
Пэйринг и персонажи
Метки
Драма
Повседневность
AU
Ангст
Дарк
Язык цветов
Алкоголь
Любовь/Ненависть
Курение
Нездоровые отношения
Нелинейное повествование
Засосы / Укусы
Психологические травмы
Тревожность
Собственничество
Аристократия
Эмоциональная одержимость
Художники
Боязнь грязи
ОКР
Кинк на руки
Высшее общество
Нездоровый BDSM
Описание
AU! Осаму Дазай ─ талантливый художник, имеющий проблемы с вдохновением. И он, как любая творческая личность, предпочитает решать их здесь и сейчас. К сожалению, зачастую используя наивное доверие не очень-то востребованного, да и особо небогатого клинического психолога-мизофоба Чуи Накахары.
Примечания
❌ЗАПРЕЩАЕТСЯ!
Какое-либо распространение (полное, фрагментарное, в виде ссылки, только шапка) данной работы где-либо, включая закрытые каналы и группы. А также недопустимо использование моих текстов для создания какого-либо медиа-контента. В противном случае - вся работа будет подлежать немедленному удалению.
❌Данная работа ничего не пропагандирует и не романтизирует. Она создана исключительно с художественной целью, и за неадекватные поступки некоторых личностей я, как автор, не несу никакой ответственности. Также, открывая работу и начиная чтение, вы под собственную ответственность подтверждаете свой возраст - в данном случае рейтинг фанфика NC-21, поэтому вы должны быть старше 21 года.
❌ Работа полностью/фрагментарно содержит контент 18+ (not suitable for work: NSFW content), обусловленный исключительно художественной ценностью работы, поэтому фф недопустим к прочтению в общественных местах.
20.
24 августа 2017, 08:10
Brunettes Shoot Blondes ─ Bittersweet (вкус поцелуя)
Чуя никогда не любил еду в больничной столовой, так как передержанные в духовке овощи, одноразовые упаковки готовых обедов, приготовленных неизвестно кем и когда, засохший рис с выплеснутым на него сырым яйцом, вечно остывший кофе и перебродивший компот, именуемый местным крепким напитком ─ все это было настолько противно на один только внешний вид, что даже пробовать не хотелось. Удивительно, как только другие посетители могли спокойно просить добавки, поглощая одну за другой ложку полностью обезжиренного творога с коричневыми, несколько раз облитыми кипятком комочками изюма? Именно поэтому строптивый психолог предпочитал обедать в небольшом кафе напротив диспансера. По крайней мере, там можно было незаметно для начальства заказать пару бокалов вина ─ лучшего лекарства от стресса.
Рыжие и, должно быть, расчесанные рукой самого дьявола волосы Накахары были аккуратно собраны в тугой хвост. От них приятно пахло лепестками суданской розы, сладковатый аромат которой просто идеально подходил под яркий образ какого-нибудь персонажа из очередного стихотворения Рембо. На редкость ухоженный Чуя искренне любил пользоваться парфюмом, так как хорошо подобранная композиция могла не только подчеркнуть лучшие стороны внешности психоаналитика, но и визуально возвысить его статус. Неудивительно, что Осаму Дазай, занимаясь грубым сексом с ним, никогда не упускал возможности лишний раз пропустить через свои длинные пальцы спутанные пряди возбуждающих его фантазию волос. Однако характерный запах сигаретного дыма изо рта вечно курящего психолога привлекал художника гораздо сильнее, чем любые другие «благовония».
Более того, от темно-коричневой шляпы и перчаток, сделанных из тяжелого бархата так же всегда веяло каким-то пряным букетом. Но любимыми накахаровскими духами вот уже несколько лет являлись восточные, приготовленные рукой того самого модельера Готье субстанции, что ежегодно заполняли собой многие витрины Парижа. В Японии их обычно использовали только высокооплачиваемые хосты, чтобы еще больше расположить к себе заболтавшуюся собеседницу. Правда, денег у рыжеволосого работника бюджетной сферы хватало лишь на микроскопический пробник элитных духов, цена которого равнялась его месячной зарплате без учета налоговых отчислений. Да, это была одна из нескольких причин, почему Чуя без особых колебаний тогда взял деньги у живописца за сексуальное насилие над своим телом.
