Послевкусие дешевых сигарет

Чуя вошел в зал судебного заседания без малейшей тени сомнения, с гордо поднятой вверх головой. На рукавах его темного пальто серебрился легкий слой снежинок, а рыжие и взмокшие от дождя волосы показались художнику в распущенном виде несколько длиннее, чем раньше. Должно быть, за месяц они уже успели изрядно отрасти и стать чуточку кудрявее. Но клинический психолог не стал проходить к кафедре для выступления, как делали до него все остальные присутствующие, а лишь попросил помощника-искусствоведа предоставить ему на время своего ответа злополучную картину. По мнению Осаму, к бледной, словно молочная пенка, коже психотерапевта подошел бы больше красный, а не грязно-зеленый цвет, как в случае с покрасом чешуи нимфы. Помнится, мастер даже как-то попытался запечатлеть своего партнера на фоне алого занавеса сцены в полуразрушенном театре, где единственным источником света для обоих мужчин служила наполовину разбитая, но все еще продолжающая слабо сиять люстра. ─ Только не подумай, что я делаю это ради тебя, Дазай, ─ непривычная смелость сжигала вены рыжеволосого контрактника, заставляя его говорить на повышенных тонах, ─ считай это обычным исполнением моего последнего пункта в нашем договоре, ─ сквозь меховой воротник уличной одежды художнику удалось разглядеть усеянную металлическими колечками ленту готического колье на шее своего хьюманарта. ─ Постарайся хотя бы сейчас не упасть лицом в грязь, ─ прикованный к наручникам, будто смятый окурок к пепельнице, импрессионист равнодушно ответил, слегка при этом ударив цепью по столу. Однако Накахару нисколько не удивило то, что запястья мастера до кровавых пятен на бинтах перетягивали металлические оковы, так как его собственную шею овивал застегнутый рукой Осаму ошейник. Каждый из мужчин был по-своему лишен свободы. Хоть сейчас живописец не сдавливал сонную артерию клинического психолога, не поднимал двумя пальцами дрожащий от нехватки воздуха кадык, но Чуя все равно не мог забыть подаренное ему художником чувство удушья в грудной клетке и ощущение сжимающихся без кислорода легких. Рыжеволосый психоаналитик больше не хотел выставлять свое тело в качестве материла для написания новых работ импрессионисту после очередной и заведомо унижающей друг друга сексуальной близости, когда один партнер раздет, а второй лишь начинает расстегивать ширинку брюк. Сухими, как пергамент, пальцами психотерапевт еще сильнее смял держащие в руках эскизы маргинала, и синеватый крест его вен стал чуть заметнее на бледной коже. Возможно, многочисленные портреты клинического психолога во многом и можно было сравнить со стареющим изображением Дориана Грэя, ведь на полотнах Осаму даже самые яркие краски начинали постепенно тускнеть, крошиться, в то время как сам Накахара, словно дорогое вино, со временем становился лишь краше. Но Дазай, к сожалению, не являлся Базилем, чтобы считать своего постельного хьюманарта полноправной собственностью и обращаться с ним подобающим вещи образом. Рисунок, в отличие от живого человека, никогда не сможет ответить своему творцу: ударить или, наоборот, дотронуться леденящими пальцами до держащей кисточку руки мастера. Да, творец в любой момент способен предать свое творение огню, вырезать острием ножа непонравившийся фрагмент с листа бумаги, а также прильнуть искусанными в творческих муках губами к нарисованным губам своего натурщика, провести ладонью по черному шлейфу его верхних одежд, незаметно для самого себя переместив подушечки пальцев на уровень едва заметной на холсте промежности арта, но… Это никогда не будет взаимно. Произведения искусства уже создаются мертвыми. Смотрящий в сторону окна и совершенно не обращающий никакого внимания на речь бывшего контрактника Дазай успел заметить то, как мокрые и мгновенно тающие на коже прохожих хлопья снега постепенно покрывали собой козырек нотариальной и расположенной по соседству конторы. Суставы