Полуночный поезд

      — Белла, у тебя есть родственная душа?       Она смотрит на него, широко раскрыв глаза от удивления. Удивительно, что она его услышала, учитывая, насколько та была поглощена рисованием. Гарри видит, что сегодня это профиль Меды — довольно удивительно.       — Не знаю. Думаю, да.       Она поправляет волосы, позволяя им упасть на руку, а не на лицо. Ее пучок еще более растрепан, чем несколько часов назад, когда Гарри ввалился в ее комнату со свежей порцией печенья и стопкой домашнего задания, над которым он должен был работать. — Почему ты спрашиваешь?       — Мне любопытно. Я слышал, как несколько мальчиков говорили об этом в школе и... ну... Как это работает?       Белла напевает, убирает кисточку и вытирает руку тряпкой.       — Ну, в шестнадцать лет ты получаешь метку души. Она всегда одной и той же формы — формы сердцебиения твоей родственной души. — Она закатывает рукав свитера, чтобы показать ему линию, пульсирующую возле ее запястья. Гарри видел ее раньше, но считал, что это татуировка, не более. Теперь, когда он знает ее значение, он смотрит, завороженный изменениями ритма.       — Оно движется!       — Да. Как я уже сказала, это должно отражать сердцебиение твоей родственной души. И твоя родственная душа в каком-то смысле носит твое сердцебиение на рукаве. Это романтично, если подумать.       — Так как же ты узнаешь, кто твоя родственная душа? — Гарри хмурит брови, переводя взгляд с руки Беллы на свое запястье. Оно такое же бледное, как и вчера, никаких признаков метки души.       — Когда ты их находишь и прикасаешься к ним, в голове что-то просто щелкает, и ты понимаешь, что вы родственные души.       — Как это ?       Белла пристально смотрит на него и моргает. — Это... я точно не знаю. Говорят, это просто момент, когда формируется связь, и ты соединяешься со своей родственной душой. Навсегда. Я слышала, как люди описывают это как щелчок , потому что что-то просто щелкает , и ты знаешь , что это все.       — О, — Гарри щурится. — Но как узнать, кто твоя родственная душа? Как ты их находишь?       — Это золотой вопрос, Гарри, — вздыхает Белла. — Ты не узнаешь наверняка, пока не коснешься своей второй половинки. Судьба стремится сводить людей, так что все дело в удаче. У большинства людей ее нет.       — Значит, большинство людей не находят свою вторую половинку?       — Хорошо...       — Как же они тогда женятся?       Он не знает многих взрослых, кроме своей семьи. Он не уверен, являются ли его тетя и дядя родственными душами, они никогда об этом не упоминали, и не похоже, чтобы он заботился об этом, о них. И взрослые, работающие в приюте, определенно не имеют родственной души, и они даже не женаты.       — Мы не всегда вступаем в брак со своими родственными душами.       Гарри обдумывает ее слова. — Это печально.       Улыбка Беллы становится грустной.       — Да, — говорит она. — Это так.       Первой свою вторую половинку находит Цисси. Ей не пришлось искать ее повсюду — он просто оказался в их компании, одним из самых близких друзей Тома: Люциусом Малфоем.       Он и Цисси начинают проводить много времени вместе, держась за руки и целуясь, совершенно не заботясь о том, что публика станет свидетелем их чувств. В каком-то смысле это одновременно отвратительно и мило, но Гарри нравится Цисси, поэтому он неохотно принимает Люциуса, который забирает все больше и больше ее внимания.       Однако он все еще морщится, когда разговоры все чаще заходят о родственных душах. Этого трудно избежать, так как еще несколько членов банды Тома находят свои вторые половинки или активно ищут их. Гарри испытывает первую волну в своей найденной семье, поскольку ее члены испытывают и желают чего-то, чего он не может иметь.       