Но боль нельзя окупить иеной. И гордости от блядства не станет больше.
Царапины на шее саднили, хотя прошло уже четыре дня после жестокого рукоприкладства мастера. Но ненависть, подобно сильно концентрированному раствору столового уксуса, изнутри опаляла весь чувствительный пищевод Накахары, периодически заставляя мужчину давиться той самой желчью, чей вкус он сполна успел ощутить при вынужденном поцелуе на бледных губах Осаму. Омерзительно. Противно. Едко. Будто бы он коснулся осклизлого брюха ахатины, а не человеческого языка. Будь психоаналитик полностью трезвым в ту минуту, то ни за что на свете он не позволил бы художнику заставить его приоткрыть рот, после чего во второй раз за ночь почувствовать на своем расслабленном половом органе его холодные, как снег, пальцы. Но Дазай, чертов искуситель, всегда добивался желаемого, несмотря ни на какие сопротивления жертвы.
И даже этот утренний поцелуй импрессиониста его покрасневших от холода ладоней на глазах смотрящего через окно мальчишки не вызвал у Чуи ровным счетом ничего, кроме мимолетного чувства собственного превосходства над блеклой тенью неприметного подмастерье. Ведь живописец выбрал именно Накахару для роли своей подстилки под вдохновение, а не этого юнца, цвет волос которого напоминал клиническому психологу засыхающую пастилу. Более того, рыжий специально не одернул надевающего ему в ту минуту зубами перчатки мастера, а, наоборот, толкнулся пальцами в испачканный вином и кровью рот, предварительно перед этим огладив его острый подбородок.
Клинический психолог больше не боялся смелых прикосновений Дазая, ведь на всем его хрупком теле не осталось ни единого места, которое бы не было обласкано перебинтованными руками кареглазого суицидника. Впервые за долгие годы рыжеволосый мужчина совершил хоть какой-то прорыв в плане отхода от мизофобии.
─ Эта мразь даже сдохнуть как следует не может, ─ небрежно перелистывая страницы личного дела Осаму, во всеуслышание прыснул психоаналитик, ─ за один только год он дважды успел в реанимации поваляться, ─ Чуе не были интересны выцветшие записи прошлых лет в медицинской книжке художника, но, тем не менее, некоторые заключения врачей огромными заголовками бросались в глаза, ─ четвертая положительная группа крови, ─ откусив с вилки кусочек обжаренного и истекающего дразнящим желудок соком мяса, сам себе усмехнулся психолог, ─ и здесь успел отличиться.
Рыжий отчетливо помнил, как недавно сжал голой рукой запястье мастера, на котором из под засаленных бинтов выглядывали смазанные лепестки какого-то цветка. Красной нитью по всей руке тянулся этот написанный сочной краской рисунок.
Накахару крайне раздражала халатность живописца.
Вино оказалось кислым.
«Пино-нуар Розе», «Шато Малеско Сент-Экзюпери», «Перголе Вече», «Альтер Эго» ─ эти и другие красивые названия дорогих алкогольных напитков из погреба Дазая теперь частенько всплывали в памяти Чуи, так как в качестве негласного извинения за побои художник сам ему предложил выбрать любую бутылку из своей коллекции. На свой страх и риск психоаналитик все-таки попробовал «Каберне Совиньон».
Если бы у рыжего были лишние деньги, то он в два счета записался бы на курсы сомелье, окончательно уйдя из клинической психологии. Ведь пробовать со знанием дело вино ─ это совсем как быть парфюмером: завязав обсидиановые глаза шелковой лентой, поднести к губам прозрачный бокал с налитой до самых краев красной или розовой жидкостью, слегка пригубить, а после чего безошибочно определить качество напитка, сорт винограда, регион происхождения вина и его возраст.