в коленях его адвоката сводила какая-то непонятная дрожь, что, подобно электрическому току, растекалась по его отекшим от долгого сидения ногам. Усеянной коричневатой рябью ладонью он вытирал кончиком носового платка покрасневший лоб и всем своим видом выдавал явное волнение, чего нельзя было сказать о сохранившей полное беспристрастие стороне защиты инвестора. Широ Миямото за двадцать лет юридической практики научился не только поддакивать судье, постоянно говоря, как заезженная пластинка, «да, ваша честь», но и неплохо скрывать свои эмоции. Губы, вытянутые в линию, зачесанные набок и тронутые сединой в области висков волосы, подходящие под его форму лица очки, деловой костюм, сделанные из белой платины запонки ─ все это и выделяло его из общей массы. Исходя из брошенных Чуей на стол перед лицом правосудия, будто мокрое полотенце, найденных на квартире зарисовок импрессиониста к «Нимфе», было трудно разобраться в том, что действительно они принадлежали кисти Осаму, и он их написал уже не после конфискации государством своей коллекции. Но Накахара абсолютно не пытался в полной мере оправдать художника, а только выполнял свой обязательственный долг, не вникая при этом в формальные тонкости, такие как отсутствие личной подписи мастера на его черновиках и латинской буквы «С» в окружности. Внимательно следящий все это время за речью единственного свидетеля подсудимого прокурор недовольно свел брови, а после обратился к судье за разрешением задать пару вопросов выступающему. К счастью, он относился к категории дзайтаку*, а не мигара**, что постоянно ставили себя в некомфортные условия проведения уголовного процесса, выбирая самые радикальные способы допроса подозреваемых и поиска доказательств. Не стоит забывать, что прокурор является, прежде всего, борцом с преступностью, а адвокат ─ защитником закона. ─ Чуя-си***, в каких отношениях вы находились с Осаму Дазаем, пока, если верить вашим словам, служили его натурщиком для написания обвиненной в плагиате картины? ─ бросив взгляд на искривленное болью лицо Кейти, басистым голосом проговорил мужчина, ─ но имейте в виду, что вы несете ответственность за каждое свое слово, и любая ваша ложь будет непременно направлена против вас, ─ изуродованная шрамами после перенесенной юрисконсультом в детстве оспы щека казалась особенно уродливой, когда он шевелил ртом при разговоре. ─ Наверное, не сложно вам самим найти ответ на этот вопрос, ─ ехидно улыбнувшись и впервые проявив заинтересованность в решении своей судьбы, буквально ужалил фразой художник, ─ или же вы хотите услышать подобное не от какого-то больного на голову «маляра-копирщика», коим вы меня все считаете, а от вполне вменяемого и даже сегодня не напившегося в хлам работника медицинской сферы? ─ мастер расслабленно раздвинул ноги, после чего оперся локтями на стол. ─ Этот вопрос не относится к сути дела, поэтому я не вижу никакого смысла на него отвечать, ─ рыжеволосый психолог довольно нервно поправил упавшую ему на глаза челку, едва ли не разорвав пальцами спутанную прядь, ─ и следи за своим поганым языком, Дазай, хотя бы в зале суда, ─ грубо бросил Накахара, а после сделал несколько шагов по направлению к прислоненной к стене «Нимфе», ─ знаете, Винсент Ван Гог никогда бы не нарисовал откровенно кривой хвост русалке хотя бы потому, что он был профессионалом в живописи, а не самоучкой, ─ тыльной стороной ладони Чуя провел по светлой раме, стряхнул с нее пыль, ─ хорошо забытое старое зачастую составляет основу чему-то новому, а идей на самом деле существует немного. Яркий и не сдерживающийся ни в чем Накахара в этот раз вовсе не вызывал у импрессиониста должного восхищения и параллельного желания непременно его сломать, прижать миниатюрное тело к холодному мольберту, после чего резко дернуть за одно из металлических колец на нити чокера, чтобы заставить непослушного хьюманарта вновь опуститься на колени, уткнуться носом