Ярость непреклонная

Несколько дней прошло, как они вернулись в Риверран, «любезно» сопровождаемые Роббом Старком и его людьми. В пути Молодой Волк не проявил особой доброжелательности, но и он тоже. А чему тут удивляться, спрашивается? Все с самого начала пошло не так, как они ожидали — с обеих сторон. Как они и договорились, северяне и воины Речных земель устроили засаду, воспользовавшись лучшим, по сравнению с людьми Ланнистеров, знанием местности. Часть разведчиков лорда Тайвина они перехитрили, а других, кто все же заметил их, либо прирезали, либо взяли в плен. Ни один из них не сумел вернуться к своим, чтобы предупредить. Мальчишка хорошо постарался… «Не он постарался — мы постарались. Ты в ответе за все случившееся не меньше, чем он. Не забывай об этом, презренный ублюдок…» Это был великий подвиг, о котором, несомненно, будут помнить еще многие годы. Возможно, даже века. За несколько часов один из претендентов на Железный Трон в Войне Трех королей погиб вместе со своим наследником. И все его войско было перебито и пленено. Уже второй раз подряд Тайвин Ланнистер совершил роковую ошибку, но в этот раз причиной тому было не высокомерие, а презрение к собственному сыну. «Ты всегда называл меня позором дома Ланнистеров. И говорил, что я приведу наш дом к гибели. Что ж, отец… Ты был прав», — он не мог перестать думать об этом. Последние несколько дней он с трудом мог поспать хотя бы немного, а иногда не смог сомкнуть глаз весь день и всю ночь. И когда он все-таки засыпал, к нему приходили кошмары. Он снова и снова видел, как стрелы северян убивали Томмена и как он медленно умирал, зовя на помощь. Он снова видел, как старковский волк пожирает Джоффри. Он ненавидел серсеиного первенца, но его все равно выворачивало наизнанку от таких воспоминаний. И хуже всего было то, что он собственными руками выдавил из тела Серсеи жизнь — выдавил по капле, глядя на то, как стекленеют ее изумрудные глаза. У него не было иного выхода — Серсея просто сошла с ума, когда двое ее сыновей погибли у нее на глазах. И если бы он помедлил, теперь на его руках была бы и кровь Мирцеллы тоже. Поэтому он и сделал то, что должен был. «Если это так, почему я не могу перестать думать об этом?» Сестра ненавидела его с самого его рождения — и эта ненависть была обоюдной. Чтобы она прекратилась, один из них должен был умереть — и этим кем-то оказался не он. Он погубил свою сестру, чужими руками столкнув ее в пучину безумия, а затем лишил жизни — уже своими собственными. Много лет он денно и нощно мечтал, как когда-нибудь отомстит ей сполна. Почему же теперь он не может сомкнуть век без страха? И почему не может посмотреть в глаза спасенной им же племяннице, не разрыдавшись, как дитя? Бокал вина, который он налил себе несколько часов назад, так и стоял на столике возле кровати нетронутым. Вино было кислым и горьким, словно кто-то насыпал в напиток горсть пепла. Он был слишком зол и грустен, чтобы напиваться… Подняв глаза от пола, он посмотрел на мирно спящую на соседней кровати девочку. Золотистые волосы падали на ее прекрасное детское лицо… Хотя после всего пережитого она вряд ли могла назвать себя ребенком. Ее невинную красоту портили только характерные синяки на шее и несколько царапин, оставленных ногтями. Мейстер Риверрана, старик по имени Виман, уверял, что все эти травмы скоро пройдут сами собой, но Тирион сильно сомневался в том, что другие раны, оставленные на ее душе, заживут так же легко. Возможно, они останутся с ней навсегда. Серсея была какой угодно: тщеславной, жестокой, самонадеянной, глупой, ревнивой… Но безумной ее назвать было никак нельзя. Злобной — это да. Но в этой злобе не было признаков настоящего безумия — по крайней мере, до последнего дня ее земной жизни. Иначе как объяснить тот факт, что перед смертью Серсея несколько раз назвала его своим младшим братом (чего никогда раньше не делала), но говорила почему-то на валирийском языке? Если бы она