Полуночный поезд

      Его сны застывают синевой. Цвет электризует, разветвляясь на реки, ленты и нити, все смешивается, а затем разворачивается в поле вен. С высоты птичьего полета это выглядит еще лучше, как зрелище, созданное специально для него. Он не может отвести взгляд, привлеченный сапфировым оттенком; он уверен, что Белла хотела бы нарисовать это. Он никогда не был так хорош, как она, поэтому он просто пытается запечатлеть это зрелище в памяти.       Он также слышит слабое эхо сердцебиения, ровное и неторопливое. Он хочет верить, что оно принадлежит его родственной душе — оно греет его в тепле, и в конце концов, это то, что он слышит. Частица тепла, разливающаяся по его собственному сердцу.       Он становится на колени у реки, которая превращается в тонкую, электрически-голубую нить. Он почти может коснуться ее руками, но она ускользает, как змея, уводя его все дальше и дальше в сторону.       Он теряет всякое чувство времени и пространства, преследуя, но не может ее догнать.       Змея снова превращается в реку, убегая от него еще быстрее, и он задыхается, когда понимает, что его родственная душа ускользает от него.       Эхо сердцебиения тоже становится слабее, пока не исчезает совсем в арктическом ветре.       Он стоит один среди пустошей, холодный и забытый, и он больше не видит синего цвета.       Он просыпается медленно, не открывая глаза сразу. Он даже не уверен, где он находится и который час; сон оставил его полностью дезориентированным и затуманенным. Но прежде чем он успевает собраться с мыслями, он слышит гул, медленный шепот, который не предназначен для его ушей. И все же — подслушивание неизбежно.       — Да. — Пауза. — Я знаю. Ты думаешь, я не знаю?       Сначала он не полностью усваивает ни одно слово, его мозг затуманен. Он также не узнает голос, кроме того, что понимает, что, несмотря на низкий регистр, он звучит богато и успокаивающе, успокаивая его колотящееся сердце. Тем не менее, он заставляет себя не двигаться.       — Но прошли годы , и я думаю, что я совершил ошибку.       Наконец, он узнает голос. Это Томас — все еще в поезде с ним, все еще очень игнорирующий его. И все же — Гарри становится любопытно. О какой ошибке говорит Томас? Что-то связанное с бизнесом, вероятно, и это определенно не дело Гарри, но...       — Нет, я так не думаю. Я тоже ничего не говорил. —Вздох. Взмах. Пауза. — Что я должен сказать? Я не могу просто так сделать это после... нет. Нет.       Он хотел бы услышать, что говорит человек на другой стороне. Он также хочет увидеть выражение лица Томаса, но Гарри уверен, что его прикрытие будет раскрыто, как только он откроет глаза.       — Да, я действительно этого хочу, но для этого может быть слишком поздно. Я опоздал на несколько лет, помнишь?       И тут Гарри осознает нечто странное. Обычно ему было бы холодно, так как сон обычно лишает его тепла, но он не замерз . Он укрыт пальто, как одеялом, и оно определенно не его. Оно пахнет слишком приятно, чтобы быть его, и оно такое теплое, что Гарри не хочет его отпускать.       — Пожалуйста, не говори о Судьбе, — еще один тихий шепот. — Судьба нас подставила.       Вот это любопытно. Судьба? Судьба — это сфера интересов Гарри.       — Нет. Не думаю, но спасибо за твой фантастический совет, дорогая. Полезный, как всегда. Я позвоню тебе завтра. Да. Пока.       К разочарованию Гарри, звонок закончился. Это слово, дорогая, произнесенное так нежно, все еще звучит в ушах Гарри. Это была девушка Томаса? Парень? Жена? Муж? Родственная душа?       Он тратит еще некоторое время, пытаясь снова заснуть, но бессонница охватывает его навсегда. Он сдается, притворяясь, что медленно шевелится, и даже делает вид, что зевает. Затем он вытягивает руки над головой, демонстративно игнорируя взгляд Томаса, затем он убирает пальто и убегает в ванную.       Его собственное лицо, которое приветствует его в зеркале, ужасно бледно, слабый контур бороды уже начинает покрывать подбородок. Его глаза налиты кровью и украшены другим набором теней. Он морщится, торопясь умыться холодной водой. Это окончательно его будит, и он чувствует себя немного лучше.       В поисках салфетки он берет в руки пачку сигарет. Он достает ее, и его мысли окрашиваются удивлением. За столько лет коробка изношена, но количество сигарет внутри не изменилось. Он не курит, но коробка — само ее существование — успокаивает его. Он проводит пальцами по белым буквам Mayfair и улыбается.       