в обтянутый тканью брюк пах, зажав между рядом зубов железную собачку молнии. Осаму сгорел. А сгоревшие спички невозможно зажечь во второй раз. Адвокат незаметно для судьи толкнул доверителя вбок, как бы напоминая о возможности ужесточения наказания за несоблюдение культуры речи в стенах суда. Мастер хотел поправить медленно сползающий с его плеч плащ, но из-за цепей на руках он не мог это сделать. Непроходящая для него осень наконец-то закончилась, уступив свое место холодной зиме. ─ Так вы были любовником подсудимого или нет? ─ все-таки прокурор не выдержал и ударил кулаком по стопке бумаг в целях привлечения к себе внимания, ─ поверьте, я никогда не спрашиваю лишнего. ─ Нет, ─ мгновенно сорвалось с губ Чуи. Перед синими, как галстук господина Миямото, глазами клинического психолога до сих пор стояла черная и покрытая алой простыней тахта в доме живописца, на которой они постоянно занимались сексом. Теперь ее украшали высушенные розы, шипы которых походили на иголки, что каждый раз пронизывали тело маргинала, когда тот прошивал свои маленькие картины тонкой бечевкой. До встречи с психотерапевтом Дазай никогда не пробовал «Парламент», но после того, как рыжий выдохнул ему в лицо струю терпкого дыма, то импрессионист позволил себе докурить чужую сигарету, после чего смахнул выжженный пепел на светлый ковер гостиничного номера. ─ Дайте господину Дазаю лист бумаги, и ему не потребуется защита, ─ неожиданно подала слабый голос приглашенная и частично подкупленная американцем гейша, бывшая постельная партнерша Осаму, в душе которой еще остались небольшие проблески совести. С каждой минутой, проведенной в зале суда, кровь в висках Кейти начинала все сильнее и сильнее пульсировать, тем самым вызывая общее недомогание организма. Светловолосого мужчину то кидало в жар, то, наоборот, пробирал до костей какой-то холод. Его скользящие от пота пальцы продолжали тереть в брючном кармане серебряные выступы креста, но сам акционер уже постепенно оставлял надежду выиграть это дело. Однако стоящий рядом Широ Миямото был не из тех людей, кто так просто мог отказаться от поставленных целей. Он чем-то напоминал акционеру Фицджеральда, такого же решительного человека. Юджин хотел несколько раз выйти за дверь под предлогом сильной тошноты, чтобы в коридоре набрать номер лидера компании, но судья все время отказывал ему. На третий раз уже сам адвокат перехватил запястье своего доверителя, чтобы тот даже не думал проявить в этой ситуации своеволие. Юрисконсульт уважал иностранного вкладчика, но себя он все-таки уважал больше, чтобы рисковать своей карьерой ради бездумной выходки клиента. Мужчина внимательно слушал развязавшуюся полемику между свидетелями обеих сторон по поводу предоставления возможности для Дазая что-то начеркать на листе бумаги, будучи закованным в кандалы. Прокурор выражал явный протест, так как подобный способ доказательства своей невиновности никогда еще не применялся при судебном разбирательстве в окружном суде Японии. Представители художественной академии ничего не видели в этом дурного, ведь если живописец действительно просто скопировал рисунки Винсента, то он и не сможет самостоятельно ничего изобразить, поэтому опасаться, по их мнению, стороне обвинения нечего. Адвокат низшего ранга, что был обязан защищать права подсудимого, при всем своем разочаровании к доверителю, по долгу профессии высказался в его пользу. ─ Я ничего не имею против предложения Хитоми дать последний шанс практически уже осужденному художнику на оправдание своего имени, ─ господин Миямото заговорил только тогда, когда смолкли абсолютно все голоса в зале, ─ но с условием того, что вы накроете его картину плотной тканью и попросите Осаму-сана по памяти воспроизвести очертание лица сирены, ─ закончив, юрисконсульт подтянул немного оголившую его ладонь белую перчатку. ─ Да будет так, ─ последовал удар молотка судьи о поверхность деревянной дощечки.