попыталась его убить, он бы ее понял — тем более, было, за что. Но она окончательно обезумела и попыталась задушить своего собственного ребенка, последнего из оставшихся в живых. И задушила бы, не подоспей Тирион вовремя. — Спи, малышка, — прошептал он еле слышно — даже если бы вместе с ними в комнате был кто-то еще, он вряд ли расслышал бы его слова. Теперь от некогда великого дома Ланнистеров остались только они двое. Он должен был оставаться рядом с ней, пока она не проснется и не придут ее фрейлины — те, кого приставили к ней Талли. Старые остались в Королевской Гавани и только боги знали, живы ли они сейчас. Если хотя бы часть слухов о том, что творилось в столице после падения, были правдой, шансов на это было очень мало. Он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь так тихо, как только мог, чтобы не разбудить племянницу. Их покои охраняли четверо вооруженных мужчин, из которых двоих он видел впервые. Они носили броню с гербом Талли, как и те, кого они сменили накануне. Стража у его комнат менялась каждый день — Тирион подумал, что Робб Старк и Эдмар Талли специально так делали, чтобы он не успел подговорить кого-то из них. Ну, насчет этого беспокоиться не стоило — в данный момент заводить новых друзей было последним, к чему он стремился. Тем более, среди этих… Кто знает, кто из них выпустил стрелу, убившую его племянника? Может, один из этих двоих? — Тиметт, Бронн… Вы уже выспались, я смотрю. Хорошо, — сказал Тирион тем, кого он знал. Удивительно, но многие из уроженцев Лунных гор, которые были ему сначала пленителями, а потом наемниками, до сих пор оставались в живых и вместе с ним. Удивительно, но в битве у Зеленого Зубца — или в битве на Речной дороге, как предпочитали называть ее в Риверране — не погиб ни один из них, чему Тирион был очень рад. Несмотря на обстоятельства их знакомства, он успел привязаться к этим дикарям и к бесчестному наемнику, спасшему его жизнь в Орлином Гнезде. Потому что теперь во всем мире для него не было никого ближе этих людей. Кроме Мирцеллы, конечно. «Придется везти их дальше, в Утес… Или, может, выдать им все, что они хотели, и отпустить обратно в Долину? Если повезет, они доберутся до проклятого Мизинца… Ох, я бы все на свете отдал, чтобы увидеть эту встречу!» — Хреново выглядишь, Ланнистер, — сказал Бронн. — В смысле, хреновее обычного. Как давно ты не спал? — Успею еще выспаться. А тебе с Тиметтом стоило бы лучше заботиться о здоровье моей племянницы. Я плачу не за то, чтобы ты мне советы давал, — отрезал он. Иногда споры с Бронном развлекали его, но сегодня он явно не был настроен на такое. Тем более, сейчас, когда он мог называть себя Тирионом из дома Ланнистеров, лордом Утеса Кастерли и Хранителем Запада. Теперь он не мог вести себя так, как раньше — по крайней мере, на публике. — Это хорошо, что вы вспомнили об оплате… Я давно уже не видел, чтобы вы из своего кошелька что-то вынимали. С тех самых пор, как мы покинули столицу. И чем дальше, тем больше мне хочется как-то переосмыслить наши деловые отношения. — Я тебя не держу. Можешь вернуться в Королевскую Гавань и попробовать найти себя при дворе Ренли. Но я очень сомневаюсь, что он согласится платить тебе больше, чем я. Или попытай счастья с Роббом Старком и его матерью-вдовой. Я уверен, они будут только рады принять к себе такого верного человека. Бронн ничего не ответил, только плечами пожал. Тиметт в их разговор не вмешивался, он точил свой нож и косился пустой глазницей на несших стражу вместе с ним воинов Талли. — Не я же убил лорда Старка, правильно? Так что им не в чем меня винить. Кто знает, может я даже сумею утешить его вдову… — Что ж, удачи тебе в этом благородном деле… А я пока пойду прогуляюсь. Если кто придет в мое отсуствие, дай мне знать. Он уже знал о том, что король Станнис вышел из Хайгардена со своим войском несколько недель назад и недавно вступил в пределы Речных земель. И уже шел к Риверрану. Тирион не