Что может быть лучше подобной работы?
«Пусть только попробует опоздать хотя бы на минуту, ─ кончиком белой салфетки психолог аккуратно вытер испачканные в соусе губы, ─ будет, как миленький, из урны выгребать свои каракули», ─ закончив рассматривать истории болезней непутевого Дазая, Накахара извлек из своего рабочего портфеля зеленую папку художника размером с альбомный лист.
На первой странице импровизированного скетчбука Чуя увидел черно-белые наброски своих рук. Обнаженных и усеянных порезами. Одетых в бархатные перчатки и сжимающих алую ткань покрывала. На следующих же пропитанных запахом чернил листах были изображены другие части тела Накахары. В том числе и его синие, как море, глаза.
На последнем рисунке небрежным почерком красовался номер живописца.
Выходит, все это время психоаналитик мог просто позвонить Дазаю, а не вламываться в его дом с пьяными словами обвинения.
***
OST ─ Requiem For A Dream (душевное состояние Дазая) Горячая ладонь темноволосого мужчины медленно провела по мокрому от дождя стеклу окна ателье. Коричневое и украшенное золотистым узором в виде листьев японского клена кимоно, подобно бесформенному мешку, уродливо висело на костлявых плечах мастера. Тонкие запястья буквально тонули в огромных складках содэ, и их длина была явно больше новых размеров одежды отощавшего художника. Широкий, сделанный из светлого сукна оби настолько сильно затягивал талию и ребра импрессиониста, что каждый вдох давался с мучительной болью. Портной будто бы облачал в ткани скелет, а не живого человека. Шелк холодил кожу. ─ Если хочешь, то ты можешь войти в комнату, Ацуши, ─ не поворачивая головы, тихим голосом произнес Дазай, ─ думаю, что твое присутствие не сильно помешает примерке, ─ бережно поправляя «острие меча», молодой замерщик случайно дотронулся до обмотанной свежими бинтами шеи мастера, тем самым невольно заставив художника вздрогнуть. После того случая Накаджима целые сутки избегал прямого контакта со своим господином, постоянно запираясь то в теперь уже опечатанной Анго галерее, то в отведенной для него комнате. Юноша никак не мог принять настоящего, любящего откровенный разврат Осаму Дазая, его бывшего наставника. А перед его серо-фиолетовыми, полными слез глазами до сих пор мелькало смазанное изображение разобранной тахты, испачканных в липких на ощупь выделениях простыней, разлитого на половицы паркета вина и самого главного ─ упаковки маленького тюбика импортного крема. ─ Мне нужно с вами поговорить, господин Дазай, ─ бесшумно, как мышь, юноша прошмыгнул в примерочную, после чего с позволения тихо ворчащего портного присел на деревянный стул возле зеркала, ─ вы разрешите мне уйти, если я вас попрошу? ─ маленькие пальцы боязливо сжали выцветшие края отвисшей и явно не принадлежащей ему рубашки. Дазай ожидал подобного вопроса, но все равно не спешил на него отвечать. Судьба подобранного с улицы мальчишки меньше всего волновала импрессиониста конкретно здесь и сейчас, когда все его картины, благодаря многочисленным усилиям «драгоценного» Кейти, были безвозвратно переданы в академию искусств. Лишь написанная сангрией с примесью крови и наполовину изуродованная коллекция хьюманартов осталась с ним, в прогнившем подвале дома. Живописец не хотел ее видеть. А раздавленные диски таблеток, скрученные провода капельниц, пустые упаковки после внутривенных инъекций, грязные веревки, желтые бинты, пачки презервативов, забытые девушками предметы туалета и прочие отголоски его самого ужасного периода жизни, проведенного в бесконечном разгуле и в пьяных посиделках темными пятнами украшали стены и пол этой спрятанной от лишних глаз каморки в студии мастера. Если бы только Чуя