
Пэйринг и персонажи
Метки
Драма
Повседневность
AU
Ангст
Дарк
Язык цветов
Алкоголь
Любовь/Ненависть
Курение
Нездоровые отношения
Нелинейное повествование
Засосы / Укусы
Психологические травмы
Тревожность
Собственничество
Аристократия
Эмоциональная одержимость
Художники
Боязнь грязи
ОКР
Кинк на руки
Высшее общество
Нездоровый BDSM
Описание
AU! Осаму Дазай ─ талантливый художник, имеющий проблемы с вдохновением. И он, как любая творческая личность, предпочитает решать их здесь и сейчас. К сожалению, зачастую используя наивное доверие не очень-то востребованного, да и особо небогатого клинического психолога-мизофоба Чуи Накахары.
Примечания
❌ЗАПРЕЩАЕТСЯ!
Какое-либо распространение (полное, фрагментарное, в виде ссылки, только шапка) данной работы где-либо, включая закрытые каналы и группы. А также недопустимо использование моих текстов для создания какого-либо медиа-контента. В противном случае - вся работа будет подлежать немедленному удалению.
❌Данная работа ничего не пропагандирует и не романтизирует. Она создана исключительно с художественной целью, и за неадекватные поступки некоторых личностей я, как автор, не несу никакой ответственности. Также, открывая работу и начиная чтение, вы под собственную ответственность подтверждаете свой возраст - в данном случае рейтинг фанфика NC-21, поэтому вы должны быть старше 21 года.
❌ Работа полностью/фрагментарно содержит контент 18+ (not suitable for work: NSFW content), обусловленный исключительно художественной ценностью работы, поэтому фф недопустим к прочтению в общественных местах.
10.
19 февраля 2017, 10:43
Четыре дня назад, через час после сорванной выставки импрессиониста Осаму Дазая, «Ritz-Carlton», двадцать первый этаж:
─ Нет никакой пользы в ожидании других для того, чтобы сделать первый шаг, ─ наполовину пустой бокал приглушенно звякнул, ударившись о тонкое стекло рюмки собеседника, ─ запомните уже это, Кейти, ─ взгляд кристально голубых глаз был холоден, ─ когда вы начнете уже жить для себя? Неужели вам больше некого инвестировать?
─ В деятельность Осаму вложено слишком много средств, ─ голос инвестора был робок в обществе лидера компании, ─ я не хочу, чтобы мои деньги ушли в песок.
─ Твои деньги?! ─ приятная улыбка обнажила безупречный ряд зубов, ─ это мои деньги, Кейти, ─ платиновая прядь незаметно упала на выступающую скулу говорящего, ─ Не стоит строить из себя миллиардера, я это не люблю.
Он не любил, когда Юджин говорил о финансах. Ведь все конгломераты, пять отелей, три акционерных общества, авиакомпания и железнодорожная компания были в бархатных перчатках одного из самых богатых и влиятельных людей Америки двадцать первого века ─ Фрэнсиса Скотта Кея Фицджеральда, в миру же известного как просто «Великий Фицджеральд».
─ Мистер Фицджеральд, ─ официальное обращение, подобно стальному кинжалу, высекающему мрамор, до боли пронзило тончайший слух аристократа, ─ вам не кажется, что вы начинаете забываться, ─ мужчины будто бы варьировали над словами друг друга, постоянно стремясь доказать свое превосходство, ─ помните, что мы на равных. Вы не мой директор, а я не ваш подчиненный.
«Конечно, мы на равных, ─ алые от вина губы Фрэнсиса с некой жаждой впились в дорогой напиток, ─ не на равных мы только в постели», ─ скользкий язык медленно облизал сладкие, словно патока, капли на золотистом ободке фужера.
─ Ну и что ты тогда хочешь от меня? ─ с наигранным неудовольствием вопросил обладатель несоизмеримого денежного состояния и прекраснейших, как весеннее небо, глаз.
Фицджеральд передвинул седьмую фигуру на шахматной доске. Это был конь. Следующий ход оставался за Юджином.
─ Как ни странно, но твоего содействия, ─ прямолинейность инвестора была довольно терпка на вкус, и ей можно было поперхнуться, ─ ты же можешь оказать мне поддержку, Фрэнсис? Использовать свои связи?
─ Помочь тебе? Каким образом, интересно? Заметь, мне глубоко плевать на убогие картины этого щенка Дазая, которые даже в подметки не годятся Ван Гогу. Под кого он все косит? ─ в изумрудном камне дорогого перстня красными огоньками отражалось насыщенное «Каберне-фран», ─ я не считаю его картины искусством. Более того, сегодня я разочаровался в твоем вкусе, Юджин. Человек, который разделяет со мной вино, не может быть настолько глуп, чтобы бегать за каким-то там художником…
─ Разделяет с тобой вино?! ─ белая перчатка Кейти раздраженно ударила по столу, ─ что ж, тысяча извинений, мистер Фрэнсис Скотт Фицджеральд, впредь я больше не буду портить вам аппетит своим присутствием, ─ мужчина поднялся, ─ всего доброго и передавайте мое огромнейшее приветствие вашей очаровательной супруге Зельде Фицджеральд. Надеюсь, ее поведение смущает вас чуточку меньше, нежели моя глупость.