слишком удивился этому решению — собрать силы воедино было самым очевидным, что они могли сделать, пока Ренли, у которого было больше людей, чем у них вместе взятых, не перебил их поодиночке. Единственным, что его смущало, было то, насколько легко пала столица Простора. Ну ладно, у него еще есть время это выяснить. — Лорд Эдмар не велел вам покидать ваши покои без сопровождения! — одернул его один из солдат Талли, прежде чем Тирион успел отойти. — И Ланнистерам в этих стенах не рады, если вы не знали… — Какой еще «лорд Эдмар»? Хостер Талли, насколько мне известно, все еще жив, хотя и не очень здоров… Или я что-то путаю? — разумеется, он знал, в каком состоянии пребывал старый лорд Талли. И не сильно удивился бы, узнав о о том, что старик сегодня или вчера отправился к предкам. — Нет, но… — Вот когда он лично мне это запретит, тогда и посмотрим. А пока я буду ходить туда, куда хочу. Если боишься, что я сбегу, можешь пойти со мной. Я тебя не виню, на самом деле… Мало ли в какую щель может пролезть такой карлик, как я… — он не стал дожидаться ответа стражника, но смех Бронна и еще кого-то, кого он не узнал, они слышали даже тогда, когда завернули за угол. Тюремные камеры охранял человек с красным носом и хитрыми глазами, который был больше заинтересован тем, чтобы доесть свою вонючую похлебку, чем присмотром за теми, кто приходит и уходит. Когда Тирион проходил мимо, тюремщик удостоил его лишь косым взглядом, полным презрения и насмешки. Темницы Риверрана были мокрыми и холодными — и не только из-за надвигающейся осени и близости вод Трезубца и Камнегонки, которые нет-нет, а просачивались между камнями. Сколько бы факелов ни развешивали риверранцы в этих стенах, они были не в силах разогнать этого холода. Впрочем… Эта темница была далеко не самой худшей из всех, где ему доводилось бывать. Одного взгляда на ржавые стальные прутья хватило ему, чтобы по спине побежал холод при воспоминании о жуткой ночевке в Небесных камерах Орлиного Гнезда. Здесь узники хотя бы могли позволить себе поспать, не боясь проснуться уже в полете ко дну ущелья. Хотя, если подумать, были в Вестеросе места и похуже. Вместо тюрьмы между небом и землей он мог оказаться и в противоположной стороне, в Западных землях, глубоко под Утесом Кастерли, где заключенные были обречены гнить десятилетиями, не видя даже проблеска света. Но если даже случалось чудо и узника освобождали, он слеп сразу же, как только выходил на солнечный свет. И все равно оставался в вечной темноте до конца дней. Но таких везунчиков можно было пересчитать по пальцам. Человек, к которому он сейчас пришел, никогда не отличался милосердием. Сейчас темницы были переполнены пленниками из Западных земель и прочими сторонниками Джоффри. В ближайшей к выходу камере дремал сир Харис Свифт, по соседству с ним сидел сир Лайл Крейкхолл, чье лицо было изрезано свежими шрамами, а глаза по-прежнему горели гневом и вызовом. Но многие вели себя совсем иначе. Они рыдали и умоляли Тириона вытащить их отсюда, словно на полном серьезе верили в то, что он может так сделать, если захочет. Больше всего молили те, кто в свое время первыми ворвались в Красный замок вместе с Григором Клиганом и Амори Лорхом — их держали отдельно от остальных, специально для дорнийцев, которые должны были прибыть сюда в ближайшие дни. А самого Клигана держали уже отдельно от них, голого, избитого, израненного и закованного множеством цепей. И даже так он продолжал внушать ужас всем, кто его видел, включая Тириона. Он не мог не представлять себе, как Гора разрывает сковывавшие его цепи, выламывает прутья решетки и набрасывается на него… Одна мысль об этом заставила его ускорить шаг и поскорее перейти к самой дальней из камер. Ему пришлось приложить немало усилий, чтобы отодвинуть тяжелый засов, и еще больше, чтобы открыть тяжелую дверь, окованную железом. И все же остатки его гордости заставили отказаться от мыслей позвать на помощь тюремщика. Нет