Накахара знал, через какое дерьмо пришлось пройти живописцу, чтобы найти свое признание, стать профессионалом в области изобразительных искусств, добиться членства в той же чертовой академии и, несмотря на все попытки наложить на себя руки, элементарно выжить в чужом ему городе, то, наверное, проявил бы чуть больше уважения к забытым у него наброскам Осаму. Но, к сожалению, тот даже и представить себе не мог, что склонный к садизму художник может тайно страдать, и его разрушающее организм творчество способно хоть как-то удерживать его на ногах, не позволяя окончательно упасть в черноту мыслей. Дазай хорошо помнил, как горячая вода обжигала его воспаленную кожу груди, а выгравированные на теле картины чесались, истекали желтовато-зеленым гноем незатянутые раны. Использованные бинты ненужными лентами растянулись вдоль всего периметра ванной комнаты. На кафельных плитах виднелись следы краски. В тот день, после ухода психолога мужчина остался один на один с ним ─ чудовищем, зовущимся вдохновением. Безукоризненное тело Чуи смогло в тот раз воодушевить мастера на написание золотистой лилии на левой ладони. Выросший в болоте цветок по структуре своих лепестков походил на нежную кожу губ психоаналитика. Осаму размазывал языком контуры рисунка, чтобы еще раз почувствовать этот грубый поцелуй, порочную связь со своим артом. Такой татуировкой клеймили преступников. ─ Вы слышите меня? ─ легким бубенцом отозвался голос Ацуши, ─ о чем вы думаете? ─ подмастерье понимал, что заданный им вопрос не имел никакой ценности для его учителя, ─ вам все равно? ─ складки тяжелого кимоно неприятно шелестели, а замерщик никак не мог справиться с бечевкой. ─ Я не собираюсь тебя останавливать, Ацуши, ─ вывернутые ветки голого и чем-то пораженного дерева с каждым новым порывом ветра все сильнее и сильнее прижимались к окну, ─ тебе будут нужны деньги? Меркантильность, мелочность и малодушие ─ три «м», что прекрасно характеризовали оборотную сторону характера мастера. Накаджима искренне пытался все это время, живя бок о бок со своим господином, сдернуть с него эту вросшую в лицо маску безразличия. Но, как показала жизнь, разодранная в клочья личина оказалась самым обычным намордником ─ «украшением» агрессивной собаки. Тусклый, как надежда самого мальчишки на лучшую жизнь, свет оформленной в виде фонарика люстры нагнетал общую атмосферу недопонимания. А засахаренные и пролежавшие на подзеркальном столике не один день леденцы невольно напомнили юноше те самые «витамины», которые как-то остались на кровати художника после его пятничной встречи с творческой швалью. Хотя Дазай постоянно говорил, что он не принимает неизвестных таблеток, не спит с клиентами, не обновляет каждый день свои раны… Выходит, все это было враньем. ─ Мне больше ничего не нужно, ─ удивительно громко произнес поднявшийся подмастерье, ─ достаточно и того, что я прожил с вами полтора года, но так и не смог понять, какой вы на самом деле человек, господин Дазай, ─ мальчишка изо всех сил старался сдержать слезы, но этот донельзя неприятный звук подавляемой в голосе дрожи еще сильнее ломал его твердость, ─ но вы не беспокойтесь за меня, ведь бродячие псы никогда не пропадут на улице, ─ соленые капли скатились по линии маленького носа.***