Кроме него, единственный человек, не участвующий в этих разговорах, — Том. Он в основном сидит в углу, тихонько курит сигареты или смотрит в окно, на грязную площадь снаружи. Гарри наблюдает за ним и завитками серого дыма.       Он часто задается вопросом, о чем думает Том и хочет ли он тоже иметь родственную душу. Гарри точно знает, что у него есть метка души, которую он редко показывает. Она всегда скрыта под рукавами его кожаной куртки, невидимая для посторонних глаз, но она есть. И не то чтобы Гарри специально ее искал, он просто... ну, ему любопытно. Это неизбежно, учитывая, как они близки. Он еще не спрашивал его , и не уверен, спросит ли когда-нибудь.       Это действительно странно. Он думает, что Том пытается активно скрыть метку души от остальной части их семьи. Он не говорит об этом и никогда не упоминает свою вторую половинку. Он также проигнорировал все вопросы, которые возникли после его шестнадцатого дня рождения, в своей тихой, безжалостной манере. Гарри знает, что многие девочки из школы и приюта были разочарованы — он видел, как некоторые из них пытались прикоснуться к Тому и зарабатывали на себе скучающий, пугающий взгляд. Том ускользнул прямо от их пальцев, выглядя таким же отчужденным и загадочным, как и всегда. Ну, он всегда был таким, но Гарри думает, что в последнее время он стал еще более закрытым и задумчивым.       Но, несмотря на его частое кислое настроение, он никогда не отказывает Гарри. Он всегда позволяет ему врываться в его личное пространство, откусывая голову Эйвери за то же самое. Он собирает все рисунки Гарри в папки, какими бы плохими они ни были, он дает ему пять за каждую хорошую оценку, он помогает ему с математикой и каким-то образом улавливает даже самые незначительные изменения в настроении Гарри. Он даже не против, когда Гарри иногда засыпает в его кровати, что, как ни странно, более удобно.       Конечно, Гарри тоже хочет что-то сделать для него, и на его семнадцатый день рождения он дарит Тому блокнот в зеленом кожаном переплете.       — За твои стихи, песни и истории, — робко говорит он, подбадриваемый кивком Цисси из-за спины Тома. Они пошли вместе, чтобы выбрать его, хотя Гарри купил блокнот на свои собственные деньги, заработанные за заботу о собаке мистера Хагрида. И Том ерошит ему волосы, и безмятежно улыбается, обнимает его так тепло, что Гарри не хочет отпускать его никогда.       — Спасибо, — отвечает он. Я буду его беречь.       Том держит свое слово. Он много пишет в блокноте, используя авторучку — "она принадлежала моей маме", — а затем, прежде чем они ложатся спать, он читает Гарри все, что написал за день. Гарри это нравится — не только истории, но и тепло голоса и тела Тома. Это успокаивает. Это чувствуется как дома.       Но мир не длится вечно, и их обретенная семья начинает распадаться.       Когда Том уходит, сердце Гарри разбивается.       Его уход тихий, но достаточный, чтобы заставить Гарри рыдать на полу и снова разбудить его кошмары. Они были тихими месяцами, но теперь они просыпаются, чтобы съесть его заживо без защитного барьера объятий Тома.       Комната Тома выглядит все так же. Плакаты все еще висят на стенах, простыни грязные, пропитанные запахом Тома, стол завален книгами, некоторые из них раскрыты; похоже, Том ушел всего на мгновение, что он обязательно скоро вернется.       Но Гарри знает, что что-то не так. Что-то, что приводит к отсутствию.       Еще вчера Гарри уснул, поцелованный в лоб и которому дали обещание:       — Мы пойдем есть клубнику у скалы, — но оно нарушено.       — Он ушел, — говорит Цисси, и Гарри едва может все осознать, пока она его держит. Он едва может стоять и едва видит сквозь слезы. Такое ощущение, будто кто-то выдернул у него коврик из-под ног. — Все в порядке, Гарри.       Но это не нормально, потому что Том ушел, ушел, ушел...       Отсутствие душит и заметно. Отсутствие гитары Тома, его блокнота, самого Тома.       — Нет.       — Гарри...       — Он не мог уйти! Без меня! Без слова! Том!       Он обыскивает весь дом, но не находит никаких следов Тома — никаких объяснений и никаких причин. Том просто исчез, не оставив ему ни письма, ни сообщения. Как бы он ни старался, он ничего не находит. Его друзья сопровождают его, но они молчат — даже Белла, Цисси и Эйвери.       — Куда он делся?       — Я не знаю, — говорят они.       Он ищет дальше, высоко и низко, но все, что он встречает, — это отсутствие. Детский дом потерял своего принца.       — Почему он ушел?       — Я не знаю.       Только у директора приюта хватило порядочности усадить Гарри, сделать ему чай и сказать, что Том больше не связан с приютом, поскольку ему исполнилось восемнадцать...       И он ушёл жить своей жизнью.       Гарри не верит. Он даже не пьет чай, просто упрямо смотрит на директора, и в его глазах собираются новые слезы.       — Вся его жизнь здесь, — единственное, что он может сказать, моргая на человека, сидящего по другую сторону стола. Директор — древний, может быть, даже не имеющий возраста, но перед лицом горя Гарри он выглядит очень смертным.       — Я знаю. Но он пошел строить себе новую.       Это трудно переварить. Желудок Гарри сжимается, и новая волна желчи поднимается к горлу. Его не рвет, но его тело ощущает последствия тошноты.       Он проводит день, запертый в комнате Тома, среди его простыней. Это знакомо, он делал это много раз раньше, но никогда без Тома. Завернувшись в свое одеяло, он снова прочесывает комнату, ища подсказку относительно места назначения Тома. Он ничего не находит, но обнаруживает единственную вещь, которую оставил Том: пачку своих любимых сигарет. Он крепко держит их, прежде чем заползти обратно в кровать.       Цисси удается уложить его спать с его любимым плюшевым динозавром, и она даже целует его на ночь, но ее поцелуй не имеет такой силы, как прикосновение Тома.       Сон не дается легко. Он пропитан тенями, и стены надвигаются на него теперь, когда у него нет защитника. Он плачет, пока не заснет, кричит и умоляет Тома вернуться.       Кошмары преследуют его день и ночь, пока все, что у него не осталось, это пустота в сердце. Такое чувство, будто из него вырвали огромный кусок, и невозможно оправиться от такого удара.       Он чувствует себя опустошенным.       Затем, один за другим, другие члены их обретенной семьи встают, чтобы уйти, как только им исполняется восемнадцать. После Тома, Белла следует за своим желанием путешествовать по миру. Затем это Эйвери, Малсибер и Гойл, все уезжают и не оглядываются назад. Затем уезжает и Цисси, только чтобы выйти замуж за Люциуса Малфоя во время частной церемонии. И счастье, и белое платье смотрятся на ней великолепно, и Гарри не может жаловаться, хотя он и плачет, пока не заснет в старой комнате Тома.       Когда они возвращаются с медового месяца, он все еще поддерживает с ними связь. Они живут в симпатичной квартире на восточной стороне Темзы, и пока они заняты учебой и работой, они всегда находят время для Гарри. Усилия по уходу за ним разделяют все бывшие обитатели приюта, которые были друзьями Тома, особенно Цисси, которая следит за тем, чтобы он был сыт. Они все следят за тем, чтобы Гарри оставался на плаву, и чем старше он становится, тем больше он подозревает, что все это из-за приказов Тома, по крайней мере частично. Он не сомневается, что они действительно заботятся о нем, но за всем этим есть что-то большее, затянувшееся присутствие, от которого они не могут полностью избавиться.       Удивительно, но школа занимает его. Несмотря на отсутствие Тома, никто не смеет его запугивать или даже тыкать в него, поэтому его оставляют в покое. Он может учиться и читать книги, и ему это нравится. Это лучше, чем его пустая комната в приюте. Книги не заполняют пустоту, но их достаточно, чтобы не дать ему сойти с ума, и поэтому он проводит свои дни, убегая от реальности.       