уж, он не даст такого повода смеяться над собой. Ни им, ни, особенно, тому, кто сидел в этой камере. Камера была совершенно темной, единственным источником света здесь были висевшие в коридоре факелы — так он мог разглядеть неровные стены с пятнами селитры, пол, покрытый гнилой соломой, и ведро для нечистот в дальнем углу. Но сильнее всего его взгляд притягивал человек, сидевший в другом углу — человек, еще несколько дней назад вызывавший у всего королевства огромное уважение, страх и отвращение в равной степени. Тайвин Ланнистер, лорд Утеса Кастерли и Хранитель Запада — пока что. — Тирион… — сказал отец, прикрывая глаза от тусклого света факелов. — Оказывается, ты еще жив. — Как и ты. Мы привыкли обманывать ожидания друг друга и я не собираюсь отменять эту славную традицию. — И кандалов на тебе тоже нет, — отец убрал руку от глаз, когда они немного привыкли к свету. — Значит, Старк за что-то тебя освободил. — Чтобы меня освободить, меня нужно было сначала пленить, отец. Его дорогая матушка однажды так уже поступила и мне это не очень понравилось. Вот я и постарался в этот раз обойтись без этой неприятной детали. — Ты нас всех предал, — это был не вопрос, он сообщал очевидный факт. — Я всегда знал, что ты предашь свою кровь ради своих ничтожных прихотей. Больше всего я жалею о том, что не бросил тебя в колодец сразу же, как только ты впервые увидел солнечный свет. — И я не устаю тебя за это благодарить, ведь с такими короткими ножками, как у меня, плавать не очень-то легко… Отец сжал зубы и выпрямился, для чего ему пришлось прислониться к стене камеры. Удивительно, но сейчас, хоть лорд Тайвин и был почти вдвое выше его, ему не было страшно. Совсем-совсем не было. Наверное, потому, что человек в цепях не может быть страшным. — Ты всю жизнь любил насмехаться над своим отцом. Что они тебе предложили? Утес Кастерли? Одну из старковских девиц в жены? Или, может, кого-нибудь из бастардов Красного Змея? Я всегда знал, что ради смазливой девки ты готов… — Ничего они мне не предложили, отец. В этом не было нужды, ведь я сам предложил им это. Потому что это ты во всем виноват. Это ты втравил нас в безнадежную войну. Это ты виновен в гибели дяди Кивана. И это ты убил Джейме, своего первенца… И хуже всего то, что я не могу ответить на вопрос: «Ради чего?» Ради чести? Гордости? Славы? И не смей мне говорить, что ты начал это все из-за меня. Тебе было плевать на то, перережет ли мне Кейтилин Старк горло по пути в Орлиное Гнездо или ее полоумная сестра выкинет меня в Лунную дверь. Зная тебя… Ты бы даже поблагодарил их за такое. — Ты не просто изменник, ты еще и полный дурак. Ты отвернулся от своей родни, от своей крови лишь из-за того, что не чувствовал с моей стороны достаточно уважения? А почему я должен был его к тебе проявлять? С какой стати мне смеяться над твоими глупыми шутками и дурачествами? Ты — жалкий, уродливый и никчемный карлик. Ты причинял вред своей семье с того момента, как появился на свет, убив свою собственную мать. И продолжаешь делать это многие годы — сейчас ты снова это доказал… Отец выглядел так, словно из последних сил сдерживал себя от того, чтобы наброситься на него и задушить собственными кандалами. И Тирион… В какой-то момент такой исход казался ему почти желанным. В этом случае он будет говорить всем, что защищал свою жизнь, вонзив заранее прихваченный с собой кинжал в ледяное сердца того, кого вынужден был звать отцом. — Ты забыл одну простую вещь. У тебя не осталось никого, кроме меня. Твои братья мертвы. Серсея и Джейме — тоже. Стервятники и трупные черви пируют плотью Джоффри, Томмена и Мирцеллы… — насчет последнего он, конечно, приврал, но не мог отказать себе в удовольствии полюбоваться полным бессильного гнева лицом лорда Тайвина… Но тот, к его удивлению, даже бровью не повел. — Понимаешь? Остались только ты да я. А в скором времени я буду совсем-совсем один… — Значит, быть по сему. Ты что, думаешь этим меня