Согласно статье 119 Закона № 48 об авторском праве в Японии, лицо, нарушающее данное право, наказывается лишением свободы с работой на срок не более десяти лет или штрафом в размере нескольких миллионов иен. А граждане, занимающиеся воспроизведением готового продукта искусства в целях извлечения прибыли, подвергаются лишению свободы с работой на срок не более пяти лет или уплате штрафа в размере не более пяти миллионов иен, но уже по статье 113**. Так или иначе, а Осаму грозила тюрьма ─ Кейти не забрал свое заявление. Собрать оставшиеся силы, на ощупь подняться по темной лестнице больницы, пройти между палатами, огороженными кисейными шторами, столкнуться с людьми, носящими цветные браслеты в зависимости от установленного им диагноза, провести ладонью по папкам с историями болезней и наконец-то дернуть дверь этой небольшой комнаты ─ все это оказалось по-настоящему тяжело для художника. На какое-то мгновение Осаму даже представилась на его собственном запястье та самая красная лента, что обычно врачи цепляли на руки умерших людей. Не сегодня, так завтра-послезавтра алая леска все равно переплет его тело. ─ Твое, ─ указав на валяющуюся на подоконнике папку, раздраженно бросил Накахара, ─ пару листов я использовал как черновик для записи клиентов, ─ между его пальцами был зажат белый стержень сигареты, но сам мужчина не спешил доставать зажигалку. Молочный халат и черная, как воронье перо, рубашка в своем сочетании создавали резкий контраст цвета, словно монохромная палитра клавиш фортепьяно. Дазаю безумно хотелось провести по хрупкому телу клинического психолога замотанными в бинты руками, приспустить сдавливающий горло галстук, обнажить тонкую шею и еще раз дотронуться до побледневших синяков, надавив на особо болезненные места. В голове художника даже как-то промелькнула мысль о том, чтобы скользнуть по выступающему кадыку Чуи темным осколком от разбитой бутылки, прочертить красную линию по всему горлу, спустившись на уровень ключиц. ─ А разве у тебя еще остались клиенты? ─ исказив рот в издевательской улыбке, тихо вопросил вошедший в кабинет живописец, ─ не думаю, что после твоей резкой популярности в Интернете кто-то захочет посетить такого неуравновешенного психолога, ─ Осаму с силой захлопнул деревянную дверь. Без шляпы рыжеволосый собеседник казался гораздо ниже. ─ Сегодня у меня появилась неплохая идея отнести все твое ебанное творчество на помойку, Дазай, ─ не отрывая взгляда от серой клавиатуры служебного ноутбука, сквозь зубы прошипел заполняющий полупустой отчет психоаналитик, ─ но, подумав, я решил, что это было бы крайне неуважительно по отношению к находящемуся на ней мусору, ─ его длинные и плотно обтянутые в угольные перчатки пальцы нервно крутили колесико компьютерной мыши. По середине неброского кабинета стояло бардовое, словно вымоченное в вине, кресло, на спинке которого небрежно висела сменная форма клинического психолога. Рядом находился журнальный столик, стопка книг, две маленькие чашечки для кофе, газеты, зажигалка… Да, в реальности его бывший партнер был совершенно другим, нежели в моменты их интимной близости, с расстегнутой молнией брюк и покрасневшими от алкоголя глазами. Он вдохновлял живописца именно раздетым, распростертым на шелковых простынях, с набухшими от мягких укусов сосками, с брызнутыми на живот каплями мужского семени. В такие роковые минуты импрессионист был готов создать шедевр, написать за одну только ночь несколько картин. ─ Хоть ты и вьешься, как куница, в постели, но в обычной жизни даже выкинуть мой блокнот не можешь, ─ костлявая кисть мастера до хруста собственных костей сжала аккуратное плечо собеседника, тем самым вдавив его миниатюрное тело в зеленый бархат стула, ─ именно такие, как ты, обычно и становятся шлюхами, Чуя Накахара, ─ острые и тронутые разводами красок ногти еще сильнее вонзились в светлую ткань халата. Вечерний сумрак начинал медленно съедать город. ______________________________________________________________________________ **При написании данного абзаца руководствовалась реальными сведениями по поводу японского законодательства.