Зельда… Это маленькая и хрупкая женщина, хранящая в себе мимолетный отблеск ребенка, всегда так наивно улыбалась, когда завязывала на своих тонких лодыжках кремовую ленту пуантов. Затем, подражая прима-балерине, она кружилась по дому, едва ли касаясь пола. И все движения были настолько грациозны, что даже сам «Великий Фицджеральд» не мог устоять перед ее шармом. Его сильные руки, подобно кандалам, сжимали осиную талию возлюбленной, в то время как сухие губы уже касались ее прекрасной шеи.
Да, когда-то у Кея было все. Но вот уже пять лет, как его семейное счастье, словно карточный домик, рассыпалось на миллионы бубновых карт. Его дочь, ни в чем неповинная девочка, была мертва, а жена лишилась рассудка.
Элитный алкоголь, дорогие сигары, бесконечные акции и бездушные финансы ─ вот, что стало единственным спасением для потерявшего самое дорогое человека.
И даже сейчас, периодически коротая ночи с Кейти, он не мог избавиться от душевной пустоты. От пустоты собственных мыслей.
─ Ты решил совершить мнимый цугцванг*? ─ холодно бросил мужчина, ─ это твое право, Кейти. Но я бы советовал тщательно подумать о том, против кого ты играешь.
Слова Фицджеральда, безусловно, были обращены к шахматной игре, но почему-то они напомнили инвестору о его зависимости от действий оппонента.
Ведь без помощи Фрэнсиса Юджин был бы никем. Собственно, как и Дазай без огромных инвестиций не смог бы стать известным художником. Даже с дьявольским талантом.
***
Чернильными разводами выделялись распухшие полоски вен на белых запястьях художника. Пунцовый след шва, стерший ровные границы кожи, напоминал небольшую гадюку. Такую же холодную и отвратительную, как и руки самого Дазая. Выступающий позвоночник, синяки, торчащие ребра, тусклые и изрядно выпадающие волосы, синеватый оттенок лица и совершенно потерянный взгляд, какой бывает лишь у человека, лишившегося последней надежды открывать утром глаза. У человека, который уже не боится смерти, но и не зовет ее. Он просто существует. Как эфемерное тело. Как последнее ничтожество. Обессиленная рука схватилась за грудь. Что-то черное, липкое и такое грязное заполнило изнутри тело Осаму. Оно безжалостно пожирало его нежные, еще молодые органы ткань за тканью, клетка за клеткой, плоть за плотью… Словно хотело растянуть удовольствие, заставить живописца мучиться, страдать и просто молить о смерти ─ его самом заветно-запретном желании свободы. «Тот, кто желает смерти ─ всегда заслуживает ее» ─ так звучали слова японского писателя Рюноскэ Акутагавы в его абсолютно непривлекательном для художника романе «Ворота Расемон». Более того, мужчина купил эту книгу на блошином рынке, всю обтертую и запачканную пятнами кофе, с выжженными от сигаретного дыма страницами и с невыветренным, довольно резким запахом нафталина. Должно быть, бывший владелец не дорожил отжившим не один век произведением. Люди топят классиков, а классики в свою очередь уничтожают современное искусство. Согласитесь, что никто и никогда уже не напишет слогом Достоевского, не заинтригует остротой сюжета, подобно Агате Кристи, и не заставит так искренне плакать, осознавая всю трагичность любви, как заставила в свое время Маргарет Миттчел. Все то, что печатается сейчас тиражами, выставляется на полках магазина и регламентируется на форумах ─ лишь фальшь, слабая пародия на великих основоположников настоящей литературы. Собственно, так же обстоят дела и в изобразительном творчестве. Картины уже давно мертвы, а живописцы еще те лжецы, торгующие своими талантами за деньги. Словно ярмарка способностей, кричащая всем и каждому о том, что вы можете свободно пользоваться мастерством творцов: сминать, пачкать, рвать, изгибать под себя, словно подстилку, их произведения. Пожалуйста, изгаляйтесь, как хотите! Требуйте от псевдохудожников воплощения дешевой эротики, написанной под действием опиума. Ведь вам не нужно больше искусство. Ведь вы выбрали разврат. Сухие лица, бесчувственные губы, однотипное расположение фигур, шаблонная палитра цвета. Как это низко… Боже, как это низко даже для одного названия «искусство». Но ни одно полотно, написанное рукой Осаму Дазая, не несло в себе ни грязи, ни пошлости, ни прочих пороков. Да, Дазай был грешником, но его картины всегда оставались святы. Темноволосый мужчина почувствовал горячую, но в то же время вязкую жидкость, подступившую на уровень гланд. Он рефлекторно сплюнул багровую слизь со свернувшимися комочками крови. Красная, омерзительно-приятная на вкус паутинка