***

Он смог не сразу зажечь сигарету, так как его руки сильно тряслись от холода. На коричневые и примявшиеся за день волосы опадали белые снежинки. Живописец облокотился на капот серой машины следователя, расслабленно отведя левую руку в сторону. Осаму выдыхал никотиновый воздух из своего рта, но почему-то не испытывал никакого облегчения. Свобода обозначала для него пустоту. Все те события, что произошли днем, превратились в спутанные и лишенные всякой роли воспоминания, от которых даже не хотелось убегать, так как они сами постепенно забывались. Давящие на его вены оковы тогда сильно мешали импрессионисту удерживать двумя пальцами полусломанный карандаш, когда сам живописец, вынужденно согнувшись, ютился на неудобной скамье, пытаясь хоть что-то набросать на клочке бумаги. Перед ним, в радиусе двадцати сантиметров располагалась плотно обмотанная черным платком «Нимфа», которая одновременно злила и все еще продолжала манить прикоснуться к себе Дазая. Но он, словно бабочка, коей обрезали крылья, никак не мог больше взлететь, излить свои мысли на холст, как получалось делать это раньше. Многие из присутствующих по-тихому злорадствовали, а прославленный адвокат со стороны инвестора позволил себе слегка приподнять уголки губ в знак победной улыбки. Живописец оказался крайне беспомощным без своего вдохновения, об которое было так приятно вытирать ноги. Придерживающий картину по настоянию судьи Накахара казался ему в те минуты настолько чужим и непривлекательным, что мастер даже усомнился в том, что некогда считал его идеалом. Чуя всегда пользовался какими-то особенными и ни на что не похожими духами, запах которых, возможно, сумел бы вернуть маргиналу его художественное влечение, былую страсть к написанию портретов. Именно поэтому, отложив корявые эскизы в сторону, живописец поднялся, вплотную подойдя к оппоненту. Взгляд светлых, но не выражающих ничего глаз клинического психолога вконец помог ему отпустить узду, сдерживающую все это время гнев на самого себя, и темноволосый мужчина ринулся вперед, навалившись своим телом на низкого по росту Накахару. Рыжий никак не ожидал подобного действия, поэтому его руки мгновенно дрогнули, выпустив из пальцев край рамы картины. Психотерапевт хотел как-то отпрянуть, но лишь поскользнулся, случайно наступив на свисающий конец платка, а после упал прямо на пропитанное краской полотно, тем самым полностью распластавшись на нимфе. В тот момент для Осаму все замерло, будто бы поставили черно-белый фильм на паузу. Он склонился к своему хьюманарту, провел носом по линии его перетянутой нитью колье шеи, но, к сожалению, не почувствовал того пьянящего аромата цветочной композиции, потому не стал сопротивляться действиями практически сразу вмешавшихся охранников, что силой дернули Дазая за волосы на затылке, заставив немедленно отстраниться от свидетеля. Клинический психолог ни разу не обернулся на своего узурпатора, пока размашистым шагом шел до двери. В тени покрывающего его плечи пальто Чуя, хоть и был по-прежнему прекрасен, как в красном коконе из простыней в мастерской живописца или с воспаленной кожей спины после ударов по ней шипами роз в наполненной до краев теплой водой ванне Осаму, но все равно его уже нельзя было назвать шедевром. ─ Ты предпочел попрощаться по-английски, Чуя? ─ вслед тогда ему бросил мастер. ─ Я предпочел тебя больше не знать. Ветер пронизывал тощее тело одиноко курящего живописца, но тот не спешил застегивать пуговицы песочного и очень тонкого плаща, пояс которого развивался, подобно флагу. Мужчина закашлялся, выронил окурок, а после сплюнул на снег кровавую слизь с характерным запахом протухшей в его желудке пищи. Несмотря ни на что, но его неровные каракули все-таки смогли передать основные черты лица русалки, и судья против собственной воли вынес оправдательный приговор в связи с отсутствием состава преступления. За Кейти оставалось право его обжаловать, а на Дазая наложили административный штраф за безобразное поведение во время судебного разбирательства. Впервые на репутации господина Миямото появилось пятно. Сквозь стеклянные двери торгового центра на противоположной улице мерцали разноцветные огни только что выставленных на продажу елочных гирлянд. До встречи О-сегацу**** оставалось еще очень много времени, но люди уже сейчас потихоньку впускали в свои сердца праздник. Видимо, все они были счастливы. Уже минуть десять, как художник не курил, но на его языке до сих пор тянулся шлейф послевкусия. Послевкусия дешевых сигарет. ______________________________________________________________________________ *Дзайтаку ─ определенная категория для прокуроров в Японии, предпологающая прохождение дела без инициирования уголовного процесса и формальностей до тех пор, пока не будет собрано достаточно доказательств для этого. **Мигара ─ определенная категория для прокуроров в Японии, предпологающая использование более радикальных мер, задержание подозреваемого на срок свыше двадцати пяти суток и моментальное инициирование уголовного процесса. ***Си ─ японский суффикс употребляется в официальном письме (документы, научные работы) и, иногда, в очень официальной устной речи по отношению к незнакомым людям (например, в новостях). ****О-сегацу (яп.) ─ Новый год.