уязвить? Дом Ланнистеров будет жить, он переживет даже такого выродка, как ты, как бы ты ни старался его уничтожить. Ты что, думаешь, что после того, как ты избавишься от меня, лорды Запада станут служить тебе? Очень скоро ты отправишься следом за мной в могилу… — его голос все еще был ледяным, но уже более ломким, не таким твердым, как прежде. — И на союзников ты надеяться не можешь. Старк, возможно, тебе помог, но скоро он вернется к себе на Север, чтобы похоронить отца… Думаешь, он придет к тебе на помощь? Тому, кто стал причиной его гибели? В разгар зимы? — Он знает, что это ты отдал приказ зарезать Неда Старка при любой угрозе его потери… Ты, а не я. — А ты в своей самонадеянной глупости даже не подумал о том, что я приму очевиднейшее решение. Ты что, всерьез поверил в то, что я подниму руки и позволю его забрать? Больше всего я жалею о том, что его девчонка все-таки сумела ускользнуть… Но это ненадолго. Ланнистеры всегда платят свои долги. И Робб Старк будет винить себя в смерти сестры не меньше, чем тебя и меня. — Со своими долгами я сам разберусь, спасибо за помощь. И раз уж ты заговорил о долгах… Я пришел, чтобы забрать один старый должок. Всего один — и больше я не стану тревожить твое уединение, — Тирион чувствовал поднимающийся в горле ком — этот вопрос был для него самым тяжелым и самым желанным. Именно ради этого он все это и совершил… — О каком еще долге ты говоришь? И с чего бы мне его отдавать? — Ты отдашь его, отец. Иначе твоя смерть будет настолько мучительной, что ты и представить себе не можешь. За свою долгую жизнь ты не приобрел хороших друзей, зато нажил массу врагов… Особенно в Дорне. Принц Доран и Красный Змей станут пытать тебя неделями и месяцами — и Станнис готов закрыть на это глаза. Не говоря уже о лордах Речных земель. Ты сам наверняка помнишь о том, как приказывал жечь их земли и предавать мечу всех, кто на них жил, помнишь ведь? Или мне напомнить о том приказе насчет лорда Старка? — И ты хочешь сказать, что можешь их всех переубедить? — даже Тирион не мог представить, что лицо Тайвина Ланнистера может выражать еще большее презрение. Но отец снова дал ему понять, как сильно он его недооценивает. — Я хочу знать, что стало с Тишей. Расскажи мне об этом — и я уговорю Молодого Волка обезглавить тебя до того, как сюда прибудут дорнийцы. Потом я заберу твои останки и похороню их в склепе под Утесом Кастерли. Прости, но на большее ты уже не можешь надеяться. — Что еще за Тиша? — Тирион не удивился, что отец даже имени ее не запомнил. Для него это был обычный день, ничем не выделяющийся среди других. — Моя жена. Девушка, на которой я женился. — Мм? А, я понял. Твоя первая шлюха, — он все-таки вспомнил. — А что с ней не так? — Что ты с ней сделал? Убить велел? — наседал он. — Ясно. Получается, ты из-за нее все это затеял? Из-за девки предал свою семью? Ради памяти какой-то шлюхи? — Она не была шлюхой. Джейме мне все рассказал как раз перед тем, как мы покинули Королевскую Гавань. Она любила меня. Любила — а ты забрал ее у меня из-за своей упрямости и гордыни! Что ты с ней сделал? — Не помню. Наверное, ее скормили воронам или рыбам. А как ты хотел? Думал, она ждет тебя в Ланниспорте, когда ты вернешься лордом Утеса? Побелевшие от напряжения пальцы сжимали рукоять кинжала за поясом. Теперь уже Тириону пришлось собрать в кулак всю силу воли, чтобы не выхватить оружие и не вонзить в грудь отца раз, два, десять, сто, тысячу… Но он сдержался. Молча повернулся и вышел. Тайвин ничего не сказал ему вслед, но его последние слова еще долго отдавались эхом в его голове, пока он поднимался из темницы и возвращался в свои покои. Мирцеллы там уже не было — наверное, проснулась и где-то завтракала. И он тоже должен был к ней присоединиться, чтобы рядом с ней был хоть кто-то кого она знала и могла довериться… Но вместо этого он рухнул ничком на кровать. К тому моменту, когда сон вступил в свои права, его подушка была мокрой насквозь.