Реальность настолько скучна, что он едва ли обращает внимание на проходящие дни. Он становится старше, но никто не отмечает с ним дни рождения — как и тогда, когда он жил с тетей и дядей. Сейчас его условия жизни намного лучше, однако приют не может компенсировать его семью.       Ну, нет. Его — Тома — старые друзья приглашают на вечеринки. Цисси всегда печет торт на его день рождения, и все они вручают ему небольшие подарки, такие как новая книга о динозаврах, новый пенал, новые очки, после того как он почти сломал свои старые, новый скейтборд.       Когда ему исполняется шестнадцать, он получает — наконец — метку души. Она появляется из ниоткуда на его запястье утром в день его рождения, и сердцебиение тут же начинает стучать в его ушах, так же громко, как его будильник, и на мгновение он просто смотрит на нее.       Линии движутся и пульсируют, убеждая его, что по ту сторону линии есть кто-то, кто создан специально для него, его родственная душа .       Он не замечает слез, пока они не коснутся его щеки.       Белла устраивает для него экстравагантную вечеринку. Она приглашает людей, которых Гарри не знает, но после нескольких рюмок виски ему становится все равно. Все, что его волнует среди игристой радости, наполняющей его до краев, — это получить еще один кусок торта. Цисси и Люциус на этот раз приготовили особенный, безе с клубникой, и Гарри едва сдерживает слезы, увидев его в первый раз.       — Спасибо, — шепчет он им, обнимая их так крепко, что Цисси хмурится, пока он игнорирует золотистое сияние, распространяющееся по его коже. К тому времени он уже немного пьян, но все еще может оценить искусство торта и его изысканность. Клубника изысканна, возможно, даже лучше безе. Он съел бы гораздо больше, если бы не его полный желудок.       — Поттер, ты пьян?       Гарри щурится на Эйвери, прежде чем убрать пустую тарелку. — Может быть. Что не так?       — Ты несовершеннолетний. Тебе нельзя пить.       — У меня день рождения, — говорит он, не впечатлившись. Однако Эвери тоже не впечатлен.       — Ну и что?       — Мне разрешено пить в мой день рождения.       — Том убил бы тебя, если бы узнал...       На этот раз Гарри закатывает глаза, прежде чем ткнуть Эйвери в живот. — Тома здесь нет. Теперь двигайся.       Он пропускает Эйвери, замечая поднос, полный шампанского. Он выпивает один, хихикая про себя. Он давно не чувствовал себя таким легкомысленным; все проблемы, кажется, исчезли, и это именно то, что ему было нужно сегодня.       Но Эвери пока не отпускает его. — Ты себе навредишь.       — Экстренное сообщение, мне уже больно. Оставьте меня в покое. Вам не нужно охранять меня по приказу Тома, когда ему все равно.       — Ему не все равно.       Это не находит отклика; Гарри уже добрался до танцпола и подпрыгивает под ритм. Белла знает, как устраивать вечеринки и, по определению, какая музыка лучше всего поддерживает настроение. Это электро — вибрации и электризующий бас бьют по голове Гарри так же сильно, как и выпивка.       Когда он теряет равновесие, он только хихикает. Однако Эйвери не так снисходителен, как девушка, на которую он случайно наступил, и он буквально тащит его наверх. Его рука крепко обвивается вокруг запястья Гарри, и Гарри внезапно замечает еще одну золотую нить, свободно свисающую вокруг их соединенных рук. Конечно, этого не может быть...?       — Эйвери…       — Что?       — Ты нашел свою вторую половинку?       Эвери смотрит на него поверх руки, хмуря брови. — Да. Что не так?       Каким-то образом, в какой-то степени, Гарри чувствует облегчение. Он хихикает. — Просто спрашиваю. Она хорошая девочка?       — Ты напился, — заключает Эйвери, когда Гарри пытается вырваться из его хватки. — Тебе давно пора спать.       — Я не ребенок.       — Ты ведешь себя как один из них.       Гарри подталкивает его еще одним хмурым взглядом, но это бесполезно; Эйвери не двигается с места. Он тянет его к одной из гостевых спален, проходя мимо двери в спальню Цисси и Люциуса. Она приоткрыта, достаточно, чтобы слышать текущий разговор.       — Том звонил сегодня утром.       — Чего он хотел?       Гарри резко останавливается, приклеиваясь к стене рядом с открытой дверью. Эйвери притаился рядом с ним, смирившись.       — Ну а что ты думаешь?» — Цисси звучит раздраженно, почти скучающе — как будто эти разговоры были ежедневным явлением, как будто она привыкла разговаривать с Томом. — Он спрашивал о Гарри. О его дне рождения. И о его второй половинке.       Гарри делает все возможное, чтобы успокоить колотящееся сердце, но теперь, когда началась буря, это бесполезно.       — А, ну, это обычное дерьмо, ведь он гребаный трус.       Он узнает голос Беллы, странно тихий и искаженный.       — Да. Он даже попросил меня передать Гарри подарок от него под предлогом того, что это от нас, но я отказалась. Он не может валять дурака, если у него изначально нет порядочности, чтобы объясниться. Он не может уйти и остаться одновременно.       — Ну... — Белла делает паузу. — Это может показаться странным, но я его понимаю. Он может быть убежден, что уже слишком поздно.       — Слишком поздно. К тому же у него есть родственная душа. Это несправедливо...       У него есть родственная душа.       Родственная душа.       Гарри моргает сквозь слезы, когда Эйвери поднимает его и тащит к одной из комнат. Она занята, но после крика и хмурого взгляда Эйвери пара быстро выскакивает за дверь.       Слезы текут свободно к тому времени, как он садится на кровать. Он слышит, как Эвери разговаривает с ним, но не понимает этого. Его сердце колотится так сильно, что он не может дышать. Его грудь сжимается, когда он закручивается в спираль.       Он тонет, а океан огромный, черный. Нет якоря, за который можно было бы ухватиться. Он погружается все глубже, глубже, пока не достигнет дна. Его ноги едва могут пинать воду. Он умрет, наверняка, лишенный дыхания и сердца. Оно разбито вдребезги, даже острее камней в самой глубине его разума. Он не уверен, что когда-нибудь сможет вытащить себя наверх.       Правда говоря, он знал, что Том не вернется. Его уход был клиническим, обрывая любой контакт или прикосновение, и ему пришлось с этим справляться. Никакие объяснения или средства контакта не были достаточно яркой сигнальной вспышкой, чтобы конкурировать с солнцем, так что...       Да, он с этим смирился.       Но то, что Том связывается с Цисси и Беллой и расспрашивает о нем за его спиной, — это предательство. Это означает, что по определенной причине Том решил не связываться с Гарри, поддерживая связь с его друзьями, — что он намеренно исключил Гарри из своего круга.       Том всегда был любимым человеком Гарри, но, по-видимому, это не было взаимно, и этот факт ранил гораздо больше, чем подтверждение того, что у Тома есть родственная душа. У него есть родственная душа с тех пор, как ему исполнилось шестнадцать, так что это не имеет большого значения. Но его подлые, скрытные манеры — это большое значение. Это именно то, что заставляет сердце Гарри сжиматься.       Неужели он настолько плох и непривлекателен, что все уходят от него?       Вот почему никто не остается?       Поэтому Том ушел?       Он больше не появляется.       Он плывет в пустоте своих кошмаров, ускользая от сознания. Он чувствует, как его тело тянет его вниз — все его конечности кажутся тяжелыми — и его сердце разрывается. Он слышит слабые голоса вокруг себя, но не открывает глаза, хотя нет никакого утешения в темноте за его веками.       Он просто спит и старается не утонуть.