В конце концов он звонит Белле. Он не слишком удивлен, когда она отвечает, несмотря на поздний час, — ее тоже мучает бессонница, и лучше всего ее живопись льется ночью.       — Гарри, — тепло говорит она. — Я ждала твоего звонка.       — Ждала?       Он усмехается, садясь на пустое место в ближайшем купе. Он не готов вернуться.       — Да. Ты должен был позвонить вчера.       Ага. Он морщится.       — Извини. Работа была суматошной. Мне нужно было закончить кое-какие дела перед уходом.       — Хорошо. Значит, ты добрался?       Что-то в ее голосе его нервирует, но он не может понять, что именно. Он хмурит брови.       — В столицу? Нет. Я еще в поезде, но буду там через два часа.       — Сложный случай?       — Нет, не совсем. Просто это довольно далеко. Ты же знаешь, как редко я бываю в Лондоне.       — Я знаю, что ты к этому относишься с отвращением, да. Что ты думаешь о своем возвращении?       Он выдыхает. — У меня не было времени подумать об этом. Я был так сосредоточен на работе, что даже не думал об этом. В любом случае, вторая половинка клиента живет в другой части города, так что я сомневаюсь, что это будет плохо.       — Знаешь, тебе позволено горевать.       — Прошли годы , Белла. Я больше не должен горевать.       — У горя нет даты окончания. Особенно если учесть, что у вас нет завершения.       — Я знаю, что он не вернётся.       — Ты..?       Он чувствует, как в нем растет гнев. Он хочет наброситься, впиться...       — Ты видела, как я сломался, — сердится он. —Ты видела мое горе собственными глазами. Ты видела, чего мне стоило снова встать с колен после того, как я вышел из приюта. Ты знаешь, сколько кошмаров мне снилось и как я был напуган.       — Я знаю, но...       — Он знал, что я боюсь быть брошенным, но он сделал это сам. Я даже не знаю, почему он ушел, я никогда не знал, куда он пошел, но если я что-то и знал наверняка, так это то, что он не вернется. Я знаю, что он не вернется. Перестань тыкать мне это в лицо.       Белла на мгновение замолкает, и Гарри позволяет своей злости выплеснуться наружу. Он еще больше устал. Гарри смотрит в окно, замечая полосы темно-синего цвета, раскинувшиеся по полям, затем испускает долгий вздох.       — Мне жаль. Я просто… я знаю, что ты скучаешь по нему, — бормочет Белла.       Это больно, открывает рану, о которой он забыл, и он морщится, когда она начинает кровоточить. Сегодня вечером призраки прошлого начинают шевелиться — определенно нехорошо для его рассудка.       Еще...       — Я не думаю, что когда-нибудь перестану скучать по нему.       Это пугающе легко слетает с его языка и заставляет его крепче сжимать телефон. Он жалеет о словах буквально через несколько секунд после того, как они вылетают, но потом уже слишком поздно брать их обратно. Его горло горит, но он пытается проглотить это чувство.       — О, Гарри, — выдыхает Белла; он просто хочет стряхнуть с себя ее жалость. Мягкость Беллы не облегчает ад внутри него. —Все в порядке, если так все и будет.       Он прочищает горло, позволяя тишине опуститься на них, пока он собирается с мыслями. Гарри никогда не был хорош в разделении, особенно когда дело касалось его эмоций; отключить что-то столь сильное, как ураган, нелегко, но он каким-то образом справляется. Он громко выдыхает, ценя тишину. Белла, по крайней мере, никогда не торопила его.       — Ну, и как дела? — наконец спрашивает он. — Как продвигается твоя живопись?       — На самом деле, довольно неплохо. Я мучилась с вереском, у меня никогда не получалось добиться достаточно фиолетового оттенка, и там так много слоев, но — он почти готов. Я закончу через день или два.       — Вереск? Звучит как боль.       — Так и есть! — усмехается Белла. — Их так много, и мне приходится рисовать их слоями самой маленькой кистью, которую я ненавижу. У меня была такая же проблема со звездами на предыдущей картине, помнишь?       — Да, я помню, как ты ворчала по этому поводу, но получилось здорово. Мне очень понравились все созвездия и озеро, отражающее их.       — Это было сложнее всего нарисовать. Но… — она делает паузу. — У меня уже есть покупатель на эту картину, представляешь? Он предлагает десять тысяч.       — Десять тысяч?! Господи, это потрясающе! — Гарри вздрогнул и окончательно проснулся от радости.       — Мне пришлось спросить его, говорит ли он серьезно. Оказалось, что все так. Он эксцентричный старик, которому, судя по всему, нравятся картины с шотландскими пейзажами. Он сказал, что моя живопись приносит ему умиротворение. Я была, мягко говоря, поражена.       — Я рад, что ты получаешь заслуженное признание, Белла. Это очень важно.       — Но такие деньги? Господи. Они обеспечат меня на несколько месяцев, даже если я больше ничего не продам. Я могу разбогатеть, представляешь?!       Гарри усмехается. Богатство непостижимо для всех детей, выросших в приюте, но Белла должна зарабатывать тысячи на своих картинах, и он это точно знает.       — Ты этого заслуживаешь, — говорит он искренне. — Твое искусство изумительно. Неудивительно, что люди начинают его искать.       — Ты просто целуешь мою задницу, Поттер.       — Ты же знаешь, я бы никогда не поцеловал женщину в зад. К тому же, нет, я просто говорю честно. Я восхищался твоими рисунками с тех пор, как мы были детьми. Ты талантлива, Белла.       — Спасибо, — отвечает она, и в ее голосе появляется странная дрожь, которую Гарри распознает как благодарность. — Ты и сам не так уж плох.       — Я был дерьмом, и ты это знаешь, — смеется он. — Но мне это нравилось, и ты была хорошим учителем.       — Спасибо, Гарри.       Кажется, они исчерпали тему, но Гарри все еще чувствует странное чувство, грызущее его, что-то нетерпеливое и жаждущее выплеснуться. Раз Белла на связи, он предполагает, что мог бы просто признаться, сбросить груз с души. Может, она даст ему совет, объяснит, чего он не понимает или не осознает. Стоит попробовать, думает он.       — Белла, я позвонил тебе, потому что встретил здесь кого-то странного, и я...       — Странно? Как так?       — Он кажется мне знакомым, но я уверен, что мы раньше не встречались. Я бы запомнил такое лицо, я знаю. Но он также ведет себя странно, как будто пугливый и прерывает наш разговор. И это еще не все. Он бизнесмен, Белла, он богат, и он путешествует на поезде, а не на самолете. Насколько все это странно?       Белла смеется, что его раздражает. — Не суди его слишком строго.       — Я не осуждаю. Я просто… озадачен. Его реакцией и моей. Я не знаю, почему меня так беспокоит его избегание. Мы ведь больше никогда не увидимся, верно?       — О, кто-то влюбился.       — Я не верю, — горячо отрицает он. — Да, он симпатичный, но у него, вероятно, есть родственная душа. Я не собираюсь ввязываться в это.       — Ты его спрашивал?       — О?       — Если он нашел свою вторую половинку.       — Нет. — Фырканье. — И я не буду. Он замолчал, когда мы заговорили о родственных душах.       Это, кажется, удивляет Беллу. Ее выдох громкий. — Ты говорил о родственных душах?       — Он спрашивал о моей работе.       — Ой.       — Да. Но потом он просто отключился. Не знаю почему.       Он действительно не знает — как бы он ни пытался анализировать этот разговор, взвешивать слова и разграничивать их значения. Чувства в любом случае находятся далеко за пределами его компетенции.       — Это странно.       — Правда? Я понимаю, если у него сильные чувства по этому поводу. Я не знаю. Мне должно быть все равно. Мне тоже не должно быть все равно, что он чувствует. Я даже не знаю... — Он снимает очки и проводит рукой по лицу, чувствуя очередную волну усталости. — Я чувствую себя беспомощным.       — Я думаю, будет справедливо отдать ему должное. Он может тебя удивить.       — Не думаю, что он снова заговорит со мной. Мы же просто незнакомцы. Не то чтобы это имело значение.       — Даже самый короткий разговор может стать началом перемен. Иногда даже одного слова достаточно, чтобы вызвать рябь и изменить ход жизни.       Гарри щурится. — О чем ты говоришь?       — Я бы просто не стала отбрасывать эту встречу как неважную. Ты веришь в Судьбу, не так ли?       Ее голос нежен, почти успокаивает, но слова покалывают кожу Гарри.       — Не каждая встреча имеет смысл.       — Да, но ты сам это сказал — то, что он был с тобой в поезде, странно. Я не верю, что это совпадение, этого просто не может быть. Каковы шансы на эту встречу? — Кажется, она говорит больше сама с собой, чем с ним, и Гарри хмурится, хотя она этого не видит. — Тебе стоит дать ему шанс высказаться, по крайней мере.       — Может быть, если он сначала поговорит со мной.       — Ну, ладно, ладно. Наслаждайся поездкой, Гарри. Постарайся никого сегодня не убивать, ладно?       — Никаких обещаний. Спокойной ночи, Белла.       — Спокойной. Пока.       