знал, каково быть порождением жажды Воут. У него не было ничего и никого, кто мог бы показать ему, что такое свобода. Мэйв стала его союзником, его родственной душой, которая разделяла всю тяжесть его чувств, но когда-то у нее был шанс стать кем-то иным. Она жила с последствиями своего выбора, в то время как Джон существовал, мирясь с его отсутствием.       И теперь они собирались дать жизнь человеку, который в точности повторит судьбу своего отца, и отца ее отца. Мэйв осознавала всю тяжесть этого греха, ловя опустошенный взгляд Джона, видящий жизнь внутри нее даже лучше нее самой.       — Бросай курить, — буркнул он, отворачиваясь и буравя взглядом гряду небоскребов.       — Джон, ты же знаешь, она…       — У нее ускоряется пульс после каждой твоей затяжки, — отрезал он.       Мэйв смотрела на него в неверии, сигарета застыла в сантиметре от ее губ. Он слушал ее? Слушал ритм сердца их дочери?       — Без понятия, что это значит, но вряд ли это хорошо, — уже более безразлично добавил он.       — Может быть, ты еще и пробовал на ней рентгеновское зрение? — с ухмылкой спросила она.       Джон повернулся, и в его резких, сильных чертах она увидела столь непривычный призрак сомнения и… открытость. Ее предположение было далеко от шутки: он уже думал над этим.       — Нет. Не хочу видеть то, что не должен.       «Не хочет увидеть что-то аномальное», подумала она, но в мыслях витало эхо другого признания: «не хочет привязываться».       Сдавшись, Мэйв смяла тлеющую сигарету между пальцами и отдала ее на волю ветра. Они провели еще несколько минут в молчании, пока она думала, что ей стоит ответить Мэделин. Выдохнув, Мэйв взяла себя в руки и решила, что пора начать морально готовиться к интервью и фотосессиям. Одна мысль об этом всколыхнула в ней волну омерзения — омерзения к ее беспомощности.              Когда о ее беременности узнали все, кому это было выгодно, жизнь Мэйв утратила остатки покоя. Воут эксплуатировал ее как инструмент для пропаганды. Истина плавала на поверхности: любая статья, которую про нее печатали, лишь на треть состояла из слов самой Мэйв. Дальше шли данные из лаборатории Воут, которая прогнозировала мощь новых супергероев, которых вырастит корпорация — угроза министерству внутренних дел и Пентагону, обещание инвесторам и идеальная легенда для граждан США, веривших в мировое господство. Мэйв чувствовала, что после Солдатика она будет следующей в очереди на священное распятие, хотя голоса толпы в комментариях под ее фотографиями в сети были погребальным шепотом, еще не стенаньем.       Так почему же эти комментарии ее так заботили?..       Проводя вечер одного из немногих свободных дней в своем пентхаусе, праздно сидя на диване в гостиной, она листала ленту инстаграма, чувствуя, как на тело наваливается непривычная усталость. Вдруг ее взгляд зацепился за зернистую фотографию, которую она ни разу не видела раньше, и она ощутила привкус гнильцы от очередного подарка папарацци.       В этот раз спокойствие, которое она тренировала годами, пошатнулось. Она внимательно посмотрела на фото: она идет рядом с Джоном, между ними привычная выдержанная дистанция, которой они придерживались вне камер, и скучающие взгляды направлены в разные стороны. Комментаторы разобрали по кусочкам ее усталый вид, предположили худшее о ее отношениях с Джоном и уже приписали ей статус матери-одиночки.       — Джон? — его имя вырвалось у Мэйв помимо ее воли.       Его внушительная фигура появилась в дверном проеме, но он не поспешил заходить. Мэйв протянула ему телефон, и только тогда он подошел к ней, реагируя на это как на крик о помощи.       Джон просмотрел пост и комментарии скучающим взглядом. Потом на его лице заиграл призрак ухмылки.       — Мэггс, ты серьезно? Они ни черта не понимают. Это просто толпа тупоголовых хейтеров.       — И почему-то они думают, словно у них есть право препарировать нас и наши отношения, — зло ответила она, хотя и понимала, что толпа, как и Воут, как и вся Америка, была порочным механизмом, с которым они не могли бороться.       — Гормоны, м-м? — почти что невинно предположил он, дразня ее.       — Иди к черту, Джон, — выпалила она. Ее раздражало, что он умел использовать свои обостренные чувства даже в таких мелочах и прекрасно осознавал свою правоту.       Мэйв протянула руку, чтобы вернуть себе телефон, но Джон увернулся и продолжил читать комментарии.       — Ну, некоторые из них не так уж и не правы, — вдруг хохотнул он, указывая на один из них. — Ты и правда выглядишь соблазнительно.       Мэйв закатила глаза и упала на спинку дивана, теперь чувствуя себя наживкой для извращенцев. Она не могла поверить в это. Ее домашние спортивные штаны и дурацкая футболка с надписью «Я люблю Нью-Йорк», которая совершенно не прикрывала ее выпирающий живот, убивали в ней любое ощущение собственной привлекательности.       — Черт. Просто… черт. Вот бы они все разом убрались нахер.       Она услышала, как ее телефон падает на мягкую подушку дивана, и ощутила присутствие Джона за собой. Он коснулся ее плеч, перекинул ее волосы за спину и поцеловал ее шею. Даже когда он отстранился, она ощущала его молчаливое присутствие в том, как его сильные руки обвивали ее плечи. Неожиданная волна тепла пробежала по ее телу, и она не имела ничего общего с тем наркотическим трансом, который объединял их еще три месяца назад.       — Я найду этого чертового папарацци, — неожиданная мысль сорвалась с языка раньше, чем она ее осознала.       Джон рассмеялся глубоким гортанным смехом, который ей редко доводилось слышать и который она в тайне любила. Такие эмоции в Башне Семерки были моветоном, насмешкой над собственными чувствами.       — Я помогу тебе, только скажи. Сломаем бедолаге камеру и запрем его в туалете, как это было принято в Годолкине.       Мэйв улыбнулась, осознав всю бредовость ситуации. Она сжала ладонь Джона, все еще лежавшую на ее плече, и вдруг ее злость начала растворяться.       — Спасибо за поддержку.