проложила свой незатейливый след от шершавых губ художника до острого подбородка. «Вот черт, ─ Осаму с пренебрежением слизал естественную краску своего собственного организма, ─ придется снова стирать простыни». Кровь ─ это самое сладкое вино, которое можно только испить. Оно пьянит, развращает, вызывает ужас, доводит до агонии. Но никогда не убивает сразу. Ему в отличие от яда, нужно время, чтобы полностью поразить свою жертву. Заставить ее страдать. Измучить. Изнасиловать. Вывернуть наизнанку. Да, за это ее и любил художник. Любил своей странной, всепоглощающей любовью суицидника. Будто два садиста, сплетенные между собой одним гниющим телом. Но если один целенаправленно стремился уничтожить себя, то второй это делал не специально. Люди же никогда просто так не кашляют кровью. И Дазай не был исключением. Увы.***
─ Господин Дазай, ─ нежный, подобный звону распустившегося колокольчика голос мимолетно пронесся над ухом живописца, ─ извините, но куда мне положить вот эти коробки? Темноволосый мужчина равнодушно отложил бело-красную книгу, соизволив в этот раз хотя бы обернуться к юному подмастерью. Удивительно, но мастер читал в темноте. И не первый раз. Он знал каждое слово, каждую строчку и каждый заголовок в этой сумбурной энциклопедии, повествующей о самых оригинальных способах самоубийства. Странным было только то, что автором подобного издания не являлся сам Осаму Дазай, искатель вечных изощрений. ─ Отнеси их наверх, ─ сухо ответил художник, ─ и не мешай читать. Мне некогда. ─ Я же их только что оттуда принес! ─ расстроено вскинул Накаджима, ─ вы разве не помните? ─ Плевать, ─ длинные пальцы поправили бежевый бинт, несколько раз обмотанный вокруг шеи, словно виселица, ─ делай, что тебе говорят. ─ Но… ─ Вопросы? ─ Нет, я… ─ Иди. Осаму захлопнул книгу, услышав едва ли уходящие шаги. Мальчишке было сложно носить подобные тяжести по лестнице, но Дазая это волновало в последнюю очередь. К тому же Ацуши был слишком слаб и худощав, поэтому физическая работа пошла бы ему на пользу. Ну и это зачастую избавляло живописца от необходимости поддерживать скучный разговор, сводящийся к тому, что жизнь прекрасна и он должен ее ценить. Проветренная комната навсегда растворила в себе последнее воспоминание о том, что еще несколько дней назад на этой самой готической тахте Осаму занимался любовью с человеком, от имени которого его сейчас начинало тошнить. Рыжие волосы больше не казались ему чем-то демонически прекрасным, израненные и затертые в кровь ладони вызывали одно лишь отвращение (впервые Дазай познакомился с этим чувством), а вкус солоноватой слизи Чуи был воистину омерзителен. Кроме того, мужчина уже несколько раз пожалел, что вообще позволил себе дотронуться до этого «несовершенного» тела, «неидеального» полотна. И как он, будучи эстетом, смог так глубоко ошибиться? Выбрать неверный арт? Открыть не тот источник вдохновения? Все его картины, созданные под влиянием компульсии, возникавшей от одного вида некогда соблазнительного Накахары, пользовались большой популярностью, так как в них играла жизнь, ощущались эмоции… Художник словно снимал маску, обнажая пусть не всю, но хоть какую-то часть своей почерневшей от пепла сигарет души, отдаваясь при этом полностью искусству. И в те минуты он имел вовсе не Чую. Он имел искусство, а искусство ровным счетом имело его. Но… Что-то сейчас перегорело: Осаму сполна насытился телом, энергией, похотью, феромонами, исходившими от рыжего. Надоело. Достала эта чертова игра. Холодный секс, смазанный грубыми толчками и периодическими всхлипами от боли, скомканное прощание, две затяжки «Парламента», пара ядовитых слов, побои, пустое обещание денег и ушедшее желание творить ─ вот истинный результат их беспутной связи. Не любовники. Лишь партнеры. А партнеры, как правило, имеют право расторгнуть контракт. Костлявые пальцы раздраженно смяли белесую пачку сигарет, а острые ногти содрали неприметную этикетку. «Ты был всего лишь моей одноразовой салфеткой, Чуя, ─ тихо произнес мастер, ─ такой же дешевой и никому не нужной, как и твои блядские сигареты». Тем временем послышался приглушенный звук уроненных юным подмастерьем коробок, что будто и подтвердило решение темноволосого мужчины. Не любовники. Лишь партнеры. _______________________________________________________________________ * Мнимый цугцванг ─ шахматная позиция, исход которой не меняется при воображаемом переходе хода к противнику, но субъективно ощущается отсутствие полезных ходов.