Звонок отключается, но Гарри остается с телефоном в руке, глядя в окно. Его голова тяжелеет, пока он пытается разобраться в словах Беллы. Они только добавляют тумана его мыслям, еще больше их встряхивая, и у него нет мозговой силы, чтобы разобраться в них сегодня вечером.       Он тянет время.       Ну, может, он просто вернется на свое место и снова проверит документы по делу, просто чтобы убедиться, что не упустил никаких важных деталей. Он ведь все равно может избежать неловкого молчания с Томасом, верно? Ему ведь не нужны слова, чтобы чем-то себя занять.       Приняв решение, он возвращается в свое купе, инстинктивно готовясь к удару, но его не происходит. Томаса здесь нет. Его вещи тоже исчезли, поэтому Гарри предполагает, что он покинул поезд.       Он падает на сиденье, не уверенный, испытывает ли он облегчение, разочарование или и то, и другое. Он старается не думать слишком много, доставая бумаги и раскладывая их на маленьком столе. Затем он снова внимательно изучает информацию, уделяя внимание каждому отчету и стенограмме разговоров, которые он имел с клиентом.       Начать не с чего. Его клиент — двадцативосьмилетний мужчина, ищущий свою вторую половинку. Он работает на скучной работе в банке, но любит ходить в походы и плавать. Он также очень рад возможности найти свою вторую половинку.       — Мои родители были родственными душами, из тех, кто влюбляется сильно и быстро. Раньше это сводило меня с ума, но теперь я жажду того, что было у них, — объясняет он, войдя в кабинет Гарри, когда лед тронулся.       И Гарри понимает — жажда родственной души всегда присутствует у его клиентов. Это всегда потребность или любопытство или смесь того и другого, иногда сопровождаемая другими чувствами. Иногда это страх, как он упомянул Томасу; иногда даже волнение или убежденность.       Независимо от того, кто посещает его офис, Гарри всегда пытается сначала понять суть этих эмоций, поскольку они многое говорят о его клиентах и ​​их мотивации найти свою вторую половинку. Это помогает объяснить это другой половинке.       У него еще есть время подумать, особенно что ей сказать. Он уже знает, где находится девушка, и не будет спешить к ней, но разговор может стать сложным достаточно скоро, так что он должен быть готов. У него уже есть несколько сценариев в голове, и, возможно, он мог бы начать с...       — Вот. Надеюсь, тебе понравится Марс.       Гарри поднимает взгляд, затем дважды моргает, глядя на Томаса, предлагающего ему кофе и шоколадный батончик.       — Что это?       — Мирное предложение? Пожалуйста, прими его, даже если ты не хочешь со мной разговаривать.       Гарри подчиняется, все еще ошеломленный. Этот батончик на самом деле один из его любимых, и еще один кофе мог бы сотворить чудеса с его лишенным сна мозгом.       — Спасибо, — говорит он, все еще глядя на Томаса поверх своего напитка. — Я думал, ты уже ушел.       Взгляд Томаса метнулся к нему, явно удивленный тем, что Гарри вообще с ним разговаривает. Затем надежда расцветает на его лице — и если это не зрелище, которое стоит увидеть...       — А, нет. Я просто выбирал еще кофе. — Затем, через мгновение, он осторожно добавляет. — Прошу прощения за свое поведение. Это было несправедливо по отношению к тебе, и я приношу извинения.       Гарри мычит. Взгляд Томаса напряженный, но неуверенный, и кажется, что на этот раз мяч на стороне Гарри. Тем не менее, он также старается осторожно подбирать слова. Нет никакой гарантии, что Томас не убежит снова.       — Я что-то не то сказал?       — Не совсем. Просто вся тема — это было довольно неожиданно. — Томас расчесывает волосы, еще больше их взъерошив. — Видишь ли, я потерял свою вторую половинку. Вот почему я так бурно отреагировал, а ты говорил с такой убежденностью...       — Потерял свою вторую половинку? — спрашивает Гарри, прежде чем вспоминает, что нужно придержать язык. — Так ты знал свою вторую половинку? Они...       Томас на мгновение задумывается.       — Они не умерли, — говорит он, и сердце Гарри замирает. — Они просто ушли. Я могу рассказать тебе всю историю позже, но сначала — расскажи мне больше о вашей работе.       — Даже если это для тебя больная тема?       Глаза Томаса спокойны, даже слегка мерцают в уютном свете купе. — Да. Думаю, мне любопытно. Я хочу узнать больше, особенно причину, по которой ты выбрал эту карьеру. Продолжай. Расскажи мне.       А Гарри не умеет говорить «нет».